«Ангел-Насмешник» 2 Книга Егорлыкского писателя А. Бедрянец

Книга Егорлыкского писателя А. Бедрянец «Ангел-Насмешник» 1 читайте здесь

Ангел-насмешник.

Приключения Родиона Коновалова

на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера.

Авантюрный роман в пяти книгах.

Книга вторая

Подставное лицо.

Глава I. Заполярное лето.

Родион знал, что для его небогатой одинокой матери содержание взрослого сына являлось непосильной задачей и, подобно мно­гим сверстникам, решил после восьмого класса поступить в какое-нибудь училище. Можно было поступить и в техникум, но тогда матери всё равно пришлось бы его тянуть, а в любых училищах кормили и одевали. Выбор учебного заведения был сделан за него. Мать отправила его к своей сестре Капитолине в Мурманск, для поступле­ния в мореходное училище. Родион до этого не мечтал о море, но среди подростков профессия моряка считалась престижной, поэтому он не стал возражать, и уже в июле прибыл на место.

По советским меркам тётина семья благодаря северным надбавкам считалась зажиточной. Капитолина Гавриловна работала зав столовой, а её муж Валентин Иванович трудился шофё­ром в военной организации. Двоюродный брат Родиона Юра перешёл в третий класс, а сестричка Люба ходила в детский сад. В отличие от Родионовой матери тётя Капа была властной и энергичной женщиной. Её муж напротив, был добродушным неразговорчи­вым флегматиком, но командовать собой не позволял. Он вообще был колоритным человеком.

Среднего роста широкоплечий и полнова­тый дядя Валентин выглядел неповоротливым увальнем, но при этом обладал железным здоровьем и огромной физической силой. Родион дважды наблюдал эту силу в действии. Один знакомый мужичок при встрече на улице протянул дяде Валентину руку. Глядя ему в глаза, дядя так сжал эту руку, что мужичок взвыл, опустился на колени, и описался. Только после этого железная хватка бывшего моряка ослабла. Глядя вслед удаляющемуся мужичку, дядя Валентин произнёс всего одно слово: – «Подлюга», и Родиону всё стало ясно. Дядя Валентин не употреблял матерных слов, и в его лексиконе слово безобра­зие было самым крепким ругательством. Однажды поздним вечером два матроса, выйдя из расположенного через дорогу клуба моряков, затеяли под окнами квартиры потасовку, нарушая вечернюю тишину воплями и матюгами. Дядя Валентин назвал их безобразниками, вышел из дома, и в три секунды вырубил обоих драчунов. Затем взял полуживые тела за шкирку и по-хозяйски отволок их за дорогу, подальше от своего подъезда.

Свободное время после работы дядя Валентин любил проводить под доброй мухой, то есть крепко выпивши. Довольный прищур глаз и блаженная улыбка, не сходящая с лица, говорили о том, что ему очень нравится состояние опьянения. Но хотя дядя напивался, чуть ли не ежедневно, алкоголиком он не был, потому что у него не было никакой зависимости от спиртного. Он много зарабатывал, и пропитые деньги не сказывались на семейном бюджете. Дома он никогда не пил, и спиртного не держал, а все мужские обязанности исполнял в полном объёме. К нему было трудно придраться, так как в пьяном виде он головы не терял, был добродушен, вёл себя адекватно, и никогда не буянил. Родион несколько раз провожал дядю Валентина с работы, и быстро изучил его повадки. По дороге домой он не пропускал ни одного магазина, и в каждом отмечался стаканом «красненького» или «беленькой». Продавцы давно его знали и, как постоянного клиента, обслуживали из под прилавка вне очереди. Магазинов было много, но он нигде не задерживался. Последней остановкой на пути была пивная, где дядя Валентин выпивал завершающие сто грамм водочки, и бокал пива. Он пил по европейски, то есть без закуски, но координации движений не терял. Разбирало его не сразу, и, придя домой, он некоторое время хлопотал по хозяйству. Затем наступало время кайфа перед телевизором «КВН», или радиоприёмником, а иногда просто сидя на диване. Дядя Валентин пьяным никогда не ужинал,  и в десять вечера укладывался спать. Ровно в два часа ночи дядя он просы­пался и шёл на кухню, где подчистую съедал все припасы до последней заплесневелой корки. После этого он ложился досыпать. Некоторые продукты, например яйца, тётя Капа прятала, чтобы было из чего приготовить завтрак. Во время ночного рейда на кухню дядя Валентин запросто мог слопать целую упаковку, то есть все три десятка яичек. Дядя Валентин не знал, что такое похмелье. Утром он вставал свежим как огурчик,  в хорошем настроении завтракал, а затем бодро отправлялся на работу коротким путём. Дядин организм имел невероятную скорость метаболизма, потому что на другой день после возлияний от него никогда не воняло перегаром.

Позже выяснилось, что дядя Валентин настоящий Двуликий Янус. Каких либо весомых претензий к дяде Валентину у тёти Капы не имелось. Просто ей до чёртиков надоело ежедневно кроме выходных любоваться на пьяно-блаженную рожу супруга и прятать от него продукты до утра. Сама бы она не решилась, но подруги в один голос ей насоветовали по моде того времени пожаловаться на мужа его начальнику, парторгу, и в профком. С большим трудом, и не за один день она пробилась на приём к начальнику организации, где работал дядя Валентин. Начальник выслу­шал её, удивлённо поднял брови, и вызвал заместителя, которому тётя Капа повторила свой рассказ. К концу рассказа она сникла, так как сочувственной реакции на него не заметила. Суровые мужчины в военной форме вывели её из кабинета во двор, и показали доску почёта, где на первом месте висела большая фотография дяди Валентина. Заместитель сообщил оторопевшей тёте Капе, что дядя Валентин признан лучшим по профессии, и вообще он маяк, на который равняются остальные. В коллективе у дяди репутация трезвенника высшей пробы, и сообщение о том, что он напивается каждый день как свинья, будет воспринято как дурная шутка или явный оговор. Начальник сказал, что он не допустит клеветы на человека, представ­ленного к государственной награде,  вывел тётю Капу за ворота, и приказал больше её не пускать. Она заплакала от унижения, и ушла домой. Узнав дядю Валентина с другой стороны, она решила, что на самом деле ей повезло с мужем, и больше никогда на него не жаловалась.

Родион сдал документы в училище, и принялся готовиться к экзаменам. Он был очарован своеобразной природой Заполярья, и всякую свободную минуту тратил на знакомство с нею. Он совершал пешие прогулки по городу, но чаще за городом, где любовался небольшими совершенно прозрачными озёрами в крутых скальных берегах. Родион быстро познакомился с местными ребятами, приобщившими его к городским и загородным развлечениям.

Три раза в неделю в Клубе Моряков были танцы, которые всегда сопровождались драками между солдатами и матросами. Ребята специально ходили  на них смотреть, но интерес был чисто спортивный, потому что на драчунов делались ставки. Гораздо больше Родиону нрави­лась рыбалка на Кольском заливе. Билет на катер стоил двадцать копеек. Ребята собирались в компанию из трёх или четырёх человек, запасались снастью и железными вёдрами для пойман­ной рыбы, а затем с вечера переправлялись через залив на катере. Для наживки в береговых водорослях собирали «капшуков», морских беспозвоночных размером с кузнечика, и устраива­лись на пустом деревянном причале. Снасть представляла собой толстую леску с крючком и грузилом, которую нужно было просто держать в руке. Никаких удилищ и поплавков.  Тем не менее, это примитивное орудие лова было вполне эффективным, и к приходу катера ведро наполнялось рыбой. Чаще всего ловилась камбала, реже сайра и треска. Сайра тут же выбрасы­валась, так как считалась заражённой глистами сорной рыбой.

Практического смысла в рыбалке было немного. В таких количествах дома рыба была не нужна, поэтому большая часть улова продавалась. Конкурировать с городскими магазинами, набитыми рыбой с названиями, о половине которых Родион до этого и не слыхивал, было невозможно. Поэтому живой камбалой ребята торговали по демпинговым ценам, то есть по двадцать копеек за штуку, хотя большинство рыбин превосходило размерами любую сково­родку. Торговал всегда худой Коля по прозвищу Огурец. Он был самым наглым в компании. Остальные ребята, в том числе и Родион, стеснялись этого дела, и ждали за углом с вёдрами. По этой причине без Огурца на рыбалку не ездили.

Тётя Капа внесла свою лепту в культурное просвещение Родиона. В один из выходных она свозила его на концерт прибывшего с гастролями Иосифа Кобзона. Так Родион впервые увидел знаменитость живьём. Ему запомнилась песня «Лалайка», которую он больше уже нигде и никогда не слышал. На самом деле у Родиона досужего времени становилось всё меньше, и на то была своя причина.

В те времена город представлял собой большое кольцо, где в центре этого кольца можно было ходить по зыбкой тундровой почве, и собирать морошку. Городской транспорт состоял из автобусов, и лишь в районе площади Пяти Углов действовал единственный троллей­бусный маршрут.

После сдачи документов в училище, Родион возвращался домой на маршрутном автобусе. В пути случился небольшой казус. Хорошо одетая молоденькая хрупкая девушка, по виду не старше Родиона, забыла дома кошелёк, и растерянно смотрела на суровую кондукторшу. Родион был добрым пареньком, и купил ей билет за десять копеек.  В благодарность за это девушка обещала показать короткий путь до Клуба Моряков, в окрестностях которого жила тётя Капа, у которой временно обретался Родион. Они вылезли на пустынной остановке, и пошли напрямик по тропинке между карликовых берёзок с чёрной корой. Познакомились. Её звали Зоя. Родион не знал о чём с ней говорить, но и молчать было неудобно. Вот тогда, чтобы не выглядеть истуканом, он практически на автомате выдал ритуальный рассказ, хотя у него и в мыслях не было приударить за кем-либо вообще, а тем более за этой тщедушной шатенкой. Родиона занесло на ранний рассказ Шолохова «Нахалёнок». Зоя оказалась очень чувствитель­ной девушкой, и рассказ тронул её до слёз, чему Родион сильно удивился. Было непонятно, что её проняло, то ли содержание, то ли исполнение, но после рассказа Зоя всхлипнула, и неожи­данно для Родиона поцеловала его в губы. Вот так они и подружились.

Родион сдуру показал ей, где он живёт, а на следующий день она заявилась сама, и пота­щила его на прогулку по окрестностям. Тёти с дядей днём дома не бывало, и пресечь эти шашни было некому. Всё это было сильно не ко времени, Зоя не вписывалась в Родионовы планы, но её излишне романтичная, и довольно избалованная натура этого не признавала. Родиону она не очень и нравилась, и он ей честно об этом сказал. Он полагал, что теперь она от него отстанет, но Зою это признание только распалило. Родион несказанно удивился, узнав, что ей уже восемнадцать, и она студентка. Вот, что значит город! Иногда Родиону казалось, что Зоя малость чокнутая, но вскоре выяснилось, что эта не от мира сего девица в любовных делах весьма опытна и практична. Она соблазнила Родиона с большим знанием дела. Сильнее всего Родиона поразило то, что Зоя оказалась предусмотрительной. На всякий случай она постоянно таскала в своей сумке матерчатую подкладку величиной со скатерть, чтобы заниматься любовью не на голой земле. Эта связь не радовала, а скорее тяготила Родиона, он чуял, что добром эта история не кончится.

И вот экзамены позади. Через день Родион приехал в училище, и прочитал в списке на стене свою фамилию в числе принятых на первый курс. Обернувшись, он нос к носу столкнулся с улыбающейся Зоей. Ошарашенный Родион только пучил глаза. Она поздравила его, и сказала:

 – Идём, папа хочет с тобой познакомиться.

 – А кто твой папа?

 – Разве я не говорила? Он начальник этого училища.

У Родиона забилось сердце, и пересохло во рту. Он понял, что крепко влип. Но от судьбы не сбежишь, и он обречённо поплёлся вслед за Зоей. Переступив порог, он увидел стоящего посреди кабинета начальника училища. Это был здоровый большеголовый дядька в чёрном мундире со злым выражением на красном лице. Глядя на него, Родион сразу вспомнил майора Перелазова, и ему сделалось тоскливо. Зоя тоже ощутила напряжённость атмосферы, её оживлённость исчезла, и она робко подошла к отцу. Справа возле стенки маячил армейский лейтенант. Родиону он был знаком. Пару раз Родион провожал Зою домой, а этот военный пасся недалеко от её дома. При Зое он не выступал, но когда она ушла, то он предупредил Родиона, чтобы не крутился возле девушки, а в следующий раз сильно его погонял. Он наверняка отлупил бы Родиона, но тот, убегая, ловко кинул лейтенанту в ноги пустой ящик, и преследователь разостлался на тротуаре. Тяжело глядя на Родиона, начальник спросил:

 – Этот?

 – Да папочка.

Лейтенант подтвердил:

 – Да, это он! Я его сразу узнал.

Глаза начальника налились кровью, он приказал лейтенанту выйти, и спросил Родиона:

 – Так, значит, вы с Зойкой решили пожениться?

 – Ещё чего! Первый раз слышу.

 – А-а! Так ты чувырло сопливое ещё и пренебрегаешь? Родом не вышли?

С этими словами он подошёл, и двинул Родиона кулаком в лицо.  Родион, не ожидавший рукоприкладства в казённом учреждении, прозевал удар, и приземлился в углу кабинета. Не ожидая больше ничего доброго, он стал перемещаться к двери. Зоя воскликнула:

 – Папа! Но я же в положении!

Ответом была смачная оплеуха, от которой она улетела в другой угол. Зло глядя на Ро­диона, начальник прорычал:

 – Забрал в канцелярии документы, и вон! Ещё раз попадёшься на глаза – убью!

Родиону не надо было повторять. Карьера моряка накрылась медным тазом, даже не на­чавшись. Впрочем, Родион никогда потом об этом не жалел.

Обескураженная тётя Капа на следующий день съездила в училище, и забрала документы. Каким-то образом она узнала об этом деле больше, чем сам Родион. Вечером состоялось обсуждение создавшегося положения. Родион с виноватым выражением лица переводил взгляд с потолка на окно, и обратно. Дядя Валентин два раза назвал его безобразником, но интонация не была осуждающей. Говорила в основном тётя:

 – Синячище-то знатный! Издалека видать. А ведь за дело получил.

 – Да я и не жалуюсь.

 – Что из тебя дальше-то получится? Должно быть, ты в дедушку уродился.

– Какого?

 – Тебе он прадедушка Кондрат Иванович. Сейчас уж, наверное, помер в загранице своей. У нас вся родня люди как люди, он один был авантюристом юбочным. А теперь ещё и ты. Правду говорят, что в породе не бывает переводу. Но ты его здорово обскакал. В пятнадцать лет взрослой девке ребёнка забабахал!

– Можно подумать, я у неё там визитную карточку оставил. Да врёт она всё! Тоже мне, грамотейка! Месячную беременность не всякий врач определит.

 – Ага! Это ты сходи её папаше расскажи.

– С ним трудно разговаривать. Не любит он по душам беседовать. Тёть Капа, да чи свет клином сошёлся на этом училище? Можно ведь и ещё куда-нибудь поступить. Время ещё есть.

 – Именно так, клином и сошёлся. Наш город большой, но для тебя, похоже, он велик не­достаточно. Пойми дурья бащка,  ты так нагадил этому начальнику, что он уже обзвонил все учреждения, и теперь тебя не примут даже в самую захудалую ремеслуху. Эта Зойка дура, конечно, а хитрая. Она тебя просто использовала. Отец хотел выдать её за адмиральского сына, а он ей совсем не нравился, вот и завернула всю эту историю. Теперь её выдадут за какого-то беспород­ного военного. Тот согласен на всё.

В этот момент раздался звонок в квартиру, и тётя пошла открывать. За дверью стояла ма­лознакомая женщина из соседнего дома, и незнакомый мужчина хмурого вида. Тётя не впустила их в квартиру, и разговор состоялся в подъезде. Женщина объяснила, что она привела мужчину к Родиону, которого он ищет уже второй день. Тётя спросила у нее, откуда она знает Родиона. Женщина расплылась в улыбке, и принялась рассказывать какой у неё, то есть у тёти Капы, хороший племянник, потому что Родион вылечил этой женщине её любимую собачку. Решив, что свой долг она исполнила, женщина удалилась. Дождавшись её ухода, мужчина попросил вызвать Родиона. Этот мужик показался тёте Капе каким-то подозритель­ным, в голове у неё щёлкнул предохранитель, и она соврала, что Родион ещё вчера уехал домой в Ростовскую область. Погостил, и будя.  Мужчина помолчал, а потом с каким-то облегчением сказал, что так даже лучше. Для Родиона. Мол, вовремя смылся. Встревоженная тётя спросила его, в чём дело. Мужик пожевал нижнюю губу, затем махнул рукой, и рассказал.

Звали его Виктором, а работал он личным шофером у директора Клуба Моряков. И, как бывает в таких случаях, сделался директорским слугой, и его доверенным лицом. Директору осточертела должность в этом беспокойном учреждении, ему хотелось повышения, но чтобы это осуществить, требовалась «рука» в городской администрации. Тут в действие вступила его жена. Она дружила с женой высокопоставленного чина из горисполкома, заведовавшего кадровыми перестановками, и решила использовать эту связь. От супруги высокого начальника во время обычного бабьего трёпа она узнала, что любимой внучке чиновника захотелось иметь говорящего попугая. Предприимчивая женщина решила подсуетиться, и с помощью говоря­щего подарка девчушке облегчить принятие нужного решения дедушкой. И она поручила Виктору купить говорящего попугая. Раньше Виктор не имел дела с птицами, однако быстро выяснил, что купить молодого попугая не трудно, но чтобы выучить его говорить, требуется время. А уже обученных говорящих попугаев ему не попадалось.

Скорее всего, эта идея заглохла бы сама собой, но ему помог родной сын, друживший с Огурцом. Этот Огурец был пронырливым типом, и как всякий пронырливый тип имел обшир­ные знакомства. Узнав о проблеме, он тут же дал адрес человека с попугаем на продажу. Это был собиравшийся в плавание моторист траулера. Недавно он развёлся с женой, и при разделе имущества ему достался попугай, которого он не знал куда деть. Виктор тут же съездил к нему, и купил этого попугая за сто рублей. Цена показалась ему завышенной, но моторист уверял, что отдал редкостную птицу практически даром, и если бы не обстоятельства, то он с ним не расстался бы ни за какие деньги. Вскоре выяснилось, что моторист их обманул, потому что попугай не разговаривал. Выручил всё тот же Огурец. Узнав о проблеме, он на следующий день привёл специалиста по дрессировке попугаев, то есть Родиона. Жену директора смутил возраст специалиста, но выбора у неё не было. К тому же обещанный гонорар в размере двадцати пяти рублей не казался чрезмерным. Родион взялся за дело, и уже через пять дней к общей радости попугай заговорил. Стоило жене директора постучать ногтем по клетке, и сказать слово Жак, так звали попугая, как он тут же скрипучим голосом сообщал, что «Жак умный».

Жена директора тут же позвонила важной даме, и сказала, что ради её внучки она готова расстаться с чудесным говорящим попугаем. После некоторых согласований Виктор в тот же день после работы привёз важного чиновника с женой и внучкой на смотрины попугая. Клетку с птицей из кухни перенесли в гостиную, и хозяйка захлопотала, расставляя угощение для дорогих гостей. От этой суеты, звона посуды и звука открываемой бутылки с коньяком, попугай пришёл в возбуждение, и забегал по клетке. Когда гости расселись за столом, хозяйка постуча­ла ногтем по клетке, и назвала имя Жак, на которое попугай тут же откликнулся словами «Жак умный». Внучка пришла в восторг. Важный начальник заинтересовался, подошёл до клетки,  постучал по ней ногтем, и назвал попугая по имени. Жак посмотрел на него одним глазом, взмахнул крыльями, и вдруг проверещал: – «Иди жрать урод лысый»! И добавил пару грязных ругательств. Высокий чин побледнел. Он и в самом деле был лысым, да и лицом смахивал на Кощея Бессмертного. Он зловеще сказал: – «Ну-ну», махнул рукой своей жене, взял за руку внучку, и пошёл на выход. Директор с женой растерянно застыли истуканами. У Жака оказался немалый словарный запас, и разговорчивый характер.  Громко и чётко он произнёс вслед уходящему работнику горисполкома: – «Катись колбасой ублюдок косой»! Он добавил бы ещё что-нибудь, но опомнившаяся жена директора схватила клетку, и отнесла её в тёмную кла­довку. Это спасло попугаю жизнь. От таких напутственных слов чиновник вздрогнул всем телом, что-то злобно пробормотал, и с силой хлопнул дверью. У него была фамилия Косухин, и он знал, что за глаза все называют его Косым. Очнувшийся директор клуба кинулся вслед с извинениями, но крайне неудачно выразился, что попугай имел в виду совсем не то. В ответ директора заковыристо послали. Виктор, отвозивший гостей обратно, из ругани важной шишки понял, что скоро у него будет новый начальник. Разъярённый директор клуба хотел свернуть попугаю шею, но сразу его не нашёл, а когда остыл, то решил, что виновата не птица, а её учитель. К тому же попугай стоил денег.

На следующее утро директор сказал Виктору, чтобы он нашёл Родиона. Что он хотел с ним сделать, осталось неизвестным. Может стребовать гонорар обратно, а может просто набить морду, но Родиона явно ждали неприятности. Огурец знал Родионов адрес, но не выдал его. Лично Виктор претензий к Родиону не имел, а искал он его с целью предупредить, чтобы не высовывался на улицу некоторое время, потому что этим утром директор клуба узнал, что его назначили заведующим прачечной номер пять, и осатанел. А человеку в осатанелом состоянии на глаза лучше не попадаться.

От этих сведений тёте Капе стало дурно, и, войдя в квартиру, она сразу пошла на кухню, где у неё хранилась валерьянка. Она всегда употребляла это средство от всякого рода волнений. Дядя Валентин тоже пошёл на кухню вслед за супругой, чтобы узнать причину её взвинченно­сти. Родиону хорошо был слышен пронзительный голос тёти:

 – А ведь многие женщины в станице говорили мне, что племянничек мой такой прохин­дей, что его даже милиция остерегается. Только не верила я, ведь Родя такой смирный и вежливый. А теперь всё стало ясно. Валентин!  Мы же понятия не имеем, чем он тут занимается кроме экзаменов. Оказывается, когда мы на работе, он здесь лечит собак. За деньги! Когда он всё успевает? Ведь в нашем районе его уже знают больше чем меня! На улице с ним через одного здороваются. А на днях этот учитель попугаев устроил директору Клуба Моряков такое, что того с работы сняли! И всё это он наворотил за каких-то полтора месяца. Бедная Полина! Ведь она годами терпит это чудовище!

Дядя Валентин только сопел и пучил глаза, переваривая услышанное.

В историю с попугаем Родиона втравил Огурец. Однажды на рыбалке Родион рассказал ребятам про свою ворону Верку. И когда возникла проблема молчащего попугая, Огурец решил, что тот, кто научил птицу воровать деньги, сможет легко и быстро научить её разгова­ривать. Родиона он соблазнил деньгами. Всё-таки двадцать рублей на дороге не валяются. Пять рублей полагались Огурцу за посредничество.

Родион не был профессионалом птицеводом, но в попугаях более-менее разбирался. В станице они не были диковинкой, и жили у многих знакомых Родиона. Он знал правила ухода, и многое другое из жизни этих интересных птиц, а однажды с помощью полыни избавил двух волнистых попугайчиков от птичьих блох. Любознательный Родион читал литературу о повадках попугаев, и знал, что процесс обучения речи требует особых условий, и занимает немало времени. Он ни за что не связался бы с обучением Жака, но было одно обстоятельство. Родион не верил, что моторист так пошло обманул новых хозяев попугая. Скорее всего, этот попугай был говорящим, но от смены обстановки испытал стресс, и замолчал. Чтобы загово­рить, ему нужно было привыкнуть к новому хозяину, и почувствовать к нему доверие. То есть Жаку требовалось какое-то время, чтобы освоиться и заговорить. Родиону было нужно всего лишь ускорить этот процесс, и он решился.

Попугай оказался породы «Жако», от которой вероятнее всего и произошло его имя. Пер­вые два дня Жак на контакт не шёл. Хозяйке быстро надоело однообразное повторение слов, и она стала оставлять дрессировщика наедине с птицей. Для ускорения процесса требовалось нестандартное решение, и Родион его придумал. Он набрал пива в маленькую стограммовую бутылочку из-под водки, именуемую в народе «мерзавчик», и на очередных занятиях стал тайно от хозяйки поощрять Жака смоченным в пиве хлебом. Обоняние у большинства птиц, и попугаи здесь не исключение, плохое, или вовсе никакое, но Жак с удовольствием набросился на пивной деликатес, и Родион понял, что это угощение птице хорошо знакомо. Родион знал, что у птиц  нежная печень, и любое спиртное им очень вредно,  но понадеялся, что от несколь­ких порций пива с Жаком ничего не случится. После этого Жак сразу признал Родиона своим лучшим другом, перестал клеваться, и быстро выучил новые слова «Жак умный». Более того, он стал говорить эти слова после щелчка по клетке. Затем Родион показал результат дресси­ровки хозяйке, она обрадовалась, и заплатила гонорар. Рефлекс у Жака закрепился, и он отзывался на стук по клетке всем знакомым людям. Родион недоумевал,  ведь никакого криминала во всём этом не было, и только слова зашедшей в комнату тёти объяснили ему положение дел:

 – Родион!  Скажи мне ради бога, зачем ты научил попугая материться? Это ты специ­ально? Что тебе сделали эти люди?

 – Да вы что? Не учил я его матюкам. Да вам любой скажет, что научить попугая разгова­ривать за пять дней невозможно.

– Но ты же научил!

 – Тётя Капа! Этот попугай и до меня умел говорить. На него переезд подействовал, вот он и замкнулся. Через время он бы и без меня болтать начал. Я так понял, что раньше он жил в пьющей семье, где и нахватался выражений. К тому же ему там иногда и наливали. Должно быть, у директора застолье образовалось, бутылки звякают, еду носят, то, сё. А попугай ведь существо живое и с характером. По клетке стучат, а пива не дают, вот его с досады и понесло. Я-то здесь, чем виноват?

Разговор закончил дядя Валентин. Он назвал Родиона безобразником, но произнёс это с восхищением.

Тёте было жаль Родиона, всё-таки родная кровь, и она позаботилась о его безопасном от­бытии на родину. Подгримировав Родиону синяк, она вызвала такси к самому порогу, чтобы его не увидела ни одна живая враждебная душа, и самолично посадила на прямой поезд до Ростова.

Несмотря на плачевный финал, Родион с удовольствием вспоминал это заполярное лето. В его памяти навсегда осталась удивительная природа Севера, и несравненная рыбалка.

                        Глава II. Начало рабочей биографии.

Родион прибыл в Ростов утром, и на электричке отправился в пригород к дяде Семёну по­советоваться насчёт дальнейшей учёбы. Семён Андреевич Сотников был опытным человеком, и на следующий день отвёз Родиона в город, где показал ему подходящее училище. Это было ГПТУ от завода Ростсельмаш. В нём учились многие ребята из пригорода, и Родион, недолго думая, подал туда документы. Его приняли в группу столяров-плотников. Выбора у Родиона не было, так как остальные группы были уже укомплектованы. Но Родион был доволен, ему всегда нравилось работать с деревом. Общежитие полагалось только детдомов­цам, но дядя Семён любил Родиона, и предложил на время учёбы пожить у него. Вариант был вполне удобным, и Родион согласился. Семья у дяди Семёна была небольшой. На тот момент она состояла из трёх человек – самого дяди, его жены тёти Вари, и позднего ребёнка Вити, ходившего в пятый класс. Две старшие дочери уже вышли замуж, и проживали в самом Ростове. Поэтому Родион, умевший делать по хозяйству всё, в качестве помощника пришёлся очень ко двору.

Разумеется, за два года учёбы много чего произошло,  но Родион не любил вспоминать это время, и лишь иногда касался некоторых эпизодов. Каких-то особенных неприятностей у Родиона не было. Просто этот период запомнился ему рутиной учёбы, работы в мастерской, и по домашнему хозяйству. На досуг времени почти не оставалось. Но такова взрослая жизнь.

Вскоре Родион обнаружил, что он является членом пригородной молодёжной хулиганской группировки. Впрочем, в ней состояли все местные ребята призывного возраста, а Родион среди них считался «своим». Дело в том, что все предыдущие годы, он каждое лето хотя бы ненадолго приезжал к дяде Семёну в гости, и давно перезнакомился со сверстниками. Рыбалка, походы на пересыхающие озёра за вьюнами и целебным корнем желтой лилии, раскопки в поисках боеприпасов, а также работа на уборке абрикосов в ближайшем совхозе, и другое совместное времяпровождение способствуют возникновению крепких дружеских связей. А когда Родион прописался в Аксае, то сделался полноправным местным жителем, и «своим парнем». Многие знакомые ребята учились в том же училище, а живущий через дорогу очкарик Сидор Дынин оказался в одной группе с Родионом. Многие думали, что Сидор  кличка, но это было его настоящее имя, которого он нисколько не стеснялся.

На «взрослые» танцы Родион стал ходить со следующей весны. До этого Родион ходил в местный клуб только в кино, но однажды Сидор затащил его и на танцы под радиолу. Это мероприятие бывало по воскресеньям, и в клуб на танцы съезжалась молодёжь из окрестных поселений и хуторов. Родиону нравилась тёмненькая кучерявая Тамара из Берданосовки, или по-местному Берданки. Так назывался окраинный район Аксая. Родион тут же пригласил её на вальс, но после первого же танца к нему подошёл щуплый парнишка, и попросил выйти за клуб поговорить. Там его ждали трое курсантов танкистов. Разговор был очень коротким. Высокий курсант сказал, что Тамара «забита», и двинул Родиона по сопатке. Но продолжить избиение они не успели, потому что из-за угла выскочили все бывшие в клубе местные ребята, и в две минуты буквально замесили наглых чужаков. Родиону популярно объяснили, что закон «Все за одного» здесь соблюдается железно, и своих ребят в обиду не дают. Но взамен и Родион обязан был при необходимости без рассуждений вступать в драку за своих. Ничего нового для Родиона в этом не было. В станице тоже существовала территориаль­ная вражда, и происходили драки «край на край». Но в пригороде всё было намного жёстче. В дальнейшем Родиону приходилось участвовать в массовых драках против наглых горожан студентов, и прочих чужаков. Между собой приго­родные группировки массовых драк не устраивали. Конфликты, конечно, были, но они решались обычным путём в частном порядке. То есть, соседи могли не ладить меж собой, и даже подраться, но против общего врага сразу же объединялись. Во всём этом были и свои плюсы. В училищах существовала своего рода «дедовщина», но ребят из пригорода, в том числе Сидора и Родиона, старшекурсники не трогали, так как за них всегда могли заступиться земляки из этого же училища.

Электричка была связующим звеном,  нейтральной территорией,  и местом общения. Это был особый мир со своим устоявшимся бытом, и довольно постоянным населением. Поезда именовались «пятёрка», «шестёрка» или «восьмёрка», то есть по времени прибытия в Ростов, причём у каждой электрички имелся свой контингент. Так, например, «пятёркой» ездили в основном рабочие Сельмаша. Многие из них коротали время за игрой в подкидного на погоны. Команды были сыгранные, и за каких-то полчаса часто успевали привесить погоны до тузов. Через три месяца ежедневных поездок на электричке, Родион уже знал в лицо всю молодёжь на участке от Ростова до Новочеркасска. Его физиономия тоже примелькалась, и на этом мар­шруте Родиона помнили ещё долго, а кое-кто здоровался даже через несколько лет. В этом тоже были свои плюсы. Сидор с Родионом запросто могли съездить в кино или на танцы в Большой Мишкин, например, и никто на них там не бросался, потому что все знали их в лицо.

В конце восьмидесятых вышел фильм «Меня зовут Арлекино», который вызвал много споров. Родиону фильм не понравился внутренним противоречием. Антураж был снят правдо­подобно, но сама идея фильма ему казалась насквозь фальшивой. В этом фильме дикие выходки самой обычной пригородной хулиганской шайки преподносились как некая форма социального протеста. Из своего опыта Родион знал, что хулиганские шайки по природе своей неспособны на какие-либо социальные протесты. Да, такое им самим в голову не придёт. Подобного рода шайки бывали и в шестидесятые. Ребята подбирались туда соответствующие.

Есть сорт людей с амбициями, но не имеющих ума и способностей их удовлетворить. По отдельности они никто, мелкие пакостники, презираемые окружением. Сознавая свою ничтож­ность, они объединяются с себе подобными, и самоутверждаются единственным доступным им способом –  агрессией. Часто их называют гопниками, но к настоящим грабителям они имеют косвенное отношение, так как отнимают часы, сигареты,  и выворачивают карманы у прохожих не с целью наживы. Это всего лишь способ унизить человека. Эти подонки наслаждаются властью над своей случайной жертвой. Это чувство может завести далеко, и спровоцировать так называемые «безмотивные» преступления. Впрочем, такого рода шайки существуют недолго. На зоне эту публику не уважают, и зовут «бакланами». Неформальные объединения пригородной молодёжи не имели к этим шайкам никакого отношения. Хотя бы потому, что у них не было вожака, постоянного главаря, без которого любая банда не банда. В каждом населённом пункте имелись два-три авторитетных парня, которые в случае нужды организовы­вали общие действия. Пребывание в группировке заканчивалось самым естественным образом. Люди просто из неё вырастали. А у взрослых людей была своя взрослая жизнь.

Через несколько лет из одной умной книги Родион узнал, что молодёжные банды, как со­циальное явление, известны с незапамятных времён. Возможно, они старше самого человече­ства, так как наблюдаются в природе и у высокоразвитых животных. Волки, как и прочие собачьи, в природе живут хорошо организованными стаями-семьями. Но и среди них бывают свои волчьи отщепенцы, которые иногда объединяются в разбойничьи стаи. В таких стаях нет самок, и с гибелью вожака, они чаще всего разбегаются.

Наблюдения зоологов показали, что время от времени из организованного сообщества шимпанзе выделяется группа молодых самцов, которая отправляется в путешествие по чужим территориям с целью их захвата и освоения. При этом они ведут себя в точности как человече­ские хулиганы. С шумом и гамом эти распоясавшиеся самцы разгоняют всё живое, и нагло отбивают чужих самок. То есть, являются самой настоящей бандой разбойников. Невольно вспоминаются новгородские ушкуйники и скандинавские викинги. Да и запорожские казаки того же поля ягоды.

Через два года Родион окончил училище, получил диплом столяра четвёртого разряда, по­ступил на завод «Ростсельмаш», и переселился в заводское общежитие, расположенное недалеко от завода. Но связей с пригородом он не утратил, и время от времени навещал дядю Семёна, а после его смерти Витину семью. Именно к нему ехал Родион во время незабываемого знакомства с Верой Максимовной.

Родион учился на столяра с удовольствием. Ему нравилось изготавливать рамы и двери самых разных фасонов. Двери он всегда старался украсить разного рода галтелями и калёвкой, для которой зачастую сам вытачивал фигурные ножи. Ему хотелось после училища устроиться в хорошую столярную мастерскую с богатым набором станков, но всё вышло иначе. При распределении желания выпускников не учитывались. Их направляли туда, где в них имелась нужда. Многие ребята, в том числе и Сидор, попали в деревообрабатывающий цех, а остальных рассовали кого куда. Родион попал в инструментальный цех. Сразу же выяснилось, что произошла путаница. Цех посылал заявку на слесаря, а не на столяра. Однако начальник цеха, зная, что сезон окончен, и молодого слесаря ему пришлют нескоро, решил использовать тот материал, который оказался под рукой. Пристально глядя на Родиона, он спросил:

 – Ты в училище изучал какое-нибудь оборудование?

 – Само собой. Все деревообрабатывающие станки я знаю, как свои пять пальцев.

Начальник покачал возле лица указательным пальцем, и со значением произнёс:

 – Станки! Это прекрасно! Ты принят слесарем по ремонту оборудования. Иди в отдел ме­ханика к товарищу Дронову, он тебе всё объяснит.

И Родион пошёл. Он ещё плохо разбирался в обстановке, и не мог определить, что для него лучше, а что хуже. Механик Дронов объяснил Родиону, что в отделе платят оклад соответственно имеющемуся разряду. Но как армия не может состоять из одних майоров, так и отдел не может состоять из одних слесарей высшего разряда. Правила жёстко регламентируют количество людей на разрядных ступеньках. На данный момент существует вакансия слесаря третьего разряда, и её предстоит занять Родиону. Но из-за отсутствия нужной подготовки, ему присваивается самый низкий второй разряд с окладом восемьдесят семь рублей пятьдесят копеек. Первый разряд ученический. А чтобы Родион быстрее стал профессионалом, его определяют подручным к слесарю шестого разряда Митрофановичу. Так неожиданно Родион сменил профориентацию. Он вернётся к профессии столяра, но ещё очень не скоро.

Митрофанович был пожилым жилистым человеком с брюзгливым выражением лица. В своей области он был профессионалом высшего класса довоенной закваски. За дело он взялся основательно, и курс общей слесарной подготовки Родион одолел за два месяца. Митрофанович обучал его старорежимными методами. Материально-технические возможности цеха были почти безграничны. Кроме всевозможного оборудования в нём имелась даже своя кузня, электропечи,  и ванны для гальванизации. Но Митрофанович заставил Родиона вручную изготовить для себя весь набор слесарных инструментов – от молотка и зубила до пассатижей,  отвёрток, и гаечных ключей. Плюс металлический инструментальный чемоданчик. Родион прошёл всю технологическую цепочку от опиливания заготовки до закалки и отжига изделия, с последующим его шлифованием и хромированием. Инструменты получились несравненно лучше казённых. Дипломной работой было самостоятельное изготовление замка хитроумной конструкции для шкафчика в раздевалке. В отделе механика презирали магазинные замки, и каждый слесарь изготавливал свой вариант этого устройства. В процессе ремонта станков Родион невольно выучился управлять ими. До профессионального токаря или фрезеровщика ему было далековато, но простые операции на станках он выполнял уверенно.

Митрофанович нисколько не возражал, если Родион в свободное время изготавливал что-то постороннее, вроде печаток из нержавейки, кухонных ножей и прочей мелочи. Справедливо полагая, что так приобретается опыт, он помогал советами, и просил только не делать пружин­ных ножей и пистолетов. Такие случаи уже бывали, но они всегда заканчивалось неприятно­стями.

Постоянное угрюмое выражение лица Митрофановича сочеталось у него с любовью к шуткам. Как правило, его шутки имели отношение к технике и производству. Однажды, во время ремонта токарного станка, он устроил классический розыгрыш молоденькому токарю. Он дал ему маленькое жестяное ведёрце, и велел сходить до цеховой малярши Зины, чтобы она дала ему краски. Токарь задал естественный вопрос: – «Какой краски?», и услышал в ответ: – « Менструации». Паренёк был городской, но удивительно тёмный. Он взял ведёрко, и отправился в малярку. Потом-то ему объяснили, за что экспансивная Зина ткнула большой кистью ему в лицо, и обложила крепкими словами. На такие примитивные крючки Родион не попадался, но один раз Митрофанович его подсёк. Родион делал свой первый кухонный нож, но от неумелого закаливания в масле заготовку повело. Митрофанович посоветовал отрихтовать её, но от первого же удара молотком «сухая» перекаленная сталь лопнула. Родион хотел выкинуть обломки, но Митрофанович посоветовал ему сходить в материальную кладовую и попросить там специальный «торцовый клей», чтобы склеить обломки. Мол, после шлифовки место склейки не будет видно даже под лупой. Чувствуя подвох, Родион засомневался, но Митрофа­нович сказал, что наука не стоит на месте, а Родион отстаёт от жизни, потому что не интересу­ется технической литературой. Последний довод попал в точку, и Родион отправился в кладовую за чудо-клеем. Над ним хохотал весь отдел. После этого случая Родион выписал журнал «Наука и техника».

Родион быстро понял, что его завербовали на работу в отдел из-за трудностей с кадрами. Профессия слесаря ремонтника интересная, но грязная. Ходить чумазым за восемьдесят семь рублей в месяц желающих было не густо. Для города это была очень скромная сумма. С голоду не помрёшь, но и только. Освоившись на заводе, Родион стал приглядывать более денежное рабочее место. Поиски облегчались внутризаводскими командировками в другие цеха, где возникала острая нехватка людей. Это именовалось «послать на прорыв». Обычно на эти прорывы посылали Родиона, как самого малоценного работника отдела. В этих месячных командировках чаще всего он работал не по специальности. В цехе экспортных машин он был сборщиком, в механосборочном цехе токарем операционником, а в следующий раз целый месяц паял гидравлические трубки. И только в прессовом цеху занимался ремонтом прессов. Боль­шинство этих мест Родиону не нравилось загазованностью и чудовищным грохотом, а в цехе экспортных машин, куда он с удовольствием бы перешёл, его невзлюбил начальник. Однажды его послали на месяц в главный сборочный цех поработать на конвейере. В бригаде было много разной молодёжи, и Родион там пришёлся ко двору. Он быстро освоился с работой и подру­жился с недавно демобилизовавшимися Саней Буровым, и Михаилом Хохловым. Они и уговорили Родиона перейти работать на участок постоянно. Но главной причиной смены  места работы для Родиона стала зарплата минимум сто двадцать рублей в месяц, и он согласился.

Глава III. Первые городские впечатления.

Ростов на Дону. Сколько в этом имени спрессовано жизней и судеб. Мне приходилось бы­вать в разных городах. В огромных мегаполисах, где их сущность рассеяна в простран­стве, и ты чувствуешь там себя букашкой. В небольших прилизанно-чистеньких прибал­тийских городах, где из-за чрезмерного лоска чихнуть боишься, как в музее. Видел я города по-восточному красивые, и с древней историей. Да, Ростов не самый стерильно вылизанный, не самый древний, не самый огромный, и не самый архитектурно красивый город. Просто он лучший город земли. Лучший, потому что он Ростов, и ничего более.

Особенно Ростов шестидесятых. Сейчас он представляется ушедшим в прошлое раем. Но в ту пору я не сознавал, что живу в прекрасном месте, как щепка не замечает течения, в котором она дрейфует. Это не потому, что тогда воздух был чище, и не было транспортной забитости улиц. И не потому, что я был молод, и вода от этого была мокрее. Другими были люди. Вернее сама атмосфера общения. В глазах людей не было отчуждён­ности, равнодушия, и страха. Не было суетливости и напряжения. Жили бедно, но была уверенность в завтрашнем дне. Люди планировали будущее на годы вперёд. Я уж не говорю о социальных язвах. Тогда их просто не было. Явления были, но не было системы. Наркоманов, особенно тех, кто кололся морфием, было очень мало. Население их не понимало. Зачем травиться химией, когда в магазинах полно дешёвой водки и вина? Любой вид наркомании чужд русской культуре. Воры и хулиганы имелись, но организо­ванной преступности не было. Банда «Фантомасов» была исключением, подтверждаю­щим правило.

По моему мнению уже тогда сформировался особый субэтнос – ростовчане. Среди совет­ских областей и регионов они выделялись диалектом, своеобразием культуры, и даже социаль­ным характером. В рейтинге они не уступали москвичам, одесситам и ленинградцам, а в иных областях и превосходили. Слово «ростовчанин» было половиной характеристики человека. Подразумевается, что ростовчанам, как данность, присущи такие качества как умелость в работе, образованность, предприимчивость, граничащая с наглостью уверенность в себе, и способность брать ответственность на себя. Конечно, можно нарваться и на «ростовского жулика», но в большинстве своём ростовчане грамотные рабочие и инженеры. Даже ростовские алкоголики выделяются своей арти­стичностью. Спору нет, далеко не все жители Дона соответствуют заявленным стандар­там, но погоду делают не они. Окру­жающее население называет ростовчанами и горожан, и жителей области. И в определён­ном смысле они правы. Молодые люди на время обучения в Ростове становится горожа­нами, а затем развозят приобретённый менталитет по станицам и хуторам.

В Ростове я обзавёлся немалым количеством приятелей и знакомых на работе, в об­щежи­тии, и в других местах. Рассказы обо всём подряд не втиснутся ни в одну книгу, поэтому я коснусь только случаев по затронутой теме, но общий фон тоже важен.

Обосновавшись в городе, я понял, что свою провинциальность и деревенские на­выки об­щения надо забывать, и учиться городской культуре. Поэтому вначале я предпо­читал помалки­вать, и вести себя как можно скромнее. Впрочем, я и раньше не любил выпендриваться. Вероятно, первое время я немного комплексовал, но времени на самоанализ не было. Городская жизнь захватила, и закрутила.

В общежитии обретался разный народ. Порою это были весьма колоритные лично­сти раз­ных возрастов, вплоть до пенсионного. На мякине меня провести было уже трудно, но я ещё был доверчив, и поддавался манипулированию. Ребята быстро меня вычислили, и иногда беззлобно подшучивали надо мной. Я воспринимал эти шутки как уроки. Было много отслу­живших парней, и я с замиранием сердца слушал их рассказы об армии. Позже мне стало ясно, что они здорово врали, но тогда, слушая эти басни, мне очень захотелось служить, и я серьёзно стал готовиться к армии. Чтобы легче переносились будущие нагрузки, я три раза в неделю посещал спортивную секцию, хотя здоровье моё, и без этого было отменным. А также запи­сался в ДОСААФ на курсы радиотелеграфистов. Кроме того был последний класс вечерней школы, плюс библиотеки и чтение. Времени было в обрез.

Я занимался вольной борьбой, но это был случайный выбор. Я ходил туда на трени­ровки ради поддержания спортивной формы и развития выносливости. Сейчас с этими целями посещают фитнес клубы. У меня не было тяги к чемпионству, и в соревнованиях я участвовал отбывательски. Тренер это заметил, и частенько  выговаривал мне:

 – Нет в тебе азарта Родион! Равнодушный ты. Месишь воздух без пользы, а ведь данные у тебя очень хорошие. Мог бы далеко пойти.

Спортивных высот я не достиг, но два приёма волей-неволей освоил, хотя и не ста­рался.

Но человек предполагает, а бог располагает. Однажды на работе я упал с высоты, и повре­дил ногу. Случилось это не по моей вине, но кому от этого легче? Накол кости зажил быстро, и через две недели я уже почти не хромал. Особого значения этому случаю я не придал, на мне всё заживало как на собаке, но рентген показал какое-то нарушение в колене, и очередная призывная комиссия меня забраковала. Как потом выяснилось на полтора года. Для меня это стало потрясением. От огорчения у меня выступили слёзы, хотя я давно забыл, когда плакал в последний раз. Над моим искренним горем потеша­лось всё общежитие, ведь многие считали, что мне на самом деле повезло, но я их не понимал.

Однако время лечит, а иной раз быстро. Подготовку к армии за ненадобностью я за­бро­сил, и призывной энтузиазм увял. Непригодность к службе для меня везением не явля­лась, но я перестал воспринимать её как несчастье, и зажил в своё удоволь­ствие.

Работалось мне легко. Вообще-то работа на конвейере занятие нудное, поэтому для разно­образия я освоил все операции, и через полгода мог заменить любого на нашем участке. Сменный мастер Анатолий Иванович ценил меня за это, и ещё за то, что я никогда не сканда­лил, и работал там, куда поставят. В бригаде было много молодёжи, и со всеми я был в хороших отношениях. Но больше всего я подружился с Саней Буровым и Мишей Хохловым. Мне нравилось бывать с ними в компании, потому что хотя они и смеялись над моими прома­хами, но не возносились, и считали меня своим младшим товарищем. Я тоже не возносился, и, как младший член команды, при нужде становился гонцом на посылках. Саня играл на саксофоне в дворцовом ансамбле, и научил меня некоторым словам музыкант­ского сленга. Оказалось, что существует и такой. Но этим его таланты не ограничива­лись. Бывший детдомовец, циник и пройдоха, он обладал редкостным даром внушения. В нужный момент он умел делать такое выражение лица, что ему невольно хотелось верить, а взгляд больших выразительных глаз буквально зачаровывал обывателя. Цыганки рядом с ним и не стояли.

Ребята они были из тех, кто на ходу подмётки рвёт, и, выходя с ними в город, я, как пра­вило, попадал на цирковое представление, которые они устраивали экспромтом. Наши с Максимом шутки были детским лепетом по сравнению с их проделками. Но о самых интерес­ных придётся умолчать, так как в той же мере они неприличны. География похождений была мало предсказуема. Чаще всего они начинались в парке Островского в пивбаре «Летучая мышь», но могло занести неведомо куда.

Ребята ценили мою сдержанность, потому что я вёл себя спокойно, удивлялся про себя, и никогда не смеялся в критические моменты. На самом деле многие Санины шутки до меня не сразу доходили. Главную роль играл Саня. Миша в унисон кивал головой, и солидно «угукал». А я был поддерживающей массовкой, и рабочим сцены. А если они по случаю напивались, то я аккуратно развозил их по домам. Поэтому они никогда не пытались угощать меня спиртным. Впрочем, у этого были и другие причины.

Диапазон проделок был широк, и мало предсказуем. Это могло быть какое-нибудь стран­ное пари со случайным знакомым, или жульническая игра на бильярде. Пару раз использова­лось моё умение играть в шахматы, но чаще всего эксплуатировалась уни­кальная Мишина способность выпивать невероятное количество пива. Бывая в пивных, Саня организовывал пивные соревнования на деньги, из которых Миша всегда выходил победителем. А где пиво, там и раки. Я рассказал Сане про деревенский фокус с оживаю­щим варёным раком, и он с удовольствием включил его в свой арсенал розыгрышей. Немногие знают, что если живого рака окунуть в водку, то он краснеет, перестаёт шевелиться, и по внешнему виду становится неотличим от варёного. Но если его потом отпустить в банку с обычной водой, то красный рак на глазах зеленеет, и оживает. При хорошей подготовке этот фокус смотрится очень эффектно.

Санина фантазия была неисчерпаема. Как-то раз мы сидели на скамейке по улице Пуш­кинской. Из ближнего двора появилась солидная дама с собачкой. Саня тут же заговорил с нею, и убедил,  что теперь породистым собакам в паспортном столе выдают такой же паспорт, как и у людей, и без него прочие собачьи документы недействительны. Дама разволновалась:

 – И как это происходит?

 – Обычным порядком. Берёте родословную, вместе с собачкой идёте в паспортный отдел, заполняете бланки, оплачиваете гербовый сбор, и несёте на подпись начальнику.

Дама клюнула на эту чушь, и вернулась домой за родословной. Мы незаметно пошли вслед за ней. Она явилась в паспортный стол, умудрилась заполнить бланки, оплатить сбор, и пробиться к начальнику. Шум и выяснения продолжались минут десять.

Или, вот, как-то сидим в сквере недалеко от политехникума. Саня и Миша пьют бу­тылоч­ное пиво, а я лимонад. В двух метрах от нас расположилась большая группа студентов. Видимо что-то отмечали, да деньги кончились. Сидят и тоскуют. Саня, как бы, между прочим, и говорит, обращаясь к нам, но громко, чтобы всем было слышно:

 – Видите, какой недогадливый студент пошёл?  Не знают где бабок на портвешку раздо­быть. А ведь нет ничего проще, записались бы как мы в «Дидики», и все дела. Миша степенно кивнул, а я застыл в недоумении. Один из парней заинтересовался:

 – Что ещё за дидики?

 – Вот! Полгорода уже в курсе, а он первый раз слышит. Подойди ближе, расскажу.

Студент подошёл, а за ним подтянулись и остальные. Глядя на них обволакиваю­щим взо­ром, Саня начал обработку:

 – Дидики, это новое сан – демократическое движение, поддержанное партией. Не­делю назад в газете «Правда» на третьей странице напечатали программную статью «Дидики – прямой путь». Не читали? А напрасно. Так вот, сейчас идёт набор в это движение, создают количество, поэтому принимают всех подряд. Кто записывается, тому сразу выдают на руки десять рублей, и потом, как кандидату выдают по десять рублей в месяц полгода. А после этого экзамен, и ты уже как член начинаешь получать семнадцать рублей пятьдесят копеек в месяц. Сейчас пока так, а потом, возможно, требования повысятся.

– А какие они?

 – Молчать один час в день, ну и ещё кое-что. Видите этих? Сейчас у них трениро­вочный час молчания.

 – А, что за экзамены?

 – Лёгкие. В библиотеке есть главная книга дидиков «Человек — земля», так по ней. Я вот только что от кассы.

Саня вывернул карман, и на глазах у всех пересчитал наличность, которой оказа­лось именно семнадцать пятьдесят. Демонстрация вызвала нужный эффект. Посыпались вопросы:

 – А касса-то где? И где всё это? А можно ли выйти оттуда?

– Выйти легко. Один раз не пришёл за деньгами, и всё. Из списков долой. А касса — обыч­ная сберкасса. Квиток из райкома предъявляешь, и деньги на лапу.

– Райкома?

 – Само собой! Не из коммунхоза же! В райкоме сидит товарищ Григорьев по сектору пропаганды, вот он и заправляет этим делом. Ты ему заявление, а он тебе квиток. Всё просто. Вы тут как хотите, а мы пиво допьём, и ещё по винцу ударим.

Миша опять важно кивнул. Саня говорил так убедительно, что на десять секунд по­верил даже я. Что уж говорить о жаждущих студентах. Волшебное слово «халява» делает правдопо­добной любую ахинею. Вся эта группа тут же отправилась в райком. Можно только догады­ваться, как отбивался товарищ Григорьев от внезапного наплыва желаю­щих вступить в дидики. На всякий случай мы оттуда быстро слиняли, и ещё долго не показывались в том районе. Уже сидя в троллейбусе, я спросил Саню:

 – Кто такие дидики? Откуда они взялись?

 – Да у нас в армии был военный медик капитан Дидиков. По образованию он был сани­тарный врач, и в обычных болезнях разбирался слабо, можно сказать, вообще не рубил. Поэтому налегал на гигиену. Он страшно опасался кишечных инфекций, и при малейшем подозрении отправлял всех в изолятор, который у него не пустовал. Вот по его фамилии всех дристунов и звали дидиками.

Я тут же вспомнил остроумное заглавие несуществующей главной книги дидиков. Миша флегматично развил тему:

 – У нас их звали «запевалами». Без запевалы в армии нельзя. У нас их было четыре – два основных, и два запасных. И как-то раз получилось, что все четверо оказались на карантине по этому делу. Тут строевой смотр, а запевать некому. Злой начштаба и говорит:

 – В запевалы надо отбирать не только по лужёной глотке, но и по исправной попке.

В следующий раз попали мы в частный сектор на посёлке Чкаловском. Дело было в вос­кресенье после обеда. Там у кого-то из Саниного оркестра собиралась гулянка, на которую он захватил с собою и нас, то есть Мишу и меня. Идём. Возле двора на стуле сидит дедок. Саня привязался к нему, и купил у него этот стул за лотерейный билет. Он внушил деду, что это новые деньги. Идём дальше с этим никому не нужным стулом. Нести этот не новый, и уже слегка расхлябанный мягкий стул, конечно же, выпало мне. Преду­преждая мои вопросы, Саня коротко буркнул: – «Сгодится».

Смотрим, небольшая толпа посреди улицы. Судя по всему, прорвало водопровод. Экска­ватор раскапывает трубы, а окрестные жители наблюдают. Когда мы поравнялись с ними, Саня, которому до всего было дело, притормозил, и разговорился с мужичком в рабочем комбине­зоне. Это был местный водопроводчик. Он коротко объяснил ситуацию, а затем спросил:

 – А чего это вы со стулом таскаетесь?

У Сани экспромты вылетали без раздумий:

 – А вы, что? Ничего не слышали? Мы издалека припёрлись, а вы тут рядом живёте, на соседней улице, и ничего не знаете.

Народ заинтересованно придвинулся:

 – А, что такое?

 – Так ведь зам председателя исполкома за взятки посадили, квартиры, то, сё. А те­перь конфискацию производят. Что крупное, машины, деньги описывают. У него кроме «москвича» в личном пользо­вании был «ГАЗ-51». Представляете? Сейчас возле двора стоит. А мелочёвку – посуду, мебель всякую малоценную народу раздают. Нам тарелки достались, мы их уже отнесли, а этот только стул ещё тащит. Добра там было много, но скоро, уже, наверное, закончится.

– А где это?

Я сразу понял, где это место. Несколько минут назад мы проходили мимо двора с распах­нутыми воротами, где гуляли свадьбу. Собственно говоря, свадьба уже закончи­лась. Музыки и танцев не было, а люди слонялись по двору в послесвадебной маяте. Со двора не спеша выносились взятые у соседей напрокат столы, скамейки, и прочие вещи. Если правильно думать, то со стороны всё действительно смахивало на неторопливую раздачу конфиската. Возле двора стоял допотопный «москвич» и газик грузотакси явно деревенского происхожде­ния. Саня дал координаты этого двора, и посоветовал торо­питься. Люди переглянулись, и всей толпой двинулись по указанному адресу. Даже экскаваторщик, захваченный общим порывом, заглушил технику, и пошёл догонять остальных. В который уже раз халява перекрыла рассудок.

Нам, конечно, захотелось посмотреть на результат, и мы слегка задержались. На­блюдали из-за угла. Рядом возникли два подростка. Вычислив главного, они спросили Саню:

 – А чё там такое, дядя?

 – О-о! Сейчас там будет заваруха.

 – Где? На свадьбе?

 – Да. Жених отвергнутый из армии вернулся, родни насобирал, и они гуртом пошли не­весту отбивать, пока брачная ночь не настала. Потом будет поздно.

 – Ух, ты!

Мальчики пришли в восторг, и бегом кинулись разносить новость. Несколько лю­бопыт­ных окрестных жителей решили подойти ближе к месту предстоящего зрелища, ведь такой романтики и в кино не увидишь. Тем самым они ускорили события, и кое-кто из них вскоре пострадал, толком не понимая за что. Люди из первой волны, заметив вторую, подумали, что это конкуренты, и заторопились. Они не стали тратить время на выяснения, а, заскочив во двор, начали хватать посуду, и свободные стулья. Полупьяные гости не сразу поняли, что происхо­дит. Тревогу забила трезвая невеста. Тогда дарили больше вещами, которые горой высились на столе в глубине двора. Новобрачная увидела в окно, как незнакомый человек протянул руки к лежащей на столе красивой подушке с оборочками. Она выскочила во двор, и заорала:

 – Люди добрые! Караул, грабют!

Затем схватила пустую бутылку, и ловко запустила ею в мародёра. Два здоровенных дере­вен­ских родственника откликнулись на призыв, закатали рукава, и начали метелить всех подряд, и своих, и чужих, и наблюдателей. Для них ведь все были на одно лицо. Судя по мелькавшему белому плотью, невеста принимала в потасовке самое активное участие. Удивительного здесь ничего нет, ведь подарки, это святое, и на её месте любая девушка закусила бы удила.

От места событий пришли две женщины, остановились недалеко от нас, и стали де­литься впечатлениями,

 – Видела, как отвергнутого жениха невеста графином навернула? Так и выстлался на до­рожке.

– И правильно! Нечего после драки кулаками махать! Я б его тоже отвергла, тоже мне же­них нашёлся! Чумазый какой-то, да к тому же пожилой.

Я понял, что речь шла о несчастном экскаваторщике. Мы не стали больше задержи­ваться, и, чтобы не попасть на глаза разочарованным люби­телям конфискаций, скромно покинули эту улицу.

 Способность народа раздувать слухи меня давно уже не удивляет. Еще долго по по­сёлку ходили рассказы об огромных богатствах чиновника взяточника.

Нет, нам тоже иной раз перепадало. Вот в тот же день всем троим и досталось. Сане за дело, а нам с Мишей за компанию. Саниному коллеге по оркестру в наследство дос­тался рояль. Неожиданно. И вся компания собралась для обмывания этого инструмента.

Вначале всё шло нормально. Мы с Мишей скромно сидели в уголке, а Саня расска­зывал про наши похождения со стулом. Все хохотали. Саня вообще любил веселиться активно. Он затеял какую-то неизвестную мне игру, в которой посадил на стул симпатич­ную молодую женщину, и под каким-то игровым предлогом начал её целовать. Женщина играла с удовольствием, но её мужу эта игра не понравилась. Он выхватил из-под жены злосчастный стул, и бросился с ним на Саню. Тот ухватился за ножки стула с другой стороны, и, подобно отцу Фёдору с Кисой Воробьяниновым, они тут же его разломали. Но не успокоились, а начали фехтовать обломками. Я бросился их разнимать, но был неправильно понят, и кто-то огрел меня по горбу шваброй. Я обозлился и стукнул агрессора кулаком, но промазал, и зацепил другого. После этого началась всеобщая потасовка. В результате нас четверых побили, и выбросили на улицу. Четвёртым был гитарист Витя. Он случайно попался под горячую руку, и ему навешали заодно с нами. По пьянке такое бывает. Но вечер удался. А на другой день все помирились.

                               Глава IV. Комната № 20.

Родион признался, что адаптация к городской жизни проходила у него очень тяжело. Ему не хотелось стать объектом насмешек из-за какой-нибудь деревенской привычки, и он целена­правленно начал от них избавляться. Труднее всего было избавиться от прожорливости. Обедая в городских столовых, он долгое время не мог поверить, что можно наесться одной порцией бифштекса с луком или яйцом, ведь дома во время обеда он съедал как минимум пять таких порций. В станице все любили покушать, но Родион, хотя и не числился в настоящих обжорах, всё-таки выделялся по этой части. У бабушки Фроси любой бы стал выделяться. Она одна радовалась аппетиту Родиона, а остальные только удивлялись и спраши­вали, куда в него столько лезет, ведь не всякий может одолеть за один присест тазик борща, сковородку жареной с яйцами картошки, и заесть это десятком пирожков с обязательным компотом или молоком. И это не считая фруктов, потому что они не относились к серьёзной еде. И при всём этом у Родиона совершенно не имелось жировых отложений. Впрочем, еда шла ему впрок, поэтому он был здоровый и сильный.

Родион начал жёстко ограничивать себя в еде, и через полгода мучений, в конце концов, приучил свой организм к новому режиму питания. Он привык к городским порциям, а кроме того, подобно волку научился терпеть лишения, и жить впроголодь. Впоследствии это умение его не раз выручало. Но в некоторых случаях Родион позволял себе расслабиться, и хорошенько наесться впрок. Обычно это бывало во время гулянок, свадеб,  и заездов в родную станицу.

Жить впроголодь приходилось не часто, но время от времени такое случалось. Родион не пил и не проигрывал денег в карты, но это случалось с его приятелями и соседями по общежи­тию. Родион был добрым пареньком, и свободную наличность раздавал нуждающимся, а затем вместе со всеми честно перебивался до получки. Впрочем, переносить лишения Родиону было немного легче, чем остальным. Он был единственным в комнате потребителем молока. В «жирные» дни он забивал свой шкафчик молочными бутылками, а в «тощие» дни носил их в магазин в обмен на молоко и хлеб. Однажды в воскресенье обитатели двадцатой комнаты, где жил Родион, оказались без денег, и уже полдня молча грустили, слушая репродуктор. Родион сложил молочные бутылки в авоську, и отправился в расположенный неподалёку гастроном. Его провожали завистливыми взглядами. На сданные бутылки он купил молока, две сайки по шесть копеек, и пачку кукурузных хлопьев. На обратном пути Родион увидел, как шедшая метрах в двадцати впереди тётка что-то выронила. Это был кошелёк с деньгами. Там было около трёхсот рублей десятками, солидная по тем временам сумма. Родион поднял кошелёк, догнал эту раззяву, и вернул ей потерю. Женщина оказалась благодарной, и вознаградила честного парня десятью рублями. Родион тут же вернулся в магазин, и на всю десятку купил настоящей еды, то есть колбасы, хлеба, консервов, а на десерт взял поллитровку сладкого вина «Улыбка». Зайдя в комнату, он выложил продукты из набитой авоськи, и пригласил всех к столу. Мужики оживились, сели за стол, и с аппетитом набросились на еду. Практичный Жора спросил у Родиона, сколько он стрельнул денег, чтобы потом отдать долг. Родион ответил, что никто ему ничего не должен, потому что десятку он получил в подарок, и рассказал о возвра­щении кошелька. Жора со Славкой отругали его, и назвали дураком. Родион психанул:

 – Да вы чего? За кого меня держите? Ведь если бы я присвоил этот кошелёк, то значит, я бы его украл. Вот только мне воспитание не позволяет воровать у людей. Меня учили жить на честно заработанные деньги. Да и ты Жора не на большой дороге, а за станком деньги добыва­ешь. А эти халявные десять рублей ничего не значат. Вот если бы я их заработал, тогда с каждого из вас по два пятьдесят высчитал бы.

У Родиона с самого начала была репутация нормального парня, а после этого случая его авторитет значительно вырос. Несмотря на это, Родион не был идеалом, и некоторые его привычки сильно раздражали соседей по комнате. При тесном общении трудно что-то утаить, и хотя Родион позволял себе расслабиться лишь во время пирушек, его прожорливость была замечена.  В свободное от работы, учёбы, и любовных свиданий время, жильцы развлекались чисто по-мужски – играли в карты, домино, шахматы или нарды. В общежитии, где обретался Родион, была популярна игра в домино под названием «телефон». И, конечно же, время от времени организовывались пирушки, которые иногда плавно переходили в добрые попойки. Родион был компанейским человеком, и участвовал в этих развлечениях. Особенно он любил играть в шахматы. И хотя он был непьющим, от пирушек не увиливал. Если в комнате органи­зовывалось такое мероприятие, а Родион оказывался дома, то волей-неволей приглашался и он. Оказавшись за столом, Родион не пил, а налегал на закуску. И сколько бы еды не было на столе, за считанные минуты от неё не оставалось и следа. Его ругали, но для серьёзных упрёков не было повода, потому что Родион вместе со всеми вкладывал свою долю в расходы. Он довёл соседей до того, что они с пирушками переместились на третий этаж до дяди Колиного товарища Бори Хана, а в своей комнате выпивали только при отсутствии Родиона.

 Гонцом он тоже оказался неважным. Однажды Родион вернулся домой поздно ночью, и застал попойку в той стадии, когда выпивка закончилась, а хотелось ещё. За столом сидело человек шесть. Родиону обрадовались, скинулись деньгами, и, как самого молодого, команди­ровали в ночной магазин за догоном.

Да, в те времена были и такие, но они не рекламировались. В каждом крупном магазине и гастрономе работали ночные продавцы. Основной их задачей был приём товара, а в остальное время они торговали продуктами с небольшой наценкой. Бутылка кефира вместо двадцати восьми копеек у них стоила тридцать, а бутылку водки, стоившую два восемьдесят семь, отдавали за три рубля. Подобно многим холостякам Родион часто покупал там что-нибудь на ужин после второй смены. Нужно было только подойти к магазину со двора, и постучать в дверь, после чего открывалось, так называемое «Окно».

Родион не стал отнекиваться, взял деньги, большую сумку, и отправился в «Окно». Там он купил одну полулитровую бутылку портвейна, а все остальные деньги потратил на еду. Когда всё это он принёс в комнату и выложил на стол, мужики подумали, что он над ними издевается, и хотели даже его побить, но не решились на это, потому что было неизвестно, кто кому наваляет. Оправдываясь, Родион сказал:

 – Надо чётко формулировать задание. Сказали бы купить пять бутылок, я бы и принёс вам пять. А вы сказали купить вина, вот я вам его и купил. Я подумал, что вам на посошок надо.

Жора грустно посмотрел на него, и спросил:

 – Родион, ты знаешь, что такое «Ни то, ни сё»?

– Нет.

– Это чекушка на семерых. Водка вроде бы и есть, а практически её и нету.

С той поры Родиона за выпивкой не посылали.

Из-за редкого имени у Родиона первое время не было клички. Но в мужском коллективе нужно быть очень невзрачной личностью, чтобы не заработать прозвища. Пришло время, когда на работе и в общежитии все стали звать его «Артистом» А кое-где его называли «Нечистым духом». Эти прозвища возникли не на пустом месте, но об этом ниже.

Родиона удручал его бедный гардероб, из-за которого он был робок и скован в общении с девушками. Но пока он работал в отделе, о хороших вещах нечего было и думать. Возможности открылись только с переходом в сборочный цех, где он стал получать значительно больше. В одежде Родион был довольно консервативен. Моды он придерживался, но осторожно, и без крайностей. У него была давняя мечта справить костюм из хорошего материала чёрного цвета классического покроя. Для него этот костюм был не просто хорошей вещью, а неким символом взрослости и самодостаточности. Но вот пришло время, и эта мечта обернулась реальностью.

Трёхэтажное общежитие было сравнительно небольшим, а потому уютным. Распо­лага­лось оно не в центре, но и не на окраине, всего в двадцати минутах ходьбы от завода, что являлось несомненным удобством. В просторной комнате с балконом на втором этаже кроме Родиона обитали ещё трое жильцов.

 Самым старшим был дядя Коля, мужик под пятьдесят, работавший на заводе шофёром самосвала. В своё время ещё при Сталине он оттянул срок, и поэтому был авторитетным человеком. Родиону он преподал знание городской жизни, и научил многим вещам. Например, тому, что собственное достоинство важнее всего, и в каких случаях для его сохранения нужно сразу бить оппонента в морду, не думая о последствиях, и ещё кое-чему. Дядя Коля был человеком с устоявшимися привычками. Каждую субботу вечером к нему приходил живущий на третьем этаже сорокалетний приятель Боря Хан, они крепко выпивали, и шли к своим давнишним любовницам. В общежитии их никогда не видели, и знали только, что у дяди Колиной дамы была кличка «Бабушка», а у Бориной  дамы «Глухая». Отправляясь на свидание, он каждый раз потирал руки, и говорил, что идёт чистить слуховые проходы. Судя по всему, у женщины была некоторая тугоухость, но Боря говорил, что в любви ему это не мешает. Ходили они туда уже не первый год.

Другими жильцами были Жора Короедов и Слава Метис. Они были молодыми, но в армии уже отслужили. Жоре было двадцать семь лет, и он активно подыскивал будущую супругу. Критерии отбора у него были строгие, и все виденные Родионом претендентки уходили в отсев. Он им даже зубы пересчитывал. Одна не далась, так он её к дантисту за справкой отправил. Зубы у неё оказались идеальные, а забраковал он её из-за отсутствия фаланги на пальчике ноги. Родион ему как-то заметил, что у него подход к женщинам какой-то чересчур уж рациональ­ный. Примерно так на базаре корову выбирают. Жора объяснил:

 – Не на один год беру, товар должен быть в комплекте.

Родион до сих пор в сомнениях, а может в чём-то он и прав?

У Славы была фамилия Четвергов. Он воспитывался в Ростовском детдоме, и такой фами­лией, скорее всего, его наградили по дню поступления. Метис была кличка. Возникла она из-за того, что в его внешности не было ничего славянского, а какой он нации не знал никто.  В том числе и он сам. Своими грубоватыми чертами лица Слава действительно напоминал какого-нибудь бразильца, но с равной долей вероятности он мог оказаться татарином, венгром, или даже болгарином. Впрочем, человеком он был хорошим и компанейским, ведь по большому счёту Слава являлся коренным ростовчанином. Демобилизовался он всего за год до появления Родиона. Поселившись в общежитии, он сразу сказал, что в детдоме его звали Метисом, он привык к этому прозвищу, и попросил других кличек не придумывать. Слава устроился работать не на самом заводе, а во дворце культуры водителем автобуса. Это было очень удобно. Сей автобус марки «ПАЗ» жильцы двадцатой комнаты с приятелями часто использовали в личных целях, например, ездили на нём отдыхать на так называемый «Лебердон», то есть левый берег Дона. В общем, другим жильцам на зависть свой транспорт.

По мере привыкания к городской жизни Родион всё реже ездил в станицу, а общежитие стало для него настоящим домом, хотя и не таким тихим и комфортным, как на родной улице.

Глава V. Серьги с бриллиантами.

Таня была первой городской девушкой, с которой подружился Родион. Они встретились в фотоателье, куда Родион пришёл за своими фотографиями шесть на девять. (Одна из них чудом сохранилась). Он отдал квитанцию фотографу, и подошёл к столику с готовыми снимками. Там стояла молоденькая девушка, и, наморщив лоб, рассматривала его фотографию. Родион сказал:

 – Девушка, в живом виде я выгляжу лучше.

Девушка ничуть не смутилась,  посмотрела на оригинал, и задумчиво сказала в ответ:

 – Странно, вас я вижу первый раз, а на фотке вы мне кого-то напоминаете, а кого именно, не могу вспомнить.

 – Это «Дежа вю». Ложная память. Типичный случай.

Из ателье они вышли вместе, и оказалось, что им по пути. Познакомились, и как-то сразу перешли на «ты». Таня была среднего роста пухленькой брюнеткой, но некоторая полнота девушку нисколько не портила, потому что у неё имелась ярко выраженная талия, да и всё остальное было в порядке. Полненькие ножки красивых очертаний ритмично цокали малень­кими каблучками по асфальту. Родион даже приотстал, чтобы полюбоваться на Танину выразительную фигурку. Она это почувствовала, и зарделась, то ли от смущения, то ли от удовольствия. По дороге Родион в качестве ритуального рассказа изложил газетную статью на затронутую тему о «Дежа вю». По окончании рассказа, Таня остановилась, смерила взглядом Родиона, и сказала:

 – Совсем молодой, а уже умный. А с виду и не подумаешь.

– Ну, если честно, то не такой уж я и умный. Просто у меня память хорошая. Эту статью я только позавчера в газете прочитал, и ещё не успел её забыть.

– Слава богу! А то уж я подумала, что ты этот самый, как его …, вундеркиндер. Меня от них со школы тошнит. А память у меня не ложная, а самая настоящая. Я вспомнила, что видела тебя в спортзале «Трудовых резервов». Меня подруга туда зазвала на её парня посмотреть, а ты как раз с ним боролся.

Родион пригласил Таню в кино, она согласилась, и они начали встречаться. Дружили они целомудренно, и дальше поцелуев дело не заходило. Скорее всего, по той причине, что в городе кусты и прочие укромные места попадаются не на каждом шагу. Такого рода места, конечно, имелись, но Таня была предусмотрительна, и тщательно их избегала. Впрочем, этот роман оказался недолгим.

Танины родители были работниками торговли, и дочку соответственно пристроили в тор­говый техникум. У Тани имелся брат Игорь, учившийся в пятом классе. Он сразу признал Родиона за «своего». Жили они недалеко от вокзала «Сельмаш» на четвёртом этаже пятиэтаж­ного дома. По меркам того времени Танина семья была зажиточной. Трёхкомнатная квартира была забита красивыми, и просто дорогими вещами, но речь пойдёт о принадлежащих Таниной матери серёжках с маленькими настоящими бриллиантами. Они хранились в оригинальной лакированной шкатулке вместе с прочими украшениями.

Когда Таня подросла,  то однажды наведалась в эту шкатулку и пришла в восторг. А се­рёжки настолько её восхитили, что она под большим секретом показала их своей подруге однокласснице Светке, живущей в соседнем подъезде. Время шло, девочки взрослели, и когда Таня познакомилась с Родионом, Светка безнадёжно влюбилась в парня из соседнего двора. Приветливый юноша по имени Павлик всегда с ней здоровался, а иногда спрашивал о делах, но чисто из вежливости. Он не видел в ней девушку, как таковую. Позднее такую ситуацию покажут в знаменитом фильме «Афоня». Света изобретала всё новые способы обратить на себя внимание, но безуспешно. В этот день она приобрела два билета на вечерний сеанс в кинотеатр «Юбилейный», и устроила передачу одного билета Павлу, чтобы побыть в кинозале с ним рядышком. А для усиления эффекта она попросила у Тани эти самые серьги на один вечер. Таня помялась, но решила выручить подругу, и ради такого дела принесла ей эти серьги. Проникнувшись идеей,  она приказала Свете тут же идти в парикмахерскую, и сделать при­ческу, не закрывающую ушей. Света приступила к исполнению.

Танина мама месяцами не заглядывала в свою шкатулку, но по закону подлости именно в этот вечер она зачем-то её открыла, и сразу обнаружила пропажу ценных побрякушек. Нача­лись разборки, к делу подключился отец, и Тане устроили допрос. Таня боялась своего отца, человека старой закалки, который в гневе запросто мог её отлупить, и поэтому ничего не сказала о Светке. Зато отец сразу решил, что серьги украла именно Светка, потому что из всех подруг она чаще всего бывала в гостях у Татьяны. Родители начали совещаться, что лучше – поговорить с предполагаемой воровкой, или сразу идти подавать заявление. Таня поняла, что дело пахнет керосином, ведь в любом случае всё откроется, и ей достанется на орехи. Тогда она сделала частичное признание в том, что сама взяла серьги из шкатулки примерить, а потом забыла, куда их положила. Начались поиски, которые, естественно, оказались безрезультатны. Таня тянула время. Полдевятого заканчивался сеанс, и она рассчитывала в тот момент сбегать до Светки, и забрать у неё злополучные украшения. Но всё оказалось сложнее, так как отец объявил ей домашний арест до тех пор, пока не найдётся пропажа. Таня засела в своей комнате, и начала думать, что ей делать. Можно было попросить сбегать до Светки брата Игорька, но это значило навеки попасть к нему в рабство. И не было гарантии, что он тут же не проболтается.

На улице уже стемнело, и, выглянув в окно, Таня вспомнила про Родиона. В этот вечер у них было свидание, и, скорее всего, он уже ждал Таню на обычном месте возле газетного киоска. У Тани отлегло от сердца. Она знала, что Родион её выручит, нужно лишь было сообщить ему о проблеме. Она быстро написала записку с инструкциями, заклеила её в конверт от любопытных глаз, и попросила Игорька отнести её Родиону. Родителям сказала, что это сообщение молодому человеку, чтобы он сегодня не ждал её напрасно. Игорь быстро выполнил поручение, и вернулся домой.

Родион прочитал записку при свете уличного фонаря, хмыкнул, и отправился действовать согласно полученным указаниям. Свету он нашёл сразу. Она стояла возле своего подъезда с мокрым от слёз лицом. Родион испугался, что её ограбили, но всё оказалось не так страшно. Павлик не заметил серёжек и новой Светиной причёски. Он с удовольствием посмотрел фильм «Дайте жалобную книгу», вежливо попрощался и ушёл. Родион знал от Тани о Светиных страданиях, и попытался её утешить:

 – Это всё к лучшему. Ведь если бы он сегодня обратил на тебя внимание, то получилось бы, что ему понравились серьги, а не ты сама. Хотя, возможно, ты на правильном пути, но не знаешь его слабого места.

– А оно у него есть?

 – Конечно, он же не робот. Знаю я твоего Пашку. Ребята давно заметили, что он всегда болеет за тех, кто в красной форме. Его на красный цвет тянет как быка. У него и кличка «Вежливый бык». Покрась волосы в морковный цвет, оденься во всё красное, и после этого от Паши батогом не отобьёшься.

 – Да мне красный цвет не идёт. Я буду выглядеть как идиотка.

 – Возможно. Зато Паша будет носить тебя на руках.

У Светы поднялось настроение и высоли слёзы. Она передала Родиону серьги, и впри­прыжку отправилась домой. Родиону осталось передать серьги Татьяне.

Окно Татьяниной спальни находилось неда­леко от пожарной лестницы. Родиону нужно было забраться по ней до четвёртого этажа, и переправить серьги Тане в нужную форточку. Для молодого спортивного парня это не состав­ляло труда. Вмурованная в торец жилого корпуса железная пожарная лестница располагалась на некоторой высоте. Под ней валялись две или три половинки кирпича. Родион отодвинул их ногой в сторону, и, подпрыгнув, ухватился за нижнюю перекладину.  Подтягиваясь на руках, он быстро забрался на лестницу, и начал карабкаться вверх. Лестница почему-то была не строго по центру, и правые окна находились к ней ближе, чем окна слева, где была Танина квартира. На уровне третьего этажа справа открылось окно, и сварливый женский голос сказал: – «Куда ты лезешь паразит? Сейчас я в милицию позвоню». Родион не стал тратить время на перепалку, и молча полез дальше. На четвёртом этаже слева в большой форточке торчала голова и рука Тани. Серьги Родион завязал в носовой платок, и, держась одной рукой за лесенку, попытался его передать, но не смог дотянуться до Таниной руки. Тогда он сказал: – «Лови», и бросил ей платок, но она не сумела его поймать, и серьги упали вниз. Пришлось спускаться на землю. Родион нашёл платок, а потом выломил из какого-то куста лозину, взял её в зубы, и снова забрался на лестницу до Таниного окна. На этот раз передача драгоценностей прошла удачно.

Но как только он начал спускаться, внизу вспыхнул фонарик, и раздался голос:

 – Эй! Верхолаз! Немедленно слезай оттуда! Ты окружён!

Стало ясно, что вредная тётка всё-таки позвонила в отделение. Родион милиционеров не испугался, потому что был трезв, и преступлений не совершал. Он крикнул вниз:

 – Я и так спускаюсь. А вы товарищи будьте осторожны! Там кирпичи под ногами, не по­калечьтесь в темноте.

Поравнявшись с третьим этажом, Родион увидел в правом окне силуэт вредной тётки, ко­торая язвительно сказала ему:

 – Попался ворюга, теперь не убежишь.

Родион вспомнил детские соревнования, на секунду задержался, и смачно плюнул тётке в лицо. В ответ прозвучала нецензурная ругань, подтвердившая, что он не промазал. Родион не успел спуститься до второго этажа, когда рядом пролетел, едва не зацепивший его какой-то предмет. Как потом выяснилось, это был небольшой глиняный горшок с цветком. Внизу раздался глухой удар, звук падения, затем ещё один удар и стон, а потом фонарик погас, и наступила тишина.

Сержант и рядовой, задрав головы, смотрели на спускающегося Коновалова, чтобы в нужный момент его скрутить, Но тут сверху прилетел цветочный горшок, и врезался в сер­жанта, ободрав ему правое ухо. От удара его кинуло в сторону рядового. Тот хотел его поддер­жать, неловко отступил, и подвернул ногу на половинке кирпича. В ноге что-то хрустнуло, от дикой боли рядовой потерял равновесие, и упал на землю вместе с сержантом. Спрыгнув на землю, Родион увидел двух сидящих на земле милиционеров. Сержант всё ещё пребывал в шоке от удара горшком, а рядовой осторожно щупал свою пухнущую на глазах ногу. Родион споткнулся о горшок, осмотрел его, и сказал:

 – Ты гляди, какая баба злая! Цветка не пожалела, горшком запустила. А он и не разбился.

Сержант отозвался:

 – Самортизировал об меня. Что ещё за баба?

– Я с ней незнаком. Её окно рядом с лесенкой на третьем этаже. Она меня без всяких ос­нований ворюгой обозвала. В кого она горшком целилась, сказать трудно. Может быть в меня, а может и в вас, если подумала, что вы мои сообщники. Потом с ней разберётесь:

 – Ты-то сам чего там делал?

 – В этом доме моя подружка живёт. Сегодня родители её из дома не выпускают. А брат её меньший передал мне, что она хочет меня увидеть, и, что её комната недалеко от пожарной лестницы. В общем, получилось свидание на высоте.

С помощью фонарика Коновалов определил у сержанта перелом ключицы, а у рядового что-то нехорошее, скорее всего разрыв связок голени. Правая рука у сержанта не действовала, и Коновалов помог ему встать на ноги. Худощавого рядового Коновалов без труда взвалил на плечи, и они пешком отправились в отделение милиции. Впрочем, идти было недалеко, и Коновалов даже не запыхался.

Дежурный по отделению капитан Бубнов думал, что перевидал всё, но когда задержанный нарушитель добровольно приволок на закорках своего конвоира,  понял, что жизнь ещё способна удивлять. Он тут же позвонил в госпиталь, и вызвал опергруппу, ведь покушение на милиционера дело серьёзное. В ожидании медиков сержант доложил о случившемся, а Конова­лов повторил рассказ о причине своего нахождения на лестнице. Затем Родион отвёл опер­группу из двух человек на место происшествия. Цветочный горшок был найден и приобщён, а площадка под лестницей сфотографирована. На обратном пути оперативник Дмитрий Никитин спросил Родиона:

 – А чего ты не скрылся с места происшествия?

 – Ну, вы даёте! Эти люди пострадали из-за меня, а я не так воспитан, чтобы человека в беде оставить.

Работа в милиции делает людей циниками, и Дима Никитин не был исключением:

 – Ты глянь, благородный, какой! Не ищи дурней себя Коновалов. Ты же сразу просчитал, что если скроешься, то тебя будут искать, а когда найдут, то всё на тебя и свалят.

– Товарищ опер, да ведь я ничего  такого не совершал. Зачем мне было убегать?

 – Возможно, так оно и было, но я тебе устрою проверку, а это нетрудно.

Никитин развил бурную деятельность, метательница горшка вскоре была задержана, и доставлена в отделение.  Эта сорокалетняя толстая баба, работавшая в общепите в жизни разбиралась. Узнав, что за малым чуть не убила милиционера, она заявила, что горшок упал случайно, и в дальнейшем не меняла своих показаний. На Родиона она смотрела зло, но про плевок благоразумно помалкивала. На другой день следователь, взяв подписку, отпустил её домой до суда.

В «обезьянник» Родиона не посадили, и он расположился на скамейке недалеко от дере­вянного барьера, за которым находилось рабочее место дежурного. В отделении шла обычная вечерняя суета – кого-то приводили, обыскивали, и составляли протоколы. В начале одинна­дцатого в дежурку завели Таню с отцом. Вообще-то вызывали одну Таню, но взволнованный отец решил её сопроводить. Увидев Родиона, Таня смешалась. Дома у неё всё уладилось. Серьги нашлись, и в семье воцарились мир и любовь. Но эту благодать внезапно нарушил вызов в милицию. Родион встал, и посмотрел на Таню с надеждой. Ему казалось, что дело идёт к концу. Никитин показал рукой на Коновалова, и спросил:

 – Знаком ли вам этот человек?

. Таня замешкалась, покосилась на отца, и, не глядя на Родиона, чётко произнесла:

 – Я его вижу первый раз в жизни.

Родион дёрнулся, как будто его огрели палкой, но быстро пришёл в себя. Он сокрушённо пожал плечами, и произнёс:

 – Да, товарищ опер, ошибка вышла. Я сейчас к ней присмотрелся, и понял, что раньше эту девушку не знал.

Никитин оживился, и радостно заговорил:

 – Вот ты и попался Коновалов! Сейчас я тобой займусь по-настоящему.

Затем повернулся к Тане, и сделался образцом вежливости:

 – Спасибо вам большое. Вы нам очень помогли. Можете быть свободными.

Таня как-то неуверенно пошла на выход, и Коновалов услышал, как отец ей сказал:

 – Правильно дочка! Нам ещё уркаганов знакомых не хватало.

Родиона тщательно обыскали. У него изъяли пропуск, три рубля денег, и Танину записку, про которую он в суматохе забыл. Никитин мельком прочитал записку, положил её в карман, и отвёл Родиона в свой кабинет на втором этаже. Кабинет был рассчитан на троих сотрудников, но в данный момент там никого не было. Оперативник Дима сел за стол, и усадил Родиона напротив. Затем начал изучать записку более внимательно. Родион заикнулся, что чужие письма читать не принято, но Дима только хмыкнул. Немного помолчав, он сказал:

 – Вот теперь всё ясно! Я с самого начала не поверил в эту любовную романтику. Олух ты Коновалов! Ты её стерву выручал, покрывал, а она тут же от тебя отказалась. Подставила, и даже не раздумывала.

– Она своего отца боялась. Но вы правы, жёны декабристов были из другого теста.

 – Какие декабристки? Сейчас вокруг одни аферистки!

– Товарищ лейтенант …

– Старший лейтенант.

 – Товарищ старший лейтенант, вы по работе общаетесь с аферистами, вот поэтому вам и мерещатся одни стервы, а только нормальных девушек всё равно больше.

– С такими понятиями ты всегда будешь жертвой всяких мерзавок.

– Понятия здесь роли не играют, ведь от мерзавок никто не застрахован.

 – Я застрахован. Я их всех сразу насквозь вижу.

 – Товарищ старший лейтенант! Вы же ещё молодой, и всё у вас впереди.

 – Что впереди?

 – Встреча с той, которая обведёт вас вокруг пальца. Всякую косу поджидает её камень.

 – Не дождёшься. Корчишь из себя умника, а рассказал бы сразу, в чём дело, так давно бы тебя отпустили. Ладно, иди домой, но жди повестки в суд. Пойдёшь свидетелем.

Так Родион познакомился  с опером Димой Никитиным, и после этой встречи они расста­лись вполне дружелюбно. Напряжённость в отношениях возникла немного погодя. К Тане Родион совершенно остыл.  Она искала встреч, и пыталась что-то ему объяснить, но Родион всякий раз говорил, что видит её в первый раз, а затем шёл дальше. Таня поняла, что её бросили, но винить было некого.

Танина подруга Света некоторое время колебалась, но всё-таки послушалась Родиона. Она выкрасила волосы в ярко-красный цвет, и купила в тон красную блузку, а красные туфли конфисковала у матери. Вежливый Бык Паша немедленно прозрел, и принялся за ней ухлёсты­вать. Он буквально не давал ей проходу. Света помариновала его для порядка, однако, в конце концов, через полгода они сыграли свадьбу. Но менять цвет своих волос она не рисковала.

                   Глава VI. Шпион.

С Акимом Ласкирёвым Коновалов знакомился как-то постепенно. Ласкирёв в ту пору был освобождённым секретарём комсомола главного сборочного цеха. Его кабинетик находился на  третьем этаже административного крыла цехового корпуса. Вот там Родион и увидел Ласкирёва в первый раз, когда становился на комсомольский учёт. Народу в цеху работало много, и с первого раза Ласкирёв его не запомнил. Он вышел на Коновалова во время посещения библио­теки заводского Дворца Культуры. Сам Аким ходил туда подбивать клинья к библиотекарше Люсе. Конкурентов у него не имелось, потому что Люся была некрасива. Но для Акима её внешность значения не имела, так как Люсин отец занимал большой пост в горисполкоме. А ради высокопоставленного тестя он был готов любить кого угодно. Впрочем, Аким тоже в красавчиках не ходил. Люся работала в читальном зале, и, кивнув на Родиона, сидящего за столом с книгой в руках, сказала Акиму:

 – Вот этот юноша из чистого интереса читает Ленина. Кстати, он работает в твоём цеху.

Поражённый Ласкирёв тут же подсел к Родиону, и завёл политическую беседу. Сам-то он не одолел даже первого тома сочинений классика, и для всяких случаев пользовался специально изданным цитатником вождя. После беседы Ласкирёв решил, что этого деревенского эрудиро­ванного простачка нужно завербовать в свою команду, чтобы управлять им в будущем. Ласкирёв принялся агитировать Коновалова стать комсоргом бригады с ближайшей перспекти­вой занять его место комсорга цеха. Аким был старше Родиона лет на восемь, и его комсомоль­ский возраст был на исходе. Но он уже проходил кандидатский стаж в партию, с окончанием которого ему светила учёба в ВПШ, и дальнейшая партийная карьера. Но, к удивлению Ласкирёва, Коновалов наотрез отказался от заманчивых предложений.

Люди судят о других по себе, ведь эталон всегда под рукой. Большинство просто не могут иначе, и в этом основная причина человеческого взаимонепонимания. Беспринципный человек просто не в состоянии постичь мотивацию поступков порядочных людей, и поэтому считает их дураками. Карьерист Ласкирёв считал окружающих людей умелыми или не очень карьери­стами, разбавленными небольшим количеством недалёких идеалистов, то есть тех же дураков. Родион на идеалиста не походил, особенно внешне, и Ласкирёв решил, что Коновалов по своей деревенской тупости просто не понимает собственной выгоды. При всяком удобном случае он стал заглядывать на участок, и уговаривать Родиона заняться общественной работой. Вдобавок он подговорил начальника участка и сменного мастера, чтобы они повлияли на Коновалова со своей стороны. Анатолий Иванович замучил Родиона советами насчёт учёбы во ВТУЗе, мол, ему туда открыт зелёный свет. Саня и Миша причин не знали, однако с интересом наблюдали за процессом.  Родион не поддавался на эти провокации, и однажды сказал мастеру, что уговари­вают только девушек, а он как-нибудь сам решит за себя. А в один прекрасный день весь этот агитпроп разом прекратился.

Случилось это уже после большого пожара, в котором практически сгорел весь сборочный цех. Родион и ещё человек пятьдесят видели, как занялось, но сделать что-либо они были не в состоянии. От электрической искры загорелся пропитанный отработкой мусор под конвейером. Через считанные минуты огонь распространился по всем подземным коммуникациям, а цех заполнился густым чёрным дымом, в котором не было видно собственной руки. Пожарные команды собрались со всего города, но возгорание смогли ликвидировать только прибывшие из Новочеркасска военные пожарники. Родиону, с детства ценившему каждый болтик и каждую дощечку, ущерб от огня показался ужасающим, ведь кроме оборудования и материалов сгорело больше сотни стоявших на конвейере комбайнов. От цеха остались одни закопчённые стены, и железные конструкции искорёженные температурой. Но гораздо больше его потрясло то, что на следующий день к десяти часам утра цех был восстановлен, а главный конвейер запущен. У советской власти недостатков хватало, но концентрировать людей и средства она умела.

Все комсомольские функционеры в какой-то мере были стукачами. В конце концов, это была часть их профессиональных обязанностей, и вопрос был именно в мере исполнительности. Большинство комсоргов этой обязанностью не злоупотребляли, но встречались и любители этого дела. Ласкирёв привык ябедничать  ещё в школе, за что ему не раз доставалось от одноклассников. В институте по его доносу отчислили двух разговорчивых студентов, которые видели своими глазами подавление Новочеркасского бунта, и нелояльно его комментировали. После этого у Ласкирёва появился товарищ из «конторы» по фамилии Свистков. Нет, Ласки­рёва официально не вербовали, ничего такого. Просто время от времени он встречался со Свистковым, и, посиживая в каком-нибудь кафе, они беседовали о всяких разностях. Ласкирёв Свисткова не любил, но выбора у него не было. Никакой реальной пользы от дружбы с сотрудником КГБ не было, и не предвиде­лось, зато Ласкирёв твёрдо знал, что в случае чего, Свистков запросто испортит ему карьеру.

Хотя в пожаре не было криминала, а его последствия были ликвидированы в рекордный срок, антисоветский «радиоголос» прокомментировал это происшествие. Чекисты напряглись. «Корреспондент» вряд ли работал на заводе, но было решено проверить там политический климат. Одним из исполнителей был старший лейтенант Свистков. Он встретился с Ласкирё­вым, который в беседе сказал, что есть у него на примете идеологически перспективный юноша.  Паренёк добровольно изучает Ленина, но довольно ограничен и упрям. Свистков оживился, и выразил желание познакомиться с Коноваловым. Он считал себя опытным вербовщиком. После некоторого согласования беседу с Коноваловым было решено организо­вать прямо на территории завода в кабинете Ласкирёва, но этот план пришлось корректировать.

Ласкирёв не учёл, что Родион выходит в первую смену только со следующей недели, и беседу перенесли на грядущий понедельник. Но как на грех в кабинете Ласкирёва начался долгожданный ремонт помещения. Ласкирёв на время ремонта переместился в красный уголок, где со своим архивом по аналогичной причине ютился профорг. Первыми в кабинет пришли два электрика, и, расковыряв стены,  заменили допотопную наружную проводку на новую скрытую. А в понедельник в кабинете уже вовсю работало звено штукатуров-маляров, состоя­щее из двух разбитных женщин лет сорока. Однако Свистков в ремонте помехи не увидел. Он пришёл на завод, отыскал Ласкирёва, и сказал ему, что вполне успеет перегово­рить с Коновало­вым во время обеденного перерыва, когда малярши уйдут в столовую.

Перед обедом Ласкирёв пришёл на участок, и попросил Коновалова зайти в красный уго­лок, мол, с ним желает поговорить очень важный человек. Родион про себя чертыхнулся, но дисциплинированно кивнул головой. Уходя на обед, женщины замкнули кабинет, но у Ласки­рёва был запасной ключ. Он запустил туда Свисткова, и пошёл в красный уголок ожидать Родиона, оставив ключ в дверях. Коновалов не заставил себя ждать. Аким проводил его в кабинет, представил Свисткову, и, рационально используя время, отправился в столовую. Свою часть задания он выполнил, а остальное зависело от профессионализма вербовщика.

Зайдя в кабинет, Родион вежливо поздоровался, и быстрым взглядом окинул это неболь­шое помещение. Мебели не было. Справа возле стенки лежало перевёрнутое небольшое корыто для раствора, вёдра, штукатурные инструменты и мешок алебастра. Слева невысокие подмости из двух деревянных «козлов» с прибитыми к ним досками. На подмостях стояли две пятилитро­вых жестяных банки краски салатного казённого цвета, рулон бумаги, и ведёрко с уайтспири­том, в котором торчали малярные кисти. Было заметно, что одна банка с краской  вскрыта, и жестяная крышка только прикрывает отверстие. На замызганном полу там и сям валялись куски срезанных электрических витых проводов. Свистков был человеком среднего роста с лицом типичного контрразведчика, то есть невыразительным, и плохо запоминающимся. Несмотря на жаркую погоду, он был одет в некое подобие кардигана из тонкой белой материи явно импорт­ного происхождения. Должно быть, из-за наличия внутренних карманов. Он достал оттуда удостоверение, и мельком показал его Родиону, но тот успел прочитать, и подумал, что с такой фамилией только в органах и служить. Он вежливо спросил:

 – А как мне к вам обращаться?

 – Просто товарищ Иванов.

Времени было мало, и Свистков до минимума сократил предисловие:

 – Я знаю, что ты Коновалов серьёзно готовишься к будущей партийной работе, и само­стоятельно изучаешь труды Ленина. Но это теория, которая без практики ничего не даст. Ты находишься в рабочей среде, видишь и слышишь настроение масс и отдельных людей. Но этого мало. Ты должен уметь вовремя разглядеть идеологически вредные действия, и вовремя дать сигнал кому следует. Это и будет твоя практика.

Родион понял, что его вербуют в доносчики, и ему сделалось тоскливо. Почему интерес к произведениям Ленина воспринимается некоторыми как готовность к доносительству? Почему самая обычная любознательность в этом случае трактуется как лицемерие или, что ещё хуже, как умственная ограниченность? Русский человек любит на досуге порассуждать о «высоких материях», особенно выпивши, но те, кто серьёзно интересуется этими «материями» считаются людьми странными, и чуть ли не юродивыми. Поэтому Родион не афишировал своего интереса к трудам классиков марксизма-ленинизма.

Этот интерес пробудил работавший с Родионом в одной бригаде Федя Пышечкин. По­добно большинству советских людей, Родион воспринимал коммунистическую пропаганду как пустой, но обязательный элемент общественной жизни. Пропаганда давно стала ритуалом, потому что и ораторы, произносившие словесные формулы, и те, кто их слушал, одинаково не верили в коммунизм. Диссиденты, критикующие коммунистическую идеологию, на самом деле воевали с призраком. Однако иногда встречались чудаки, искренне верившие в коммунистиче­ские идеалы. Одним из них был рядовой слесарь-сборщик Фёдор Пышечкин, единственный член партии в бригаде. Феде не было ещё и тридцати. Он был женат, и имел двух детей. Приземистый круглоголовый и широкоротый Федя был типичным холериком, он заводился с полуоборота, и  в любой момент был готов перейти к рукопашной. Федя был слишком пра­вильным для нашего мира человеком. Он не пил, не курил, и заочно учился на философском факультете университета. Большинству людей излишняя грамотность не даёт ничего хорошего, а только приносит вред. Изучая философию, Федя сделался ярым до фанатизма поклонником В. И. Ленина. В жёны ему попалась застенчивая сельская девушка родом, как тогда фигурально выражались, из «Бычьего Хутора». Подавленная его учёностью, первое время она ходила перед ним на цирлах, и даже не пикнула, когда Федя назвал первенца Кампанеллой. Имя в бытовом общении оказалось страшно неудобным, и вскоре сам Федя вслед за женой стал звать ребёнка Колей. Жена его быстро освоилась в городе, осмелела, и когда Федя вознамерился дать новорождённой дочери имя Коммуна, она не стала разводить дискуссий, а просто двинула мужа чугунной сковородкой по физиономии, и девочка стала Валентиной.

Федя был не доносчиком, а бойцом, драться умел, и за анекдот про вождя запросто мог дать по морде. Любой разговор он переводил на политику, поэтому его все избегали. А кому захочется разговаривать с человеком, который употребляет слова «имманентный», «модаль­ность», или «импликация»? Кроме того Федя в сердцах мог обозвать собеседника каким-нибудь Леви-Строссом, Дюрингом, или хуже того «Махистом». На партийных собраниях Федя вёл себя очень активно. Любой практический вопрос он переводил на теоретический уровень, и ленинскими цитатами загонял президиум в тупик. Мало того, отстаивая свою точку зрения, пару раз он даже подрался. За это его прорабатывали на бюро, лепили выговоры, но в милицию не сдавали, ведь это был не пьяный, а идеологический дебош.

С появлением в бригаде Родиона, в его лице Фёдор обрёл благодарного слушателя. Ро­дион видел чрезмерную увлечённость собеседника политикой, но Федина эрудиция вызывала уважение, и пробуждала интерес к Ленину. Сколько себя помнил,  Родион со всех сторон только и слышал, что Ленин величайший гений всех времён и народов. Это утверждение сделалось настолько общим местом, что над ним мало кто задумывался, в том числе и Родион. После разговоров с Фёдором Родиону стало интересно, в чём же конкретно заключается гениальность вождя, и он прямо спросил об этом у философа заочника. Федя ответил несколько расплывчато. Он сказал, что масштаб гениальности Владимира Ильича раскрывается по мере изучения его творений. Сам он уже проштудировал одиннадцать томов полного собрания сочинений, но главное ещё впереди. Родиона одолело любопытство, и он, не желая светиться с такими книгами в общежитии,  записался в читальный зал.

Родион не изучал Ленина. Он знакомился с его трудами методом дайджеста. Перелисты­вая страницы очередного тома, он не вникал в подробности, и задерживал внимание лишь на интересных статьях и примечаниях, попутно обогащая личный словарный запас. В подобного рода сочинениях примечания бывают интереснее самого текста. Он искал гениальные научные открытия В. И. Ленина, но ему всё время попадалась нудная публицистика начала века, анализ трудов прогрессивных мыслителей, а также критика инакомыслящих и консерваторов.

Владимир Ильич очень любил писать. Он насочинял столько, что на его письменном на­сле­дии кормится целый институт. Изучают они труды Ленина, скорее всего догматически, как исторический документ, или новую огромную, и противоречивую библию, ведь наука не стоит на месте, и за прошедшие десятилетия многие ленинские выводы просто-напросто устарели. Родион, в конце концов, пришёл к выводу, что Ленин действительно гений. Гений политиче­ской интриги. Не каждому политику достаётся такая слава за разрушенное государство и невыполненные обещания. У Родиона были подозрения, что икону из Ленина сделал Сталин. Этот тиран созидатель по части политической интриги был куда талантливее Ленина. Секре­тарь не самая престижная должность. По своей значимости он ниже бухгалтера, но выше  курьера.  Между тем именно товарищ Сталин изобрёл систему управления, в которой секретарь был главным. Сталин умер, но система осталась, и страной по-прежнему правила целая армия секретарей. И никому не приходило в голову, что это нелепо, и добром не кончится. Впрочем, Л. И. Брежневу однажды за границей намекнули, что в качестве секретаря он никто. Тогда он срочно отправил официального главу государства товарища Подгорного на пенсию, и взял себе его должность. Секретарям рангом пониже такие финты были ни к чему.

Вскоре Родион убедился, что в изучении трудов вождя избрал правильную стратегию, так как чрезмерное погружение в материал оказалось занятием рискованным, и даже опасным для здоровья. На этой почве у Феди поехала крыша, и он на месяц угодил в психдиспансер. Его выводили из ленинских цитат как алкоголика из запоя практически теми же лекарствами. Вернулся он на работу бледным и притихшим. С учёбой пришлось расстаться. Для разговоров о бабах он так и не созрел, но в беседах о футболе начал принимать участие.

Родиону и в голову не приходило, что его бескорыстный интерес к политической литера­туре обернётся таким неприятным для него следствием. Нужно было как-то выкручиваться из этой ситуации, причём так, чтобы исключить повторения раз и навсегда. А Свистков тем временем продолжал:

 – Между прочим, о недавнем пожаре в цеху недавно передавал вражеский радиоголос. Это значит, что кто-то сообщил туда эту информацию. Мало того, есть люди готовые из ненависти к советской власти специально устроить пожар, или ещё какую-нибудь диверсию. Ты Коновалов случайно не знаешь людей с такими настроениями?

У Коновалова заблестели глаза, он приблизился к оперу, и тоном заговорщика спросил:

 – Товарищ Иванов, значит, вы даёте мне задание найти поджигателей?

– Да, но аккуратно, без шума.

И тут совершенно неожиданно для Свисткова Родион обхватил правой рукой его за шею, и, проведя классический бросок через бедро, со всего размаха приложил спиной о пол. От сильного удара у Свисткова спёрло дыхание, и на несколько секунд он утратил контроль над телом. Родион умело воспользовался этими секундами. Он перевернул вербовщика, упёрся в него коленом, и, завернув руки за спину, связал их валявшимся электрическим проводом. Затем подтащил Свисткова за шиворот к малярным подмостям, усадил его на полу, и ещё одним куском провода приторочил связанные руки к доскам этих подмостей. Свистков начал прихо­дить в себя, издал носовой стонущий звук, и с трудом заговорил:

 – Ты с ума сошёл?

– Это ты с ума сошёл диверсант, когда с моей помощью решил завод спалить. Не на того нарвался. Я за родной завод любому башку отобью.

– Щего ты несёшь?

 – Что, уже на попятный? Ты же минуту назад подговаривал меня найти поджигателей, а потом сделать всё тихо, и аккуратно. Слово не воробей, теперь уже не выкрутишься.

– Не переинащивай! Я говорил в другом смысле.

 – Мне эти смыслы ни к чему. Будешь рассказывать о них товарищам из КГБ.

 – А я, по-твоему, откуда? Ты же видел удостоверение.

 – Оно у тебя фальшивое. Откуда у шпионов настоящее возьмётся? На нём ты и проко­лолся. Ведь у тебя фамилия Иванов, а удостоверение на Свисткова выписано. Накладка вышла.

– Да это же служебный псевдоним!

– Как у вас у шпионов всё сложно – псевдонимы, явки.

 – Какой на … шпион?

 – Какой, какой. Неважный из тебя шпион. Замаскироваться под советского человека не догадался, в буржуйских шмотках ходишь. Ты даже русский язык не выучил, как следует, всё пришепётываешь, и вместо «чего» говоришь «щего».

– Это я при падении язык прикусил. Не дури Коновалов! Если сейщас меня не развяжешь, знаешь, что тебе будет?

 – Знаю. Медаль дадут.

 – Хороших п…лей тебе дадут пень деревенский, а не медаль!

Коновалов слегка наклонился к Свисткову, и, пристально глядя на него, сказал:

 – Время покажет кто из нас пень. Я с тобой вежливо обращаюсь, потому что не сотрудник КГБ, и не знаю их правил. В фильмах тоже не показывают, как они действуют: сразу на месте зубы выбивают, или потом в кабинете на допросе это делают. Но если ты будешь обзываться, то я избавлю ребят из «конторы» от хлопот с твоими зубами. Сейчас я пойду звонить, чтобы тебя забрали, а ты сиди тихо и не рыпайся, это опасно для здоровья. Крики не помогут, сейчас обед, в коридоре никого,  а стены здесь толстые.

От бесстрастного, и в то же время зловещего тона этих слов Свистков пришёл в беспокой­ство. Он вдруг понял, что этот сын колхозных полей не притворяется. Коновалов в самом деле считает его диверсантом, и лучше его не раздражать. Свистков обеспокоенно спросил:

 – Куда ты собрался звонить?

 – Известно куда. В милицию. Да ты не переживай. Я слышал, что КГБ они уважают, и ра­ботают с ними согласованно. Я про это в книгах читал. Приедут, сделают обыск, и как только найдут в твоих карманах антисоветские материалы, так сразу же и передадут тебя куда положено.

– Погоди Коновалов. Не звони в милицию, я тебе сейщас дам телефонный номер КГБ.

Свистков назвал шестизначное число. Коновалов усмехнулся, и сказал:

 – Врёшь, наверное, империалистическая морда. Надеешься сбежать, пока я буду звонить неведомо куда. Не надейся, не сбежишь.

Родион вышел из кабинета, запер дверь на ключ, и быстрым шагом направился к проход­ной. Там в вестибюле на стене висел обычный городской телефон. Народу было мало, и суровая вахтёрша выпустила его на минутку для важного разговора по этому телефону.

На память Родион не жаловался. Он набрал телефонный номер, который продиктовал Свистков, и услышал чёткий баритон – «Суворов у аппарата». Родион тут же повесил трубку. Он понимал, что связался с могущественной организацией, которая могла легко его размазать, и чтобы подстраховаться свидетелями, принялся звонить в милицию.

Ро­дион назвал себя, место работы, цех, участок, а затем без передышки доложил о задер­жании империалистического диверсанта Свисткова по кличке Иванов, который хотел спалить завод. В данный момент шпион зафиксирован в кабинете комсорга цеха.

Повесив трубку, Родион посмотрел на вахтершу и решил, что заводская охрана тоже сго­дится. Он подошёл к солидной женщине в синей форме и сказал:

 – Тёть, до милиции дозвонился, а они почему-то медленно реагируют.

 – А в чём дело?

Зная, что на «шпиона» эти здравомыслящие люди не клюнут, Родион пояснил:

 – Там в кабинете комсомольском один тип хулиганит. Похоже, что пьяный.

– Чего сразу нам не сказал? Надо будет, мы сами патруль вызовем. Где это?

Родион дал ей координаты, и отправился обедать. Голодный желудок на время заслонил все проблемы. Подходя к заводской столовой, он столкнулся с Акимом. Ласкирёв спросил:

 – Что, уже? Всё нормально?

 – Да. Хорошо, что я тебя встретил. Теперь наверх идти не нужно. Кабинет я запер, возьми свой ключ. Сейчас туда уже, наверное, маляры пришли, ждут.

 – Ничего страшного, у них запасной ключ имеется.

Коновалов отправился утолять голод, а Ласкирёв поднялся в красный уголок, взял приго­товленные бумаги, и пошёл с ними в заводоуправление. Проходя мимо своего кабинета, он услышал какой-то стук, но подумал, что это работают малярши, и проследовал дальше.

Свисткова душила злость. Более глупое положение трудно было вообразить. Время шло, но никто не приходил. Иногда слышались шаги в коридоре, но он не обзывался. Горланить «Караул» было как-то не к месту, да и лишние свидетели были ни к чему. Боли в ушибленном теле притихли, пальцы на руках шевелились, и Свистков решил для начала отвязаться от подмостей. Для этого нужно было из неудобной позы встать на ноги. Однако сделать это оказалось не так-то просто. Привязь, сделанная бывшим шорником, сильно ограничивала манёвр. Свистков поджал одну ногу, приподнялся, и встал на одно колено. Но при попытке развернуться, он стукнулся головой о доску, нога скользнула по полу, Свистков дёрнулся вслед за ней, и этим движением завалил на себя подмости, которые больно ударили его по спине. Вдобавок он приложился лицом о грязный пол. Нос не разбил, но физиономию вымазал. Именно эти звуки слышал уходивший Ласкирёв.  Но всё это были мелочи по сравнению с тем, что на него упала открытая банка с краской, и он оказался в центре воняющей уайтспиритом лужицы салатного цвета. В попытках избавиться от упавших подмостей,  он ещё больше вымазался в краске, и теперь его стало трудно узнать.  Импортные вещи оставалось только выбросить на помойку.

Коновалову хотелось посмотреть на дальнейшие события, но едва он покушал, как пере­рыв закончился, и нужно было идти на участок крутить гайки. Подходя к цеху, Родион заметил вывернувший из-за угла милицейский бобик, и понял, что всё идёт как надо, лишь бы кто-нибудь не освободил Свисткова раньше времени. Маячить на глазах у прибывших блюстителей не стоило, и он заторо­пился на рабочее место.  Всё-таки Родион нервничал. Саня это заметил , и предложил ему сигарету, которую он машинально закурил, чего обычно не делал. Родион знал, что за ним обязательно придут.

Между тем события наверху развивались немного иначе, чем предполагал Коновалов. Он выпустил из виду звено маляров. Когда эти женщины зашли в кабинет, то при виде странного человека, учинившего разгром, застыли от удивления на пороге. Раздражённый Свистков приказным тоном рявкнул, чтобы они немедленно его освободили. Женщины подошли, и начали поднимать козлы, но, заметив, что мужчина к ним привязан, испугались, и положили всё обратно. Всякие непонятные ситуации легче всего объясняются состоянием опьянения. Полная малярша сказала худенькой: – «Подруга, да он пьяный! Развяжем, а он на нас бросится. Надо сообщить в милицию. Целую банку краски разлил, скотина». Свистков усугубил своё положе­ние тем, что обозвал женщин суками, и обещал им всякие неприятности. Малярши были привычны к пьяным выходкам мужиков, и ответили ему в том же стиле. Выходя из кабинета, они столкнулись с двумя вохровцами прибывшими по сигналу Коновалова. Вахтеры посмот­рели на зелёного матерящегося человека, решили, что здесь какой-то криминал, и уже хотели вызвать милицию, но в этот момент прибыл вызванный Родионом наряд. Зелёного человека развязали, поставили на ноги, и после проверки документов увезли в отделение. История выглядела странно, но все, кто видел измазанного в краске Свисткова, пришли к выводу, что это был просто пьяный дебошир. Но кое-кто знал, что Родион замешан в этом деле.

За Родионом пришли часа через полтора. Оба сотрудника КГБ выглядели молодцевато. Им было слегка за тридцать. Они показали документы мастеру Анатолию Ивановичу, и предложили Коновалову пройти с ними для беседы. Никуда они его не повезли, а поднявшись наверх, устроились в небольшом кабинете начальника отдела кадров, который деликатно испарился. Оперативники работали по правилам. Один из них уставился на Родиона тяжёлым неподвижным взглядом, и вёл в допросе основную партию. Родион про себя обозвал его Суровым. Второй старательно изображал простецкого парня,  а в беседе участвовал в основном хмыканьем и саркастическими смешками. Родион дал ему кличку Весельчак. На вопросы Родион отвечал охотно, а лицо его выражало удовольствие от допроса. Но узнав, что Свистков не шпион, огорчился, и с досадой сказал:

 – Эх, не повезло! Я всегда мечтал шпиона поймать, в детстве все рассказы о Карацупе прочитал. Я-то думал, что вы меня позвали благодарность объявить, а оно вон как. Я понимаю, что задержание товарища Свисткова на медаль не тянет, но я и почётной грамоте был бы рад. У меня их всего две, да и то со школьных времён.

 – За шпионов?

 – Нет. Какие в станице шпионы? В одной грамоте сказано, что я образцовый пионер ти­муровец, а другую я получил уже в комсомоле за борьбу с пожарами.

 – Кого-то из огня вытащил?

 – Нет, за профилактику. Золотое было времечко.  Я тогда этим занимался вместе с това­рищем Худяковым. Вернее под его руководством.

 – Пожарным инспектором Худяковым?

 – О! Вы тоже его знаете? Выдающийся человек! Он для меня во всём пример. Жаль, что его быстро от нас перевели, а без него мой кружок сразу закрыли. Не успели мы до конца  район на ноги поставить.

 – Или на уши?

 – Понимаю. Ирония. А между тем за три месяца нашей деятельности число пожаров сни­зилось на ноль шесть процента. И вот так всегда: делаешь людям добро, а они недовольны, да ещё и обзываются. Но были и понимающие люди. Тогдашний секретарь комсомола отнёсся ко мне объективно. Мы накануне райком комсомола оштрафовали, так он вызвал меня и давай ругать за это, а потом выдал мне грамоту, хоть и через силу.

 – Почему?

 – Потому что я всё делал строго по Уставу. С другой стороны ему деваться было некуда, потому что про меня с Худяковым газеты печатали, и даже в «Правде» была заметка.

После этих слов сотрудники переглянулись, Весельчак подался вперёд, убрал с лица ух­мылку, и спросил:

 – А с чего ты решил, что товарищ Свистков шпион?

 – Так он с самого начала повёл себя как вылитый шпион. Одет в заграничное барахло, по-русски плохо разговаривает, пришепётывает и глазами прядает по сторонам прямо как в кино. Настоящий Пинкертон, только без шляпы. Ходит вокруг да около, намёки делает на радиого­лоса и корреспондентов империализма. А я бдительность не утратил, до сих пор не забыл  «Коричневую пуговку». Там по одной пуговице шпиона разоблачили, а на товарище Свисткове таких шпионских меток не сосчитать. Или он всё-таки Иванов?

 – Не имеет значения. Продолжай.

 – А потом он на часы поглядел, и даёт мне задание найти поджигателей. Прямо так и бух­нул. Это мне-то, принципиальному борцу с пожарами. Я ушам своим не поверил, и переспро­сил, а он отвечает, что, да, только тихо и аккуратно. После этого все сомнения отпали, и я начал действовать. Связал его …

 – Как ты его связал?

 – Легко. Я тогда ещё подумал, что если бы на его месте был настоящий сотрудник КГБ, то мне пришлось бы повозиться. Но если честно, то я его врасплох захватил, и пошёл звонить.

– А потом?

 – Его должно быть маляры обнаружили. Я в суматохе про них забыл. Кинулся искать то­варища Ласки­рёва, чтобы рассказать, а когда его встретил, то мне в голову пришло, что он может оказаться сообщником, и я промолчал.  Расскажешь, а он испугается и сбежит. Думаю, приедут спецы, и разберутся во всём. Так оно и вышло.

Бывший весельчак спросил:

 – Я слышал, что ты Ленина изучаешь?

 – Да. Сейчас восьмой том в памяти освежаю. Там знаменитая работа Владимира Ильича «Шаг вперёд, два шага назад». Рассказать? Только я наизусть всю её не помню.

 – Не надо. Ты поступать куда-то собрался?

Родион смущённо опустил глаза, и потёр рукой шею:

 – Откровенно говоря, была у меня мечта. Когда я в детстве увидел кино «Подвиг развед­чика», то захотел стать чекистом. А без знания трудов Ленина в наши органы безопасности нечего и соваться. Вы-то, должно быть, знаете их назубок. Я, конечно, сегодня опростоволо­сился, но ведь по неопытности. Может всё-таки замолвите там наверху за меня словечко?

Слово взял Суровый:

 – Замолвим, не сомневайся, но результат не гарантирован. Ты кому-нибудь про сего­дняшние события рассказывал?

 – Да вы что? Никому ни слова. Я же себе не враг.

 – Правильно понимаешь. Учти Коновалов, за длинный язык получишь длинные неприят­ности. Ты кто по специальности?

 – В данный момент слесарь.

 – Каждый должен заниматься своим делом. Давай на будущее договоримся, что ты бу­дешь крутить свои гайки, а шпионов будут ловить профессионалы. На этот раз твоя выходка сойдёт тебе с рук, потому что …, впрочем, неважно почему, но если ты ещё раз устроишь такой скандал, даром он тебе не пройдёт. КГБ организация серьёзная. Тебе всё ясно?

 – Да, но если …

 – Если ты нам понадобишься, то мы тебя сами найдём. Досвидания.

Родион вернулся на свой участок. Анатолий Иванович был встревожен, но Родион успо­коил его, сказав, что вызывали по ошибке. То же самое он сказал приятелям. Саня смотрел недоверчиво, а Миша посоветовал быть осторожнее с контриками, мол, они страшнее мусоров.

На следующий день Суровый и Весельчак сидели в кабинете своего начальника майора Гудкова, и обсуждали с ним личность Коновалова. Комментировал Весельчак:

 – С виду парень нормальный, а порет чушь про «Коричневую пуговку», и всё прочее. Яв­ный шпиономан. Сперва я думал, что он морочит нам голову, как попавший в контрразведку Буба из Одессы в фильме «Неуловимые мстители», но оказалось, что он такой и есть. Я сделал пару звонков, и мне про него рассказали. Очень интересная у парня характеристика. В общем, это Худяков номер два, но в более тупом исполнении. Не зря они так ладили в своё время.

Суровый продолжил:

 – Я тоже думал, что он притворяется, но после разговора с милицией, засомневался в этом. Оказывается, в сто седьмом отделении Коновалова знают. С первого раза запомнили. По какой-то своей надобности Коновалов забрался вечером на пожарную лестницу пятиэтажки. Жильцы его увидели, подумали, что вор, и кто-то позвонил в милицию. Отделение было недалеко, и два милиционера пришли на место пешком. Освещение плохое, но они увидели нарушителя высоко на лестнице, и приказали ему спуститься вниз. Коновалов беспрекословно подчинился. Подробностей я не знаю, но пока он спускался, какая-то чокнутая баба цветочным горшком с высоты зашибла милиционера. Когда этот деятель спрыгнул с лестницы, то оказа­лось, что у одного милиционера был перелом ключицы, а у другого сильно повреждена нога. И, что вы думаете? Коновалов того с ключицей поставил на ноги, а того с ногой взвалил на плечи, и приволок в отделение. Дежур­ный от такого задержания был просто в шоке. Быстро выясни­лось, что Коновалов не вор, и его отпустили, но дело не в этом. По большому счёту Коновалов совершил доброе дело, но ведь он был не обычным прохожим, а подозреваемым в преступле­нии, а значит, его поведение выгля­дело нелогично и глупо. На его месте любой советский человек, как преступник, так и невинов­ный, дал бы дёру.

Майор подвёл итог:

 – Да, случай в милиции впечатляет. Не дай бог, если такой кадр к нам на службу попадёт. Или вступит в партию.  Инициативный дурак в своих рядах страшнее врага. Хуже его только начитанный и чересчур бдительный дурак. Свисткову наука будет. Он видел, что юноша «с приветом», но размера этого «привета» не оценил. Этого «ленинца» следует всячески избегать в будущем. Давайте сюда этого комсомольского активиста.

Бледный Ласкирёв ожидал в коридоре. Когда его пригласили в кабинет, он почувствовал некоторую внутреннюю дрожь. Майор предложил ему сесть, заглянул в бумажку, и сказал:

 – Аким Яковлевич слушайте внимательно. Вместо товарища Свисткова с вами на связь выйдет другой сотрудник. Он сам вас найдёт. Теперь, что касается Родиона Коновалова. Вы не должны ему давать никаких поручений и втягивать в общественную жизнь. А самое лучшее, не приближайтесь к нему ближе десяти метров. Всё, свободны. Досвидания.

На этом шпионская история и закончилась. Через несколько дней перед работой в разде­валке Саня в присутствии Миши  устроил Родиону допрос:

 – Давай колись! Что ты сделал Ласкирёву? Чем ты его напугал?

 – С чего вы взяли?

 – Не придуривайся! Уже все заметили, что он тебя боится, да так, что наш участок деся­той дорогой обходит. Я вчера его на проходной встретил, и спросил в чём дело, так он  как олень боком сиганул, и разговаривать не стал.

– Да вы сами подумайте, ну чем таким я могу его напугать? Да и нужды в этом нет. Чело­век он, конечно, нехороший, но это же не повод. Если он так сильно нервничает, то, скорее всего, его напугал кто-то по-настоящему страшный

. – Возможно, ты и прав, но без тебя тут не обошлось, хоть тресни. Ведь не нас же опера­тивники таскали на допрос, пусть и ошибочный. Не простой ты человек Родион.

После этого случая карьера у Ласкирёва пошла как-то не так, замедлилась, и начала пет­лять. В высшую партийную школу он так и не попал, должно быть подгадил злодей Свистков. Как только Ласкирёв сделался членом партии, его перевели работать в заводскую многоти­ражку. Там он не прижился, и проработал всего три месяца, но, благодаря тому же Коновалову, проявил себя в качестве журналиста. Его статья понравилась будущему тестю, и он, наконец, дал добро на свадьбу с Люсей. А уж после свадьбы он получил должность в заводоуправлении, и в дальней­шем укоренился в системе профсоюзов.

А Федя Пышечкин кончил плохо. Он не мог жить без политики, и через некоторое время стал диссидентом. Причём не банальным антисоветчиком, а диссидентом особого рода – «Подпольным комсомольцем». Сейчас про такую экзотику даже в интернете упоминаний не найти, но в своё время такие группы были, хотя и очень редко. Они состояли из молодых ортодоксов коммунизма. Эти ребята не признавали официальную политику партии, видя в ней отход от ленинских принципов, а себя называли борцами за чистоту ленинских идей. Как на эту группу вышел Федя неизвестно,  возможно познакомился с кем-нибудь из них ещё в психдис­пансере. Но, тем не менее, взгляды «подпольщиков» пришлись Феде по душе, и сам он там пришёлся ко двору. Борцы они были неумелые, и вскоре их всех скопом арестовали. Федю по-тихому исключили из партии за ультралевый уклон, и снова отправили в психушку, где он окончательно свихнулся, и остался там навсегда. Возможно из-за интенсивного лечения, но вероятнее всего у него с самого начала были проблемы с головой.

                               Глава VII. Костюм.

Дядя Коля, подобно бабушке Фросе, учёность не жаловал, а чтение книжек считал пустым занятием. Бывало, он говорил:

 – Ну чего ты Родька в книжки пялишься? Глянь, какая погода! Такие девушки ходят, что пальчики оближешь, а ты как монах в четырёх стенах засел. Книжки на пенсии будем читать.

Родион ему говорил, что девушка у него есть, но он  встречается с ней только вечерами. А дружить сразу с несколькими, как это делали некоторые Дон Жуаны, вроде Виталика Горшкова из тридцать восьмой комнаты, он не хотел.

С этой девушкой Родион познакомился в нарсуде, куда его вызвали свидетелем по делу мета­тельницы цветочного горшка. В ожидании начала процесса он примостился в коридоре на скамейку рядом с худенькой шатенкой примерно одного с ним возраста. Девушка заговорила первая, и они познакомились. Её тоже звали Таней. Это после Родион начнёт их избегать, а в ту пору он ещё не придавал значения этому имени. Как-то так получалось, что все девушки по имени Таня, которые встречались ему на жизненном пути, оказывались преданными папиными дочками, и это обстоятельство тем или иным образом приводило к разрыву отношений.

Не вдаваясь в подробности, он в двух словах объяснил, что является свидетелем того, как гражданка покалечила милиционера цветочным горшком. Таня пришла в восторг от поступка этой гражданки, что сильно его удивило. Но из её дальнейшего рассказа всё стало ясно.

Танин отец на дух не переносил милиционеров, и желал им всяческих несчастий. Таня всегда была на стороне отца, и разделяла его взгляды на жизнь. А в отношении милиции у них наблюдалось полное единомыслие. Началось это два года назад, когда Танина мать бросила семью, и ушла жить к милиционеру. Танин отец работал на крупной нефтебазе главным бухгалтером, но, несмотря на его высокую должность, капитан из особо ненавистной службы ОБХСС увёл у него жену. Недобрые чувства отец с дочерью перенесли с капитана на всех людей в милицейской форме. Эти два года Танин папа не давал бывшей жене развода из вредности, но недавно она сообщила ему, что беременна, и если он не даст согласия на развод, то она будет вынуждена записать его отцом будущего ребёнка. Время шуток закончилось, и Танин отец срочно организовал бракоразводный процесс, который в данный момент и происхо­дил в судебном зале. Таня не хотела видеть мать предательницу, и ждала результата в коридоре. Суд был недолгим, и вскоре из зала вышла стройная женщина в сопровождении капитана милиции. Не глядя по сторонам, они прошествовали на выход. Таня презрительно скривилась. Затем появился её отец. Ему было около сорока лет, но солидная полнота и массивная оправа очков делали его старше. Таня вскочила с места, и рассказала отцу, что сейчас будут судить выдающуюся женщину, которая при всяком удобном случае глушит милиционеров цветочными горшками. Отца восхитили такие высокие душевные порывы этой буфетчицы, и он решил остаться посмотреть на героиню. Татьяна куда-то торопилась. Она дала Родиону свой телефон и быстро ушла.

Судья была полной женщиной лет сорока. Было заметно, что она сочувственно относится к подсудимой буфетчице, одинокой женщине своих лет. Возможно из женской солидарности. После вызова судья задала Родиону всего один вопрос, видел ли он, как подсудимая бросала горшок. Родион честно ответил, что не видел, и его тут же отправили на место. У него было, что сказать по этому поводу, но судья оборвала речь на полуслове, и строго ему приказала молчать. Он был ей неинтересен. Обвинитель задал Коновалову несколько уточняющих вопросов, но его ответы были проигнорированы. В конце концов, буфетчицу обвинили по статье за непредумышленное нанесение вреда здоровью, и, к досаде милиционеров, ей дали год условно с выплатой какого-то  денежного возмещения. Танин отец зааплодировал.

Забегая вперёд, надо сказать, что после суда он познакомился с этой буфетчицей, и в ско­ром времени они поженились. Она забросит буфетное дело, и начнёт работать кассиром нефтебазы. По этому поводу Родион сказал:

 – Вот вам и точка бифуркации! Кто бы мог подумать, что какой-то ничтожный плевок в окно породит такую сложную цепь следствий. Ведь если бы не он, то эти люди вообще никогда в своей жизни не встретились бы.

А вечером он позвонил Тане, и они начали встречаться. По большому счёту Таня красави­цей не была. Даже хорошенькой её было не назвать, но ведь она была городской девушкой, ухоженной и приодетой. В её уверенных движениях, иронично изогнутой брови, разговорных интонациях и прочих манерах присутствовал кураж, свойственный потомственной горожанке. Рядом с нею Коновалов просто-напросто робел. Причина была в его более чем скромной одежде. Именно поэтому он старался встречаться с ней вечерами, потому что днём рядом с Таней выглядел голодранцем. Родион не водил её на пляж, потому что у него не было прилич­ных плавок, а купаться в семейных трусах он стеснялся. На ту пору Коновалов ещё не разузнал про места, где можно было купить хорошие вещи. А в обычных магазинах никаких плавок не продавалось вообще. Однажды в главном универмаге он попал на крючок одной мошеннице. Восточного типа женщина прикинулась спекулянткой, работающей в этом же магазине, и приторговывавшей импортом с рук. Вряд ли Родион клюнул бы на что-то другое, но когда услышал от неё слово «плавки», то утратил здравый смысл, и пошёл вслед за тёткой в укромное место возле лестницы на второй этаж. По шпионски озираясь, лукавая торговка открыла сумку, и показала Родиону красиво упакованные в целлофан изделия. Плавки были из чёрного материала с разноцветным пояском. Внешне пакеты выглядели очень стильно. Родиона смутила непомерная цена – пятнадцать рублей, но женщина сказала, как отрезала:

 – А ты, что думал? Это же импорт! Японский поролон!

Родиону показалось странным использование поролона в качестве материала для плавок, но ему так хотелось их купить, что он силой воли отмёл всякого рода сомнения, и приобрёл вожделенный предмет. В конце концов, поролон был не абы каким, а японским. Родион отложил все дела, завернул приобретение в газету, и отправился домой примерять обновку. Там его ожидало великое разочарование. Плавки оказались сшиты домашним способом из обрезков простой майки чёрного цвета размером на пятилетнего ребёнка. Над Родионом потешались дня три, и ещё долго звали «Японским Поролоном». Не смеялся один Горшок, то есть Виталик Горшков из комнаты Жоры Хана. Он вообще редко улыбался. На следующий день он познако­мил Родиона с двумя настоящими спекулянтами, которые включили его в число своих клиен­тов. Переплату за товары они брали вполне терпимую. С той поры Родион подружился с Горшком. А этот случай стал ему уроком, и больше на таких делах он не попадался.

При всём этом Таню Родионова одежда нисколько не смущала. Да, одет юноша про­стенько и без шика. Но рубашка у него всегда чистенькая, брюки наглажены, а туфли начи­щены. Таня замечала его робость, и подбадривала словами: – «Главное, что ты не милиционер». Она часто злилась на Родиона за его нерешительность, но время работало на неё.

И вот настал великий день. Родион скопил денег, и заказал первый в своей жизни костюм в ателье второго разряда. Хотел в первом разряде, но мудрый дядя Коля отсоветовал:

 – Первый разряд уже на высоте, им стараться нет нужды, и поэтому могут сшить абы как. А второразрядники ещё только лезут наверх, им репутация нужна, а поэтому сошьют хорошо.

Готовый костюм стоил значительно дешевле, но швейные фабрики почему-то не любили длинноногих парней выше среднего роста, поэтому магазины были забиты швейными изде­лиями для невысоких толстячков. По этой причине, несмотря на пропорциональное сложение, Родион долгие годы был вынужден шить себе брюки в ателье.

Костюм строгого покроя с некоторыми модными деталями получился на славу. Родион сразу почувствовал себя в нём человеком, и обрёл уверенность. Однако с появлением костюма начались связанные с ним всякого рода неприятности. А если быть точным, то они начались от одного только упоминания о нём. Но пусть об этом рассказывает сам Родион.

    *     *     *

Я давно мечтал предстать перед Таней в приличном виде, и приступить к штурму, но не сбылось. Мы с ней как-то по-дурацки расстались. Другого слова трудно подобрать. В тот вечер пошли мы на танцы в Парк Островского. По дороге туда я сказал Тане, что её ждёт сюрприз, имея в виду мой костюм. Таня заявила, что сюрпризов не любит, и уже во время танца я намекнул ей, что скоро она увидит меня в новой одежде.

Тут у меня возникла деликатная проблема, то есть захотелось по малому в туалет. Я ска­зал Тане, что ненадолго отлучусь, и попросил её обождать, надеясь, что она догадается, в чём дело. Я с ней был ещё не на таком уровне общения, чтобы выражаться прямым текстом. Туалет был далеко, а вокруг темно, ну, и кусты. Я в них и завернул для экономии времени, да и поджимало крепко. А в этих кустах милиционер с фонариком сидел в засаде. Он ловил таких как я, и штрафовал на месте без квитанции. Во время процесса не убежишь, вот я ему и попался. Оказывать сопротивление и поднимать шум я не стал. Штраф в пятьдесят копеек того не стоил. Проще было заплатить, но как на грех у меня была только целая пятёрка. Стали в тупик. Ситуация была какой-то неестественной, но я тут же сообразил, что это милиционер по призыву, а не кадровый сотрудник, те ведут себя иначе.

В СССР не было безработицы, а за учёбу государство ещё и приплачивало. У моло­дёжи имелся богатый выбор будущих профессий, но служить в милиции охотников было немного. В народе эта профессия никогда не считалась престижной. Несмотря на героиче­ские книги и фильмы о доблестной милиции, её представителей боялись, иногда уважали, но никогда не любили. Дядя Стёпа-милиционер это одно, а реальный участковый, следователь, или сотрудник ГАИ, это совсем другое. К тому же в шестидесятые нижним чинам платили очень мало. На селе это сказывалось меньше, а в больших городах по этой причине возникла острая нехватка рядового состава милиции. Эту проблему решили в чисто большевистском стиле, не признаю­щем научного анализа явлений. Вся его суть заключена в двух словах: – «Царь приказал». Поэтому вместо того, чтобы поднять оклады, и сделать службу более привлекательной, была введена срочная служба в милиции. То есть военкомат мог отправить призывника служить два-три года не только в армию или флот, но и в милицию. Вот на такого солдата в милицейской форме я и нарвался. Впрочем, к семидесятому году эту практику отменили.

Парня звали Игорем. Пятьдесят копеек стоили двести пятьдесят грамм вина, и стало ясно куда уходили «штрафы», поэтому я предложил стражу кустов просто угоститься за мой счёт стаканом портвейна в расположенной неподалёку «шайбе». Так назывались распивочные круглой формы. Игорь согласился, и по дороге даже пожаловался, что все его друзья попали в настоящую армию, а ему после дембеля про свою службу и рассказы­вать будет неудобно. Но до «шайбы» мы не дошли. Увидев кого-то на летней танцпло­щадке, Игорь остановился, повер­нулся ко  мне, и говорит:

 – Слушай! Я вижу, парень ты нормальный. Никакого штрафа не надо. Лучше вы­ручи меня по-другому! Это займёт минут десять, не больше.

И он предлагает мне фантастический план. Месяц назад Игорь влюбился в краси­вую де­вушку. Он узнал, где она живёт, вычислил её маршруты, но не знает, как с ней познакомиться. Всё дело в форме, ведь она может отпугнуть девушку, а приличной гражданской одежды у него нет. Сейчас он увидел её с подругой на танцплощадке, но милиционеру во время дежурства танцевать запрещено, а просто так к ней подойти нет повода. Игорь не хотел упустить момент, и попросил меня поменяться с ним одеждой. Мол, за эти десять минут, он пригласит её на танец, познакомится, и назначит свидание, а потом мы переоденемся обратно. Повторяю, настоящему милиционеру такая идиотская идея просто не пришла бы в голову. На моём месте любой послал бы этого Игоря по­дальше, но я посочувствовал парню, и согласился. Ведь как ни крути, а в какой-то мере он был моим товарищем по несчастью, поскольку тоже комплексовал из-за одежды. В полутёмном месте за эстрадой мы быстро переоделись. Проблем с одеждой не возникло, мы были примерно одинакового сложения. Игорь сказал: – «Ты здесь помаячь, вроде это я. Вечером не разберёшь, а я быстро», и убежал.

Я стал нервно топтаться в дальнем конце за оградой танцплощадки. Было не по себе. А когда я повернулся в сторону танцующих, то похолодел. Сквозь железную ограду на меня выпучил глаза Ласкирёв, державший библиотекаршу Люсю за руку. Та смотрела на меня тоже удивлённо. Аким сделал движение кадыком, и, запинаясь, спросил:

 – Родион, ты …, вы, это, почему?

Я не знал, что говорить, и на всякий случай важно произнёс:

 – Так нужно!

Я начал перемещаться от него вдоль ограды, но Ласкирёв как намагниченный  дви­гался за мной со стороны танцплощадки. Тут сзади раздался голос:

 – Товарищ милиционер, вы не видели здесь парня в сиреневой тенниске?

Голос показался знакомым, я обернулся, и застыл на месте. Это была Таня. Встре­вожен­ная моим подозрительно долгим отсутствием, она бросилась на поиски. Узнала она меня сразу, после чего мгновенно пришла в ярость, и неприятным визгливым голосом завопила:

 – Так вот он какой, твой сюрприз в одежде! Я дура! Считала тебя простым и откры­тым, а ты оказался с двойным дном! Забудь меня негодяй!

И, не дав мне сказать что-либо в оправдание, ушла. Навсегда. Ласкирёв слушал это, изум­лённо раскрыв рот. Громкие вопли привлекают зевак, и несколько человек стали глазеть на меня из-за ограды. Но в это время на другом конце танцплощадки случился дебош, что было явлением частым, и всё внимание переключилось туда. Прибыл наряд, похватал драчунов, а заодно и тех, кто стоял рядом. Я всё ждал, и, наконец, понял, что никто не придет. У меня возникло подозрение, которое потом подтвердилось, что Игорь попался под руку, и его, не разбираясь, замели с остальными. Пришлось в таком виде идти домой.

Но, что оставалось делать? Не идти же по городу в одних трусах. На улице было нор­мально, но когда я зашёл в общежитие ….  Вахтёрша тётя Нина от изумления зажмури­лась, и потрясла головой. А в комнате вообще случилась немая сцена из «Ревизора». И если бы не форма, то в мою историю никто бы не поверил.

Но всё это было ерундой по сравнению с утратой пропуска. Он был надёжным удо­стове­рением личности, и подобно многим, я постоянно таскал пропуск с собою, что иногда выру­чало. Переодеваясь с Игорем, я инстинктивно забрал из кармана пятёрку, а о пропуске не позаботился, и теперь он был неведомо где. Совершенно аналогично посту­пил Игорь, потому что я обнаружил в его кармане документы. Надо думать, его положе­ние было много хуже, чем у меня, но и мне утеря пропуска не сулила ничего хорошего. Нужно было срочно найти Игоря.

Ранним утром, пока все спали, я завернул в газету милицейскую форму, и отпра­вился ис­кать её хозяина. По дороге мне встретился мастер Анатолий Иванович, и спросил:

 – Ты куда? Проходная в обратном направлении.

Встреча показалась мне очень кстати, и я ответил:

 – Мне нужно в милицию заскочить, поэтому, возможно, я сегодня немного опоздаю.

– Зачем?

 – Пропуск забрать. Он случайно туда попал.

В этот момент газета слегка надорвалась, и в прореху вылез милицейский погон. Анато­лий Иванович удивлённо поднял брови, но я обещал рассказать обо всём позже, и быстрым шагом отправился дальше. Подойдя к отделению милиции, я расположился недалеко от парадного входа, и стал ждать. Минут через пять из помещения вышел молодей плотный сержант, осмотрелся по сторонам, зевнул, и закурил сигарету. Я окликнул его, и приблизился. Услышав, что я ищу милиционера Игоря, он цыкнул на меня, и велел подойти к воротам за углом здания. Когда я подошёл туда, он уже ждал меня там, и, приоткрыв створку ворот, затащил в милицейский двор. Узнав, что я принёс форму и документы, он вздохнул с облегче­нием, и сказал, что таких ослов, как мы с Игорем, надо поискать, и, что я пришёл вовремя. Оказывается, у милиционеров сущест­вует корпоративная взаимовыручка, а в данном случае сержант переживал за Игоря ещё и по той причине, что они были земляками с кучей общих знакомых.

Дебош на танцах организовал Игорь. Зайдя на танцплощадку, он увидел, что к его де­вушке пристаёт какой-то длинноволосый пьяный хлыщ. Она не хочет с ним танцевать, отбива­ется, но он не отстаёт, и, хватая её за руку, пытается силой навязать девушке свое общество. Игорь, не раздумывая, заступился за девушку, и сцепился с волосатым. У того оказались дружки, но Игорь их не испугался, и завязалась общая драка. Игорь оказался хорошим бойцом, и подпортил физиономии неприятелям, но ему тоже разбили нос. Тут налетели дружинники, и прибыл наряд. Кого-то задержали, кто-то смылся, но Игорю сбежать не удалось, его схватили за руки двое дружинников, и вскоре он очутился в «обезьяннике». С измазанным в крови лицом его никто не узнал. При обыске изъяли мой пропуск, и этого Игоря зарегистрировали под моим именем. Но это инкогнито могло раскрыться в любой момент, поэтому нужно было как можно скорее поменять нас местами.

Мне казалось, что обменять форму на мои вещи и пропуск дело нехитрое, но эта за­дача решалась не так просто. Сержант в двух словах растолковал мне, что пропуск можно будет получить только после распоряжения начальника милиции, прибывающего на работу к девяти утра. Кроме того, если я не подменю Игоря в обезьяннике, то рискую угодить под суд, так как за неправомерное ношение милицейской формы и пользование документами имеется статья. Дело было нешуточным, и я согласился. Сержант отвёл меня в какую-то кладовку с мётлами, вёдрами и лопатами, и велел там ждать. Как это часто делалось, сержант выбрал арестанта для подметания двора. Выбрал он, естест­венно, Игоря, и вскоре привёл его в кладовку. Мы лихорадочно переоделись. Я натянул тенниску и брюки прямо на свою одежду. Игорь умылся под краном, с чувством пожал мне руку, и исчез за воротами. А я, в качестве подставного арестанта,  взял метлу, и начал подметать двор. Сержант меня утешил:

 – Ты Коновалов не переживай, могло быть хуже. Телега на производство к тебе при­дёт, тут ничего не поделаешь, а от штрафа я тебя отмажу.

Затем отвёл меня в камеру задержанных. Когда я проходил мимо дежурного, он ска­зал:

 – Во! Умылся, и человеком стал. А то ведь на свою фотографию был не похож.

Другие задержанные маялись в полудрёме, и на меня внимания не обратили. Но че­рез полчаса ко мне подошёл длинноволосый парень, и спросил:

 – Слышь, а это точно ты?

 – Я, это я, точнее не бывает. А в чём дело?

 – Так ведь по всему выходит, что вчера на танцах я тебе по сопатке двинул. Вон даже кровь на рубашке твоей осталась. А теперь гляжу, гляжу, а ты совсем другой, и волосы не такие, и вообще.

 – Вот ты постригись, умойся, и тебя тоже перестанут узнавать.

Парень отошёл, и ещё долго разглядывал меня с недоумённым выражением лица.

В девять часов явился начальник, и начал разбираться с нарушителями. Первыми он вы­пустил тех, у кого были с собой деньги, оштрафовав их на месте. Те, у кого не было денег, подвергались более крупным штрафам от десяти до пятнадцати рублей, и тоже отпускались. А двое, в том числе и волосатый, были направлены в суд. Должно быть, они попались не в первый раз, и им грозили десять или пятнадцать суток ареста. Не знаю, каким образом сержант действовал, но меня и в самом деле не оштрафовали. Начальник посмотрел на меня, затем на фотографию в пропуске, и, не сказав ни слова, махнул рукой на выход. Я поспешил на работу.

Поскольку я не раскрывал деталей, то Анатолий Иванович из моего объяснения ни­чего толком не понял, махнул рукой, и отправил работать. Но этим дело не кончилось.

В тот вечер кроме Ласкирёва меня видела в милицейской форме контролёрша с со­седнего участка, и кто-то ещё из рабочих цеха. Поползли нелепые слухи, что в свободное от работы время, я подрабатываю милиционером, штрафуя народ за брошенные окурки. Масла в огонь подлил Ласкирёв. Встретив Саню на территории, он стал его обо мне расспрашивать. Акима интересовало, когда я ушёл служить в милицию. Саня удивился, и сказал, что слышит об этом первый раз, а я по-прежнему работаю на участке. Ответ привёл Ласкирёва в смятение.

Саня с Мишей в тот же день после смены устроили мне допрос. Попросив о нераз­глаше­нии, я им всё рассказал. На этот раз парни не смеялись. Саня наморщил лоб, и сказал:

 – У тебя Родион прямо талант попадать во всякие бредовые ситуации. Бедного Лас­кирёва в транс вогнал. Теперь понятно, чего он тебя боится.

Тут пришла на меня «телега» из милиции. Эти уведомления на хулиганов и пьяниц, при­ходившие из милиции на производство, были задуманы как воспитательная мера воздействия, но быстро превратились в дополнительное наказание. К милицейскому штрафу добавлялось лишение премии, а то и тринадцатой зарплаты. Форма была стандартная: такой-то гражданин, такого-то числа, там-то, в пьяном виде совершил что-то нехорошее, или же просто попал в вытрезвитель. И за это был оштрафован на пять, десять или тридцать рублей. В серьёзных случаях эти уведомления разбирались на профсоюзных собраниях, но, в конечном счете, всё зависело от решения начальника цеха.

Через несколько дней с утра меня вызвали к начальнику цеха. Стало ясно, что при­шла злопо­лучная бумага из милиции. Я зашёл в кабинет, и поздоровался. Начальник был не злой, а, скорее, удивлённый. Взяв в руки уведомление, он прочитал его вслух:

 – Гражданин Коновалов в трезвом виде был задержан в общественном месте за уча­стие в беспорядках. Проведена профилактическая беседа.

Некоторое время он меня рассматривал, а потом сказал:

 – За всё время я первый раз вижу человека, который попал в милицию, и его там не ош­трафовали. Это своего рода рекорд. Беседа интересной была?

 – Да не было никакой беседы. Это всё нечаянно получилось.

 – Ну, раз так, то и я тебя премии лишать не буду, а беседу считай проведённой.

                               Глава VIII. Артист.

С какого-то момента Родион подружился с Метисом, и немало времени стал проводить у него на работе. Вначале Метис его упрашивал, а потом Родиону и самому стало интересно кататься на его автобусе по городу, а в перерывах околачиваться во Дворце Культуры. Лучше всего для такого времяпровождения подходили дневные часы до начала второй, вечерней смены на заводе. Но частенько он посещал дворец и в свободное время после первой смены, заканчивающейся в три часа дня. Всё дело было в особенностях работы на дворцовом автобусе. Рабочий день у Метиса практически был ненормируемым. Иной раз он часами болтался без дела, а порою задерживался до самого вечера, или даже до полуночи. Контингент был соответ­ствующий – администрация дворца, бухгалтерия, чиновники, артисты всякого звания, и другие причастные к искусству люди. География поездок тоже была соответствующей – профильные государственные учреждения, какие-то странные конторы, театры, и другие очаги культуры, а также частные адреса важных людей. Сегодня здесь, завтра там, и каждый день не похож на другие. Во время поездок по городу Метис частенько томился в ожидании своих начальников возле какого-нибудь учреждения. Вот он и начал таскать с собою Родиона, чтобы не скучать в такие минуты, которые иногда складывались в часы. В таких случаях они играли в шахматы или в карты, а если позволяла ситуация, то подрабатывали извозом, бензин-то был халявным. Причём специализировались на транспортировке больных животных, в основном собак, в одну из ветлечебниц. Однажды волей случая они подвезли туда женщину с большой собакой, и познакомились с ветврачом, который в дальнейшем подгонял им клиентов. Личных автомоби­лей у людей было немного, а автобус для перевозки животных подходил идеально. Метис боялся собак, и без Родиона этим не занимался.

С течением  времени Родион до того примелькался во дворце, что персонал начал считать его «своим». Его знали в лицо администраторы и бухгалтеры, поэтому он стал вхож в служеб­ные помещения. А капельдинеры бесплатно пускали его в кино и на танцы. И вот Родион, человек далёкий от искусства, незаметно превратился в какую-то разновидность «богемного жучка». Так обозвал его Саня, играющий на саксофоне в дворцовом ансамбле «Молодость». Время от времени они встречались на территории Дворца.

 Родион стал ходячим справочным бюро, поскольку всегда знал, кто куда уехал, и,  будучи в курсе внутренней жизни учреждения, дисциплинированно выдавал информацию. Многие думали, что он вообще там работает, и порою выговаривали: – «Ты где вчера был». Метис над этим только смеялся. Иногда Родиону давали поручения, которые он по мере сил выполнял.

И вот, в один прекрасный день Родион появился в костюме. Всё-таки одежда влияет на психологию человека. В новом костюме Родион начал чувствовать себя по-другому, более уверенно, а в его манерах появилась некая солидность. Окружающие тоже начали восприни­мать его по новому, а кое-кто стал обращаться к нему на вы. Но были и не совсем приятные для Родиона следствия. На него вдруг обратил внимание режиссёр самодеятельного Народного театра Евгений Ильич. Он и раньше видел Родиона сто раз, но не выделял его из массы, а тут как будто прозрел.

Участие в этом театре было ступенькой к профессиональной карьере, и поступить туда было не так-то и просто. Многие известные артисты начинали свой творческий путь в самодея­тельных кружках и театрах.

Встретив одетого в костюм Родиона, Евгений Ильич вдруг увидел в нём образ положи­тельного героя, и начал уговаривать его стать артистом. Родион упирался, он говорил режис­сёру, что лишён способностей к лицедейству, чем сильно его расстраивал. Возможно, Родион и не был полной бездарностью в данной области, и будь у него желание, он поддался бы на уговоры, но всё было иначе. По своему характеру он чурался любой популярности, в том числе, и заработанной кривлянием на сцене, хотя других за это не осуждал. Родион честно говорил Ильичу, что никогда не мечтал о сцене, но тот ему не верил. Ему казалось, что Родион кокетни­чает, или просто не понимает своей удачи, и продолжал его агитировать. Евгений Ильич существовал в артистической среде, где каждый стремился стать звездой, или хотя бы звёздоч­кой, поэтому люди, не стремящиеся к этому, казались ему странными, и подозрительными.

Такое равнодушие к искусству Евгения Ильича временами даже злило, особенно если он был под градусом. А под ним он бывал регулярно. На забулдыгу ещё не тянул, но был уже крепким любителем. Родиона он тоже пытался подпоить, но тот не вёлся, он просто не любил алкоголь. В дворцовом буфете водку открыто не продавали, но сотрудников обслуживали. Ильич, бывало, зазовёт Родиона в буфет, где ему нальют по блату сто грамм, и говорит:

 – Вот ты лимонад пьёшь, а был бы артистом, значит, тебе здесь тоже водочки бы нали­вали, как своему.

 – Попрошу, и мне нальют. Меня обе буфетчицы знают. Тоже мне, преимущество! Да в любом ресторане нальют, и даже не поинтересуются, артист ты, или нет.

 – Эх, Родион! Тяжело с тобой разговаривать, всё у тебя по полочкам, и с выводами. Тон­кости в тебе нет, понимания.

Ильич надежды не терял, и продолжал агитацию, но после одного случая, он изменил своё отношение к Родиону. Более того, на какое-то время они стали большими приятелями.

В один из тёплых весенних дней Метис на своём автобусе с утра подъехал к общежитию за Родионом. У Метиса было много знакомых солидных дам, и одна из них попросила его свозить заболевшего добермана в лечебницу. Но сначала пришлось доставить в отдел культуры горисполкома Евгения Ильича с каким-то неразговорчивым мужиком в белой шляпе, и с большим портфелем. Родион с Метисом сидели в автобусе, припаркованном недалеко от горисполкома, и коротали время за игрой в шахматы. Однако на сей раз, Ильич управился с делами за каких-то полчаса, и подошёл к автобусу в сопровождении трёх человек. Метис открыл двери, и они забрались в салон. Главного из новых пассажиров Родион знал. Это был худрук Драмтеатра Борис Леопольдович, личность в городе известная и значительная. Об этом говорил весь его облик крупного театрального деятеля – властный взгляд, благородная седина в пышных тёмных волосах, горделивая осанка, уверенные жесты, и внушительный бас. Такие люди в любом месте чувствуют себя главными. Другой был каким-то его помощником по имени Виктор. Среднего роста полноватый и круглолицый длинноволосый блондин с одной залысиной. Третьим был аккуратный, похожий на бухгалтера человек в очках и с папкой из кожзаменителя. Подобно своему коллеге в белой шляпе, за всё время он не произнёс ни слова. Ильич приказал Метису ехать к Драмтеатру, и автобус тронулся.

Евгений Ильич с внутренним трепетом ел глазами знаменитость, а Родион, как и поло­жено богемному жучку слился с фоном, и замер. Худрук со своим помощником продолжили начатый ещё до автобуса разговор. Речь шла о репертуаре Драмтеатра. Звонкий тенор Виктора звучал с какой-то обидчивой интонацией, а солидный бас худрука его урезонивал:

 – Успокойся Виктор. Не в первый раз, утрясётся понемногу.

 – В театре «Камертон» из Д. К. «Химик», что хотят, то и ставят, никто им не указ.

 — Виктор, не ссылайся на любителей, пусть и хороших, это несерьёзно. Да и недолго им своевольничать. Наверху перестраховщиков много, а они боятся свободы творчества. Найдут повод, и разгонят этот «Камертон». А жаль, молодёжь там хорошая.

 –  Борис Леопольдович, производственная тема важна, но ведь должна быть мера. Чело­век навкалывается на заводе, вечером дома книжку после ужина откроет, а там соцсоревнова­ние, которое одновременно соперничество двух бригадиров за сердце девушки. Кто первый перевыполнит план, тому и принцесса в комбинезоне достанется. Включит человек телевизор, а там фильм о металлургах. Придёт в театр отдохнуть от всего этого, а на сцене опять производ­ственное совещание. Волком завоешь.

– Не преувеличивай Виктор. Репертуар у нас хороший и разнообразный.

 – Не спорю, только нет у нас сейчас старой доброй русской комедии. А, между прочим, наш театр открылся «Ревизором». Вот бы его поставить! В новой трактовке.

 – Ты же знаешь, что он идёт в ТЮЗе. И ты знаешь мою точку зрения, что любая новая трактовка классики, это её уродование. А, что касается современных пьес, то люди ходят на них с удовольствием, ведь среди наших зрителей не так уж много производственников, которым приелась эта тематика.

Родион пошевелился, и тем самым привлёк внимание пассажиров. Экспансивный Виктор решил, что перед ним возможный среднестатистический зритель, и спросил Родиона:

 – Юноша, ты любишь ходить в театр?

– Посещаю. Не очень часто, но гораздо охотнее, чем филармонию. В два раза охотнее. (На тот момент Родион побывал в театрах два раза, а в филармонии  один раз).

 – И, чтобы ты выбрал, современную пьесу на производственную тему, или что-нибудь из классики?

 – Так это смотря, какая современность, и смотря, какая классика.

Борис Леопольдович встрепенулся, и произнёс:

 – Слышал Виктор? Лучше не скажешь! Неважно когда вещь написана, вчера или сто лет назад, а важно качество постановки.

 – Мне кажется, он имел ввиду другое.

Юноша, а что ты смотрел последний раз?

 – «Ревизора» в этом самом ТЮЗе.

– И как впечатление?

– Откровенно говоря, не очень.

– Актёры не понравились, или игра?

 – К актёрам претензий нет, за исключением роли Хлестакова. Но это режиссёр виноват, уж очень неудачную фактуру выбрал. Хлестаков должен быть худым, голодным и нервным зверьком, а не толстеньким бесшабашным весельчаком.

 – Почему?

 – Только полный кретин в его положении останется беззаботным, не опасаясь неминуе­мого разоблачения, а Хлестаков вовсе не глуп. Он достаточно опытен, хитёр и ухватист. Любой человек, бывавший в такой ситуации, подтвердит вам, что жизнь под чужим именем и в чужой личине занятие малоприятное, и весьма нервное.

Борис Леопольдович обратил внимание на гладкость речи, и спросил:

 – Молодой человек, у тебя имеется соответствующий опыт?

 – Да. Я знаю, о чём говорю. Но это всё ерунда. Дело не в артистах, а в неправильной трактовке самого произведения. По правде говоря, эту ошибку совершают все, кто берётся ставить Гоголя. Простите, вам, и в самом деле интересно моё мнение по этому вопросу?

Раздался голос Виктора:

 – Да уж, просвети нас тёмных насчёт Гоголя.

Однако Борис Леопольдович пересел ближе к Родиону, посмотрел на него, и сказал:

 – А вот мне интересно. Не обращай на него внимания, выкладывай своё мнение.

Должно быть, случился эффект «заговорившего пенька», когда статист неожиданно пре­вращается в действующее лицо. Готовность выслушать пробудила у Родиона приступ красно­речия. И хотя это было его первое такого рода публичное выступление, в нём уже имелись проблески того странного очарования, характерного для его речей. Вначале Бориса Леопольдо­вича удивил книжный слог в устах обычного паренька, но затем выводы Родиона так его заинтересовали, что когда автобус прибыл к драмтеатру, он махнул на всех рукой, и, не вылезая из транспорта, продолжил беседу. Мнение Родиона о творчестве Н. В. Гоголя в целом,  и о «Ревизоре» в частности, оказалось довольно оригинальным:

 – Всё дело в том, что «Ревизор» не комедия, а его всё время пытаются играть комедийно.

 – Молодой человек, перечитай  книгу, там, на обложке напечатано слово «комедия».

– Я это знаю. Дело не в написании, а в содержании этого термина. Вот у Данте в его «Бо­жественной комедии» это слово имеется прямо в названии, но книгу весёлой не назовёшь. Она больше напоминает фельетон, потому что Данте описал реальных лиц и деятелей той поры, а это представляло интерес только для его современников. Должно быть, в те времена слово комедия имело несколько иное значение.

Мы привыкли судить о былом с точки зрения сегодняшнего дня, и забываем, что время меняет значение слов и смысл понятий иногда до неузнаваемости. Примеров тьма-тьмущая. Слово идиот вначале было совершенно нейтральным, и не имело никакого унизительного содержания. Так греческие священники называли обычных прихожан, не имеющих духовного звания, а сейчас это медицинский термин. Сервантес писал Дон Кихота как роман-пародию на литературный жанр, где его придурковатый герой был всего лишь средством выражения. Но время превратило Дон Кихота в символ бескорыстного мужского благородства, и его имя стало нарицательным.

Восприятие юмора, комического содержания в литературе со временем тоже меняется, и порою очень заметно. Так некоторые действительно юмористические произведения древних авторов в наше время считаются вполне серьёзными, и даже героическими сочинениями. Если непредвзято взглянуть на знаменитую «Одиссею», то в ней можно увидеть собрание историй про любящего хорошо выпить и складно приврать человека. Древние греки верили в богов и духов, но и простаками, верящими в досужие выдумки, они тоже не были. Однако послушать краснобаев они любили, а моряки во все времена славились умением травить байки.. Произве­дение и начинается с весёлой истории о том, как Одиссей с командой по пьянке заблудились в хорошо известном греческим мореходам районе. То есть это описание не героических подви­гов, а весёлых и увлекательных похождений. В какой-то мере Одиссей является предтечей барону Мюнхгаузену, Но ведь никому не приходит в голову считать «Приключения барона Мюнхгаузена» героической сагой. Я думаю, что комедийный дар у Гомера просто ещё не разглядели.

Автобус стоял возле драмтеатра, Метис ушёл куда-то по своим нуждам, а Виктор и Борис Леопольдович с некоторым изумлением слушали Родиона. Ильич от удивления приоткрыл рот, и только чиновник с портфелем был невозмутим. А оратор, вдохновлённый таким вниманием, шпарил, как по писаному:

 – Но, что вспоминать древность, ведь ещё каких-то сто пятьдесят лет назад слово комедия означало не совсем то, что оно означает в наше время. Типичный пример комедии тех лет – «Горе от ума» А. С. Грибоедова. Произведение гениальное, только неясно, где там хохотать, а где улыбаться. Это всё из-за того, что на самом деле поэма сатирическая, а не юмористическая. Сатира жанр серьёзный, в отличие от лёгкого юмора, без которого современная комедия просто немыслима. «Ревизор» того же поля ягода. Называется комедией, а на деле это острая социаль­ная сатира, в которой единственный комедийный приём её только подчёркивает.

Доподлинно известно, что сюжет «Ревизора» Гоголю подарил Пушкин. Считается, что по дружбе. Но уж очень хочется при этом вспомнить поговорку «Дай вам боже, что нам негоже». Почему? Ответ в списке произведений Пушкина. В нём практически нет комедий. Александр Сергеевич, безусловно, гений и в поэзии, и в прозе, а вот в жанре комедии не преуспел. Чувство юмора у него было о-го-го, но оно реализовалось в срамных стишках да остроумных эпиграм­мах. Впрочем, есть у Пушкина «Граф Нулин», но эта комедия получилась какая-то не очень весёлая, хотя сюжет в ней забавный. Должно быть, Александр Сергеевич понял, что это не его стихия и других попыток в этой области больше не делал. Почему он обратился именно к Гоголю? Ответ прост. Ниша профессиональных российских комедиографов пустовала. Фонвизина уже не было, а Сухово-Кобылина и Островского ещё не было. Гоголь в ту пору заканчивал свою первую комическую пьесу «Женитьба», и поэтому Пушкин считал его хотя и начинающим, но многообещающим комическим драматургом.

Николай Васильевич был образованным человеком, знакомым с творчеством Лопе де Вега, Бомарше, Мольера, и других европейских комедиографов. Он знал законы драматургии, но в своих сочинениях не очень их придерживался. Вольная, невольная, случайная или вынужденная подмена действующего лица кем-нибудь другим является самым распространён­ным комедийным трюком от «Золотого осла» Апулея до современных кинокомедий типа «Весёлых ребят». «Инкогнито» единственный комический элемент в «Ревизоре». Если его убрать, то получится сатирический рассказ в духе Салтыкова-Щедрина, и не более того. Но принципиально другое. По законам жанра все комедии имеют «хэппи энд», счастливый конец, иначе они уже не комедии, а трагедии. В комедиях Гоголя хэппи энд отсутствует. Кроме того, в любой комедии есть положительные герои, которым зритель сочувствует в их борьбе с враждебными силами и обстоятельствами. В комедиях Гоголя положительных героев нет вообще. Даже отсутствующий на сцене друг Хлестакова Тряпичкин не вызывает симпатии. Тогда возникает естественный вопрос: а комедии ли это?

Но эти отклонения от канонов были, в сущности, запрограммированы. Гоголь не мог со­чинять иначе, потому что не мог изменить свой внутренний мир.

Гений неповторим, он всегда один в своём роде. А Гоголь именно таков. Я думаю, что его уникальность ещё как следует не разглядели. В девятнадцатом веке жил в Америке шахматный гений Пол Морфи. Он обнаружился случайно. В ту пору Америка была шахматными задвор­ками, и тамошних шахматистов европейские мастера не воспринимали всерьёз. По каким-то своим делам Америку посетил один известный венгерский шахматный мастер. Как-то на досуге его уговорили сыграть в шахматы с сыном высокопоставленного судьи двенадцатилетним Полом Морфи. К своему изумлению мастер проиграл. Перед ним был гениальный самоучка. В те годы шахматная теория уже существовала, но варившийся в собственном соку Пол Морфи её просто не знал. Он играл в своей собственной неповторимой и парадоксальной манере. Его сохранившиеся партии впечатляют. Через несколько лет он приехал в Европу, и с разгромным счётом, как детей обыграл всех знаменитых шахматистов, после чего выставил унизительное условие матча-реванша, и отбыл домой. К сорока годам он сошёл с ума и умер, но такое с гениями происходит довольно часто. Возможно, это плата.

Николай Васильевич Гоголь был таким же самородком, но в области литературы. Лич­ность автора, его внутренний мир отражаются в его произведениях, хочет он того, или нет. И чем сильнее талант, тем ярче это отражение. Гоголь здесь не исключение. Его творчество чётко разделено на украинскую и русскую составляющую, и это не случайно. Известно, что он любил русских людей, но всей душой ненавидел Российскую империю. Эта внутренняя раздвоенность мучила его всю жизнь. Гоголь считал себя и украинским, и русским писателем, дружил со славянофилами, и хотел сделать своё творчество единым целым, но внутренний конфликт этого не позволял, и рукописи летели в огонь. На самом деле в душе он был украинским патриотом, о чём красноречиво говорят его произведения украинского цикла.

 В его изображении Украина предстаёт сказочной страной, этакой малороссийской Арка­дией. Там нет крепостничества, голода, и чиновного произвола, а зажиточные селяне работают в поле, веселятся на ярмарке, и играют свадьбы. Как ни удивительно, но в украинских рассказах и повестях Гоголя среди горожан и хуторян нет отрицательных героев. Конфликты случаются, но это размолвки между хорошими в целом людьми. Даже чёрт в «Ночи перед Рождеством» какой-то особенный, чисто хохлацкий чёрт, больше похожий на джинна из бутылки, если его, конечно, оседлать. Перебежчик Ондрий из «Тараса Бульбы» вызывает неподдельное сочувст­вие, ведь он предал своих товарищей не из трусости или каких-то низменных побуждений. Он стал жертвой безумной страсти, внушённой ему прекрасной полячкой, то есть игрушкой слепого рока. Это его не оправдывает, но смерть он принял мужественно и достойно, как положитель­ный герой. Злодеи в этих произведениях имеются, но не свои доморощенные. Чаще всего это представители нечистой силы, реже внешние враги – турки или поляки.

В русском цикле всё совершенно наоборот. В этих произведениях очень наглядно видна ненависть Гоголя к России, и к её порядкам. В них вообще нет положительных героев. Ни единого. Создать такое под силу только гению. Юмор отсутствует. Вместо него справедливая, но очень злобная сатира. Должно быть, Николай Васильевич наслаждался, выдумывая русским персонажам уродские фамилии. Его украинские фамилии тоже придуманы, но они звучат скорее смешно, чем злобно. Надо полагать, что когда зрители аплодируют словам «Над кем смеётесь?», они не догадываются, что этой фразой Гоголь издевается над ними самими. Он издевается над москалями, создавшими этого государ­ственного монстра по имени Российская империя, а затем ставшими его рабами.

Поэтому я думаю, что если бы действие «Ревизора» происходило где-нибудь в Полтаве или Миргороде, то у Гоголя из него получился бы искромётный водевиль, в котором главный герой бедный жених Хлестаченко, благодаря ошибке женится на дочке городского головы.

После этой речи на полминуты воцарилось молчание, прерванное возвратившимся Мети­сом, который громко стукнул дверцей автобуса.  Он с недоумением смотрел на пассажиров, но дисциплинированно помалкивал. Борис Леопольдович очнулся, и сказал Виктору:

 – Слышал? Вот тебе и новая трактовки «Ревизора». Да ещё и новый взгляд на «Одиссея».

– Да уж. Как-то всё неожиданно.

Худрук вытащил блокнот и авторучку, что-то написал, а затем обратился к оратору:

 — Молодой человек, как твоё имя?

 – Родион.

 – Слушай сюда Родион. Если ты надумаешь сходить в наш театр, то билет не покупай. Вот этого молодого человека зовут Виктор Коломойцев, его в театре знают все, достаточно спросить. Вот он и организует тебе контрамарку. Но с условием, что после спектакля будет обсуждение. Мне будет интересно ещё раз услышать твоё мнение.

– Спасибо. Только если я надумаю, то буду не один, а с приличной девушкой..

 – Хорошо, договорились. А ты сам откуда?

Родион уже открыл рот, чтобы рассказать, откуда он родом, но Евгений Ильич его опере­дил. Он вскочил с кресла, подошёл к Родиону, хлопнул его по плечу, и сказал:

 – Это мой кадр, Борис Леопольдович.

– Молодец Женька! Умеешь людей подбирать.

С этого дня Евгений Ильич стал относиться к Родиону по другому. Он больше не агити­ровал его в артисты, а сделал своим внештатным консультантом. По его просьбе Родион стал ходить на просмотр репетиций и на прослушивание кандидатов в артисты. Ильич научил Родиона соответствующим званию консультанта манерам. Он объяснил, что скромность хорошее качество, но в некоторых случаях она неуместна, и вредит делу. А затем наглядно показал, как нужно изображать актёрский кураж. Родион науку освоил, и во время консульта­ций стал держаться раскованно, хотя какого-то особого удовольствия от этого не получал. Евгений Ильич к замечаниям своего консультанта прислушивался, а мнение Родиона было для него решающим. Из-за этого временами было непонятно, кто из них главный. В этот период Родион и получил кличку «Артист». Вначале это прозвище звучало иронично, но спустя некоторое время приобрело иной оттенок.

Однажды Сане саксофонисту зачем-то понадобилась пианистка Вера Андреевна, и он от­правился к ней в студию. Приоткрыв дверь, он застыл на месте. В студии шло прослушивание кандидатки в артистки. Саню поразило то, что одним из экзаменаторов был Родион. И не так сам Родион, как его манеры. Вальяжно развалившись на мягком стуле, со скрещенными на груди руками, и надменным выражением лица Родион как бы через силу слушал юную брюнетку, исполняющую неестественно высоким голосом «Огней так много золотых». На середине песни консультант замахал руками, и певица смолкла. Родион сказал усталым тоном, сидящему рядом Евгению Ильичу:

 – Поёт гладко, а голос противный. Скажет «Кушать подано», и никто ей не поверит.

 – Всё ясно, бракуем. У вас нет данных барышня. Досвидания. Следующий!

Барышня ударилась в слёзы, и, спотыкаясь, пошла на выход. Дождавшись Родиона, Саня сказал ему:

 – Ну, ты даёшь! Сам в музыке ни уха, ни рыла, а берёшься судить.

 – Не скажи. Я не меньше твоего песен знаю. У меня дома целая гора пластинок.

Прозвище «Артист» озвучил Саня. На работе он поведал бригаде:

 – Наш Родион артист ещё тот. Втёрся Ильичу в доверие, и стал у него помощником, да таким, что его бояться начали. Тёмная история какая-то. Вот если бы они бухали на пару, тогда было бы понятно. Так нет, буфет посещают, а совместно не пьют. Загадка.

На Родиона обратили внимание артистки, а с двумя из них у него случилась мимолётная ни к чему не обязывающая связь. Родион был не против более продолжительного романа с кем-нибудь из них, но они по очереди доходчиво ему объяснили, что это был всего лишь минутный каприз артистической души. Одна из кандидаток открытым текстом предложила ему секс за благосклонность на прослушивании. К такого рода отношениям Родион был не готов, и брезгливо отказался. Подруга этой девушки по имени Лина поступила хитрее. Вначале она соблазнила Родиона, а затем явилась на прослушивание, уверенная в его поддержке.

В те годы соблазнить Родиона было очень легко, потому что он и сам был готов заняться любовью едва ли не с каждой встречной девушкой. Гормоны не всегда в ладу со здравым смыслом. Лина как бы случайно познакомилась с Родионом на танцах, девушки это умеют. Формами её бог не обидел, да и тонкобровым личиком тоже.  Родион сразу же на неё запал, проводил домой, и договорился о встрече. А уже на следующий вечер Лина бесшумно провела Родиона в увитую плющом беседку в своём дворе, сделала вид, что изнемогает от страсти, и уступила его домогательствам.

Когда Лина зашла в студию на прослушивание и подмигнула Родиону, он понял всё. Его взяла досада, но он решил оставаться принципиальным до конца. Лина держалась уверенно, и с выражением прочитала басню «Стрекоза и муравей». Ильич вопросительно посмотрел на своего консультанта. Родион немного подумал, и сказал:

 – Дикция хорошая, а теперь пусть она изобразит какие-нибудь эмоции. Удивление, на­пример, и ярость.

Лина удивилась такому заданию, и её лицо само собой приняло нужное выражение. А вот ярость она изобразила очень неумело. Родион сказал Ильичу:

 – Не пойдёт. Лицо неживое. Удивление ещё ничего, а ярость курам на смех.

 Ильич не успел ещё ничего сказать, как вдруг Лина сорвалась с места, подскочила к Ро­диону, и с криком: – «Ах ты, сука!», вцепилась ногтями ему в лицо. Ильич вскочил с места, оттащил её в сторону, и, глядя в искажённое яростью лицо девушки, сказал:

– Ну, ведь можешь, когда захочешь! Очень натурально изобразила. Правда, Родион?

Тому ничего не оставалось делать, как ответить:

 – Высший класс! Станиславский бы поверил.

Увидев кровь на лице Родиона, Евгений Ильич сказал Лине:

 – А ногти, это лишнее. Девочка, в следующий раз при перевоплощении будь сдержанней.

Лину приняли в артистки, а Родион неделю не показывался на людях. Из этих историй он извлёк урок, и больше с артистками не связывался.

Однажды Родион увидел во Дворце братьев Бочкарёвых. На ту пору они были студентами Машиностроительного института, но творческий зуд не давал им покоя, и братья решили попробовать себя на артистическом поприще. Узнав Родиона, они подошли, и поздоровались:

 – Привет Коновалов!

Разговор вёл старший:

 – Ты чего здесь делаешь?

 – Да так, разное. Я часто тут бываю. А вы?

 –  Хотели в театр поступить, да, наверное, ничего не выйдет.

 – Почему?

 – Слухи ходят, что у режиссера помощник какой-то есть. Жутко строгий тип, всех режет. Ты не в курсе, сегодня он здесь?

 – Да, здесь.

 – Ты его случайно не знаешь?

 – Знаю. Это я.

 – Да ладно тебе! Я же серьёзно спрашиваю.

– А я серьёзно отвечаю. Не переживайте, я вам помогу, только не ляпните, что мы зна­комы. Поняли?

Бочкарёвы недоверчиво посмотрели на Родиона, и отошли в сторону. У Родиона заиграла совесть за давнюю шутку над братьями, и он решил загладить вину, хотя они об этом и не догадывались. Всё-таки братья не поверили однокашнику. Зайдя в студию, и увидев Родиона в вольной позе на мягком стуле, они раскрыли рты от удивления. Родион обратился к Ильичу:

 – Это что-то новое, сразу двое явились. Эдак скоро труппами повалят.

– Ничего, послушаем. Они братья, привыкли выступать в паре.

 – А чего их слушать? Артист должен быть артистом во всём. Вот пусть они спляшут, пусть докажут, что не только языком и выражением лица владеют.

Евгений Ильич удивился:

 – Чего спляшут?

 – Да, что угодно. Яблочко, например.

Тут аккомпаниатор Вера Андреевна сказала, что у неё нет таких нот. Вера Андреевна могла бы сбацать эту мелодию без всяких нот, но она не любила новоявленного помрежа, и не желала исполнять его прихоти. Однако это не остановило Родиона. Он сказал:

 – Под сопровождение любой дурак спляшет. Пусть без него попробуют.

И он подмигнул братьям. Они переглянулись, и старший Бочкарёв сказал:

 – Ладно.

Многолетние тренировки не прошли даром. Задав темп хлопаньем в ладоши, братья лихо исполнили матросскую пляску. Евгений Ильич пришёл в восторг:

 – Берём, ребята, что надо! Интересный у тебя Родион подход к делу.

 – Это не я придумал. При отборе актёров так делал кто-то из великих.

– Вспомни кто именно, я потом перечитаю.

Старший Бочкарёв действительно стал профессиональным актёром. Он бросил институт и поступил в театральное училище, после которого много лет проработал в театре музкомедии. Встретившись через много лет с Коноваловым, он вспомнил этот случай, и сказал:

 – Знаешь Родион, ты, конечно, человек неглупый и авторитетный, но в искусстве, если честно, в молодости был дуб дубом. И если бы кто-то сказал мне тогда, что именно ты будешь принимать у меня творческий экзамен, я бы умер от смеха. В станице и сейчас этому не верят.

Родион ответил с сарказмом:

 – Я, конечно, не такой эстет, как ты, но у меня хватило проницательности заметить твой талант, и вовремя его поддержать.

Бочкарёв задумался.

Наблюдая вблизи нравы творческих людей, Родион сделал для себя определённые вы­воды. Мир искусства, это особый мир, к нему нельзя подходить с обычными мерками. Актёры, актрисы, певицы и певцы, в том числе и самодеятельные, сделаны из другого теста, чем обычные люди. Они живут страстями, оттого постоянство в любви и дружбе в их среде, скорее исключение, чем правило. Наиболее циничны музыканты, но они умеют дружить. Больше всего Родиону нравились художники. Как правило, они  тонко чувствовали окружающий мир, и при этом были хорошо воспитанными доброжелательными людьми.

 Через Евгения Ильича Родион познакомился с двумя писателями, причём один из них, по фамилии Силков,  был настоящим, так как имел удостоверение члена Союза Писателей. Родион был поражён его глубокими познаниями в области рыбной ловли. Писатель был страстным рыболовом, с этой целью он объездил почти всю страну, но книг на эту тему почему-то не писал, хотя они наверняка имели бы успех. Другой писатель был самоучкой драматургом, творившим под псевдонимом Ян Цекавый, и Родион его не уважал. В обычной жизни Цекавый был Иваном Семёновым. Он работал в штамповочном цеху контролёром, а в свободное время сочинял идеологически правильные пьесы, из-за чего отвязаться от него было непросто. Псевдоним он взял от аббре­виатуры ЦК. Его дед был в тридцатые годы членом какого-то республиканского Центрального комитета. Ильич драматурга большевика не любил, но совсем от него избавиться не мог. Однако в скором времени Родион нашёл средство от этого назойли­вого творца назидательных и очень скучных пьес. Примерно в это же время драматически прекратилась его дружба с Евгением Ильичом. Но об этих событиях будет рассказано в соответствующей главе, а ниже ещё один  рассказ о костюмных приключениях.

                               Глава IX. Свадьба.

Благодаря костюму Родион сделался популярен и в общежитии. Его стали приглашать туда, куда ему не очень-то и хотелось. В иных случаях приглашался, собственно, костюм, а Родион шёл к нему в комплекте. Бесцеремонный, почти коммунистический быт общежития предусмат­ривал прокат чужих вещей, и если бы костюм подходил по фигуре кому-нибудь, то его просто брали бы у Родиона на время. Но он хорошо сидел только на нём, вот и приходилось брать в прокат и его самого. Речь идёт о свадьбах, на которых Родиону довелось быть свидете­лем, и он приобрёл немалый опыт в этом деле. Иной раз приходилось бывать на свадьбах вообще незнакомых людей.  Особенно ему запомнилась свадьба Артура.

Однажды в конце сентября к нему приходит Николай из соседней комнаты, и просит:

 – Поехали на свадьбу. Артур, дружок мой по работе женится:

.– А я тут, с какого боку? Вот если б ты женился, тогда другое дело. Я твоего Артура не знаю, и невесту его в глаза не видал. И вообще, какого чёрта? Артур женится, а приглашаешь на свадьбу ты?

 – Чего тут непонятного? Он же тебя не знает, вот я и хлопочу. Завтра роспись, а свиде­теля нет. Всё было в порядке, и свидетель был, да только он сегодня с утра по телеграмме на похороны уехал. Выручай Родион!

 – А ты сам?

 – Да я бы с радостью, и Артур тоже, так мне одеться не во что. Это же торжество, не пой­дёшь ведь в Загс щеголять в старом костюме или свитере. Артур учудил, неделю назад свой костюм утюгом спалил, вот я ему свой новый костюм и арендовал на время свадьбы. А невеста со Ставрополья, и основная свадьба там.

 – А, что? Будет и дополнительная?

– Будет, да. Прямо сегодня молодёжный вечер в общежитии на втором посёлке Орджони­кидзе. Там и познакомишься с Артуром и его невестой. Родион, я ж тебя не вагоны грузить зову! Прокатимся, повеселимся, автобус уже наняли.

В конце концов, Родион согласился, и ближе к вечеру они отправились в общежитие Ар­тура. По дороге к нам присоединились две подруги Николая, и Жора Короедов со своей очередной пассией Лидой. Они тоже были в числе приглашённых. Эта девушка оказалась для Жоры крепким орешком. Лида не была наивным юным созданием. Она утверждала, что ей двадцать четыре, но скорее всего, врала. Её зрелые формы тянули лет на двадцать восемь, если не больше. Соответственно возрасту опыт и хватка у неё имелись. Учтя опыт предшественниц, она полностью запретила Жоре доступ к своему телу. До свадьбы. Мол, потом всё твоё. Сложилась патовая ситуация. Жениться, не обследовав товар, Жора опасался, но и отбраковать кандидатку повода не было. Так и маялись.

Жениха звали Артур Кузьмич Шашкин. Зарубежное имя плохо вписывалось в этот ряд, к тому же сам носитель звучного имени, плюгавенький невысокий шатен, совершенно не походил на «Овода» Войнич, в честь которого мадам Шашкина назвала сына. Его невеста Валя была плотной широкоплечей девушкой с правильными чертами лица, и короткой причёской. Она была вполне симпатична, но назвать её миленькой не поворачивался язык. Суровое выражение лица красноречиво говорило о деспотичном характере, что сулило Артуру безрадо­стное будущее. Впрочем, он уже был сформировавшимся подкаблучником. Артур заметно побаивался будущей жены, так как она могла бесцеремонно при людях отвесить ему добрую затрещину, а рука у неё была тяжёлая. Родион видел, как Николай с трудом удержался на ногах после того, как Валя поощрительно хлопнула его по плечу, и предложила стать тамадой. Лицо невесты откуда-то было Родиону знакомо, но только на второй день он вспомнил, что видел её толкающей ядро на соревнованиях в спортивном обществе «Трудовые резервы». Из старшего поколения присутствовали родители невесты и горластая свашка распорядительница Ганна, приходившаяся Валентине родной тётей. Она оказалась хорошим руководителем торжества.

Вечеринка была организована по всем правилам. Часть коридора отделили занавеской, а все смежные комнаты были задействованы с разными целями. Комнату, где жил Артур, превратили в ресторан, и снесли туда все столы и стулья. Соседняя комната в ожидании жаркой молодёжной ночи была сплошь заставлена кроватями. Ещё одна комната была предназначена для жениха с невестой,  её родителей и прочих важных гостей. А очищенная от мебели комната предназначалась для танцев. Всё было продумано до мелочей. Во избежание недоразумений, и, чтобы сразу расставить точки над «и», одиноких парней и девушек тут же знакомили, и составляли из них пары. Этим занимался Николай со своей девушкой и её подругой. Было заметно, что они в этом деле имеют опыт, и знают толк в вечеринках. В некоторых случаях они действовали методом Суворова, то есть делали прямые замеры и подбирали пары по росту. Именно так Родиону досталась в пару рослая девушка Надя. Должно быть этой симпатичной дылде не всегда везло на рослых партнёров, и она вцепилась в него бульдогом. Впрочем, она Родиону понравилась. Никакого особенного разврата во всём этом не было, такие спонтанно возникшие пары часто становились постоянными, а затем шли под венец.

Коновалов не любил алкоголь, особенно водку. Однажды, ещё в подростковом возрасте он по ошибке вместо воды хлебнул водки. От неожиданности он поперхнулся, и долго откаш­ливался. После этого случая у Родиона выработалось стойкое отвращение к водочному вкусу и запаху. Вино и коньяк не вызывали у него омерзения, и он выпивал их без насилия над собой, но страсти к ним не проявлял. Дело в том, что Родион не понимал так называемого «кайфа», и поэтому никакого удовольствия от выпивки не испытывал. К тому же, с годами он стал замечать, что любое возлияние заканчивалось для него сюрпризом, и, чаще всего, неприятным.

Свадебным застольем рулила тётя Ганна. Родители невесты, осанистые стеснительные колхозники, чинно восседали на почётном месте. Это был молодёжный вечер, поэтому Родион ещё не приступил к своим обязанностям шафера. Он сидел далеко от жениха, и ухаживал за Надей. В качестве ритуального рассказа он поведал ей о свадебных обрядах полинезийцев, а сам во время рассказа вместо водки незаметно подливал в свой стаканчик нарзан. Надя это заметила, но разоблачать его не стала. Никакие усилия для её соблазнения не потребовались, потому что как только объявили танцы, она показала Родиону ключ от «комнаты любви», и предложила, не теряя времени, посетить её.

Открыв дверь, они зашли в тёмную комнату. Лампочка предусмотрительно была выкру­чена, и только отблески ночного города в окне позволяли разглядеть смутные контуры сдвину­тых вместе кроватей. Они присели на стоящую возле стенки железную кровать. Слова были излишни,  Родион поцеловал Надю, и полез к ней под юбку, а она стала расстёгивать пуговицы на его рубашке, предоставив его рукам полную свободу действий. В этот волнующий момент кто-то настойчиво забарабанил в дверь. Надя попросила Родиона дать по тыкве стучащему придурку. У него тоже возникло это злобное желание. Он сжал кулак, рывком открыл дверь, и с правой закатил в лоб стоящему за ней человеку. Это был Николай. Он взмахнул руками и попятился, но тут сбоку вынырнул Метис, ухватил Родиона за руку, и принялся его успокаи­вать. Николай догадался, за что получил, и принялся ругать Метиса, якобы он, зная дурной характер Родиона, специально подговорил Николая постучать в дверь. Назревала драка.  Метис не был участником свадьбы, его никто не знал, и возбуждённые гости собрались ему навалять, но конфликт погасила невеста. Она провожала родителей в гостевую комнату, и, увидев разгорающийся дебош, подхватила Николая под руку, и силой утащила с места событий. А без него ссора заглохла сама собой.

Метис явился на свадьбу в поисках Родиона. Он попал в неприятную, и в какой-то мере абсурдную ситуацию, из которой его мог выручить только Родион. Увидев Николая, он попросил найти его, что тот и сделал на свою голову. Романтическое настроение у Родиона не пропало, но угодивший в беду товарищ был важнее. Он сказал Наде, что ненадолго отлучится по важному делу, но вернётся к ней обязательно. Родион с Метисом спустились вниз, и пошли к автобусу, стоящему недалеко от общежития. Суть дела Метис изложил по дороге.

Собственно говоря, в беду попал начальник Метиса зам директора Дворца товарищ Федо­тов, и выручать требовалось в первую очередь его.

Тёща зам директора, проживающая в Таганроге, овдовела три года назад, и после этого обзавелась собакой. Причём не каким-то там пекинесом, а чистокровной сукой породы «Боксёр» по кличке Стелла. У Стеллы имелась родословная, поэтому щенки её стоили дорого, и вполне окупали её содержание. Для пожилой женщины она стала хорошей компаньонкой. Жизнь товарища Федотова текла своим чередом, семейные бури давно миновали, и казалось, что устоявшийся быт ничто уже не поколеблет. Но месяц назад его тёща неожиданно сделала финт, и в свои шестьдесят пять вышла замуж по любви. Новобрачный оказался мужиком с характером. Он не любил комнатных собак, и поставил свою новую жену перед выбором – либо он, либо собака. Тёща выбрала молодого шестидесятилетнего мужа, а Стеллу отдала дочери.

Жена товарища Федотова подарку обрадовалась, и заставила мужа перевезти животное домой. Сам Федотов собак не любил, но, как это часто бывает, он был командиром только на работе. В семье командиром была его супруга домохозяйка. И в эту самую пятницу он объявил Метису, что после обеда они едут в Таганрог за собакой. Метис боялся собак, но зам директора его успокоил, сказав, что с собакой знаком. Она, мол,  только с виду страшная, а на самом деле спокойная и безобидная.

На место доехали без происшествий. Товарищу Федотову хотелось посмотреть на чудака, польстившегося на старую жилистую зануду, но того не было дома. Душераздирающей сцены прощания тоже не было, ведь Стеллу отдавали не в чужие руки. Первым в автобус зашёл товарищ Федотов, а за ним проследовала его тёща с собакой на поводке. Тёща поцеловала свою четвероногую подругу, привязала поводок до кресла в салоне, попрощалась, и ушла домой. Стелла улеглась в проходе, а товарищ Федотов, чтобы её не перешагивать, уселся позади в одно из кресел. На обратном пути под мягкое потряхивание Федотов придремал, но внезапно был разбужен переливчатым воем Стеллы. От неожиданности Метис притормозил, и обернулся к собаке. Она больше не выла, но казалась возбуждённой. Именно в этот момент Стелла поняла, что хозяйка бросила её. Метис занервничал, но они уже въезжали на окраину Ростова.

Наконец они заехали во двор пятиэтажки, где проживал товарищ Федотов. Он встал с кресла и потянулся. Собака тоже встала на лапы. Но как только он шагнул, намереваясь отвязать Стеллу, она зарычала. Зам директора по инерции сделал движение ногой, но собака, расценив это как нападение, бросилась на него, и, порвав брюки, загнала на заднее сиденье. Безобидной Стелла была только в присутствии хозяйки, а потеряв ее, решила не даваться в руки никому, и заняла круговую оборону. Товарищ Федотов оказался в ловушке. Капотный юркий автобус выпуска шестидесятого года, именуемый в народе «коробочкой», имел всего одну пассажирскую дверь, расположенную спереди. Водитель открывал и закрывал её специальным рычагом. Метис сходил в квартиру на втором этаже, и позвал жену зам директора, но она тоже не смогла приблизиться к собаке. Ситуация зашла в тупик. Пробовали прикормить животное, но ничего не получалось. Стелла уплела полкило колбасы, но агрессивности не утратила. Сосед милиционер предложил объявить собаку бешеной, и пристрелить. Товарищ Федотов охотно его поддержал, но его жена пришла в ужас, и потребовала выбросить эти мысли из головы. Время шло, на улице стемнело, а товарищу Федотову захотелось в туалет. Можно было выставить заднее стекло автобуса и вытащить его оттуда, но оставалась проблема с собакой, которая в непривычной обстановке нервничала всё сильнее. Всем стало ясно, что без специалиста не обойтись, но ветлечебницы откроются только в понедельник. Метис сказал, что их мог бы выручить Родион, только он на свадьбе. Зам директора был в таком состоянии, что хватался за любую возможность освободиться. И он приказал Метису ехать на поиски Родиона.

Метис забрался в автобус на водительское место, включил свет в салоне, и рукояткой от­крыл пассажирскую дверь. Всё произошло в течении десяти секунд. Родион зашёл в автобус и скомандовал зарычавшей Стелле: – «Фу!». От его уверенного голоса Стелла утратила агрессив­ность, и немного отступила назад. Родион не раздумывая, и не оглядываясь на собаку, быстро отвязал поводок, и вывел Стеллу из автобуса. Вслед за ними из салона опрометью выскочил зам директора, и бросился в тень за автобус. Облегчившись, товарищ Федотов почувствовал себя увереннее, и стал просить Родиона помочь водворить собаку в квартиру. Предлагал даже деньги, но Родион от них отказался. Он объяснил начальнику, что просто выручает товарища, то есть Метиса, и деньги тут ни при чём.  Пришлось Родиону ехать к Федотовым, и обустраи­вать Стеллу на новом месте. Он познакомил собаку с квартирой, заставил её обнюхать хозяев, и определил ей место обитания. Рассказал супругам, что первое время в тоске Стелла может завыть, и, что нужно делать в этом случае. Впоследствии Родион несколько раз помогал товарищу Федотову с собакой, но уже за деньги. На обратном пути Родион попенял Метису:

 – Ты же видел, что я с девушкой! Мог бы и обождать. Куда ты спешил? Всё испортил.

 – Извини. Я и вправду спешил, ведь зам директора мог не выдержать, и нагадить в са­лоне, а мне потом всё с хлоркой пришлось бы отмывать.

Метис подбросил Родиона на второй Орджоникидзе, и отправился в свой гараж. Родион вернулся на вечеринку, и сразу попал в лапы Николаю и его приятелям. Николай признал свою вину, и он решил её загладить. Они притащили Родиона к столам, и стали его уговаривать выпить в знак уважения. Родион сказал, что водку не любит, и ему налили стакан хереса. Чтобы отвязаться от назойливых собутыльников, он выпил этого чудесного напитка, и пошёл к заветной комнате. Нади нигде не было видно, и он подумал, что она всё ещё ждёт его на своём месте. Дверь была незапертая, а ключ торчал в замочной скважине изнутри. Родион зашёл, и повернул ключ. Двое упившихся гостей спали у дальней стенки, а на знакомой кровати лежала девушка. Родион нагнулся к ней, и вполголоса сказал: – «Дорогая, я вернулся. Раздевайся». Девушка послушно разделась, и они занялись любовью. После этого она прошептала, что ей нужно в туалет, и стала быстро одеваться. Родион тоже начал одеваться, и не заметил, когда она выскользнула в коридор. Тут в комнату завалились сразу две парочки, и Родион покинул это уютное пристанище. Культурная стадия вечеринки превращалась в обычную попойку. Родион некоторое время ждал Надю, а затем стал искать её, чтобы проводить, и договориться о будущих встречах. В конце концов, один паренёк сказал ему, что Надя обиделась на какого-то Родиона, и ещё час назад отвалила домой. Коновалов понял, что произошло какое-то недоразу­мение. Интерес к вечеринке у него пропал, и вместе с Жорой Короедовым, который в этот вечер окончательно разругался со своей каменной подругой Лидой, они отправились домой.

Бракосочетание состоялось на следующий день в одиннадцать часов. Первомайский Загс в те годы выглядел скромнее, чем сейчас, но узы Гименея скреплял по всем правилам. Родион, свеженький как огурчик, явился туда загодя  Следом пришёл немного помятый Николай с подругой. Вскоре на «москвиче» за два рейса прибыли молодые с родителями и тётей Ганной. За рулём «четыреста седьмого» находился дядя невесты. Кучка людей возле входа оказалась родственниками невесты, прибывшими из деревни в двадцатиместном автобусе марки «ПАЗ», стоявшем неподалёку. Родион поздоровался с родственниками, а увидев дружку свидетельницу, забыл про Надю, и про всё, что с ней связано. И лицом, и фигурой девушка походила на Джину Лоллобриджиду в молодости. Она сильно понравилась Коновалову, но упомянутого сходства кроме него никто не замечал.

Родион сразу обратил внимание, что со стороны жениха родни не было вообще, хотя Ар­тур вовсе не был сиротой. Из-за этого свадьба шла совершенно не по правилам. Это родители жениха должны были встречать и благословлять молодых в своём доме, а не наоборот. Тётя Ганна объяснила Родиону, в чём дело.

Сбой процесса случился на стадии знакомства с родителями жениха. Жарким воскресным днём Артур с Валентиной приехали в Кагальник Азовского района, где жили родители жениха. Едва они зашли во двор, как навстречу им вышли радостные отец с матерью, а также старшая сестра Артура со своим мужем, главным механиком автохозяйства. Сестра Артура работала там же диспетчером, и как большинство диспетчеров, была резка в суждениях. После взаимных приветствий, она сказала Артуру, что у него не хватит силёнок носить такую невесту на руках. Ответила ей Валентина. Она отодвинула Артура в сторону, и залепила его сестре такую оплеуху, что у той полдня звенело в голове. Муж бросился на защиту, но мощным ударом кулака в челюсть Валя уложила его на землю. Мать Артура начала причитать и ругаться, но близко не подходила. Потенциальный свёкор, учтя опыт зятя, решил помалкивать и не вмеши­ваться. Валя схватила Артура за руку и выдернула на улицу, где поставила его перед выбором – или родственники, или она. Глядя на злобно прищуренные глаза невесты, Артур понял, что в случае неправильного выбора, он будет жестоко избит на глазах соседей, и выбрал Валю. Взявшись под руку, они отправились на автостанцию. Относительно этой истории, Валя сказала тёте Ганне, что когда они, то есть родственники Артура,  опомнятся, то сами приползут на коленях просить прощения. Родиону такое заявление показалось странным, но разве можно угадать причудливые зигзаги женской логики?

Артур быстро надоел Родиону. Его интересы не распространялись дальше выпивки, и ко­гда рядом не было невесты, он рассказывал о своих алкогольных подвигах. Торжественный обряд прошёл без накладок. Расписываясь в книге, Родион узнал, что свидетельницу зовут Оксана Наливайко. В принципе свадьба получилась не хуже, чем у других, и её естественным продолжением была бы гулянка в ресторане или столовой, но Валентине хотелось показаться в фате землякам, и провести первую брачную ночь в родном доме. Да и подарки никто не отменял. После поздравлений и фотографирования был организован отъезд на родину невесты. Неправильная свадьба вступила в завершающую фазу. У Родиона никак не получалось пообщаться с Оксаной, но он надеялся, что момент для этого ещё подвернётся. Из-за пышного наряда невесты в «москвиче» поместились только она с женихом, и Оксана на переднем сиденье. Все остальные, в том числе и Родион, загрузились в автобус.

Станица Ивановская располагалась недалеко от границ Ростовской области, но добираться туда пришлось не меньше трёх часов. В просторном дворе молодых ждали расставленные столы, и полсотни гостей. Большой дом, крытый розовым шифером, и гараж с двумя тяжёлыми мотоциклами говорили о зажиточности родителей невесты.

Посмотреть на Валю сбежалась вся улица. Жениху и шаферу на свадьбе не очень весело, для них она не развлечение, а мероприятие. Невеста с подругами действом наслаждаются, ведь это процесс социальной трансформации. Для женщин этот день наполнен особым смыслом, поэтому они всю жизнь помнят дату и всё, что связано с этим днём.

Наконец торжественная часть и вручение подарков завершаются, народ расслабляется, и начинает просто угощаться. Наконец грянул баян, и начались танцы с песнями. Артур выглядел невесёлым. В этот день Валентина наложила ему строгое табу на алкоголь, и внимательно за ним следила. Наклонившись к Родиону, он пожаловался:

 – Что за жизнь? На собственной свадьбе выпить нельзя. Это как?

 – Нормально.

Валентина начеку:

 – Родион, чего он спрашивает?

 – Да так, риторические вопросы.

Наступали сумерки. Родион, наконец, подсел к Оксане, и выдал ритуальный рассказ о пе­релётных бабочках. Рассказ неожиданно произвёл на девушку впечатление, и она сказала:

 – Як вы культурно беседуете. Зразу выдно, що з городу.

 – Разве вам никогда не рассказывали о бабочках?

 – Яки ще бабочки? Наши хлопци тильки самогоном дыхают, та к грудям лезуть.

И она доверчиво прижалась к Родиону горячим бедром. Он понял, что нужно искать ук­ромное место, потому что осада и штурм в данном случае были не нужны. Сказав Вале, что идёт в туалет, он направился в сторону хоздвора, но Валя навязала ему своего новоиспечённого:

 – Ему тоже надо. Присмотри там за ним, чтобы не вильнул, куда не надо.

Артур поплёлся следом за ним, недовольно бормоча что-то себе под нос. Деревенский хоздвор, особенно вечером, это нечто: всякие сарайчики, клетушки, свинарники, курятники, навесы и катухи, разделённые заборчиками. Заблудиться можно. Они и заблудились. Родион искал дорогу к примеченному ранее сеннику. Артур спросил:

 – Чего ты ищешь?

 – Укромное место.

Увидев нужный проход, Родион повернул назад, но тут Артур наткнулся на то, чего меньше всего ожидал. Проходя мимо невысокого сарайчика, он заметил в нём свет, открыл дверь, и застыл на месте. Полки вдоль стен были заставлены бутылками с водкой, самогоном, и магазинным вином. На земляном полу стояли две десятилитровые бутыли с домашним вином, и молочная фляга с пивом. Этот арсенал был предназначен для празднования «весёлого утра». Кто-то здесь уже выпивал, потому что на стеллаже стояло два пустых стакана, а возле входа сиротливо притулилось к деревянной бочке ведро с жёлтыми огурцами. Вылупив глаза,  Артур стал похож на Али-Бабу, очутившегося в пещере с драгоценностями. Родион попытался его образумить, но Артур был в экстазе, и, глядя на вожделенные напитки, сказал:

 – Ты иди Родион, иди, если выпить не хочешь, а я наконец-то вздрогну

. – Тебе сегодня нельзя. Потерпи хотя бы до завтра.

 – Ничего, я немножко. Она и не заметит. Иди, я скоро буду.

Родион пожал плечами и ушёл.

Вернувшись, он хотел подсесть к Оксане, но Валентина усадила его рядом с собой, и учи­нила допрос:

 – Где он?

 – Задержался:

. – Вы там не это? Нигде?

Не покривив душой, Родион ответил:

 – Когда мы расстались, он был ни капли.

Артура не было, и невеста заметно нервничала. Скорее всего, она послала бы Родиона на поиски, но тут появились две запоздавшие девушки.  Должно быть, это были её подколодные подруги, так как Валя напряглась и своей мощной рукой вцепилась в Родиона. Девушки отдарились, свашка тётя Ганна объявила имена, а затем, согласно обычаю, налила им по стопочке водки. Девушки выпили, и в очередь по традиции крикнули «горько». Следовало целоваться, но было не с кем. Валя закусила губу.   Видимо в глазах этих двоих отсутствие жениха сильно подрывало её авторитет. Но Валя была спортсменкой, и реагировала быстро. Она встала, рывком подняла Родиона, обхватила его за шею, и жарко поцеловала в губы. Притихшие было гости, вспыхнули хмельным энтузиазмом, и гулянье с новой силой пошло своим чередом. К изумлению Родиона никто из гостей ничего не заметил. Оксана от удивления открыла рот, но Валентина показала ей свой большой кулак, и она вобрала голову в плечи. Валя сказала Родиону:

 – Побудешь дублёром, пока этот козёл не заявится. Ну, я ему устрою!

 – Валя, так это же ….

– Родион, не обращай внимания. Гостям всё равно, лишь бы мужик в костюме сидел. Вы ведь здесь приезжие, чужие, и сейчас для них на одно лицо.

Так внезапно Родион стал женихом на чужой свадьбе. Они поцеловались ещё раз, но хотя жених на глазах вырос и сменил цвет волос, подмены никто не заметил. Кроме родителей. Николай, сидевший на другом конце стола, был слишком пьян, и плохо воспринимал происхо­дящее. Его девушку куда-то утащил местный парень, но он этого не заметил.

Артура всё не было, а тут настало время провожать молодых ночевать. Здоровый красно­лицый дядька схватил Родиона за руку, и принялся нахваливать невесту:

 – Сокровище тоби досталось хлопец! Чисто сокровище наша Валя! То надо бачить, як вона мешки с дертью ворочае! А як вона пни корчуе! Це картына!

И мужик прослезился:

 – Береги Валюшу! Не давай ие в обиду.

Родион подумал, что если кого и нужно оберегать, так это окружающих от самой Вали. Опасаясь, как бы дублёр не задал стрекача, Валя крепко вцепилась ему в другую руку, и, оторвав от краснолицего дядьки, рывком затащила его в спальню. Следом заскочила её мать с вопросом:

 – Доню, шо це такэ?

 – Мамо, всё нормально.

Валя что-то объяснила матери тихим голосом на ухо, та успокоилась, кивнула головой, и вышла к гостям. Валя закрыла дверь на крючок, села на кровать, и задумалась, уперев подборо­док в кулаки. Родион смотрел в потолок, и ни о чём не думал. Его несла волна, и он решил не трепыхаться. Валя перевела на него взгляд, и спросила:

 – Ты сегодня пил?

 – Нет.

 – Дыхни.

Родион дыхнул. Валя закрыла глаза,  принюхалась, и сказала:

 – Хорошо. Всё должно быть по правилам. Всё-таки первая брачная ночь. Раздевайся!

Она погасила свет, и стала раздеваться сама. Родиону осталось выполнять приказы.

В эту ночь ему не дали толком поспать. В четыре утра его разбудил удар в бок, и Валин голос сказал ему в ухо:

 – Я поняла, где он! Давай, одевайся, и за ним, пока все дрыхнут.

– Куда?

 – Не доходя до туалета, сверни направо, там сарай, а в нём выпивка на завтрашний день. Эта сволочь по нюху находит такие места.

Родиону очень не хотелось вставать с нагретого места. Валя это заметила, и раздумчиво протянула:

 – Хотя …. Я вот думаю, … Народ вчера к тебе уже привык, так может, пошлём этого Ар­тура к чёрту?

Родион вскочил с постели так, как будто его окатило холодной водой. Он оделся в беше­ном темпе, и кинулся к двери. Послышался задушенный окрик:

 – Куда? Окно, давай в окно! Найдёшь, так сюда и подашь.

Родион вылез в окно, сориентировался, и вскоре нашёл злополучный сарай. Первую брач­ную ночь Артур проводил лёжа на земляном полу в обнимку с огромной винной бутылью. Он был никакой, только мычал. Родион взгромоздил его на плечи как убитого оленя, и, крадучись, пошёл к знакомому окну. Там ждали. Родион сказал: – «Принимай», и головой вперёд стал запихивать Артура в проём. Приняли молча. Он ещё постоял возле окна, слушая звуки. Вначале оттуда доносилось какое-то бормотание, а затем послышались глухие удары, сопровождаемые «хэканьем» на выдохе. Родион пошёл досыпать в автобус.

По большому счёту Родион никому был не нужен, и он благополучно проспал на заднем сиденье автобуса до самого отъезда. «Весёлого утра» не получилось. Это мероприятие к неудовольствию гостей скомкала Валентина, озабоченная скорым отъездом. Впрочем, угоще­ния было навалом, и гости утешились богатым опохмелом. Валя била Артура не по милицей­ски, поэтому синяки на его лице были хорошо заметны. Они же создали жениху популярность.

 На деревне свадьба без драки, это полсвадьбы. Накануне драка была, но она случилась в другом месте, и не имела отношения к свадьбе, однако молва объединила эти события. Прошёл слух, что жених тем вечером подрался с бывшим Валиным ухажёром, что было авторитетным подтверждением статуса. То есть неважно, кто кому наклал, был важен сам факт участия, а синяки рассматривались как зримое свидетельство доблести. Но тема была очень скользкой, могли возникнуть нежелательные слухи, ведь не все гости были пьяны, они могли вспомнить некоторые странности, и сделать выводы. Поэтому от греха подальше Валентина поторопилась организовать отъезд. Родион подозревал, что у Вали отродясь не бывало на родине ухажёров. Зная её характер и спортивную злость, ребята вряд ли рисковали. Родион увидел Валю из окна автобуса уже перед отъездом. Она усаживалась к дядюшке в «москвич», и, заметив Родиона, помахала ему рукой, но при этом даже не улыбнулась. В салон загрузились Валины городские родственники, и автобус отправился в Ростов. Но история на этом не заканчивается.

Примерно через полгода Родиона вызвали к телефону. Он спустился на первый этаж, где на тумбочке вахтерши находился аппарат, и взял трубку. Незнакомый девичий голос предло­жил ему встретиться в парке Островского возле одного из павильонов. Якобы по важному делу. Заинтригованный Родион отправился в парк. Было довольно холодно. В назначенном месте стояла худенькая русоволосая, но вполне симпатичная девушка лет восемнадцати. Родион поздоровался и спросил:

 – Так это вы мне звонили?

 – Да. Нам надо серьёзно поговорить.

– А кто вы такая?

 – Меня зовут Марина, я сестра Лиды.

 – Какой Лиды?

Оказалось той самой недоступной для Жоры Короеда взрослой девушки Лиды. Далее эта милая барышня поведала странную историю, которую Родион воспринял как идиотский розыгрыш. Якобы тогда на свадьбе в общежитии он переспал с Лидой, и она после этого забеременела, чему есть свидетели. Сейчас у неё немалый срок этого интересного положения.

По словам Лиды, она в тот вечер поругалась с Жорой в той самой комнате. Жора ушёл, а она прилегла на ту самую кровать, где раньше была Надя, которая психанула на Родиона и ушла. Родион в потёмках не разобрался, что это другая девушка, и грубо овладел ею, чуть ли не изнасиловал. Она не успела даже пикнуть, как всё произошло. И вот теперь Марина явилась парламентёром для улаживания ситуации, а чтобы всё уладить, Родион должен жениться на Лиде. Выслушав всё это, Родион сказал:

 – Слушайте девушка, до уровня Спинозы мне далеко, но неужели я похож на идиота, спо­собного поверить в эту ахинею? Да, бывало, меня разыгрывали, но чтобы так тупо?

Девушка неподдельно волновалась:

 – Родион, но это же правда!

 – Пусть даже и так, хотя всё это из разряда чудес. Пусть твоя сестра Лида не успела пик­нуть, хотя могла просто обозваться, да указать на ошибку, а после этого только она меня и видела. Не царица она моих грёз. Ну да ладно. Пусть она забеременела с одного раза, допустим и это чудо. Но даже если это правда, то всё равно с какой стати я обязан на ней жениться? Она старше меня лет на десять. Никаких чувств у меня к ней нет, я же практически с ней незнаком, да и она меня толком не знает. Тогда зачем этот огород? Главное, вам-то Марина это зачем?

 – Она моя сестра.

 – Ну и что? Тоже мне аргумент! Если бы я надумал жениться, то выбрал бы вас Марина. Вон вы, какая симпатичная, и по возрасту мне подходите. Давайте обсудим это подробнее.

Девушка густо покраснела, и потупила глаза. Затем через паузу сказала:

 – У нас родной дядя следователь, он вас всё равно заставит. Досвидания.

И она ушла. Это не было розыгрышем. Дядя следователь не был выдумкой. Он и в самом деле начал преследовать Родиона. Из-за него Коновалов перешел, чуть ли не на подпольный образ жизни. Мужики в общежитии постепенно от того же дяди узнали в чём дело, и потеша­лись над Родионом, но были на его стороне, и помогали скрываться от назойливого милицио­нера. Больше всех злорадствовал Жора Короедов, но вскоре преследование закончилось. Позже стало известно, что у самого этого следователя загуляла жена, и ему стало не до племянниц.

                      Глава X. Подставной кавалер.

Карьера подставного жениха у Родиона началась в родной станице. Причём самый первый раз это была роль даже ещё не жениха, а только воздыхателя ухажёра. Поселившись в городе, Родион стал бывать в станице не чаще раза в месяц. Лишь во время отпуска он гостил дома несколько дней, отъедаясь деликатесами бабушки Фроси. Интрижек в станице старался не заводить, ему хватало городских знакомств, но некоторые истории такого рода всё-таки случались, причём иногда помимо его воли.

На роль подставного ухажёра его уговорил друг детства Максим. Он к тому времени вы­рос, поправился, и приобрёл солидный внешний вид, но, по словам Родиона, от перво­бытной дури ещё не избавился.

Это был последний случай, когда он втянул Родиона в идиот­скую историю. Узнав, что Родион приехал домой на выходные, он пришёл к нему с просьбой о помощи в одном деликат­ном деле. Познакомился он с девушкой по имени Тоня, ходит к ней на свидания, и всё такое, но дело продвигается туго. На ухаживания Тоня почти не реагирует, сидит как колода и молчит. Она Максиму нравится, он и так, и эдак, а она ни поцеловаться, ни приласкаться. Максима это беспокоит, он начинает искать причину, и, как ему кажется, находит. В книге.

Родион напрягся: если у Максима в руках книга, следует быть настороже. Он спросил:

 – Что за книга?

 – Справочник по психологии. Два дня читал.  Тоня больна фригидностью. Все признаки как на ладони.

Родион ещё не знал этого слова, и переспросил:

 – Чем-чем?

 – Фригидностью. Так называется чувственная холодность к мужчине.

 – Тоже мне, врач нашёлся!

 – Да, ты прав. Я тут не потяну, вот поэтому к тебе и пришёл. Лечить будешь ты!

– Я? С какого панталыку? Свихнулся ты на своих книгах.

 – Да успокойся. Я ж тебя не землю копать прошу. Сходишь разок со мной к ней на свида­ние и всё. Тяжело тебе что ли?

 – Зачем?

 – Сейчас объясню. Понимаешь, ей нужен толчок, чтобы пробудилась чувственность, а у тебя в этом деле опыта намного больше, чем у меня. Вот ты и сделаешь этот толчок.

 –  Интересно, а как ты всё это себе представляешь?

 – Ничего сложного нет. План такой – приходим, я тебя знакомлю, и вроде по какой-то на­добности ухожу. На самом деле я буду ждать недалеко под забором. Ты начинаешь её пробуж­дать. Целовать, обнимать, и всё такое прочее, в общем, приводить в настроение. И когда она разогреется и войдёт в нужный градус чувств, ты подаёшь сигнал, я прихожу и включаюсь в процесс, а ты свободен.

Родион наотрез отказался участвовать в этой глупости. Но когда Максим посулил за это отдать динамик «колокольчик», он дрогнул. Ему давно хотелось заиметь такую вещицу. Когда он согласился, Максим тут же авансом приволок этот динамик, чтобы Родион до вечера не передумал. Вечером они отправились на свидание, и вышло как в песне. Даже имя девушки совпало. Одно время была популярна шуточная песня «Поручение» из фильма «Испытание верности». Начиналась она словами:

 В Москве, в отдалённом районе

Семнадцатый дом от угла

Чудесная девушка Тоня

Согласно прописке жила.

Это был маленький рассказ о нерешительном парне, который никак не мог открыть свои чувства девушке, и, как ему кажется, нашёл выход из положения:

            И как я додумался братцы

            Я сам до сих пор не пойму

            В любви перед нею признаться

            Доверил дружку своему.

Друг в просьбе не отказал, пошёл к Тоне и признался в любви. Беда в том, что девушка с другом и осталась. Песня заканчивалась моралью:

В любви надо действовать смело

Задачи решать самому

И это серьёзное дело

Нельзя поручать никому

Сейчас эту песню мало кто помнит, а Максим, похоже,  и в те годы её не знал.

Всё шло по плану. Пришли к Тоне, познакомились, и Максим якобы ушёл. Девица Ро­диону не понравилась, но его чувства в данном случае никого не интересовали. Они присели на крылечке, и у Родиона автоматически выскочил ритуальный рассказ. Это была романтическая и жутковатая новелла Анри Барбюса «Вместе» о большой любви, растоптанной изощрённым способом злым и коварным тюремщиком. Эта история взволновала Тоню до слёз. Она прошеп­тала – «Господи, как это страшно», и взяла Родиона за руку. А ему только этого и было надо. Он тут же её поцеловал, и залез под юбку. Никаких холодных отклонений у Тони не было. Действовал Родион отбывательски, а поскольку результат был ему безразличен, то и повёл он себя бесцеремонно, скорее даже нагло, но, как ни странно, Тоне именно это и понравилось. Минут через десять он понял, что Тоня уже в нужной кондиции, и готова вот-вот отдаться, но отбивать её у товарища он не собирался. Задание было выполнено, и он подал условный сигнал, крикнув: – «А вот и Витя идёт»! Через несколько секунд Максим был тут как тут, но дальше всё пошло не по плану. Максима Тоня грубо отшила, а Родиону повесилась на шею, причём в бук­вальном смысле. Она оказалась очень прилипчивой, и Родион с трудом от неё отвязался.

После этого случая дружба с Максимом и кончилась. На следующий день Максим потре­бовал динамик назад, но Родион сказал, что он свою работу сделал добросовестно, и динамик не отдал. Максим обиделся, и долго с ним не разговаривал. Но это был всего лишь повод, ведь у них и раньше бывали размолвки, но на дружбе это не отражалось. Просто ребята выросли, и их дороги разошлись. Нет, они не стали врагами. Потом они ещё много общались, но просто как старые добрые знакомые. Исчезла та самая закадычность, характерная для близкой дружбы.

                      Глава XI. Первое возлияние.

В этот же год осенью Родион впервые в жизни напился. Одно и то же спиртное действует на людей совершенно по-разному. Кто-то смеётся, кто-то дерётся, кто-то плачет, а кого-то просто тянет поспать. На Родиона алкоголь оказывал своеобразное действие. Его могучий организм утилизовал выпитое спиртное так хорошо, что на следующее утро, а то и раньше, он просыпался в хорошем настроении, не испытывая при этом каких-либо неприятных ощущений, тем более похмелья. Именно поэтому выпить он мог очень много, но его слабым местом оказались мозги.

От двух-трёх стаканчиков веселящего напитка Родиону ничего не делалось, но если он переходил некую грань в количестве выпитого, то его сознание переходило в режим «автопи­лота». Со стороны это было незаметно, он вёл себя адекватно, не краснел, не бледнел, не шатался, и не распускал слюни. Он вообще не был похож на пьяного, и только внимательный наблюдатель заметил бы у него некоторую остекленелость взора. Язык у него не заплетался, но речь становилась односложной, и какой-то механически вежливой. В такие моменты критиче­ское отношение к окружающей действительности у Родиона снижалось, и временами он делал то, что в трезвом виде делать бы не стал. Впрочем, нравственный предохранитель в сознании работал исправно, поэтому Родион даже в пьяном состоянии рефлекторно вёл себя прилично, и не нарушал законов.

И всё бы ничего, если бы не алкогольная амнезия. Время, проведённое в состоянии авто­пилота, выпадало у Родиона из памяти. В зависимости от количества выпитого это состояние длилось от нескольких минут, до нескольких часов. Этот процесс казался Родиону неким скачком во времени и пространстве, а выход из состояния автопилота всякий раз оборачивался для него сюрпризом, и чаще всего, неприятным. Вот он сидит за праздничным столом, а потом вдруг оказывается в поезде, который едет неизвестно куда. Или просыпается в чужом доме у совершенно незнакомых людей. Но это ещё ничего. Однажды после банкета на дне рождения своего начальника, он пришёл в себя идущим по пустынной ночной дороге неведомо куда. Вокруг была глухая степь, а плечи оттягивал мешок неизвестного происхождения с двумя живыми поросятами. Только на другой день он узнал, что находится в восьмидесяти километ­рах от дома. В станицу он смог вернуться лишь через неделю. Очнувшись в незнакомом месте, Родион замирал, и начинал вспоминать предыдущие события. Это удавалось не всегда, и во многих случаях ему приходилось вести расследование с изучением улик и опросом свидетелей. Но даже это помогало не всегда, и некоторые события для него навсегда остались тайной. Однако выпивал он крайне редко, и в молодости этим явлениям особого значения не придавал.

Родион приехал в станицу на выходные как раз к началу сезона консервирования овощей и фруктов  на зиму. Мать ему обрадовалась, и после обеда отправила его до одной своей торговой подруги за дефицитными в ту пору крышечками для закатывания стеклянных банок. Эта подруга работала на автолавке, и жила довольно далеко. Крышечки были упакованы в картонную коробку средних размеров. Взяв коробку подмышку, Родион зашагал домой. На Январской улице его захватил дождь, и коробка подмокла. Некогда самую грязную улицу замостили, но тротуаров ещё не проложили. Переждав дождь под большой акацией, промокший Родион заторопился дальше, но большого дома за синим забором коробка лопнула, и часть крышечек упала в грязь. Но не успел он за ними нагнуться, как из калитки выскочила корпу­лентная тётка лет сорока, и, невзирая на свои немалые габариты, проворно начала собирать крышечки в фартук, приговаривая: – «Не переживай Родя, сейчас помоем твои крышечки, и они станут как новень­кие». Собрав крышечки, напористая женщина схватила ошалевшего Родиона под руку, и едва ли не силой затащила его в дом. Вырваться и убежать от явно ненормальной тётки Родиону помешала мысль о попавших в плен крышечках. Энергичная женщина с редким именем Манефа суетилась как на пожаре. Она высыпала крышечки в тазик и приказала вымыть их двенадцатилетней дочери Фаине. Старшей дочери восемнадцатилетней Тамаре было приказано ухаживать за Родионом. Своим длинным носом, скошенным подбородком и гладко зачёсан­ными светлыми волосами она напоминала Родиону гусыню, и совершенно ему не нравилась.

Вскоре Родион сидел за столом укрытый пледом. Тётя Манефа приняла все меры, чтобы промокший Родион не простудился. Он пытался уверить мнительную хозяйку, что промокал под дождём сто раз, и не болел после этого. Что он вообще ни разу в жизни не болел, в том числе и простудой, но тётя Манефа его не слушала. Она чуть ли не силой укутала его пледом, и ловко накрутила ему на ноги байковые портянки. А для гарантированного предотвращения возможного насморка было решено дать Родиону выпить. На его отговорки тётя Манефа сказала: – «Я знаю Родион, что водку ты не любишь, а уважаешь коньячок», и на столе тут же появилась бутылка трёхзвёздочного напитка. Такая осведомлённость посторонней женщины сильно его удивила, и он начал подозревать, что здесь не всё так просто. Первый стаканчик он выпил в надежде отвязаться от назойливой хозяйки, но не тут-то было. Всё завертелось в бешеном темпе, и не успел Родион что-либо предпринять, как стол оказался уставлен тарелками с холодцом, колбасой, пирожками и фруктами в большой вазе. На зов тёти Манефы из недр дома появился её муж с бутылкой самогона в руке. Было заметно, что этот худой мужичок сорока с лишним лет давно смирился с ролью статиста при своей энергичной супруге. За весь вечер он не сказал ни слова. За исключением Фаинки, надраивающей Родионовы крышечки, все расположились в горнице за столом, и тётя Манефа объявила тост за дорогого гостя. Пришлось выпить ещё один стаканчик. Родиону подливали коньяк, а тётя Манефа с мужем довольствова­лись самогоном.

Ласково улыбаясь, тётя Манефа спросила:

 – Родион, как тебе наша Тамара? Симпатичная?

Родион покосился на сидящую рядом Тамару, затем глянул на её внушительные ногти, и ответил как можно дипломатичнее:

 – Да ничего так девушка. Вполне.

Тётя Манефа всплеснула руками, и заголосила:

 – Ой,  как хорошо! Ведь наша Тамарочка тоже тебя любит! Правда, доча?

 – Да, мамочка.

Тамара густо покраснела, повернулась к Родиону, и неловко чмокнула его в щёку. Родион сделал движение увернуться, но было уже поздно. В двери заглянула Фаинка, и позвала мать. Тётя Манефа вышла из комнаты, но быстро вернулась. Родион уже поднялся уходить, но она посадила его на место, и сказала, что крышечки перемыты, уложены в новую коробку, и отправлены с Фаиной к нему домой. Он снова сделал попытку удалиться, но тётя Манефа сказала, что сейчас к ним  придёт его мать, и ему не надо никуда уходить. Родион спросил:

 – Зачем?

 – Как это зачем? Мать должна знать на ком сын женится.

– Кто женится?

 – Ой, Родион! Ну не надо так поворачивать. Только что чувства открыли, перед родите­лями поцеловались, всё яснее ясного. Чего тебе ещё надо? Господи! Да какая ж вы красивая пара! Вот уж Гавриловне радость будет. Где она такую невестку ещё найдёт? Наша Тамарочка такая рукодельница искусница, каких поискать!

К великой радости тёти Манефы Родион только кивнул головой. Она поняла, что коньяк начал действовать, и победа не за горами. Впервые в жизни Родион выпил триста грамм крепкого алкоголя, с непривычки опьянел, и перешёл в состояние «робота». Он утратил волю к сопротивлению, и общение с внешним миром свёл к размеренным кивкам головой.

Фаина отдала крышечки Родионовой матери Полине Гавриловне, и на вопрос о том, где сам Родион, ответила, что он сейчас женится на её сестре Тамаре. Родионова сестра Нина сказала: – «Ух, ты», и побежала на огород сообщить горячую новость бабушке Фросе. Мать подумала, что ослышалась, и начала спрашивать девочку

 – Как это, женится?

 – Обыкновенно. Все сидят в горнице за столом, празднуют, и вас ждут.

 – А он давно вашу Тамару знает?

 – Нет. Сегодня познакомились.

 – И вот так сразу же и свадьба?

Фаина по-взрослому вздохнула, сморщила лоб, и повторила чьи-то слова:

 – А чего ждать? Пока молодость пройдёт?

У Полины Гавриловны закружилась голова, и она села. История выглядела полным бре­дом. Иногда люди женятся быстро, но всё-таки не по дороге из магазина домой, и вдобавок на незнакомой прежде девушке. Матери стало ясно, что Родион куда-то влип. Она сняла фартук, и в чём была пошла вслед за Фаинкой. В отличие от Родиона мать знала тётю Манефу, и знала не с хорошей стороны. Тётя Манефа встретила её во дворе, и заголосила:

 – Здравствуй свашенька дорогая! Как хорошо, что ты пришла! У нас такая радость, такая радость! Но не обессудь Полина, Родион теперь у нас будет жить, уж не обижайся.

 – Чего ты городишь Манефа? Он в городе живёт, на заводе работает, и в понедельник ему на смену выходить.

– И на что ему тот завод сдался! В станице работы хватит.

Зайдя в дом, и увидев сына за столом, Полина Гавриловна сразу поняла, что Родион не в порядке. Таким она его ещё не видела. Родион был каким-то деревянным. Даже холодец он ел как-то механически. Он делал это без отвращения, но и без удовольствия. Посмотрев на мать пустым взглядом, он отложил вилку, и степенно кивнул ей головой. Полине Гавриловне даже в голову не пришло, что Родион просто-напросто пьян, так как внешне он не походил на обыч­ного пьяного человека. Тётя Манефа назойливо приглашала сесть за стол, но мать не обращала на неё внимания. Глядя на Родиона через стол, она спросила его:

 – Родион, ты и правда здесь остаёшься жить?

Родион важно кивнул головой, и вернулся к холодцу. Мать поняла, что в этом балагане можно свихнуться, и пошла на выход. Тётя Манефа шла позади, и тараторила что-то укориз­ненное, но Полина Гавриловна её не слушала, и, выйдя за калитку, ушла не попрощавшись.

Дома её ждала встревоженная бабушка Фрося. После рассказа матери она запричитала:

 – Ах, ты ж змея ползучая, чтоб тебе бесенюкой подавиться! Опоила унучека маво, одур­манила ангелочка доверчистого, чтоб тебя причина взяла!

Полина Гавриловна была здравомыслящей женщиной, и ко всяким таким колдовским штучкам относилась скептически, но в этот раз с выводом бабушки Фроси согласилась, уж очень странно вёл себя Родион. Требовалась помощь специалиста, и Нинку отправили к бабушке Анфисе с тревожным сообщением.  Бабушка Анфиса прониклась, бросила все дела, и начала готовить в качестве противоядия отворотное зелье. Готовый отвар она обещала рано утром доставить сама. Вечер и ночь прошли в напряжённом ожидании.

Родион очнулся на рассвете, когда все ещё спали. Он лежал в незнакомой комнате в чу­жой кровати с какой-то девушкой под боком. Минут пять он смотрел в дощатый потолок, и пытался вспомнить события предыдущего вечера. На этот раз, хотя и фрагментарно, к Родиону память вернулась, и он понял, что угодил в ловушку, из которой надо немедленно бежать. Стараясь не разбудить Тамару, он вылез из постели, быстро оделся, и тихо покинул чересчур гостепри­имный дом. Очутившись во дворе, он цыкнул на собаку, прошёл к туалету, облегчился, и огородами задал дёру.

Увидев Родиона в нормальном состоянии, мать с бабушкой, не спавшие всю ночь, обрадо­вались, и посадили его завтракать, оставив вопросы на потом. Едва он встал из-за стола, как пришла бабушка Анфиса с готовым отваром. Родион коротко поведал о случившемся накануне. Баба Анфиса спросила:

 – Ты пил из её рук?

 – Ну да. А потом всё плохо помню. Такое со мной первый раз.

 – Родя, а сейчас тебя не тянет к энтой Тамаре?

 – Нет, баба Анфиса, наоборот отталкивает, да так, что хочется как можно быстрее отсюда смыться, и не видеть больше этих рож.

 – Дура энта Манефа! Нашла, кого привораживать! К нашему Родиону никакая порча не пристанет, потому как он и сам на такие вещи горазд, тольки не знает, как энтим пользоваться.

Со временем бабушка Анфиса научит Родиона некоторым приёмам внушения, но в этот раз его занимали другие вопросы:

 – Самое удивительное – я их раньше не знал, а вот тётя Манефа меня откуда-то знает. Даже мои привычки знает. Тут какая-то тёмная история. Зачем я им нужен вообще? Причём именно я, а не кто-то другой. Прямо загадка. Вот кто мог ей про меня рассказать, и зачем?

Для бабушки Фроси никакой загадки во всём этом не было. С её точки зрения в желании любым способом заполучить дорогого внука в зятья, не  было ничего удивительного и неесте­ственного. Но мать более трезво оценивала ситуацию. Подумав, она сказала:

 – Если кто и мог ей про тебя рассказать, так это твой крёстный. Он с этой Манефой когда-то шашни крутил.

Родион нахмурился. Речь шла о материном брате Дмитрии, приходившемуся Родиону крёстным отцом. Поссорившись, Родион уже полгода не разговаривал со своим дядей. До этого они всегда были в хороших отношениях, и Родион при случае без всяких церемоний навещал дядю Митю, а при нужде выручал его чем-нибудь.

В последнее время за какую-то провинность дядю Митю перевели из шоферов в слесари, и тем самым оказали ему медвежью услугу. В зарплате он немного проиграл, зато сильно выиграл на шабашках. Однако со слесарями часто расплачивались магарычом, и дядя Митя начал спиваться. По этой причине у него бывали неприятности, но дядя Митя был везучим человеком, и всякий раз каким-то образом выкручивался. Однажды подвернулся добрый магарыч, дядя Митя не рассчитал силёнок, и вырубился прямо на рабочем месте. Товарищи по работе решили убрать его с глаз долой. Они затащили его под ремонтируемый грузовик, и привязали его руки к кардану, якобы он что-то там делает. Только сели они перекурить, а тут сам директор автохозяйства нагрянул, и давай ругаться. Увидел, что дяди нет, и спрашивает,  где Дмитрий Егоров. Ну, ему и показали. Заглянул начальник под машину, выпрямился, и, обозвав всех лодырями, лишил месячной премии. Всех кроме дяди Мити, которого на ближай­шем профсоюзном собрании поставил в пример остальным слесарям. Но дома ему так не везло. В семье начались скандалы, и тётя Надя, жена дяди Мити, принялась бороться с его пьянством всеми способами.

В то мартовское воскресенье Родион с утра решил проведать крёстного, и подарить ему собственноручно изготовленный кухонный нож. Дядя Митя был дома один, но из-за сильного помелья он не мог даже встать с постели. Ни денег, ни выпивки, чтобы опохмелиться, у него не было. Родион ему посочувствовал, но помочь тоже не смог, так как денег у него с собой тоже не было. Тогда дядюшка попросил его принести хотя бы свеженькой холодненькой водички. Чтобы не таскаться с кружкой туда-сюда, Родион взял сразу трёхлитровый бидончик, и вышел во двор. Бассейна в ту пору у дяди ещё не было, и его роль играла двухсотлитровая бочка под водостоком. Снег уже сошёл, но по утрам ещё подмораживало. Разбив лёд, Родион зачерпнул бидончиком воду, и вдруг заметил в замёрзшей лужице на земле что-то красное. Приглядев­шись, он понял, что это вмёрзшие в лёд десять рублей. Пожав плечами, он вернулся в дом. Дядя Митя припал к бидончику. Почувствовав некоторое облегчение, он сел на кровати. Родион сказал:

 – Жалко десятку.

 – Какую десятку?

 – Обычная десятка. Возле бочки во льду лежит. Она ж бумажная, пропала, должно быть.

 – Ты не издеваешься надо мной?

 – С чего бы?

 – Ладно. Попробуй только набрехать.

Дядя Митя кряхтя надел телогрейку, и вышел во двор. Увидев деньги, дядя оживился, и велел Родиону принести топорик. Племянник энтузиазма не проявил, и дядя его отругал:

 – Вырос с ёлку, а ума с иголку. Ничего с этой десяткой не сделается. Высохнет, и будет как новая. Выруби её аккуратно вместе с куском льда, а я пошёл электроплитку искать.

Лёд был растоплен в сковородке,  купюра высушена утюгом, и Родион отправился в мага­зин за водкой. Для себя он купил полкило вкусной свиной колбасы, и вскоре они уселись с дядюшкой за стол. Дядя Митя хотел налить стаканчик водочки Родиону, но тот отказался, сказав, что не любит водочного запаха и вкуса. Дядя возмутился:

 – Гляди, какая цаца! Водка ему не такая! А, что ж тебе такое? Может коньяк?

 – Ну, если выбирать, то коньяк лучше. От него меня не тошнит.

 – Извиняйте ваше благородие, на коньяк мы не богатые! Перебьётесь и так.

Родион не ответил, а приналёг на колбасу. Опохмелившись, дядя Митя обрёл живость, и завёл осмысленный разговор:

 – Откуда там взялась эта десятка?

 – Тут и думать нечего, её водой принесло. Снег таял её и вымыло.

 – Откуда? Там кроме бочки ничего нету.

После этих слов дядя хлопнул себя по лбу, вскочил с места, и сказал: – «Пошли». Воору­жившись ломами, они сдвинули бочку с места, и нашли под ней ещё четырнадцать десяток. Это была потерянная заначка. Полгода назад дядя Митя запрятал под бочку левый заработок, а наутро забыл про это место. От приятного сюрприза дядя впал в экстаз. Родион заметил идущую к дому тётю Надю, и, не желая присутствовать при скандале, отправился восвояси.

Зайдя во двор, тётя Надя увидела, что муж уже под хмельком, и набросилась на него с ру­ганью, а дядя Митя не нашёл ничего лучшего, как свалить вину на Родиона. Якобы племянник, увидев, что дядя с утра трезвый, сходил в магазин за водкой, и насильно заставил его выпить. Тётя Надя прибежала до Коноваловых, и ругалась до тех пор, пока бабушка Фрося не прогнала её со двора палкой. А Родион с того дня перестал общаться с дядей. Впрочем, бог наказал дядю Митю. Он не успел куда-нибудь запрятать ещё мокрые найденные деньги, и эти сто сорок рублей были конфискованы тётей Надей.

Мать заметила, что при упоминании дяди Мити Родион поморщился, и сказала:

 – Да сходи уже, помирись с ним. Он ведь тоже переживает, сколько раз мне каялся.

Родион махнул рукой, и отправился до крёстного. В дом он заходить не стал, а вызвал дя­дюшку на улицу. Дядя Митя Родиону обрадовался, попросил извинения за былое, и общение восстановилось. Но хотя они и помирились, былой сердечности в их отношениях не осталось. Родион расспросил дядюшку про тётю Манефу, и через пять минут ему стала ясна подоплёка случившегося, но в чём дело, он дяде не сказал, хотя тот сгорал от любопытства.

Последний раз Родион приезжал в станицу месяц назад. По дороге с автостанции он встретил бывшего одноклассника Витю Попа, и они поговорили о том и сём. Вите невероятно повезло, он выиграл по лотерейному билету «Волгу», но был в плохом настроении из-за разногласий с отцом. Витя хотел получить автомобиль, а его отец хотел загнать билет по двойной, или даже тройной цене машины. В те годы личные автомобили вообще были в цене, а выигранные по лотерее особенно, потому что в случае суда они не подлежали конфискации. Родион не подозревал, что на них смотрит его крёстный. Дядя Митя стоял недалеко возле обувного магазина, и разговаривал со своей бывшей любовницей Манефой. Заметив Витю Попа, он с горечью сказал:

 – Везёт же некоторым! Видишь, стоит? Недавно он «Волгу» по лотерее выиграл.

Тётя Манефа проследила за его взглядом, и сказала:

 – Так этот высокий, он же вроде твой племянник.

– Племянник, черти б его забрали. Молоко на губах не обсохло, а туда же! Слова не скажи, обижается аристократ сопливый. Водка ему не подходит, коньяк подавай! Тьфу!

Дядя Митя раздражённо плюнул, повернулся, и зашагал по своим делам. А тётя Манефа из его слов поняла, что «Волгу» выиграл Родион. Это заблуждение и спровоцировало её дальнейшие поступки. Уж очень ей хотелось иметь зятя с машиной.

Вернувшись, Родион объяснил домашним причину интереса к нему тёти Манефы. Ба­бушка Анфиса хмыкнула, лукаво подмигнула Родиону и сказала:

 – Успокойся Родя, я её отважу. Есть на неё средство.

И отвадила. Чем именно бабушка не призналась, но с того дня тётя Манефа при слу­чай­ных встречах буквально шарахалась от Родиона.

Месяца через три по дороге с автостанции Родион снова повстречался с Витей Попом. Возле быткомбината Витя протирал бархаткой зеркало у новенькой «Волги». Родион поздоро­вался, и они обсудили машину, а также прочие новости. Родион хотел уже идти, но Витя его задержал. Виляя глазами, он спросил:

 – Родион, ты знаешь Тамару Пронькину?

 – Это какая Тамара?

 – Живёт по Январской. У её матери имя чудное – Манефа.

– Вон ты про кого. А я и не знал, что у неё такая фамилия. А, что?

 – Я слышал, у тебя с ней что-то было?

Витин тон не понравился Родиону, и он стал разговаривать осторожно:

 – Нет, ничего серьёзного не было. Познакомились случайно, посидели вечерок, а про­должения не было. Ну не в моём она вкусе, да и я ей должно быть не понравился.

– Точно?

 – С того вечера по сегодняшний день я её не видел. Она тебе нравится что ли?

– Ну, в общем да. Я с прошлого года не могу с ней познакомиться. Девушка скромная, на танцы не ходит, в кино только на дневной сеанс вместе с сестрой. Сто процентов девственница.

Родион подивился разнообразию мужских предпочтений, и сказал:

 – Ты Витя ещё не привык  к своему новому положению. Раньше ты был один из массы, а сейчас стал завидным женихом с автомобилем. Тебе уже не нужно дарить девушкам цветы, провожать до дому, уговаривать их родителей, и всё такое. Сейчас тебе достаточно шевельнуть бровью, и любая красотка будет в экстазе, что ты на неё внимание обратил. А про эту Тамару и говорить нечего. Только моргни, и она твоя навеки. Потом и захочешь, да не избавишься.

– Нет, Тамара не такая. Шевеление бровями на неё не подействует, потому что при встре­чах она вообще на меня не смотрит.

 – Она просто не знает, что у тебя есть машина.

– Так ей об этом письмом надо сообщить?

 – Нет, это грубо и неэтично. Ты просто покажи им свою машину. Припаркуйся возле их двора, выйди из машины, и начни искать на земле потерянный рубль.

 – Да я ж его там не терял.

– Это не имеет значения. Выйдет тётя Манефа, и начнёт тебе помогать, а ты в этот момент попроси воды помыть коврик, мол, автомобилю всего неделя, а уже коврик вымазался. Больше тебе говорить не придётся. Всей семьёй они вымоют салон, и польют его духами.

 – Они так любят машины?

– Просто обожают. Не успеешь оглянуться, как окажешься за столом рядом с Тамарой, а тётя Манефа назовёт тебя любимым зятем. Оттуда тебя уже не выпустят.

– Прямо сказка. А откуда ты знаешь, что всё так и будет?

 – Витя, это сработает возле любого дома, где живёт не засватанная девица.

 – Циник ты Родион. Только у меня коврики чистые.

 – Это не беда.

Родион открыл дверцу, и оставил на коврике грязный след. От такого надругательства над «Волгой» хозяин машины болезненно сморщился, но Родион ему посоветовал:

 – Не теряй времени, езжай прямо сейчас. Потом спасибо скажешь.

Витя последовал совету, и вскоре женился на Тамаре, но Родион так и не дождался от него бла­годарности. Более того, Витя перестал с ним здороваться.

                      Глава XII. Нечистый дух.

Как-то вечером Родион с Метисом, Горшком и дядей Колей играли в домино. Вдруг в дверь постучали, и сказали, что Коновалова ждут на улице. Родион посмотрел с балкона, и разглядел под деревом две мужские фигуры. Пожав плечами, он отправился на улицу. Один из незнакомцев был худым и мелким, другой крупным и толстым. Разговоры вёл мелкий. Когда Родион подошёл, он спросил:

 – Это ты Родион Коновалов?

 – Ну, я. А вы кто?

 – Сейчас узнаешь. Мы тебя уже какой день пасём возле Иркиного общежития, а ты не по­являешься. Пришлось тебя разыскивать.

 – Какой Ирки?

 – У тебя их десяток что ли? Ирки Грачёвой. Чего ты такой жидкий на расплату? Собрался жениться, а теперь вдруг забыл, как невесту звать.

– Вы меня с кем-то перепутали.

 – Не выкручивайся, она сама про тебя сказала.

– Чё вам надо?

Мелкий повернулся к здоровому, и скомандовал:

 – Коля объясни ему!

Коля послушно развернулся, и с правой ударил Родиона. Но тот был начеку, и подставил под удар плечо. Противник попался не очень ловкий, но сильный, поэтому Родион старался держать дистанцию, но получалось это неважно из-за мелкого. Тот нападал с тылу, и отвлекал внимание. Родион отбивался от него локтями и пинками, но из-за этого пропустил пару скользящих ударов по лицу с фронта. Но продолжалось это недолго. На улицу выскочили Горшок с Метисом, и с ходу вступили в драку. Расстановка сил резко изменилась. Метис отдубасил мелкого, а Родион с Горшком хорошенько отметелили здорового. Во время пота­совки Родиону было не до расспросов, а когда он захотел узнать подробности, агрессоры уже скрылись из виду. Вернувшись в комнату, он рассказал, что двое чокнутых незнакомцев приходили отбивать у него неведомую Иру Грачёву, которой он приходится женихом в данный момент. Было ясно, что во избежание повторения нападения, необходимо разыскать эту самую Иру, и выведать у неё суть дела.

Расспросы знакомых ничего не дали. Ни Иру, ни здорового Колю с мелким приятелем ни­кто не знал. На другой день на работе Саня Буров опытным глазом сразу определил происхож­дение ссадин на Родионовом лице, и приступил к расспросам. Узнав обо всём, он сказал:

 – Ты Родион ведёшь странную и таинственную жизнь. Как можно ходить в женихах не­известно у кого, и даже не знать о том, что ты жених. Началось ведь это не вчера.

 – Тут и гадать нечего, наврала эта Ира. Вот только зачем? Надо быстрей её найти, а то она на меня ещё кого-нибудь натравит.

В бригаде Иру Грачёву не знал никто. Не знали её и во Дворце. Ира нашлась сама. На пер­вом этаже столового комбината перед входом в диетический зал его окликнула девушка лицом и фигурой похожая на Тосю повариху из фильма «Девчата». Родион подошёл к ней, и услышал:

 – Вы меня не знаете. Меня зовут Ира.

 – Опаньки! Давай отойдём в сторонку подруга. Нам надо кое-что обсудить.

Есть сорт девушек обладающих природной склонностью к созданию конфликтных ситуа­ций. С милой непосредственностью они втравливают своих кавалеров в драки, и провоцируют их на всякие дурацкие поступки. Они способны превратить любую безобидную ситуацию в драму или фарс. Через три минуты разговора с Ирой, Родион начал подозревать, что он нарвался именно на такую ходячую катастрофу.

Ира работала поваром в диетической столовой, а жила в заводском женском общежитии недалеко от Дворца культуры. Её настоящий жених Вася служил в армии, а Ира верно его ждала. Чтобы избежать соблазнов она не ходила на танцы вообще, а в кино бывала только на дневных сеансах. Но от жизни не спрячешься, и на неё положил глаз Коля, работавший грузчиком в хозяйственном магазине, куда иногда заходила Ира. Коля был немногословен, но весьма настойчив. Он выследил, где она живёт, и последнее время не стал давать ей проходу. Чтобы отвязаться от назойливого ухажёра, Ира не нашла ничего лучшего, как сообщить Коле, что у неё уже имеется жених Родион Коновалов, работающий на заводе, и живущий в общежи­тии. На удивлённый вопрос Коновалова Ира ответила, что вначале она просила кое-кого из знакомых парней сыграть роль её жениха, но ничего из этого не вышло. Ребята не отказывали, но они хотели быть её настоящими любовниками, а не фальшивыми женихами. Тогда она, чтобы избежать приставаний, решила подобрать на эту роль кого-нибудь незнакомого.

Родиона она приметила ещё раньше, когда работала в общем зале. Однажды она увидела, как оголодавший высокий юноша уплёл шесть порций биточков, и не поморщился. А когда возникла нужда, она про него вспомнила, и подумала, что если человек ест за шестерых, то он наверняка способен физически противостоять здоровому Коле. Навести о Коновалове справки,  оказалось делом нетрудным, ведь он был на виду, и ни от кого не скрывался. Ира не ошиблась в Родионе, так как вчера она увидела Колю с наклейками на лице. Он подстерёг её на улице и сказал, что Коновалов парень неплохой, но кажется он не знаком с Ирой. И если это подтвер­дится, то он набьёт Ире морду за брехню. Поэтому Родион должен сегодня проводить её до общежития, чтобы убедить недоверчивого Колю. Коновалова разобрала злость:

 – Да ничего я тебе не должен! Либо ты дура редкой породы, либо меня держишь за поло­умного. С какой стати я обязан охранять твою девственность для неизвестного мне Васи? Ведь это всё равно, что голодную собаку поставить охранять колбасу. Да и тебя я вижу впервые.

 – Родион, значит, ты любишь колбасу?

Коновалов уставился на бесхитростное выражение лица собеседницы. В её широко рас­пахнутых серых глазах и приоткрытом рте не было даже следа наигранности, и он ответил:

 – Я люблю всё.

 – Тогда давай сегодня вечером ты зайдёшь за мной в общежитие, мы сходим в кино, ты меня проводишь обратно, а потом я тебя накормлю.

– Одной колбасой?

 – Нет, конечно. Я знаю, что ты покушать любишь, так большую сковородку картошки с луком тебе нажарю. С колбасой будет в самый раз.

Этим предложением Ира, сама того не подозревая, удачно загарпунила Родиона. В другое время он послал бы её подальше вместе с угощением, но жильцы двадцатой комнаты в очередной раз сидели впроголодь в ожидании получки. В этой ситуации обещание сытного ужина заглушило доводы рассудка, и Родион согласился.

Вечером он благородно отказался от скудного ужина и стал собираться на выход, сказав, что идёт на пищевое свида­ние. О таких свиданиях раньше никто не слыхивал, и дядя Коля спросил:

 – А это как?

 – Немецкий поэт Шиллер сказал: – «Любовь и голод правят миром». То есть, главнее пи­щевого и полового инстинкта нет ничего. Свидания с женщинами продиктованы любовным интересом. Но из этого правила бывают исключения, вот как у меня сегодня. Одна девушка попросила сводить её в кино, а вместо любви обещала накормить меня колбасой и жареной картошкой. Ну, а если это не любовное свидание, значит оно пищевое. Честно говоря, после зарплаты я бы на это не согласился.

Жора задумчиво сказал:

 – Вообще-то, за хороший ужин я бы тоже сводил куда-нибудь эту страхолюдину.

– Она не страшная. Эта Ира хоть и не красотка, но с виду девчонка ничего. Она любит Васю, который в армии, а я буду возле неё вроде телохранителя на вечер.

Родион с молодых лет был щепетилен в деньгах, он не позволял дамам платить за него, и никогда не требовал подарки назад. Одним словом старался быть джентльменом. В тот вечер с деньгами у него было туго, и он повёл Иру во Дворец, ведь там его пускали в кино бесплатно, чему его спутница сильно удивилась. Фильм был цветным, отличная датская комедия «Бей первым Фреди».  На обратном пути Ира взялась Родиону под руку, и громко делилась впечат­лениями. Ей было хорошо, потому что она заметила Колю. Он шёл следом, но не приближался. План удался, осталось рассчитаться с эрзац женихом. Подходя к общежитию, Ира сказала:

 – Родион, я в общежитии сказала всем, что ты мой брат. Ты уж не проболтайся.

Родион даже сбился с шага:

 – Ну, ты даёшь Ира! Где ступнёшь, там и сбрехнёшь. Гляди, а то всё это враньё когда-то на тебя обрушится.

 – Ой, какие громкие слова! Ну, придумала чуть-чуть, и что здесь такого? Кому от этого хуже стало?

Вахтёрша ничего подозрительного в «брате» не заметила, и пропустила их наверх. Ира жила на втором этаже. В  комнате две девушки сидели за столом и гадали на картах. При появлении Родиона, они поздоровались с ним, но как-то снисходительно, и даже насмешливо.

Ира сняла пальто и повесила его в казённый фанерный шкаф, разделённый на четыре сек­ции. Родиону она показала вешалку из обычных оловянных крючков на стенке за шкафом. Он повесил туда свое чёрное полупальто,  а также чёрную из толстого сукна кепку, и остался в коричневом джемпере. Ира покопалась в своих припасах, надела фартук, и ушла на кухню. Атмосфера в комнате была какая-то неуютная, Родион почувствовал себя лишним, и тоже отправился на кухню к Ире. Картошка была сноровисто начищена, и вскоре заскворчала на большой сковороде с ручкой. Кроме них за соседним столом хлопотала полноватая женщина. Должно быть, она готовилась к какому-то масштабному кулинарному действу, так как время от времени ходила за какими-то ингредиентами. Под ногами шастал откормленный котяра. Родион стоял возле окна и глотал слюнки от запаха жареной колбасы. Но как только Ира объявила, что картошка готова, в кухню заглянула какая-то девушка, и сообщила, что её вызвали к телефону. Ира сказала Родиону, чтобы он нёс сковородку в комнату, и со всех ног кинулась на первый этаж. Родион выключил газовую плитку и немножко обождал, пока масло чуть остынет и перестанет брызгаться. Затем правой рукой взял сковороду за ручку, развернулся к выходу, сделал пару шагов, и в этот момент  общежитие целиком погрузилось во тьму.

Когда в людных местах неожиданно вырубается свет, это часто приводит ко всяким недо­разумениям и происшествиям. Не стал исключением и этот вечер. Родион замер на месте, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Последнее, что он видел перед выключением света, была зашедшая в кухню полноватая кулинарка. Она держала в одной руке блюдо с мукой, а в другой руке чайник, и что-то жевала. Она тоже замерла на месте, адаптируясь к темноте. Вскоре Родион разглядел тёмный силуэт женщины, и начал передвигаться к дверям в коридор. Женщина тоже его увидела, и шагнула в сторону, освобождая проход. Но тут случилось непредвиденное: Родион наступил на кота. Тот дико заорал и дёрнулся в сторону. Родион споткнулся об него, и, упав на колени, по инерции ударил головой в живот кулинарку, оказав­шуюся на пути. От этого удара мука из блюда высыпалась на Родиона. Женщина издала хрюкающий звук, после чего в темноте некоторое время слышалось одно лишь сопение. То ли женщина попалась неразговорчивая, то ли от удара под ложечку у неё спёрло дыхание, а возможно она чем-то подавилась, но так и не сказала ни слова. Даже когда Родион случайно коснулся её горячей сковородкой, она беззвучно отдёрнула ногу, и выронила чайник. Этот чайник угодил прямо в сковородку на картошку, и поэтому грохота не произвёл. Родион заметил, что сковородка немного потяжелела, но ему было не до этого. Поднявшись, он извинился, и, нашарив левой рукой двери, выбрался в коридор.

Там было ещё темнее. Где-то в конце коридора хлопали двери, слышались недовольные голоса, и пару раз кто-то зажёг спички, но мрака они не рассеяли. Ирина комната была справа, но Родион вдруг засомневался: третья или четвёртая от кухни? Решил, что третья, и на ощупь двинулся по стенке, отсчитывая двери.  За первой и второй дверью слышались голоса, а за третьей было тихо. Петли не скрипели, и Родион почти бесшумно вошёл в комнату. Благодаря уличным отблескам здесь было чуть светлее, поэтому обстановка более-менее просматрива­лась. В окне виднелся силуэт девушки. Она глядела на улицу, и на Родиона не отреагировала. Он сразу повернул вправо за шкаф, проверить наличие своей одежды. За шкафом было пусто. Родион понял, что ошибся комнатой, и собрался так же тихо выскользнуть, но тут в помещение шумно вошла ещё одна девушка, и громко сказала:

 – Вот паразитство! Только зашла в туалет, а оно бац!

Девушка возле окна повернулась, и сказала:

 – Это ты Алла?

 – Я, а кто ж ещё. 

– Да мне показалось, что кто-то зашёл перед тобой в комнату.

– Кому кажется, тот крестится. Ты Люська скоро помешаешься от этих подземелий и при­видений. Где ты только достаёшь эти книжки? Читала бы как все люди про любовь.

В этот момент Люся увидела Родиона, и дрожащим голосом негромко сказала

 – Аллочка, обернись на шкаф. Ты тоже его видишь? Мне кажется там привидение.

В неверных отблесках уличных огней обсыпанный мукой Родион со сковородкой в руке и в самом деле выглядел белесым мерцающим потусторонним существом. Он хотел извиниться перед девушками и успокоить их, но не успел. Алла завизжала, и с криком «Нечистый дух», выскочила из комнаты. В коридоре она столкнулась с вовремя подошедшей кулинаркой, и они свалились на пол. Люся применила тактику страуса, она прыгнула на свою постель, и с головой закуталась в одеяло. Родион не стал задерживаться, он вышел в коридор, и начал пробираться на выход. Ему хотелось застать Иру возле телефона, отдать ей сковородку, забрать свою одежду, и как можно быстрее покинуть это неприветливое место. На шум и крики открывались двери, зажигались спички, и раздавались вопросы: – «Что происходит». Родион уже подходил к лестнице, когда заметил внизу отсветы ручных фонарей. Заскрипели деревянные ступени, в лицо ему ударил луч света, и суровый голос скомандовал:

 – Стоять! Не двигаться! Руки вверх!

Это была милиция, и Родион послушно задрал свободную руку вверх. Смущённые его внешним видом милиционеры приказали ему разжать и поднять вверх другую руку. Родион выполнил приказ, и упавшая сковородка загрохотала вместе с чайником. Из темноты выскочил кот, и набросился на угощение. Затем раздался крик Аллочки: – «Да вон он, статуй ходячий»! Один милиционер, держа в руке пистолет, зашёл Родиону за спину, и приказал двигаться на выход. Другой начал допрашивать Аллу. Её рассказ был коротким:

 – Свет погас, и Люська увидала за шкафом привидение. Я как глянула, так и обомлела. Он выходит прямо из стены, сам весь белый, а ног нет, как будто по воздуху плывёт, и в мою сторону. А в руках у него блюдо, а на нём голова отрезанная с большим таким носом, и при этом жареным пахнет. Форменный нечистый дух! Пойдёмте глянем, Люська там живая или нет.

На столике вахтёрши горела керосиновая лампа. Ира стояла лицом к телефону на столе, и разговаривала плачущим голосом. Родион хотел остановиться и сказать ей пару слов, но его толкнули дулом в спину, и он пошёл на улицу. Вахтёрша смотрела на него с изумлением.

Милиция оказалась в общежитии не из-за Родиона. Недалеко от входа случилась драка, а такое здесь бывало частенько, и вахтёрша вызвала милицию. Ира в это время жарила картошку. Отделение было недалеко, и наряд вскоре прибыл, но драчуны разбежались. Сотрудники зашли расспросить вахтёршу, и тут погас свет. Вахтёрша зажгла лампу, и приступила к рассказу, но в это время со второго этажа донеслись отчаянные крики. Родиону просто не повезло.

Вскоре Родион был доставлен в отделение, и, стоя перед барьером дежурного, рассказы­вал капитану Бубнову свою историю. Милиционеры не дали ему привести себя в порядок, и теперь, глядя на него, смеялись. При хорошем освещении Родион выглядел не страшно, а потешно. Мимо шёл опер Дима Никитин. Он узнал Родиона, и тоже повеселился над его видом. Узнав я чём дело, он назидательно заметил:

 – Говорил я тебе Коновалов, что стервы до добра не доведут, вот тебе и снова досталось.

 – Да я сам виноват, на колбасу польстился.

– Ага! А вместо колбасы получил муки за шиворот.

– Да если бы свет не вырубили, то ничего бы не случилось. А от этого никто не застрахо­ван, даже вы милиция.

После этих слов с тихим треском перегорела лампочка на потолке, и в дежурке стало тем­нее. Капитан Бубнов вытаращился на Родиона, и спросил:

 – Ты чё? Колдун что ли?

– Вот так всегда. Можно подумать, что лампочки без колдовства не перегорают. Да свет, это мелочи жизни, его быстро чинят. А вот если отопление прорвёт, это да! Ремонту дня на два. Не дай бог, конечно. Но если трубы старые – жди беды.

Родион был трезв как стёклышко, заявлений на него не было, и его вскоре отпустили до­мой. Как только он вышел на улицу, на стыке трубы отопления показалась капля воды. Через полминуты оттуда часто закапало, затем показалась струйка воды, а когда спохватились, из того места уже била мощная струя кипятка. В конце концов, воду перекрыли, но дежурка на время превратилась в парилку. Прогноз Родиона оправдался. Старые трубы меняли два дня.

Выйдя из милиции, Родион тщательно отряхнулся, и отправился за одеждой. Свет в жен­ском общежитии уже горел. Он не стал подниматься наверх, а попросил вахтёршу вызвать Иру. Вместо Иры спустилась её соседка по комнате, и отдала пальто и кепку. Она пояснила, что Ира находится в полном расстройстве чувств, и не желает никому показываться на глаза, особенно брату. Недавно ей позвонила Васина сестра, и сообщила, что ей стало известно про Иркиного жениха Родиона Коновалова, и, что пусть она теперь не беспокоится о Васе, он найдёт более верную девушку, так как парень не из последних. Злой Родион сочувствия не проявил, он сказал, что это бог наказывает Иру за брехню, и, не попрощавшись, ушёл.

Вернувшись домой, Родион, не говоря ни слова, набрал в своём шкафу бутылок, и отпра­вился в «окно» менять их на молоко и хлеб. По его взъерошенному виду мужики поняли, что пищевое свидание не заладилось, и с вопросами в этот вечер не приставали.

Дня через три Миша Хохлов на работе во время перерыва рассказал:

 – У меня подруга есть одна. Живёт в той общаге, что недалеко от дворца. Так она гово­рит, что на выходных у них там привидение объявилось, и шороху наделало. Одна девка чуть умом не тронулась, еле откачали. Пришлось милицию вызывать. Нечистый Дух сразу сдался, против нагана не попёр. А потом выяснилось, что фамилия Нечистого Духа Коновалов.

Все головы повернулись к Родиону, и воцарилось молчание. Затем Саня Буров спросил:

 – А почему тебя отпустили? За такие дела любого бы за решётку посадили:

. – Так я же трезвый был! А был бы пьяный, десять суток получил бы без разговора.

Саня патетически развёл руки, и обратился к аудитории:

 – Люди! Слышали? Он был трезвый! А что же тогда будет, если его напоить?

В скором времени у него появится возможность это узнать.

Примерно через неделю после этих событий капитан Бубнов сказал оперу Диме:

– Ты понял Никитин? Этот гад Коновалов прошлый раз сглазил отделение.

 – Чего ты городишь?

 – Разве ты не заметил, что каждый раз от встречи с ним милиция терпит урон, а ему хоть бы хны? Он не от муки, он от природы Нечистый Дух. Должно быть, у него когда-то нелады с милицией случились, и теперь он на неё порчу насылает. Возможно даже не специально, а так, по привычке. И не смотри на меня прокурором! Когда он сказал: – «Вот всегда так», у меня сразу подозрение возникло, значит это не первый случай наведения порчи. И для проверки я созвонился с Камчатским райотделом, он ведь родом оттуда.

. – И, что?

 – А то! Знают его там как облупленного, и не с хорошей стороны. Не преступник и не ху­лиган, а мстительный и скользкий тип. Любит устраивать всякие гадости людям. Но самое интересное, что начальник милиции приказал не пускать его на территорию отдела. Как тебе это? Значит, была причина?

 – Да, ладно! Так не бывает, это они пошутили. Я ведь не говорю, что Коновалов чист как слеза. Возможно, он и любитель сделать кому-нибудь гадость, но какой из него колдун? С его-то рожей? Ты же его видел.

– Ага! Ты столько колдунов перевидал, что теперь знаешь, как они выглядят. Не все они деды с бородами. Хотя насчёт Коновалова возможно ты и прав. Может он и не колдун, а только глазлив без меры, но хрен редьки не слаще. Будь моя воля, я бы тоже запретил ему здесь появляться.

 – Ты Бубнов прямо спец в этих делах. Часто сталкивался с колдунами?

 – Приходилось. Среди них попадаются такие мастера, что даже райкомов не боятся. Я ещё в школе учился, когда первый раз колдуна увидел.

 – Ух, ты! Он тоже милицию гнобил?

 – Нет, он парторгов изводил.

Я ведь родом из Красноглинского района, вот там вся эта история и происходила. Долгое время вообще не могли понять, от кого зло идёт, да и в голову никому не приходило, что всё это делалось специально. Потом-то узнали, кто этим занимался, а толку? Ведь статьи за порчу и сглаз не существует.

В районной «Сельхозтехнике» работал инженером один приезжий специалист, финн по национальности. Фамилия у него была трудная, что-то вроде Лихтилайнена, поэтому за глаза все звали его Лихолаем. Рассудительный и грамотный,  он был хорошим инженером, а вот в быту оказался неприятным типом. Вёл себя высокомерно, ни с кем не дружил, и вообще был некомпанейским человеком.  Не пил, не курил, а из развлечений любил только рыбалку. Но через год-другой люди к нему привыкли, и перестали обращать на него внимания, потому что жил он со своей молодой женой тихо, и никого не трогал. Так бы всё и шло, но случилось, что парторг самого богатого колхоза увёл у него жену. Вначале они тайными любовниками были, а когда всё открылось, то он свою семью бросил, а с женой Лихолая сошёлся. Райком такие дела не поощрял, но этому парторгу почему-то всё сошло с рук, даже выговора не получил. Лихолай должно быть сильно переживал, но виду не показывал, только стал чаще на рыбалку ездить на своём мотоцикле.

 А через месяц началось. Первым спился парторг «Сельхозтехники». За какой-то месяц он дошёл до того, что стал выпивать с булдырями за магазином, и выделывать ногами кренделя по дороге в свой кабинет. Управляющий одёргивал его и стыдил, но ничего не помогало. Дошло до райкома, и его сняли с работы, после чего он ушёл в такой запой, что начал воровать дома вещи. Но это было только начало. Вслед за ним начали по очереди спиваться все парторги в районе, и колхозные, и те, что работали на предприятиях. Их снимали, ставили других, но не проходило и двух месяцев, как вновь назначенные оказывались под забором в непотребном виде. Чисто эпидемия. Самое интересное, что если кого-то из них исключали из партии, то они сразу бросали пить, и возвращались к нормальной жизни, но если их восстанав­ливали в рядах, они тут же пускались в загул. Парторг бабник допился до белой горячки, и попал в психушку. Жена хотела вернуться к Лихолаю, но он её и на порог не пустил. Ходили слухи, что из-за всего этого первый секретарь райкома хотел застрелиться, но его вовремя куда-то перевели. И вот такое непотребство продолжалось в районе два года.

Старые люди сразу сказали, что это «сделано», да и начальники потихоньку стали к воро­жеям захаживать. А потом Лихолай отбил у одного запившего парторга молодую жену, и уехал с ней из района. И наваждение закончилось. Пьющих парторгов выгнали, а новые уже не пили. Вот тут и стало ясно, кто на них порчу наводил. Поговаривали, что финны вообще народ колдовской. А секретарь райкома с тех пор моральное разложение коммунистов пресекает на корню, и очень жестоко.

– Всё это интересно товарищ капитан, только мы ведь в современном городе живём, с ра­дио и телевизором, тут колдовству не на чем привиться, да и Коновалов не финн.

Однако после следующей встречи с Коноваловым его скептическое отношение к сглазу изменилось. Впрочем, Родиону в этот раз тоже досталось по полной программе.

                      Глава XIII. Первая красивая блондинка.

В журнале «Ирреальный мир» Даша прочитала заметку под названием «Иногда они воз­вращаются». В ней говорилось о женщине, встретившей в городском транспорте давнего знакомого. Она с ним перебросилась парой слов, и вышла из автобуса на своей остановке. И тут её пронзил ужас, женщина вспомнила, что этого мужчину схоронили лет тридцать назад, то есть она только что разговаривала с покойником. А когда появился Коновалов, Даша перечи­тала ему эту заметку, и сказала, что история очень похожа на его автобусную встречу с давней знакомой фармацевтом Женей. Родион согласился, и Даша попросила рассказать об этой Жене:

 – Дядя Родион! Чем вы так достали бедную девушку, что даже через столько лет она бро­силась на вас с кулаками?

 – Я-то ей как раз ничего не сделал. Это характер у неё такой гордый и самолюбивый. Жене показалось, что я её бросил, а это для неё было непереносимо. Я даже не подозревал, что нанёс ей такую рану, причём невольно. Наоборот, мне всегда казалось, что она меня бросила.

 – А как вы познакомились?

 – История интересная. Я хорошо её запомнил, потому что в тот вечер избавился от одного дурацкого заблуждения. Женя была самой первой красивой блондинкой, которую я увидел.

 – Подождите дядя Родион! Разве до этого вы не встречали красивых блондинок? Такого быть не может! Вы же не в племени «Мумбо-Юмбо» обитали.

 – Ну, почему? Встречал, конечно, и в большом количестве, только до этого я не знал, что они красивые.

– Как это?

 – Честно говоря, неудобно, и даже стыдно признаваться в этом диком заблуждении, но до знакомства с Женей, я с детства был уверен, что блондинки не могут быть красивыми.

 – Да почему?

 — Даже сам не знаю, как это получилось. Моя система оценок женской красоты возникла как-то стихийно. Должно быть, в ранние годы чьё-то мнение по этому вопросу отложилось в моём сознании, да так в нём и продержалось много лет. По тогдашним моим понятиям краси­выми или некрасивыми могли быть только брюнетки. Рыжие и шатенки были вроде второго сорта, а блондинки числились никакими. Они вообще не входили в систему, были за скобками. То есть они не могли быть красивыми или некрасивыми. Этих своих взглядов я никому не навязывал, и никогда о них не рассказывал. Не то чтобы держал это в тайне, а просто случая не подворачивалось, и к слову не приходилось. Для меня это было в порядке вещей, и жить не мешало, ведь красивых брюнеток вокруг немерено. Но рано или поздно этот случай должен был произойти, и он произошёл.

Пошли мы как-то раз с Метисом на танцы. Стоим. На девушек смотрим. Метис го­ворит:

 – Гляди Родион, какая красотка!

И показывает на высокую девушку с пышной причёской, стоящую в углу танцпло­щадки с невысокой подружкой. Я ему отвечаю:

 – И чего ты в ней увидел? Она же блондинка.

Метис посмотрел на меня как на сумасшедшего, но потом его взгляд стал заинтере­сован­ным, и он принялся меня расспрашивать. Вот тут я ему и выложил свои понятия о типах женской красоты. Выслушав, он захохотал, а потом говорит:

 – Я знал, что ты дикий, но не думал, что до такой степени. Идиот! При чём тут цвет во­лос? Ты только глянь, какие формы, какая грудь и какие ножки! А про волосы я вообще молчу, такие красивые от природы и некрашеные не часто увидишь. Надо же! Весь мир без ума от Мэрилин Монро, а он блондинок за людей не держит!

В его словах был определённый резон, и я задумался. Вскоре объявили «белый та­нец», и сбоку меня тронули за рукав. Оборачиваюсь, а это та самая блондинка меня приглашает. У Метиса челюсть отвисла. И вот когда я увидел её вблизи, то у меня как будто повязку с глаз убрали, и в этот момент я понял, что девушка чудо как хороша. Причём хороша именно своей белокуростью. Нет, будь она брюнеткой, то тоже ничего, но очаровательный эффект был бы не тот. Зазвучала песня «Ночным Белградом» на мотив «Маленькой девочки», и мы смешались с толпой из танцующих парочек. Всё было не просто так. Оказывается девушки очень зоркие и чувствительные к проявлению внима­ния. Женю заело, что после того, как мы посмотрели на неё, Метис захохотал, и она решила узнать, в чём дело. Строго поглядев на меня,  она спросила:

 –Молодой человек, скажите, что в моей внешности смешного?

 – Ничего.

 – А почему ваш приятель смеялся? Что его во мне его так развеселило?

 – А-а, это он надо мной смеялся, над моим идиотизмом.

– Вот как?

 – Ну, да. Он сказал, что вы красавица, а я не согласился. Наверное, я тогда и, правда, был дураком.

 – Очень интересно. А теперь, значит, вы поумнели.

–  Ну, это вряд ли, за минуту не поумнеешь. Я прозрел. Вот глянул на вас, и меня как будто по башке стукнули, а ведь блондинки тоже красивыми бывают. Как вы, например.

 – Ага, а раньше вы так не считали?

 – Вот именно, что не считал. Даже в голову такое не приходило.

И я честно рассказал о своих заблуждениях. Должно быть, ей понравилась моя непо­сред­ственность, но главную роль сыграла оценка её внешности. Всё-таки не каждая девушка выглядит так, что при одном только взгляде на неё, человек прозревает. Вот так я и познако­мился с Женей, студенткой фармацевтом.

 – Дядя Родион, а может и она запала на вашу внешность?

 – Ну, не думаю, что при виде меня она испытала потрясение, хотя в костюме я смот­релся неплохо, и осуждающих взглядов не заметил. К тому же впечатление подпортил неудачно выбранный ритуальный рассказ. Во время провожания, я пересказал ей статью о производстве бумаги, начиная с лесозаготовок. Вижу, что она слушает с недоумением, а остановиться не могу. Но девушка она была вежливая, и в тот вечер ничего не сказала. Более того, согласилась встретиться снова. Но этот рассказ не давал ей покоя, и на следующем свидании поинтересова­лась:

 – Родион, а зачем ты мне про бумагу рассказывал?

 – Да не в бумаге дело, это я себя показывал.

И объясняю ей назначение ритуального рассказа. Когда она поняла, то рассмеялась:

 – Странный у тебя метод знакомства. И много девушек ты так охмурил?

 – Нет ещё, не успел. Я же ведь молодой, и девушек у меня толком не было.

 – А без толку?

 – Дружил тут с одной, а она меня из-за милицейской формы бросила.

И я рассказал про Таню. Эта история здорово развеселила Женю, и к этой теме мы больше не возвращались.

Женя оказалась девушкой самолюбивой, временами экспансивной, и, к моему удив­лению, ревнивой. Ведь по всем данным ревновать должен был я. Поэтому дружба наша была несколько напряжённой. Женя не решалась на близость, и месяца два мы только целовались и обжимались на улицах, но вот настал день, когда она решилась пригласить меня к себе домой, воспользо­вавшись отсутствием родителей. Уж этот день я не забуду никогда.

                                               ***

Эту историю Коновалов не любил вспоминать, потому что это было самое страшное при­ключение в его жизни. Хотя в тот день ничего не предвещало неприятностей. Более того, утренний звонок от Жени наполнил Родиона оптимизмом. В это воскресенье её родители собрались после обеда в гости, и Женя впервые пригласила Родиона к себе домой. Он подумал, что это приглашение означает конец поцелуйного периода, и обрадовался. К тому же холодная осень не располагала к длительным прогулкам при луне. Хотелось тепла и уюта.

Женя с родителями обитала в частном доме в районе «1 линии» почти на границе Нахиче­вани. Дом стоял на тихой улочке, пересекающей спускающиеся к реке так называемые «Ли­нии». До троллейбуса на улице Советской было недалеко, но Женя заставляла Родиона провожать её кружным путём. Обычно они спускались по улице «7 февраля», затем поворачи­вали налево, но метров за пятьдесят до дома Женя всегда прощалась. В этот раз всё обещало быть по-другому.

Родион прибыл в два часа дня на автобусную остановку, где его уже ждала любимая де­вушка. На этот раз они пошли к дому коротким путём. Женя держала Родиона за руку, и лукаво погляды­вала на него при ходьбе. Однако временами на её лицо ложилась тень озабоченности. Метров за сто до дома Женя остановилась, и сказала:

 – Родион, миленький! Ты здесь постой за углом, подожди минут десять, от силы пятна­дцать, а я сбегаю на разведку, и если родители ушли, то дам знак..

 Родион топтался недалеко от угла, и нетерпеливо поглядывал на часы. В его голове про­плывали сладостные картины предстоящего свидания. Минут через пять за его спиной в плотном заборе открылась калитка, и оттуда показалась среднего роста тётка лет сорока в домашнем байковом халате. Она приблизилась к Родиону, и начала его просить:

 – Молодой человек! Мне надо тяжёлое зеркало на стену повесить, а сил нет. Выручи оди­нокую беспомощную женщину, и тебе воздастся!

Тётка не выглядела хилой и болезненной, а потому сочувствия не вызывала, и Родион с заметным раздражением сказал ей:

 – В другой раз мамаша. Сейчас некогда.

– Да там дела на полминуты.  Пока мы тут разговариваем, пять раз можно повесить. Та­кому здоровому парню на раз плюнуть, а мне проблема.

Родион понял, что баба не отстанет, и, чтобы отвязаться от неё, решил исполнить просьбу. Он выглянул за угол, вернулся и сказал:

 – Ладно, давайте показывайте, только быстро.

Женщина обрадовалась и засеменила во двор, показывая дорогу. Средних размеров кир­пичный дом из-за низкого фундамента казался вросшим в землю. Небольшие окна были закрыты ставнями. Внутреннее убранство свидетельствовало о скромных доходах хозяйки. В горнице единственным предметом мебели была простая металлическая узкая кровать, стоящая почему-то посреди комнаты. Белёные стены на метр от пола были окрашены зелёной краской, что придавало этой комнате учрежденческий казённый вид. Везде горело электричество. Женщина показала рукой на спальню, и зашла туда следом за Родионом. Старое зеркало в массивной деревянной раме стояло на полу возле стенки, в которую на высоте были забиты два специальных штыря.  Предмет оказался не таким уж и тяжёлым. Родион легко поднял это зеркало,  осталось только повесить его на штыри, но в этот момент он почувствовал укол в ягодицу. Рефлекс сохранения вещей сработал, Родион осторожно поставил зеркало на пол, и только потом обернулся. Эта задержка дорого ему обошлась. Тётка стояла в дверях и прятала в карман халата стеклянный шприц. Сосредоточенно-хищное выражение лица выдавало её истинную сущность. Родион заорал: – «Ты чего мне вколола сука?», и шагнул к ней, но она выскользнула за дверь, и подпёрла её снаружи деревянной шваброй. Не разумом, а каким-то седьмым чувством Родион понял, что угодил в какую-то непонятную ловушку, из которой нужно немедленно выбираться любой ценой. Он принялся таранить дверь плечом. После нескольких мощных ударов швабра сломалась, и он вылетел в горницу, но в этот момент хлопнула входная дверь, и в ней щёлкнул замок. Родион принялся и за эту дверь, но когда она затрещала, с той стороны её опять чем-то подпёрли. Тут Родион взглянул на окно, и пожалел, что сразу о нём не подумал, ведь любое окно вышибить легче, чем двери. Проклиная инерцию мышления, он двинулся к ближайшему окну, но его ноги вдруг сделались ватными, движения замедлились, а в голове раздался странный звон. Неудержимо захотелось прилечь, и, взявшись за подоконник, он сел на пол и заснул.

Родион очнулся на той самой кровати посреди горницы. Он лежал на спине абсолютно голый, даже без трусов на обычном ватном матрасе. Руки его были привязаны к железным уголкам кроватной сетки, а ноги к кроватной спинке.. Позже он узнает, что именно так в психбольницах фиксируют сумасшедших. Поднять голову ему не давал железный ошейник на  колодезной цепи.  Один конец цепи бы прикручен к ошейнику сферическим болтом с гайкой,  а другой конец был продет сквозь специально вырезанную дыру в матрасе, и внизу цеплялся карабином за кроватную перекладину. Просторный ошейник не затруднял дыхания, и не мешал вертеть головой, но и только. Звон в голове прекратился, но в глазах ещё туманилось.

Немного подёргавшись, он успокоился и задумался. Родиону было ясно, что ему сделали усыпляющий укол, но зачем? Происходящее выходило за рамки здравого смысла. Невольно вспомнилась мрачная городская легенда о благообразном дедушке и его улыбчивой бабушке. Как-то раз они заманили в свой тихий домик демобилизованного солдатика, угостили, а потом забили его на мясо. Первым делом они напекли пирожков, и разнесли их по соседям как поминание. Они попались на этом деле, но полсолдата успели съесть. Обстановка не вызывала оптимизма, и Родиону сделалось не по себе.

Послышались шаги, в дверном проходе шевельнулись шторы, и вошла хозяйка. При виде Родиона лицо её приняло какое-то демоническое выражение, и она радостно сказала:

 – Очухался барашек! Здоровый оказался. Я уж испугалась, что дозу неправильно подоб­рала. Надо было тигриную. Должно быть, гадаешь, что дальше будет?

 – На пирожки пустишь?

 – Фу, какая пошлость. Разве я похожа на людоедку?

 – Не знаю. Я с людоедами ещё не встречался.

 – Слушай сюда барашек, повторять не буду. Это наш последний разговор. Кто ты такой, и как тебя зовут мне не интересно. Кто я такая и как меня зовут, тебе знать тоже ни к чему. Мне от тебя нужно только одно – твою кровь, а ты для меня всего лишь сосуд с этой драгоценной жидкостью. Будешь лежать здесь десять дней, а на одиннадцатые сутки, в ночь великого полнолуния (суперлуния) я выпущу из тебя всю кровь. Тебе повезло барашек, смерть твоя будет лёгкой и приятной.

 – А не лопнешь? Во мне крови больше полведра наберётся.

 – Не беспокойся, управлюсь. К тому времени крови у тебя останется не так уж и много, ведь луна набирает силу с каждым днём. Делаю последнее предупреждение: если скажешь хоть слово, цыганской иглой зашью рот. Будешь орать и дёргаться, значит будешь спать от уколов сутками. А если будешь хорошо себя вести, то я тебя буду кормить и давать воды. Если веришь в бога, то молись, если не веришь, то молись кому-нибудь другому.

Хозяйка показала, как ему ходить в туалет, и удалилась. Родион понял, что угодил в плен к сумасшедшей бабе, возомнившей себя вампиршей. Им овладела паника. Очень хотелось жить. Его молодой здоровый организм каждой своей клеточкой был против нелепой гибели ни за что, ни про что. Но паника неважный советчик в делах. Родион напряг всё волю, чтобы подавить животный страх, привести мысли в порядок, и начать искать выход из ситуации. Было ясно, что геройством и наскоком дела не решить, а процесс освобождения, скорее всего, затянется на несколько часов, а может быть и дней, так как нужно изучить тюрьму и тюремщицу. Найти у них слабые места и выработать план спасения. О неудаче он запретил себе думать.

Руки и ноги были связаны сложенной вдвое бельевой верёвкой, но довольно умело, то есть путы не нарушали кровообращения, и в то же время были прочно затянуты на кроватных уголках. Сам матрас был пришпилен к сетке проволокой. Для туалета в нужном месте матраса была вырезана большая дыра, а под ней на полу стоял таз с водой. При нужде Родиону требова­лось лишь немного проползти вниз, а потом вернуться назад. Свободный ход цепи это позво­лял, но не более. Услышав плеск, хозяйка тут же выносила нечистоты.

Изучив устройство своего места заточения, Родион стал подозревать, что он тут не первая жертва, настолько всё было продумано. Даже освещение. Дневной свет в комнату не попадал, а тусклая лампочка не выключалась вообще. Это дезориентировало во времени. К тому же Родион не знал, сколько часов он провёл в отключке, сбившей  налаженный ритм сна и бодрствования, поэтому о времени суток и числе месяца оставалось только догадываться по косвенным признакам. Потянулись тоскливые часы неволи.

Своим маленьким круглым ротиком с пухлыми губами хозяйка напоминала Родиону ка­кого-то кровососа, и он про себя стал называть её Пиявкой. Меню было на редкость однообраз­ным. Оно состояло из кусочка серого хлеба, сваренной на воде пшённой каши в алюминиевой миске, и воды в большой жестяной кружке. Это происходило один раз в сутки, а может и реже, причём совершенно одинаковым образом. Пиявка заходила со спинки кровати, и, расстегнув карабин, ослабляла цепь, чтобы можно было, опираясь на локти связанных рук, кушать полу­сидя. Затем приносила из кухни небольшой кусок хлеба, и терпеливо скармливала его плен­нику. Следующим рейсом она приносила миску с кашей, и кормила ею Родиона с помощью железной вилки с круглой литой ручкой. Последним рейсом приносилась кружка воды, после чего цепь снова укорачивалась.

Хорошо запомнилось первое кормление. Родион вспомнил уроки бабушки Анфисы, и ре­шил попробовать один из способов внушения. Для этого надо было поймать взгляд Пиявки хотя бы секунд на десять-пятнадцать. Это можно было сделать только во время кормёжки. Попытка не удалась. Более того, она ухудшила его положение. После каши ему удалось заглянуть  Пиявке в глаза, и на несколько секунд она застыла. Но оказалось, что эта ведьма разбирается в таких вещах. Она крикнула: – «Ах ты Змеиный Глаз», и ткнула вилкой Родиону в лицо. Целила она в глаз, но Родион, бывший начеку, дёрнул головой, и вилка попала в скулу. Вторым ударом вилка пронзила щеку. Зрение Родиону спасла брызнувшая из ранок кровь. При её виде Пиявка утратила агрессию, выронила из руки вилку, и глаза её затуманились. Она схватила Родион за голову, и начала подлизывать текущую по лицу кровь. Родион испытывал чувство омерзения от этого процесса, но был вынужден терпеть и не давать воли эмоциям. Через некоторое время дыхание у Пиявки участилось,  по её телу прошла дрожь, и она с шумным вздохом отвалилась. Было заметно, что она испытала нечто вроде оргазма. Родион понял, что тараканы в её мозгах гораздо крупнее, чем показалось вначале. Придя в себя, Пиявка принесла ему воды, и равно­душно сказала:

 – Ещё раз посмотришь на меня, выколю глаза. Они тебе всё равно теперь не нужны. Не простой ты барашек оказался, вовремя я это заметила. Не на ту нарвался.

Видя, что она не шутит, Родион больше её не провоцировал, и наблюдал за ней только бо­ковым зрением. Через несколько часов Пиявка снова явилась попить кровушки. Она показала Родиону шприц, и сказала, что если он будет дёргаться, то она его усыпит. После этого она зубами прокусила кожу у него на груди, и сеанс подлизывания и отсасывания крови повто­рился. Через сутки то же самое. Родион догадался, что эти приступы кровожадности связаны с набирающей силу луной, а значит, укусы могут служить в качестве своеобразного календаря. Родион предпочёл бы менее болезненный способ подсчёта дней, но выбор был не за ним.  Со стороны он выглядел потухшим и утратившим волю к сопротивлению человеком, но это было не так. Прикрыв глаза веками, он обратился в слух, и через звуки день и ночь изучал образ жизни Пиявки. Вспоминал мельком виденную обстановку, и соотносил с ней всякие шорохи, скрипы, звяканье и шаги хозяйки. Задача упрощалась отсутствием репродуктора и других источников шума. Временами он впадал в забытье, но спал чутко, и просыпался даже от топота мышей, а они в доме водились. А о том, что его могут искать и найти, Родион даже не думал, настолько это было нереально. Между тем укусов на животе и груди прибавлялось.

На четвёртый день Родион был объявлен в розыск. Жильцы двадцатой комнаты о его про­паже забеспокоились на второй день. Родион впервые исчез без предупреждения, он был человеком дисциплинированным, и всегда устно или письменно информировал соседей о своих отлучках.  Узнав, что Родиона не было на работе, дядя Коля вызвал его мать на переговорный пункт. Разговор состоялся на третий день, и встревоженная мать после обеда прибыла в Ростов. Побывав в общежитии, она отправилась в милицию писать заявление, но розыск начался только на следующий день. Мать остановилась у дяди Семёна, и вместе с ним каждый день навещала милицию.

Были обследованы морги и больницы, но Родион как в воду канул. Опер Дима Никитин занимался другим делом, но к поискам Родиона интерес проявлял. Он был уверен, что в деле замешана какая-то стерва, и произнёс сакраментальное «Шерше ля фам». Но хотя Метис рассказал о красивой блондинке Жене, с которой встречался Родион,  никто не знал, где она живёт и учится. Оставалось надеяться на случай.

Родион не полагался на случай. За эти дни он сумел вычислить, что примерно через день Пиявка уходила по делам в город. Скорее всего, в магазин, что занимало не меньше полчаса. Родион отмерял минуты счётом. В её отсутствие он, упираясь ногами в спинку, попытался раскачать кровать. Вначале она не поддавалась, но потом дело пошло. Пиявка всё-таки Родиону не доверяла, и при выходе со двора хитрила. Она демонстративно гремела калиткой, а затем тихонько возвращалась поглядеть на его поведение, и лишь после этого бесшумно покидала двор. Раскусив эту уловку, Родион произвёл хронометраж, и стал ждать удобного момента.

На  день после седьмого укуса он наступил. Убедившись, что Пиявка покинула двор, Ро­дион принялся с силой раскачивать кровать. Не выдержав мощных толчков, соединительные крепёжные пластинки сломались, и рассыпавшаяся кровать с грохотом упала на пол. Не обращая внимания на боль от упавшей на него спинки, Родион дотянулся, и зубами отцепил карабин цепи от этой спинки. Отбросив её головой в сторону, он получил возможность дотянуться зубами до верёвок на правой руке. Он грыз их с таким усердием, что разогрелись зубы, и минут через десять рука освободилась из пут. От напряжения туманилось в глазах, но теперь дело пошло быстрее, и вскоре левая рука была отвязана от кроватной сетки. Остав­шуюся на руке верёвочную петлю развязывать было некогда, и она в роли браслета осталась на запястье. Родион встал на ноги только с третьей попытки, так кружилась голова. Затем, придерживая спинку кровати, прямо с ней прошёл на кухню, и столовым ножом срезал путы на ногах. От ошейника он избавиться не сумел, а цепь оказалась неожиданно большой. Она была около трёх метров в длину, и заканчивалась двухкилограммовой гирей, намертво прикрученной к последнему звену ржавым болтом. Родион так и не понял, для чего это было сделано. И всё это хозяйство волочилось за ним, но он уже чувствовал себя почти свободным. Нужно было как можно быстрее покинуть жуткое логово. Это желание диктовалось уже не страхом, а здравым смыслом. Родиону не хотелось стать убийцей. Его нервы были в таком состоянии, что если бы эта ведьма сейчас попалась ему в руки, то он бы не сдержался, и придушил  её без малейших колебаний. А потом пришлось бы за это отвечать. Поэтому он не стал устраивать засаду, а выбил табуреткой не закрытое ставнем окно во двор.

Не найдя своей одежды, он сдёрнул со стола толстую скатерть, прорезал в ней дыру, и на­кинул её на голое тело наподобие пончо. Подпоясался цепью, и, держа гирьку в руке, вылез через окно во двор. Калитка на улицу была заперта на замок. Возле разбитого окна Родион подобрал гвоздь семидесятку и гирей заколотил его в замочную скважину на калитке. После этого он перелез через забор на улицу. Здесь нервное возбуждение его покинуло, и он понял, что здорово ослаб. В глазах всё плыло и хотелось прилечь, но он преодолел слабость, запомнил номер дома, и побрёл направо. В этом направлении на улице не было магазинов, а значит и шансов столкнуться с Пиявкой. Редкие прохожие шарахались от него, и долго смотрели вслед, но ему было не до них.

Кое-как Родион выбрался на оживлённую улицу Советскую, и тут силы его покинули. Дрожащие ноги подкосились, и он присел на ступеньки приземистого здания. Его экзотический вид привлекал внимание прохожих, и многие останавливались посмотреть на оригинала в цепях, разгуливающего босиком по морозцу. Интеллигентного вида мужчина средних лет в дорогой шапке сказал своему товарищу:

 – Это должно быть последователь Иванова «покорителя природы». Но он, кажется дальше учителя пошёл. Тот зиму и лето в кожаных шортах разгуливает, а этот и вовсе без трусов, да ещё и с цепью. Интересно, а зачем гиря?

 – Никакой он не покоритель, если цепи, то значит сектант.

У них завязался спор о сущности учения Порфирия Иванова, то есть, религия это или про­сто способ закаливания. Родиону и самому довелось видеть пару раз этого колоритного деда на улицах Ростова, но сейчас ему было не до него. Нужно было как можно скорее откуда-то позвонить в милицию, и он уже хотел просить об этом прохожих, но судьба пошла ему навстречу в виде подкатившего патрульного «бобика». Милиционеры ехали с вызова, но увидев странную фигуру,  решили, что это сбежавший из психушки сумасшедший. В отсеке сидел матерящийся пьяный хулиган, но при виде Родиона он сразу присмирел и забился в уголок. Через несколько минут окоченевший Родион уже сидел в незнакомом отделении милиции, но он был рад любому тёплому месту. Поскольку Родион не был пьян, то его посчитали сума­сшедшим. Такое зрелище бывало не каждый день,  и сотрудники сбежались на него посмотреть.

Но едва Родион назвал свою фамилию, как дежурный насторожился, и громко сказал:

 – А ну тихо! На днях пришла ориентировка на пропавшего Коновалова. С фотографией.

Снимок был неважного качества, но для опознания Родион на нём был достаточно похож на себя. Теперь он из разряда сумасшедших перешёл в потерпевшие, и отношение к нему резко изменилось. Родион коротко поведал о своих приключениях, назвал адрес Пиявки, и сказал, что в данный момент она, скорее всего, пытается открыть испорченный замок. И если милиция поторопится, то застукает её до того, как она уничтожит улики.

Всё пришло в движение, и два опера сразу отправились по названному адресу. Дежурный позвонил в сто седьмое отделение и сообщил, что найден закованный в цепи голый человек похожий на разыскиваемого Коновалова, и нужен кто-то для его опознания.

У лейтенанта Дроздова помимо Коновалова были и другие дела, но определённые дейст­вия по розыску он производил. Он побывал на заводе и побеседовал с бригадой, где работал Коновалов. Саня Буров высказал общее мнение словами, что Родион мировой парень, и будет жаль, если его найдут погибшим. Затем добавил, что недавно видел Родиона с потрясающей девушкой, и его исчезновение так или иначе связано с этой биксой.  Дроздов принялся искать девушку, и через день-другой нашёл бы её, но тут пришло сообщение. Он захватил Никитина, знающего Коновалова в лицо, и они поехали в соседнее отделение на опознание трупа. Не может ведь живой человек разгуливать голым в цепях. Но к их удивлению Родион оказался жив, хотя и находился в жалком состоянии. Они увидели его в кабинете эксперта. Родиона уже сфотографировали, и теперь эксперт с рядовым милиционером избавляли его от цепей, раскручивая на ошейнике заевшую гайку. Дроздов, разглядывая воспалившиеся укусы на теле Родиона, проникся сочувствием и сказал:

 – Досталось тебе Коновалов. От бабского укуса, наверное, так же больно, как и от собачь­его.

Родион угрюмо посмотрел на него, и ответил:

 – Я этого не знаю, потому что меня никогда собаки не кусали. Вот когда вас укусит  баба, да в тот же день ещё и собака за ногу тяпнет, вы и узнаете, что больнее. Не дай бог, конечно.

Во двор прибыла «Скорая помощь». Родиона одели в байковый халат, и увезли в боль­ницу. Там его искупали, одели в казённую пижаму, накормили и показали хирургу. После этого он без сил упал на койку и заснул глубоким сном до самого утра.

Тем временем, отправленные по адресу Пиявки сотрудники застали её возле калитки с ключом в руке. Замок не открывался, и один из оперов, разыгрывая роль доброго прохожего, предложил помощь. Женщина протянула ему ключ, но сотрудник в гражданском отодвинул её в сторону, и высадил калитку мощным ударом ноги. После этого он заскочил во двор и быстро зашагал к дому. Пиявка с руганью бросилась за ним следом, но увидев разбитое окно, поняла, что пленник убежал, и притихла. Сотрудники предъявили документы, после чего она поняла, что всё открылось, и за ней пришли. Пиявка страшно завыла, и принялась ругать себя за то, что не выколола Родиону глаза. Сотрудники переглянулись, и от греха взяли её в наручники.

У неё было редкое имя Дорофея, и в обиходе все звали её просто Дорой. Работала она уборщицей в зоопарке. Там же доставала снотворные уколы. Мозги набекрень у неё были давно. Лет пятнадцать назад её лечили в психдиспансере от какого-то сдвига на почве нимфо­мании. И вылечили, потому что с тех пор Дора мужчин к себе не подпускала. По этой причине она жила одиноко и тихо. А теперь выяснилось, что этот сексуальный заскок у неё не исчез, а всего лишь трансформировался, и превратил её в маньячку редкого типа. Дору признали невменяемой, и навсегда отправили в Горопановскую психбольницу в корпус для хроников.

Вернувшемуся в своё отделение лейтенанту Дроздову пришлось заняться розыском по го­рячим следам украденных женских сапожек ценою в сто сорок рублей. Как и большин­ство бытовых преступлений, это дело оказалось простым. Через неделю после развода у женщины пропали сапоги. Следов взлома не было, а поскольку она не успела поменять замок в дверях, то подозрение сразу пало на бывшего супруга. По дороге к новому месту проживания предпола­гаемого вора оперативники пришли к выводу, что если всё подтвердится, то этот мужик просто козёл. Наверняка он будет оправдываться тем, что купил сапоги на свои деньги, но поскольку развод зарегистрирован, то имеются все признаки кражи. А значит,  этого козла можно засадить хотя бы на полгода, ведь его поступок мужским не назовёшь.

Дверь им открыла новая жена подозреваемого, невысокая толстушка средних лет с завив­кой. Мужа дома не было, но узнав, что к нему пришли из милиции, она забеспокоилась, и пригласила оперов в квартиру. Дроздов увидел сапоги прямо с порога, и стал о них расспраши­вать. Ничего не подозревающая женщина объяснила, что это подарок её нового мужа. Дроздов сказал, что сапоги ворованные, их требуется приобщить к делу, и протянул к ним руку. Женщина вдруг осознала, что чудо-обувь, с которой она сроднилась, уплывает из под носа, и пришла в ярость. Она закричала: – «Не тронь сапоги ищейка!», и, бросившись на Дроздова, укусила протянутую руку до крови. В этот момент откуда-то из глубин квартиры на помощь хозяйке с заливистым лаем выскочила небольшая, но злобная собачка, и вцепилась Дроздову в лодыжку. Таким образом, сотрудники были вынуждены вначале задержать новую жену подозреваемого «козла», а потом уж и его самого.

Увидев перевязанную руку Дроздова, Никитин расспросил его, а узнав в чём дело, хлоп­нул рукой себя по бедру, и воскликнул:

 – Ну, Коновалов! Прямо в яблочко попал! Вот и не верь после этого в сглаз.

 – Ты чего Никитин? Какой ещё сглаз?

– Обычный. Помнишь слова Коновалова насчёт бабы и собаки? Теперь ты на своей шкуре узнал, чей укус больнее.

После этого совпадения россказни Бубнова начали казаться Никитину довольно правдо­подобными, и не такими уж глупыми.

О том, что Родион нашёлся, его матери сообщили в тот же вечер по рабочему телефону дяди Семёна, номер которого был оставлен ею для связи. А наутро она прибыла в милицию с объёмистой сумкой в руках. Дроздов рассказал ей о происшествии, а потом объяснил, что делом Родиона занимается другое отделение. Однако, Полина Гавриловна потребовала вначале предъявить нашедшегося сына, а формальности отложить на потом. По большому счёту она была права, и Дроздов попросил Никитина свозить её в больницу к Родиону. У Дроздова разболелась укушенная рука, и он отправился на перевязку в медпункт.

Зайдя в палату, они увидели сидящего на кровати Родиона, одетого в полосатую пижаму. О вчерашнем напоминали смазанные зелёнкой раны и бледность, а живой взгляд говорил о быстром восстановлении жизненных сил. Мать всхлипнула, и обняла Родиона за голову, но быстро успокоилась, и принялась доставать из сумки припасы. Родион с вожделением смотрел на этот процесс. Первым она достала солидный кусок окорока весом килограмма два и сказала:

 – Это тебе бабушка Анфиса передала. Она первая, ещё в понедельник сказала, что ты в беде, а я ей не поверила.

. – Я её тоже вспоминал. Её и в особенности бабу Фросю.

– А от неё твой любимый рулет из брюшного сала. Да ещё яблок Нинка насыпала. Умори­лась сумку нести. А дядя Семён обещал послезавтра доставить тебе жареную баранью ногу.

 – А почему не завтра?

 – Да неужто ты всё это умнёшь до завтра?

– Мама, я целую неделю голодал.

– После голода надо есть понемножку, а то заворот кишок случится.

– Я уже ел понемножку. Здешние порции большими не назовёшь.

Тут пришёл следователь, и Родиону пришлось повременить с едой. Никитин и Полина Гавриловна вышли в коридор и в ожидании присели на лавочку с дерматиновым верхом. Никитина заинтриговала фраза про бабушку Анфису, и он начал про неё расспрашивать:

 – Полина Гавриловна, вы тут упомянули некую бабушку Анфису, которая первая узнала про Родиона. Откуда она узнала? И почему вы ей не поверили?

Должно быть, он затронул больную тему, и Родионова мать разговорилась:

 – А вы бы поверили в бабкин сон? В понедельник рано утром приходит эта самая Ан­фиса, сваха моя, и говорит, что ей сон плохой снился, мол, с Родионом беда великая приключи­лась, поэтому надо срочно ехать в Ростов на его поиски. Да на моём месте любой бы подумал, что у бабушки с головой беда приключилась. А потом оказалось, что она правду сказала.

 – Так она во сне сигналы принимает? Ничего себе!

 – Да если б только это! Она ведь ещё и гадает по-всякому. Собралась я ехать, а она при­шла и успокаивает меня, дескать, не переживай, я раскинула на Родиона, живой он сыщется, только очень голодный. И передаёт кусок окорока своему любимцу. Я же знаю, что это всё настоящее суеверие, только у неё оно почему-то сбывается, да так, что становится не по себе.

. – А она вообще кто?

 – Моей золовки свекруха. Она из тех бабок, что травками и заговорами скотинку лечат, да и людей тоже пользуют. Знахарка она.

. – Или колдунья?

 – Ну, кое-кто по темноте своей тоже так считает. А на самом деле женщина она хорошая и добрая. Родиону она не по крови, а по свойству бабушка, но дружат они водой не разлить. Родион ещё маленький был, когда она его к своему делу приохотила, а потом он сделался у неё помощником. Я долго не могла понять, чего она в нём нашла. Обычный парнишка.

 – Духовное родство.

– Может быть. Но это не всё. У Родиона есть одно свойство, можно сказать от рождения. Ему всякая животина подчиняется, хоть кони, хоть собаки, хоть коровы. Вот этим он ей и понравился. Только всё у них в тайне. Ведь никогда не рассказывал, какие обряды они делают. Чистое мракобесие, а люди всё равно к ней идут, даже начальники иной раз обращаются.

 – Вот оно что! Не на того напала кровососка. Не зря она хотела ему глаза выколоть. А вот скажите, у вас в родне были финны или, например, шведы?

От неожиданного вопроса Полина Гавриловна дёрнулась, и зло проговорила:

 – А вам какое дело?

После этого она отвернулась, и прервала беседу. Не ожидавший такой реакции Никитин извинился, но дальнейшего разговора не получилось. Через день, встретив Бубнова, он сказал:

 – А ведь ты прав оказался насчёт Коновалова. Колдун он потомственный. Судя по всему, паренёк он не злой, но всё равно лучше с ним не связываться. Мне его мать кое-что про него рассказала. А когда я намекнул на финские корни, так она чуть не подпрыгнула, и ушла от разговора, а это неспроста. Значит, что-то в этом есть. Будь у меня дедушка финн, мне бы и в голову не пришло скрывать этот факт. Ничего позорного нет в этих финнах. Обычные люди.

Следователь обрадовал Родиона сообщением, что нашлась его одежда. Всё было в целости и сохранности кроме денег. Родион подбросил следователю мысль, что он не первый клиент у Доры, и позже на её участке были выкопаны из земли трупы двух девушек и одного парня.

Когда разнеслась весть, что Родион отыскался, к нему потоком хлынули посетители. При­ходили ребята из общежития, навестил Евгений Ильич с двумя артистками, а с работы явилась целая делегация. Но никто толком не знал, что же с ним произошло, потому что по просьбе Родиона доктор всем рассказывал о неком ДТП, в результате которого пациент долго не приходил в себя. Ссадины на лице эту версию подтверждали. Однако шила в мешке не утаишь, и через некоторое время кое-какие подробности этого жуткого приключения  всё-таки просо­чатся в народ, но это будет после.

Болячки на теле зажили быстро, и через неделю Родиона выписали из больницы. Могли выписать и раньше, после бараньей ноги он почувствовал себя вполне здоровым, но на несколько дней его задержал психиатр. Случай для него был редкий, поэтому он ежедневно проводил с Родионом небольшие беседы, и проверял рефлексы. Его интересовали даже второстепенные детали и отношение к ним Родиона. На третий день он спросил:

 – Родион, что сегодня было на завтрак?

 – Пшённая каша и, как всегда, чай с маслом.

 – Вы эту кашу ели? Не противно было?

 – С чего бы? Каша вкусная, я и добавки попросил. А-а, понял. Это из-за Пиявкиной каши. Так она ж меня впроголодь держала, а когда жрать хочется, то и плесневелая корка не кажется противной, не говоря о каше. Мне отец рассказывал как они с товарищем  в немецком плену лягушек с голодухи ели, и поэтому выжили. Кому как, а для меня противным становится то, чем непомерно объешься. Ещё пацаном я попал на одну пасеку, и так объелся дармового мёда, что он у меня через кожу выступил, майка липкая сделалась. А дома мне стало плохо, да так, что с тех пор по сей день меня от мёда воротит.

В день выписки психиатр сказал:

 – Разрешите поздравить вас молодой человек. Говоря простыми словами, у вас сильная психическая конституция, и, как следствие, высокая стрессоустойчивость. Далеко не всякий после такой истории за несколько дней придёт в норму.

 – Ну, если честно, то поздравлять надо мою бабушку Анфису. Это она мне психику на­тренировала.

И он рассказал доктору, каким образом бабушка вылечила его от заикания. Тот выслушал очень внимательно, а потом сказал:

 – Идея вытеснить из сознания страх с помощью другого страха интересна, но на практике неприменима. Просто потому, что мало кто согласится на такое экзотическое испытание. С вами произошёл случай единичного опыта. Ваша бабушка заранее знала ваш потенциал, вот и предложила этот вариант, а будь ваша психика слабее, она бы не отправила внука ночевать на кладбище, да вы бы и сами не осмелились. То есть в вашем излечении основную роль сыграли вы сами, ведь без вашей решимости у бабушки ничего бы не вышло.

Родион имел другую точку зрения, но не стал возражать учёному человеку.

Вернувшись из больницы, он быстро вошел в прежний ритм жизни, и в первый же сво­бодный вечер решил сходить до Жени, чтобы возобновить отношения,  но Метис принялся его отговаривать:

 – Успокойся Родион! Она же знала, где ты живёшь, а ни разу не наведалась. Значит, поезд ушёл, и она забыла за тебя как за Паньковы штаны. Такая краля скучать не будет, у неё уже кто-то есть. Забудь и не переживай, другую найдёшь.

Родион его не послушал и отправился к Жене, но подходя к её дому, убедился в правоте Метиса. Женя вышла со двора под ручку с каким-то военным. Родион спрятался за угол, и проводил глазами весело болтающую парочку. Проклиная женское непостоянство, он вернулся домой. По его выражению лица Метис всё понял, и деликатно промолчал.

                      Глава XIV. Подставной жених.

После конфуза с блондинками Родион впервые задумался о женской красоте в её общем значении. Конечно, у него и до этого были свои представления об этом предмете, но они шли от чувств, то есть от «нравится – не нравится». А теперь, чтобы не опозориться на чём-нибудь ещё, он, будучи педантом, решил изучить этот вопрос теоретически. Родион объяснил библио­текарше свой интерес, и она подобрала ему несколько книг по искусству на эту тему. Родион добросовестно проштудировал эти книги, и узнал из них много любопытного. Он узнал, что существуют египетский, греческий, северный и ещё некоторые типы женской красоты, а также о многих интересных деталях из этой области. Эти знания расширяли кругозор, но ничего не давали на практике. В определении телесной красоты имелись общие принципы, такие как здоровье, гармония и симметрия, но множество нюансов в реальной жизни делали эстетические каноны зыбкими и относительными. Иногда Родиону казалось, что основные типажи эталонов женской красоты создаются массовыми предпочтениями мужчин. В результате изысканий он стал более внимательно анализировать внешность женщин с эстетической точки зрения, но это было похоже на разглядывание картин, и к обычным чувственным отношениям с девушками не имело отношения. Сам он об этом рассказывал так.

  В этих вещах есть много не совсем понятного. Когда я услышал про теорию феро­монов, то сразу в неё поверил, так как она объясняет многие странности. Знавал я женщин с классиче­ски правильными чертами лица, и хорошей фигурой, которых мужчины обходили стороной. И в то же время я знал многих девушек, которых нельзя было назвать красавицами, но имевших толпы поклонников. Моя одноклассница Галя была именно такого сорта девица. На мой взгляд, ничего особенного в ней не было, только и того, что не страшная. Обычное круглое личико с носиком картошкой, тол­стенькая, походка тяжёлая, да и фигура скорее кургузая, а вот, поди ж ты! Парни роились вокруг этой Гали с восьмого класса, и вся жизнь у неё в таком сексуальном темпе со сменой мужей и сожителей до сих пор. Поскольку мы росли вместе, то её чары на меня не действуют, и однажды из любопытства я её спросил: – «Галя, ну что в тебе такого? Чем ты их привлекаешь»?  А она говорит: – «Они как-то сами привлекаются, а почему, я не знаю». При всём при этом, она никогда не была шлюхой. Иначе, чем особым запахом такое явление объяснить трудно.

По мере накопления жизненного опыта восприятие женской красоты расширяется. Одна­жды я увидел в троллейбусе двух потрясающе красивых чернокожих студенток и понял, что типы женской красоты гораздо разнообразнее, чем мне казалось ранее. Кроме того, существует множество факторов, влияющих на восприятие женской красоты, и водка здесь не на первом месте. Например, хорошо поющая женщина всегда кажется более красивой, чем та, которая петь не умеет.

Сам я оцениваю внешность женщин в рамках общепринятых стандартов, но огром­ное ко­личество мужчин имеют личные предпочтения, и зачастую далёкие от признанных канонов. А после одного случая я понял, что некрасивых женщин не существует вообще, потому что те женщины, которых молва числит некрасивыми, на самом деле являются редкими или даже единичными представителями своего особого типажа красоты. Этот случай кому-то может показаться уродским или смешным, а я считаю его поучительным.

Когда я работал в станице на стройучастке, был у меня в напарниках некий Володя Жуков. Обычный, и во многих отношениях положительный семейный мужик сорока лет. Во всяком случае, дурости за ним раньше не замечалось. Мы с ним по заказу строили дом в районе угольного склада. Дело летом. Жара. Слезли с подмостей и присели в тенёчке перекурить. Вдруг у него стекленеют глаза, и сигарета выпадает из губ, причём явно от чего-то увиденного за моей спиной. Оборачиваюсь – ничего такого жуткого. По улице идёт тётка лет сорока. Ничего особенного: средний рост и обычная тяжеловатая фигура тумбочкой. Но когда я посмотрел на её ноги …. Они были кривые и волосатые, и не просто, а невиданно волосатые. Лично я не возражаю против некоторой волосатости женской ножки, но тут был такой перебор, что оторопь брала. Густые коричневые волосы росли даже там, где они обычно не растут, а их ровный покров ассоциировался с поня­тием шерсть. Когда она прошла мимо, Володя встал, и, как загипнотизированный пошёл следом. Должно быть, женщина почувствовала внимание, оглянулась на Володю, а дальше пошла уже игривой походкой. Я просто обомлел от этого кокетства. Догнал Володю, остановил, и начал махать рукой у него перед глазами, но он на это почти не реагировал. Кое-как силком оттащил его на место, и спрашиваю:

 – Да что с тобой?

 – Она мне понравилась. Особенно ножки.

 – Так в чём дело? Ходи по коровникам и любуйся.

 – Можешь смеяться Родион, но от волосатых женских ног я теряю власть над собой от вожделения.

Я понял, что Володю крепко шибануло, ведь обычно он разговаривал больше меж­дометиями и матерщиной, а тут вон как по-книжному завернул. Он тоскливо проговорил:

– Эх, не дал ты мне с ней познакомиться.

 – Не переживай. Скоро она назад пойдёт, не теряйся.

– Откуда ты это знаешь?

 – А когда она оглянулась, то на тебя тоже запала.

Не прошло и полчаса, как она вернулась, причём уже с подкрашенным лицом. Было заметно, что мужским вниманием она не избалована, и поэтому ценила любые его прояв­ления. Володя тут же пристал к ней и познакомился. Феноменально, но она оказалась замужней, и Володя года два обретался у неё в тайных любовниках.

Поначалу я тоже думал об уродских отклонениях, но со временем понял, что Володя совершенно нормальный мужчина, но с редкостным предпочтением. И в этом присутст­вует великая природная гармония, ведь если существуют разные женщины, то и мужские предпочтения должны быть разными. А будь иначе, то так называемые «некрасивые» женщины давно бы перевелись, и все люди сделались бы как овцы на одно лицо.

                                   ***

Родион горевал о Жене недолго, и уже дней через десять познакомился с симпатичной де­вушкой. В молодости сердечные раны заживают быстро, особенно от новой влюблённости.

В том году зима случилась ранняя и ветреная. Около часа ночи Родион возвращался до­мой после вечерней смены. Его маршрут пролегал через железную дорогу возле остановочной площадки «Сельмаш». Там был обычный наземный переход проложенный между путей. Грузовые поезда здесь никогда не останавливались, но в этот раз дорогу перегораживал стоящий товарняк из длинного ряда открытых платформ. Сколько он будет стоять – неведомо, может полминуты, а может и полчаса. У Родиона не было желания проверять это, стоя на холодном ветру, и он в секунду залез на платформу, чтобы спрыгнуть с другой стороны. В этот момент он услышал просьбу о помощи. Оглянулся и увидел хорошо одетую девушку, которой тоже хотелось преодолеть железнодорожное препятствие. Ну не оставлять же без помощи это хрупкое создание! Родион галантно взял сумочку, схватил девушку за руки, и рывком поднял её на платформу. В то же секунду поезд тронулся, и стал набирать ход.

Будь Родион один, то спрыгнул бы на малом ходу, да и пошёл себе дальше. Но ответст­венность за девушку не позволила этого сделать, к тому же это трудно было осуществить, потому что она взвизгнула и мёртвой хваткой вцепилась в его пальто. Он принялся успокаивать перепуганную девушку, и объяснил, что дальше «Ростов – Товарная» поезд не пойдет. А там они слезут, и на трамвае вернутся назад. Девушка притихла и они познакомились.

Её звали Настя Махно. Родом она была из Кущёвской. Многие кущёвцы учились в Рос­тове, так как до него было гораздо ближе, чем до Краснодара. Настя была из их числа, она училась в пищевом техникуме на какого-то технолога. Жила она на квартире у одной доброй женщины в расположенном во дворе флигеле. В этот вечер Настя засиделась у землячки однокурсницы, и теперь её ждал выговор от квартирной хозяйки, которая по просьбе родителей приглядывала за молоденькой одинокой девушкой, и делала это весьма добросовестно.

Вскоре поезд остановился, и они слезли с платформы. Родиону была знакома эта станция, поэтому даже в потёмках он ориентировался на ней хорошо, и уверенно пробирался к освещён­ному перрону. Но если для Родиона во всём этом не было ничего особенного, то для домашней девочки Насти ночные блуждания среди вагонов были экстримом. Наконец они вышли к трамвайной остановке, но чуть-чуть не успели – последний трамвай моргнул фонарём и уехал.

Делать нечего, пошли пешком. Так как Настя жила не очень далеко от его общежития, им оказалось по пути. Шли долго. Продуваемый ветром Родион замёрз как цуцик, но, несмотря на это, он выдал ритуальный рассказ. Всю длинную дорогу он пересказывал фантастическую повесть «Синие люди». Когда они пришли, то добрая Настя завела Родиона в свой флигелёк, и они стали отогреваться горячим чаем. Тут же появилась квартирная хозяйка, но узнав подроб­ности приключения, ругаться не стала. Более того, Родион ей понравился, и она не стала возражать против его дружбы с Настей. Только за чаем Родион как следует рассмотрел девушку. Настя не была так ярко красива как Женя, но природа не обделила её миловидностью. Именно это слово больше всего подходило к Настиному облику. Мягкая и улыбчивая, она как-то сразу располагала к себе, и Родион с удивлением почувствовал, что Настя нравится ему гораздо больше, чем писаная красавица Женя. В её присутствии он совершенно не напрягался, к тому же она без всяких манерностей сказала, что Родион ей тоже нравится, и они начали встречаться. Продолжалось это до самой весны.

Эта зима была самым счастливым периодом городской жизни Родиона. Довольно быстро у них с Настей дело дошло до постели, и раза два в неделю, обманув бдительность хозяйки, он ночевал в уютном Настином флигельке. Родиону казалось, что это настоящая любовь, и он уже строил планы на совместное с Настей будущее, но перед самой весной в конце февраля, к его разочарованию, они поссори­лись, и разошлись. Причём виновником оказался сам Родион. Первая размолвка случилась на Новый год. На новогодний бал во Дворец Культуры попасть удавалось не всякому, но Родион с Метисом без труда достали туда билеты и заказали столик на четверых. Родион пригласил Настю, а Метис знакомую молодую актрису дворцового театра. Вначале всё шло хорошо, но после того как актриса рассказала Насте подробности о Родионо­вых делах во Дворце, настрое­ние у девушки пропало, и, не дождавшись конца представления, она засобиралась домой. По дороге на квартиру недоумевающий Родион принялся её расспра­шивать:

 –  Да в чём дело Настя?

 – Родион, оказывается, я тебя совсем не знаю. Ты такой скрытный. Ведь никогда раньше не говорил, что занимаешься театром.

– К слову не приходилось.

– Это так неприятно. Нам надо расстаться. Зачем я тебе? Иди к своим артисткам.

На этой позиции она стояла два дня, и только после того как Родион обещал бросить Дво­рец, их дружба восстановилась. Но определенная натянутость в отношениях сохранилась, потому что в глубине души Настя теперь не до конца доверяла Родиону.

Весна оказалась ранняя, и уже в апреле можно было ходить без пиджака. Однажды в обе­денный перерыв к Родиону подошла крановщица с соседнего участка по имени Таня, и стала просить его о помощи. Родион удивился, ведь они не были близко знакомы, хотя, как и многих рабочих в цеху, он знал девушку в лицо. Он спросил: – «Чего надо-то»? В ответ Таня поведала ему о своей не совсем обычной жизненной коллизии.

У Тани был молодой человек, студент выпускного курса. Они решили пожениться и как можно быстрее. К немедленной свадьбе подталкивала Танина беременность. Строго воспитан­ная Таня родителей почитала, особенно сурового отца, которого попросту боялась. А когда она сообщила родителям, что выходит замуж, тем захотелось, не откладывая познакомиться с её женихом. И завтра они приедут.  Вроде бы всё нормально, жених не против,  к тому же он сам выбрал для  встречи ресторан «Девятнадцатый», и  заказал там столик, но случилось непредви­денное. Позавчера студента замели по подозрению в грабеже. Таня убеждена, что это чистое недоразумение, на днях всё выяснится, и его отпустят. Но попробуй объяснить это родителям ортодоксам! Что делать? Сказать правду и отменить знакомство нельзя. Тане очень не хотелось потерять будущего мужа. И вот они с подругой додумались до подставного жениха, а выбор  пал на Родиона по причине внешнего сходства. Он удивился:

 – А как же потом? Они что, слепые?

Дивная крановщица сказала, что всё рассчитано именно на это:

 – Внешне ты на него фигурой смахиваешь, и белокурый такой же, а у мамы с папой по­следнее  время зрение ухудшилось. Мама и раньше близорукой была, а папа всю жизнь сварщи­ком работал. За одну встречу тебя в деталях не запомнят, а после можно будет сказать, что они жениха первый раз плохо рассмотрели. Трудно тебе, что ли часок за столом посидеть? Выру­чишь меня с Толиком, и заодно хорошо покушаешь.

 – А сам Толик согласен на это?

 – Конечно! Я специально ходила в милицию советоваться с ним.

В конце концов, Родион согласился на роль подставного лица. Роль оказалась несложной, и намеченное мероприятие прошло без осложнений. Ресторан не имел имени, но он был популярен среди рабочей молодёжи. Называли его просто «Девятнадцатым» по номеру столовой, которая раньше находилась в этом помещении.

Родион был приодет и важен. Не пил, разговаривал мало, по сторонам не глядел, а налегал на еду. Возможно, именно поэтому выбор Тани был горячо одобрен. Тёщам вообще нравятся непривередливые хорошо кушающие всё подряд зятья.

Студента Толика действительно задержали по ошибке, и в понедельник выпустили. Вскоре они поженились, а родители так ничего и не узнали о былой подмене. Но для Родиона эта история закончилась плохо. Сосредоточившись на роли жениха, он не смотрел по сторонам, а зря. За соседним столом что-то отмечали три пожилые женщины и худой мужчина под шестьдесят. Среди них была Настина квартирная хозяйка. У неё было прекрасное зрение и чуткий слух, поэтому она хорошо рассмотрела Родиона, и услышала о его помолвке с Таней. Вернувшись домой, она вывалила эту новость своей квартирантке. Настя поплакала, и в тот же день дала Родиону от ворот поворот, а самое обидное,  даже не захотела выслушать его оправданий. Впрочем, если бы она и выслушала, то это ничего бы не изменило. Родион догадывался, что его история вызовет недоверие у любой девушки. Потом они помирятся, но это случится ещё очень нескоро. На память у него остались несколько Настиных фотографий, которые через много лет вызовут грандиозный скандал, но до этого ещё далеко.

 Родион переживал этот разрыв недолго, и буквально через три дня он познакомился с хо­рошей девушкой, и дружил с ней всю весну.  

                      Глава XV. Вероника.

По женской части с Виталиком Горшковым мало кто мог сравниться. Черноусый красавец Виталий был похож на хрестоматийного донского казака, и его часто дразнили Гришкой Мелеховым. Он снимал девиц без усилий, иной раз просто мимоходом. Была в нём какая-то такая харизма, от которой девушки утрачивали волю, и как овцы послушно шли за ним в какое-нибудь укромное место, чаще всего в общежитие. Горшок лишних слов не тратил, он вообще был неразговорчив. Всем девушкам он говорил одни и те де слова:

 – Привет. Как там тебя, Маша?

 – Нет, я Люба.

– Ясное  дело! Ну, тогда пошли Люба.

И она шла. Родиону с его ритуальными рассказами оставалось только завидовать такой отточенной технике знакомства. Впрочем, романы Виталика заканчивались так же быстро, как и начинались. Он редко с кем встречался больше месяца. Однако в этих делах Горшок соблю­дал некоторые правила. Например, по известным ему одному причинам, он не связывался с девушками из «высших кругов». Скорее всего, по той причине, что пролетарские девушки  красивы ничуть не меньше, чем девушки высшего света, но они не выкобениваются, подобно расфуфыренным дочкам начальников. Всё же иногда их пути пересекались.

Горшок в своей манере познакомился в троллейбусе с симпатичной студенткой. Но эта девушка оказалась с принципами: в общежитие к Виталику идти не хотела, и в своё его не звала. Помаявшись без секса три дня, Горшок уже хотел её бросить, но студентка вдруг сама предложила вариант. Она предложила устроить свидание на квартире её богатой сокурсницы. Отец этой сокурсницы был крупным начальником в Таганроге, и сумел оформить на дочь двухкомнатную квартиру практически в центре Ростова. Молодая хозяйка согласилась органи­зовать свидание любовникам на своей квартире, но с условием – Горшок должен привести с собой товарища и для неё. Более того, при выполнении данного условия богатая девушка обещала накрыть стол на четверых по случаю её дня рождения, скорее всего мнимого. Догово­рились встретиться на следующий день в воскресенье.

Виталику условие не показалось трудным, и в тот же вечер он уговорил Родиона соста­вить ему на завтра компанию. У Родиона эта встреча не вызвала подозрений, и он легко согласился, ведь ребята, приглашая знакомых девушек на вечеринку, часто просили их захватить подружку для своего товарища. А мысль о предстоящем угощении подавила робкие сомнения.

С утра они запаслись бутылкой хереса для знакомства и цветами для именинницы, а во второй половине дня отправились по адресу. Их ждали. Парни с порога вручили цветы имениннице, затем прошли в комнату и церемонно представились. И тут всё открылось. Хозяйка по имени Валя при дневном свете оказалась так страшна, что Родиону захотелось немедленно оттуда убежать. Бросались в глаза костлявость и отсутствие передних и задних выпуклостей фигуры. Таких девушек Горшок именовал «плоскодонками». Черты лица смотре­лись бы вполне нормально, если бы не отталкивающего вида чрезмерно накрашенная  и покрытая нездоровыми шишечками кожа. Именно она нейтрализовала всякий сексуальный мужской интерес. Липкая и холодная ладошка хозяйки вызвала у Родиона такое чувство, будто он подержал в руке жабу. По его лицу Горшок понял, что свидание повисло на ниточке, и под предлогом чего-то забы­того вывел Родиона в коридор, где вполголоса принялся его уговаривать остаться. Он апелли­ровал к мужской солидарности:

 – Кто же знал, Родион? Я бы тоже от этой биксы убежал за горизонт. Но будь другом, по­будь с ней пока я свою не это …. Я постараюсь быстро, а потом можно и сдёрнуть отсюда.

– А чего мне тут делать? Я под пистолетом с ней в постель не лягу.

 – Да я ж не прошу тебя с ней целоваться. Просто поболтай о том, о сём, время протяни.  Язык у тебя хорошо подвешен. А самое главное – выпей. Всем известно,  чем больше выпьешь, тем бабы становятся красивей.

 – Ты хочешь сказать, что если я хлопну стакан хереса, то у этой Вали отрастут сиськи?

 – Нет, конечно. Просто с виду она сделается не такой противной.

Они зашли в комнату, сели за стол, и празднование дня рождения началось. Угощение со­стояло в основном из холодных закусок, колбасы и сыра. Для дам стояла большая ваза с шоколадными конфетами. Херес быстро закончился, и в ход пошла хозяйская «Мадера» в красивых бутылках. У богатой Вали этого добра имелся целый ящик. И хозяйке, и Горшку с его девушкой не хотелось отпускать Родиона, и они дружно ему подливали. Он не капризничал, и вскоре напился второй раз в жизни. К слову сказать, Валя и сама любила выпить, поэтому не отставала от Родиона. Лицо её раскраснелось, но хотя число пустых бутылок росло, привлека­тельнее Валя не становилась. Более того, пьянея, она делалась ещё уродливее. А затем Родион вошёл в состояние «робота». Горшок подмигнул ему и увёл свою подружку в другую комнату. Валя покачнулась на стуле и сказала – «Родион, ты такой большой и сильный! Отнеси меня на диван». Родион послушно взял её на руки и уложил на диван. Валя блаженно потянулась, закрыла глаза, и с намёком сказала: – «А теперь делай, что хочешь». Родион, сделав вид, что намёка не понял, ответил: – «Хорошо», развернулся, и, механически шагая, покинул квартиру. Впоследствии Горшок долго потешался над этим эпизодом.

Очнулся Родион в концертном зале. Сотни людей вокруг него с напряжённым вниманием слушали доносящуюся со сцены классическую музыку. Родион быстро определил, что нахо­дится в филармонии, так как бывал здесь раньше. Справа от него сидела молодая девушка в очках, но они нисколько не портили её свежего овального лица, обрамлённого русыми воло­сами. Девушка взглянула на Родиона, улыбнулась, и своей большой красивой рукой пожала его руку. Он понял, что это его спутница. С виду не красавица, но ничего, приятная,  на людях показываться с ней можно. У него возникло чувство, что он её где-то раньше видел, но сразу вспомнить не мог. Хотелось в туалет, но стоило ему пошевелиться, как соседи начинали бросать на него осуждающие взгляды. Пришлось терпеть. Концерт закончился через полчаса, и на выходе из зала Родион сказал девушке, что ему надо на минуту отлучиться. Она кивнула, и обещала подождать его на выходе. Родион опрометью бросился в туалет.

Вскоре они не спеша двигались по централь­ной улице в сторону её дома, хотя Родион не имел понятия о том, где он расположен. Особенно его удручало, что он не знал имя девушки, а она разговаривала с ним как со старым знакомым:

 – Ах, Родион! Сразу видно, что ты из интеллигентной семьи.  Не всякий может так тонко  чувствовать музыку!

 – Да ну?

 – Конечно, ведь чувства не скроешь. На твоём лице отражались такие страдания, осо­бенно между кульминацией и финалом.

 – Ещё бы! Я думал, что мочевой пузырь лопнет.

Родион тут же пожалел об этих словах, потому что девушка холодно произнесла: – «Вот как»,  и быстро пошла вперёд, явно не желая больше общаться с таким циником. Но стоило Родиону посмотреть на девушку сзади, как он сразу же её вспомнил, хлопнул в ладоши, и бросился вслед за нею со словами: – «Подожди, я тебя вспомнил»!

В этом районе города Родион оказался месяца полтора назад. У бабушки Фроси нашлась давно потерянная племянница Глафира. Лет двадцать от неё не было известий, и вдруг она сама объявилась в станице и разыскала свою тётю Фросю. Все были очень рады восстановлению родственных связей. Глафира проживала в Ростове на тихой Тургеневской улице, откуда до центра города было десять минут хода, а работала она на заводе «Электроинструмент».  Вместе с матерью пенсионеркой она обитала в двухкомнатной квартире довольно старого двухэтаж­ного дома. Через несколько лет после смерти матери тётя Глаша обменяет эту жилплощадь на однокомнатную квартиру в новом доме около площади Дружинников. С появлением новой родственницы у Родиона добавилась обязанность её навещать. Впрочем, тётя Глаша занудой не была, и Родион с удовольствием заглядывал к ней в гости. В этот понедельник Родион вернулся из станицы, и не заезжая в общежитие отправился с автовокзала к тёте Глаше. Он передал ей сотню куриных яичек от бабушки Фроси, но задерживаться у гостеприимной тёти не стал. В эту неделю он трудился во вторую смену, и времени до начала работы оставалось немного.

Родион энергично шагал вверх по переулку в сторону троллейбусной остановке на Эн­гельса. Народу вокруг было мало, и недалеко от улицы Московской он задержал внимание на двух беспомощно озирающихся девушек. Одна из них плотная девица в очках со страдальче­ским выражением не лице стояла на одной ноге, и держалась рукой за стену здания.  Её тщедуш­ная подружка стояла рядом с озабоченным видом. Родиону она показалась четырнадца­тилетней девочкой, так легка и невесома была её худенькая фигурка. Эта девочка и обратилась к Родиону за помощью, когда он с ними поравнялся:

 – Молодой человек, помогите нам вон до той скамейки пройти. Она ногу повредила, и наступить теперь на неё не может. А я потом за помощью сбегаю.

Говорила она несколько сумбурно, но Родион оценил ситуацию с одного взгляда. Он по­дошёл к страдающей девушке, присел на корточки, протянул руку, и сказал: – «Разрешите осмотреть». Сказано было так убедительно, что девушка сразу подчинилась. Родион бережно ощупал распухшую лодыжку и спросил:

 – Нога подвернулась?

 – Да, вон в той ямке. Идём с занятий, я чего-то задумалась, и угодила туда ногой.

Родион встал и подвёл итог:

 – Ничего страшного, перелома и вывиха нет. Обычное растяжение связок, но это тоже неприятно. Пару дней придётся полежать в постели. Живёте далеко?

 – Да мы уже почти пришли, здесь метров через пятьдесят за углом мой двор.

Без долгих разговоров Родион подхватил девушку на руки, и скомандовал её хрупкой спутнице: – «Девочка, показывай дорогу»! Та удивлённо выпучила глаза, но послушно засеменила впереди процессии. Это удивление имело причину. Девушка на руках не была эфемерным созданием, скорее наоборот. Её упругое тело не было жирным или пухлым, но из-за плотного сложения, несмотря на юный возраст, девушка весила значительно больше семиде­сяти килограмм. Родион не подозревал, что его появление  во дворе произведёт фурор. Он попросил девушку для удобства обнять рукой его за шею, и теперь со стороны они смотрелись очень эффектно, хоть снимай фильм о влюблённых. За ними наблюдали стоящие возле прохода трое парней и две молоденькие девушки, бабушки на скамейках, а также несколько подростков лет десяти с велосипедами в руках. Под их взглядами у девушки сильнее забилось сердце и порозовело лицо.

Родион не знал, что она переживает свой «час торжества». Дворовые сверстники девушку не любили. За очки и чопорный вид они прозвали её Бонной. Она платила им тем же. Ребята считали её «синим чулком», и даже не пытались за ней ухаживать. И вдруг такое! У всех просто отвисли челюсти. Среди подростков был младший брат Бонны. Он вскочил на велосипед и рванул домой сообщить матери о небывалом случае.

Родион зашёл в подъезд и по лестнице осторожно поднялся на второй этаж. На лестнич­ной площадке их ждала взволнованная женщина. Родион сразу понял, что это мать девушки, так они были похожи и лицом, и фигурой. Он занёс девушку в квартиру и уложил на кровать в её комнате. Судя по шикарной пятикомнатной квартире, проживающая здесь семья занимала высокое положение в обществе. Но Родион отметил это мимоходом,  он торопился быстрее завершить доброе дело. В двух словах он объяснил матери, что произошло, и попросил широкий бинт. Бинта не нашлось никакого, но была марля. Родион попросил разрезать её на бинты, а сам занялся пострадавшей ногой. Он действовал так уверенно, что все ему подчиня­лись. Вспомнив уроки бабушки Анфисы, он положил больную ногу на подушку, аккуратно снял с неё чулок, опустился на колени и принялся осторожно массировать ступню, сопровождая это действие чуть слышным шептанием молитовки. Затем встал на ноги, и сноровисто произвёл тугое бинтование, после чего собрался уходить, но мать девушки задержала его вопросом:

 – Молодой человек, как вас звать?

 – Родион.

 – Послушайте Родион, только не обижайтесь, но для врача вы слишком молоды.

 – Да я и не врач, просто знаю, что в таких случаях надо делать. Не переживайте, завтра она сможет ходить по комнате.

Девушка обозвалась:

 – Мама, ты забыла, что папа  наш профессор биологии. Он разберётся.

А вам Родион огромное спасибо!

 – Не за что. Мелочи жизни. На моём месте так поступил бы каждый.

Субтильная девочка хихикнула и сказала, что на такой подвиг далеко не у каждого хватит силёнок. Мать принялась благодарить Родиона, пригласила его на кухню, чтобы угостить, но он сказал, что опаздывает на работу, попрощался и был таков.  После его ухода Вероника, так звали девушку, сказала:

 – Мама, он что-то прошептал моей ступне, и боль утихла. Жаль, что уже не встретимся.

 – Да, вот бы тебе с таким познакомиться! Сразу видно, что приличный юноша.

Мама была взволнована не меньше дочери, и в какой-то момент даже позавидовала ей, ведь её саму никогда на руках не носили.

В этой спешке Родион даже не поинтересовался именем девушки. На ту пору он дружил с Настей, и прочие девушки были для него пустым местом. Другие события вытеснили эту историю у него из головы, но девушка в очках воскресила её в памяти. Догнав её, он сказал:

 – Это же ты ногу на улице подвернула, а я тебя на место доставил. С тобой ещё какая-то щуплая девочка была рядом.

Девушка в очках остановилась, посмотрела на Родиона, и смущённо произнесла:

 – Родион, так это получается, что всё это время ты не знал кто я такая? Теперь ясно, по­чему ты был как деревянный. А я как последняя дура этого не замечала, и фамильярничала как старая знакомая. Прости Родион.

– Да не за что. Вообще-то память у меня хорошая, но сегодня на одном мероприятии я первый раз в жизни выпил вина, а после него мозги немного затуманились. Но уже всё прошло.

 – Вот оно что! Вот откуда этот странный запах. А что пил?

 – Мадеру.

 – Ну, у нас дома есть вино получше. Французское. Вообще-то я тебя понимаю. На выпу­скном я тоже выпила вина, так потом долго мысли скакали.

– Ну, раз такое дело, то давай знакомиться по-настоящему. Меня зовут Родион Коновалов.

– Очень приятно, а я Вероника Патрикеева.

И они весело зашагали дальше. По дороге Родион узнал от Вероники, что отец её Арка­дий Осипович, профессор университета, а мать Анна Григорьевна занимает какую-то долж­ность в областной филармонии. Брату Димке десять лет, и он учится в школе, а сама она после музыкальной школы вместе с одноклассницей Жанной поступила в недавно открывшуюся консерваторию по классу фортепьяно. Жанна была той самой подругой Вероники, которую Родион принимал за худенькую девочку. На самом деле ей было восемнадцать лет. Родион сильно этому удивился и сказал:

 – Была бы одета похуже, то подумал бы, что она из голодающей семьи.

 – Нормально она кушает, это порода у них такая изящная. У её матери фигура такая же, а бабушка вообще танцевала в балете. Жанна гордится своим телосложением.

Всё было просто. Вероника с Жанной шли в филармонию на концерт заезжего ансамбля камерной музыки и встретили Родиона. Вероника поздоровалась с ним, заговорила, и предло­жила сходить на концерт. Девушка обратила внимание на то, что он разговаривал односложно и больше жестами, но объяснила это стеснительностью юноши. Родион согласился кивком головы и пошёл на концерт по билету Жанны, ради подруги готовой и не на такие жертвы.

Проходя по тёмному двору, Вероника напряглась, схватила Родиона под руку и крепко к нему прижалась. Зайдя в освещённый подъезд, он спросил её:

 – В чём дело?

 – У нас во дворе ребята хулиганят.

 – Ребята есть во всех дворах, и тимуровских команд они не создают Кругом одни Ква­кины. Но ничего страшного. Плохо когда это с возрастом не проходит. А ты Вероника больше так не делай. Если видишь опасность, то держись у меня за спиной и не мешай. Ведь если появятся хулиганы, то вначале придётся дать по лбу тебе, чтобы руку отпустила.

 Родион хотел попрощаться, но Вероника пригласила его зайти в квартиру на чаёк:

 – Мама будет очень рада.

– А папа?

 –  Если выйдет из кабинета, то поздоровается, но не больше. Папа живёт параллельно. Он весь в науке, и на  бытовых мелочах, в том числе и на моих знакомых, внимание не заостряет.

Родион не стал ломаться, и зашёл в гости. Анна Григорьевна и в самом деле обрадовалась, провела его на кухню, усадила с Вероникой за стол, и принялась их угощать. Разогрела котлеты и сварила вкуснейший кофе с молоком. Вскоре к ним присоединился Димка, которого Родион тут же перекрестил в Митьку. Зайдя в кухню, Митька включил стоящий на подоконнике небольшой радиоприёмник «Рекорд» с квадратной шкалой. Негромко зазвучала классическая музыка. Родион посмотрел на приёмник и сказал:

 – Редкая вещь.

Митька подхватил:

 – Старьё. Прошлый век. Сейчас трёхламповые уже не выпускают.

 – Я имел в виду музыку. Это же «Марш троянцев» Гектора Глюка. Его редко передают.

От этих слов Анна Григорьевна чуть не выронила кофейник. Сев за стол, она спросила:

 – Вы так хорошо знаете музыку Родион. А кто у вас любимый композитор?

Ответ был довольно уклончив:

 – Есть ряд композиторов от Берлиоза и Моцарта до Рахманинова и Шостаковича, чьи произведения стоят выше субъективных оценок «нравится – не нравится». Их надо просто знать, как школьную хрестоматию.

В тот вечер Родион не встретился с профессором, и вскоре ушёл домой. Так Коновалов подружился с Вероникой и стал вхож в её интеллигентную семью. Эта дружба была какой-то нетипичной. Вероника оказалась изрядной домоседкой, и многие свидания проходили у неё на квартире. Иногда они проводили время в её комнате, но чаще вместе со всеми смотрели телевизор, или играли в преферанс. Профессор в этих развлечениях не участвовал, и первое время Родиона не замечал, но вскоре они подружились. Их сблизили черви.

Профессор был по специальности биохимиком, но его подлинным увлечением была наука нематодология, то есть наука о круглых червях. А две его статьи на эту тему были даже напечатаны в зарубежных научных изданиях. Однажды Родион прочитал в журнале «Природа» статью о дальневосточном трубочнике. Этот якобы примитивный морской червячок поражал своим образом жизни и сложными отношениями с окружающей средой, которые трудно было объяснить элементарными рефлексами. Выбрав момент, Родион с искренним интересом обратился к суровому учёному мужу за комментариями. Почуяв родственную душу, Аркадий Осипович вынырнул из своего учёного мира в повседневность, внимательно посмотрел на Родиона, и прочитал ему целую лекцию о морских червях. Лекция произвела на Родиона сильное впечатление, хотя он не знал многих терминов. Беседу Родион закончил сентенцией из «Козьмы Пруткова», что «…Жизнь так коротка, а червяк такой длинный». Профессор знал это изречение, и был абсолютно с ним согласен.

Тема червей оказалась востребованной, и к безмерному удивлению Вероники, Родион не на шутку подружился с профессором. Он рассказал Аркадию Осиповичу о народных средствах против гельминтов, чем пополнил копилку знаний у профессора. Тот и раньше был знаком с действием лечебных трав, но рецепты бабушки Анфисы оказались ему в новинку. Особенно его восхитил способ избавления от аскарид с помощью селёдки и огуречного рассола. Во время этой беседы Родион не заметил подошедшую сзади любопытствующую Веронику, и очень натуралистически изобразил выход аскарид из человеческого тела. Бедную девушку стошнило. В одной из бесед профессор поведал об экзотическом червячке, который в своём метаболизме использует этанол перебродивших фруктов и ягод. Это и подтолкнуло Родиона к идее «водоч­ного червя», которую он тут же испробует на практике. Узнав, что Родион не студент, профес­сор начал агитировать его поступить на биофак хотя бы на вечернее отделение, планируя в будущем сделать из него преемника. Родион обещал подумать.

Вероника быстро раскусила Родиона в том, что в музыке он всего лишь начётчик, и её игру на пианино терпит из вежливости.  В конце концов, Вероника решила, что учёные беседы отвлекают Родиона от романтических отношений, и прекратила эти домашние посиделки, но было уже поздно. Родион через профессора и его жену внедрился в интеллектуальные круги, и даже соприкоснулся с богемой.

Однажды к профессору по какому-то делу зашёл его коллега доцент Вячеслав Иванович Беломазов. В этот момент явился Родион, и Аркадий Осипович их познакомил. Он представил Родиона как приятеля Вероники и назвал его способным юношей. Родион присмотрелся к доценту и сказал, что они уже встречались. Одетый с иголочки подтянутый сорокалетний  красавец Беломазов удивился и спросил:

 – Где?

 – В Парке Островского за шахматной доской. Я тогда у вас рубль выиграл.

Аркадий Осипович укоризненно сказал:

 – Родион ты его с кем-то спутал. Вячеслав Иванович чемпион университета по шахматам. Он кандидат в мастера, и не за горами звание мастера. Он в принципе не мог тебе проиграть.

 – Ничего я не перепутал Аркадий Осипович, у меня память хорошая.

И, обращаясь к доценту, сказал:

 – В тот раз на вас были помятые брюки, старый пиджаке не по размеру, нечищеные рабо­чие ботинки и фуражка восьмиклинка на голове. Но хоть вы и были тогда небритый, я всё равно вас узнал.

Профессор не мог даже представить лощёного доцента в таком виде, и уже открыл рот для отповеди, но тут Вячеслав Иванович расхохотался, хлопнул Родиона по плечу и сказал:

 – Я вспомнил тебя юноша. Мне пришлось напрячься, чтобы правдоподобно сыграть с то­бой в поддавки.

 – Да я потом это сообразил. Когда вы того с портфелем обули на полсотни, до меня дошло, что это был спектакль под названием «Ловля на простачка».

Профессор растерянно спросил доцента:

 – Так это правда?

 – Аркадий Осипович, если в таком виде как сейчас я приду в какой-нибудь шахматный клуб, то со мной никто не сядет играть даже на гривенник.

 – Вы играете на деньги?

Родион пояснил:

 – Аркадий Осипович, впустую играются только учебные, тренировочные партии, а на­стоящая игра в шахматы идёт только на деньги, или на какой-то их эквивалент.

Доцент с ним согласился:

 – Совершенно верно! Ты Родион правильно смотришь на вещи. А раз уж мы встретились, то может быть сгоняем партийку? Хочется отыграться за тот раз.

– С удовольствием. А рубль за науку, это недорого.

Они прошли на кухню, где гостям разрешалось курить. Митька, для которого Родион стал кумиром,  сбегал в свою комнату за обычными деревянными шахматами, и игра началась. По жребию первый ход выпал доценту. Он тратил на ход по две секунды, зато Родион долго  раздумывал над каждым ходом. Но, несмотря на это, минут через двадцать он сдался в безна­дёжном эндшпиле. Тем не менее, Вячеслав Иванович его похвалил:

 – А ты делаешь успехи юноша. В сравнении с первой игрой прогресс налицо. И немалый.

 – Я за этот прогресс двенадцать рублей заплатил.

 – Кому?

 – Да живёт у нас один шахматист. Он заметил, что я слабенько играю, и повадился меня доить по рублю за партию. Мне своих кровных рубликов жалко, пришлось мозги напрягать и учиться тактике прямо в игре. Двенадцать раз он выиграл, а после того как в тринадцатый раз выиграл я, он больше со мной не садится за шахматы.

 – Кстати, я заметил Родион, что ты нетвёрдо знаешь «Испанскую партию». До девятого хода игра шла по основному варианту, а потом ты сделал дурацкий ход.

 – Так мы играли «Испанскую партию»?

Доцент запнулся, посмотрел на бесхитростное выражение лица Родиона, и сказал:

 – Н-да. Теперь ясно чего ты так долго размышлял над элементарными ходами. Изобретал велосипед. Но это и впечатляет. Вот тебе телефон, позвонишь мне в среду.

О том, кто учил его играть за деньги Коновалов рассказал Беломазову месяца через два, и то после настойчивой просьбы. Первым шахматным тренером Родиона был проживающий с ним в одном общежитии тридцатилетний Юра Пивоваров по прозвищу Рубль. Этот Юра был самым настоящим сумасшедшим. Он был из тех, кого примерно раз в год «накрывает». В остальное время Юра вёл себя адекватно и совершенно нормально. Он был жертвой несчаст­ного случая. Юра попал служить в Германию. В те годы обстановка там была непростой. Недобитые фашисты при случае мстили, и бывало, что снимали часовых. В общем, ребята нервничали. Однажды, когда Юра слегка задремал на посту, сослуживцы решили над ним подшу­тить. Они подкрались, и вылили на него ведро холодной воды. От внезапного испуга у него и съехали мозги набекрень. После госпиталя его комиссовали, дали инвалидность, пенсию в размере тридцати рублей, и документы, по которым его никуда не принимали на работу.

Он вернулся в то самое общежитие, где жил до армии, и вскоре сделался там незамени­мым человеком. На тридцать рублей в городе не проживёшь, и Юра открыл своё бюро добрых услуг. Юра был трудолюбив и брался за любую работу, а её в общежитии хватало. Он мог убрать комнату, вымыть пол, почистить ботинки, отутюжить брюки и мастерски свести любые пятна с одежды. Любая услуга стоила рубль, за что он и получил своё прозвище. Отдельной строкой шла сдача бутылок на пункт приёма стеклотары, здесь он работал за процент. Мужики в большинстве своём стыдились такого занятия, и Рубль был настоящей палочкой выручалоч­кой. Был случай, когда после какого-то праздника, сдавая бутылки, Юра натёр мешком с посудой мозоль водянку на плече. То есть, свои пять рублей в день Юра зарабатывал честно. И вообще, голова у него работала нормально. Он хорошо играл в домино, и для любителя неплохо играл в шахматы, но играл только из корыстных побуждений. Родион долго не мог понять, в чём же заключается Юрино сумасшест­вие, пока не увидел момент припадка. С бешено выпученными глазами и пеной у рта, Юра грыз подоконник в туалете, куда его заперла комендантша. Приехали санитары, быстренько связали его и увезли в Новочеркасск. Через месяц слегка похудевший, но бодрый Юра вернулся, и, как ни в чём не бывало, принялся за свои обязанности.

Беломазов увидел в Родионе шахматного самородка, и решил его потренировать. Он объ­яснил Родиону, что без знания теории повысить свой уровень невозможно. Родион запасся соответствующей литературой, и стал педантично штудировать теорию дебютов и окончаний. По мере изучения ему открывалась внутренняя гармония и красота древней игры. Однако теория без практики мало что даёт, и в этом плане Беломазов был идеальным партнёром и учителем. Встречались они не чаще раза в неделю в Парке Горького или в шахматном клубе, а порою даже на квартире у доцента. Родион стал участвовать в заводских, а затем и в городских соревнованиях, где в скором времени начал занимать призовые места. За него болела вся бригада, а также Аркадий Осипович с Митькой. Старание дало быстрый результат, и уже через полгода после очередных квалификационных соревнований Родиону торжественно вручили удостоверение шахматиста первого разряда. Беломазов торжествовал. А затем настал день, когда ученик без дураков сыграл с учителем вничью, а через неделю поставил ему мат. До уровня игры Беломазова Родиону было ещё далеко, но всё говорило о том, что он к нему приблизился. В честь этого события Беломазов подарил ему книгу «Защита Нимцовича».

Это был учебник для профессиональных шахматистов. Просмотрев все триста с лишним страниц убористого текста с диаграммами, Родион понял, что для занятия высших ступеней в шахматной иерархии потребуется изучить горы подобной литературы, что займёт всё его свободное, а в дальнейшем и несвободное время. Родион любил шахматы, но не до такой степени, чтобы посвятить им жизнь. Именно это он и заявил своему тренеру. Беломазов расстроился, и принялся уговаривать его продолжить занятия:

 – Родион, с твоими способностями ты можешь стать гроссмейстером!

 – Возможно. А зачем? В жизни есть много чего интересного. А вдруг я из-за шахмат что-то действительно важное пропущу? Между прочим, сами-то вы Вячеслав Иванович ради шахмат науку не бросаете, а способности ваши не хуже моих.

 – Я – другое дело.

 – Тогда и я другое дело. Я люблю играть в шахматы, но ради удовольствия. А если игра становится работой, то она перестаёт быть удовольствием.

Некоторое время они ещё встречались за доской в клубах и во время турниров, но потом настанут времена, когда Родиону станет не до шахмат. Но вернёмся к дружбе с Вероникой.

Надо сказать, незадолго до Родиона у Вероники появился воздыхатель поклонник. Это был племянник одной из многочисленных подруг Анны Григорьевны, и звали его Кирилл. Этот молодой человек к своим двадцати шести годам успел стать заместителем администратора драмтеатра. Должность, возможно, не ахти, но с перспективой. Кирилл был уверен, что станет главным администратором. А это очень важная фигура в мире искусства. Патрикеевых он знал давно, только бывал у них очень редко. Но месяца полтора назад он встретил Анну Григорьевну с дочкой, и внезапно увидел, что Вероника созрела для замужества. Хотя сам Кирилл был мелкой породы, ему нравились корпулентные девицы, и он решил приударить за Вероникой.

Ухаживать он начал издалека. Стал заглядывать в гости каждую неделю, и всякий раз не с пустыми руками. Цветы Веронике, духи Анне Григорьевне и контрамарки на спектакли. Все понимали с какой целью он зачастил к Патрикеевым, даже Митька, и ждали от него более решительных действий, но тут появился Родион. Митька невзлюбил Кирилла в первую очередь за раннюю лысину. Да, в свои двадцать шесть лет Кирилл обзавёлся сверкающей лысиной чуть ли не во всю голову. Для Анны Григорьевны этот факт не имел значения, а Митька опасался насмешек приятелей. Поэтому он сразу же доложил Родиону о сопернике. Митькин расчёт оправдался.  Родион поступил так, как и должен был поступить на его месте любой нормальный парень. С помощью Митьки он выследил Кирюшу на подступах к дому, затолкал букетик цветов ему за шиворот, и обещал набить морду, если увидит того возле Вероники. Запуганный Кирилл на долгое время пропал из жизни Патрикеевых.

 Но Родиона ожидали более серьёзные проблемы. Он знал о неизбежной встрече с дворо­выми хулиганами, но морально был готов к ней. Некоторый опыт столкновения с шайками у него имелся, и он знал, что в таких ситуациях ни в коем случае нельзя показывать свой страх. Вообще-то он был достаточно благоразумен, и без нужды в криминогенные места не совался. Но здесь был не тот случай. Дело было не в Веронике, а в чувстве собственного достоинства.

Откровенно говоря, кулачным бойцом Родион был средним, так как из-за миролюбивого характера он не любил драки, и по этой причине у него не было желания сделаться грозой улиц. С другой стороны убеждённым пацифистом Родион тоже не был, и если возникал серьёзный повод, то вполне мог броситься в драку первым, а рукопашной он не боялся с детства, и со временем приобрёл необходимую сноровку в этом деле. Во всяком случае, для самозащиты приобретённых навыков ему хватало, и если потасовки нельзя было избежать, то держался стойко и не убегал с поля боя.

А вот хулиганских шаек Родион опасался. Он знал, что в уличных драках лежачего бьют, причём ногами, и каких-либо правил не придерживаются. Родион тоже не собирался чего-то соблюдать, и, чтобы хоть как-то уравнять шансы при стычке с хулиганами, вооружался. По старой детской привычке он таскал складной нож, но теперь это был не перочинный, а добрый охотничий нож с тяжёлой рукоятью. В компании с приятелями нужды в оружии не было, но если он шёл один в незнакомое место, то брал с собой кастет, а на всякий пожарный случай у него в чемодане хранилась финка. На самом деле хулиганы редко цеплялись к Родиону, должно быть чуяли, что получат отпор. Было что-то такое в его облике. Но случалось.

В самое первое посещение тёти Глаши Родион получил от неё в подарок финский нож за­водского изготовления. Такие финки были на вооружении армии в тридцатые годы. Острое лезвие «щучкой», заводское клеймо и ножны из тиснёной кожи с кольцом для подвески завораживали взор. Родион был не в силах отказаться от подарка. Он сунул нож во внутренний карман пиджака и вскоре отправился домой. Он был уже на полпути к остановке троллейбуса, когда дорогу ему перегородил наглый подросток лет одиннадцати-двенадцати с грязными нечесаными волосами и потребовал дать ему закурить. Родиону была известна эта игра. Приставания малолетнего хулигана были провокацией. В какой-то момент из подворотни выходили несколько взрослых парней, обвиняли прохожего, что он якобы обидел малыша, избивали его за это, и очищали ему карманы. Родион знал, что где-то недалеко за ними наблюдает шайка молодых бездельников, встречи с которыми уже не избежать. Он сказал:

 – Мальчик, курить вредно.

  – Ты чё, не понял лось копытный? Карманы выворачивай!

Родион хотел было отвесить ему добрый шелбан, но тут завёлся мотор стоящего на обо­чине Газика, и ему в голову пришла идея получше. В  кузове грузовичка стояла какая-то старая мебель, закрывающая кабину. То есть водитель не мог видеть свой задний борт, возле которого было около метра свободного пространства. Родион спросил:

 – Мальчик, ты любишь кататься?

 – Чё?

 – Отлично! Я знал, что ты согласишься! Тогда поехали.

Родион схватил пацана одной рукой за шиворот, другой рукой за брюки в районе ягодиц, и, подбежав к заднему борту, забросил ошалевшего налётчика в кузов тронувшегося грузовика. Оглянувшись, он увидел выскочивших из ближайшей подворотни на другой стороне улицы шестерых длинноволосых молодцов характерного вида. Родион убегать не стал, он присло­нился спиной к стене здания рядом с выступом, и достал из кармана финку. Когда хулиганы приблизились, он демонстративно вытащил финку из ножен и, слегка согнувшись, принял боевую стойку. Не ожидавшие такого отпора члены шайки притормозили и окружили Родиона неровным полукругом. Он обвёл всех сосредоточенным взглядом и сказал угрожающим тоном:

 – Вас много и всех я не успею достать, но двоим самым смелым, кишки выпущу гаранти­рованно.

Родиона подхватила мутная волна ярости. Это адреналин готовил организм к бою, смывая нерешительность и всякие рациональные мысли. Родион вдруг понял, что готов убивать этих подонков, невзирая на последствия и без всякого чувства раскаяния. Должно быть, эта реши­мость отразилась у него на лице, и сильно убавила хулиганский кураж шайки. У хулиганов тоже имелись ножи, и если бы они разом кинулись на Родиона, то наверняка одолели бы его, но они оказались морально не готовы к этому. Ребятки шли развлекаться, то есть покуражиться над прохожим пареньком, слегка попинать его,  и пошарить у него в карманах, а вместо этого им предложили гарантированную больницу, милицейский протокол, и тюрьму при любом исходе поножовщины. К тому же парни были относительно трезвые, а на улице светло. Здравый смысл возобладал, и сиплый голос атамана произнёс:

 – Эй ты, фраер длинный! Конай отсюда и больше не попадайся. В другой раз башку от­винтим.

Но все понимали, что это была не угроза, а форма временного мирного соглашения. Члены шайки, негромко переговариваясь и оглядываясь на Родиона, неторопливо отправились к месту своей дислокации. Родион положил нож в карман и двинулся своим путём, но тут дорогу ему преградил красноносый мужик лет под пятьдесят в старом коротком пальто, который протянул руку и требовательно сказал: – «Дай двадцать копеек». Для Родиона это было слишком. Накопившаяся ярость нашла выход. Не говоря ни слова, он отступил на шаг и с правой двинул мужика в челюсть, да так, что тот сел на асфальт. За спиной послышался возглас: – «Опаньки! Пулемётчик в торец схлопотал». Другой голос прокомментировал: – «Правильно! Будет знать, где строчить». Выплеснув адреналин, Родион спокойно зашагал домой. Он понял, кто попал ему под горячую руку. «Пулемётчиками» звали настырных и агрессивных любителей выпить из числа молодых пенсионеров. Они обходили людные улицы и «строчили» у прохожих по десять, пятнадцать или двадцать копеек, а затем, собравшись в условленном месте, пропивали добычу.  Красноносому пулемётчику, неосмотрительно выбравшему для работы малолюдную улочку, не повезло.

Больше Родион финку с собой не таскал, обходясь более простыми средствами, да и ну­жды в этом не было. Стычки с хулиганскими шайками у него бывали очень редко и заканчива­лись без кровопролития, к тому же самих шаек было не так уж и много, и они не попадались на каждом шагу. А если и случалось Родиону получать по морде, то чаще всего от женщин.

Столкновение с парнями из Вероникиного двора закончилось мирно, но тут Родиону по­везло. На третий день знакомства Родион пригласил Веронику в кино. На выходе со двора стояли несколько местных парней, а неподалёку обсуждала свои дела стайка мальчишек. Проходя мимо парней, Родион с Вероникой услышали нарочито громкий разговор:

 – А фраер уже не носит Бонну на руках. Должно быть устал.

Родион понял, что это проверка на вшивость и приглашение к выяснению кто есть кто. Можно было притвориться глухим, и, не обращая внимания на реплики, идти своей дорогой, но это значило сразу признать себя трусом и слабаком, недостойным уважения. Родион остано­вился, а Вероника инстинктивно схватила его за руку. Он цыкнул на неё, и злым шёпотом приказал стоять на месте. Развернувшись, он подошёл к парням и, недобро прищурившись на самого высокого и стриженого под нулёвку, сказал:

 – Я не устал, и готов любого поносить на руках. С кого начнём? Может с тебя лысый?

В этот момент за спиной раздался знакомый бас:

 – Привет Родион! Каким ветром в наши края?

Это был тренер по вольной борьбе Васильев, в секции у которого раньше занимался Ро­дион.  Они поздоровались, обменялись рукопожатием, а затем Коновалов объяснил бывшему наставнику, что водит знакомство с местной девушкой, и взглядом указал на Веронику. Тренер понимающе кивнул и сказал:

 – Тогда не буду задерживать. Бывай здоров Родион. Увидимся.

После этого, даже не взглянув на остальных, он ушёл. А ребят будто подменили. Они ска­зали, что и не думали ссориться, что он нормальный парень, и начали вперебой знакомиться с ним. А лысый пригласил Родиона с Вероникой на свои проводы в армию.

Причина такой резкой смены настроения была в тренере Васильеве. Лет пять назад он в одиночку раскидал и буквально сравнял с землёй целую кодлу дворовых дебоширов, вздумав­ших пристать к нему вечерней порой. С тех пор он сделался местной знаменитостью и непрере­каемым авторитетом. На молодёжь он смотрел как на пустое место и никогда ни с кем не здоровался, поэтому человек, которому Васильев на равных пожал руку, автоматически становился достойным всяческого уважения.

Уже на улице Вероника сказала:

 – Какой у тебя широкий и разнообразный круг знакомств. Каждый раз удивляюсь.

Вскоре круг его знакомств расширится. Мать Вероники познакомит его с семьёй Шиман­ских. Поводом стал эпизод с собакой.

                      Глава XVI. Толкатель ядра.

В тот день Родион пришёл к Веронике раньше обычного, так как они собирались перед фильмом посетить магазин «Мелодия». Но в этот план вклинилась сидевшая у Вероники Жанна. Вначале нужно было проводить её домой. Родион пробурчал, что на улице светло, и она не заблудится без провожатых. Бойкая Вероника запросто могла и отругать Родиона, но он сносил эти вспышки с философским спокойствием. В этот раз она ледяным тоном объяснила, что Жанна не заблудится и в потёмках, а провожать девушку необходимо из-за её страха перед собаками. Причём в данном случае на Жанну наводит страх конкретная собака по кличке Север. Хозяин кобеля наглый толстый пенсионер взял моду по хорошей погоде во время прогулки сидеть на скамейке, а собаку отпускать гулять на свободе. И если в этот момент Жанна идёт по двору, то кобель всегда подбегает к ней и взлаивает.  Жанна застывает на месте до тех пор, пока хозяин не отзовёт собаку. Родители Жанны ругались с пенсионером, но ему как с гуся вода, мол, кобель смирный, и ещё никого не покусал. Родион сделал предположение:

 – Так может этот лай не агрессия, а желание подружиться?

 – Может быть. Только Жанна не разбирается в собачьих настроениях. Она просто боится собаки без привязи и намордника. Но если ты тоже боишься ….

Родион нахмурил брови и произнёс:

 – Вообще-то ты права. Это непорядок. Надо разобраться. Пошли.

Во дворе, где обитала Жанна, обстановка соответствовала рассказу Вероники. На ска­мейке возле подъезда читал газету толстый мужик, а недалеко от него бродил кобель немецкой овчарки. Пёс был не очень крупным, должно быть из отбраковки. Увидев новых людей, он побежал им навстречу. Родион присел на корточки, и, подозвав кобеля, ласково потрепал его по загривку. Север завилял хвостом, преданно уставился на Родиона, и, выражая готовность подчиняться, тихо заскулил. Родион сказал кобелю:

 – Хороший пёсик! Сейчас ты познакомишься с хорошей девочкой Жанной.

С этими словами он бесцеремонно схватил стоящую за спиной Жанну за правую руку, и поднёс её к самому носу кобеля. Жанна ойкнула, и своими тоненькими, как карандаши пальчиками схватила Родиона за плечо. Север понюхал ладошку Жанны и дружелюбно лизнул её. Родион отпустил руку, выпрямился и сказал Жанне, что с этого момента Север стал её лучшим другом,  бояться которого теперь просто глупо.

Толстому мужику эти игры не понравились, и на всех парах он засеменил к месту собы­тий, время от времени окликая своего пса, но Север на его команды почему-то не реагировал. Родион приказал кобелю стоять, и, скрестив руки на груди, важно прошёл вперёд. Мужик хотел его обойти, но Родион заступил ему дорогу и строгим голосом спросил:

 – Так это ваша собака?

 – Конечно моя. Север!

– Ну, если вы так уверены, то заберите её.

Родион подошёл к стоящему кобелю, нагнулся, и что-то негромко ему скомандовал, а за­тем с отсутствующим видом отошёл чуть в сторону. С поводком в руке мужик двинулся к собаке, но едва он сделал два шага, как Север злобно оскалился и с яростным лаем набросился на хозяина. Возможно, он и укусил бы его, но Родион, бывший начеку, схватил кобеля за ошейник и успокоил его. Испугавшись, мужик отпрянул, и заголосил фальцетом:

 – Что происходит?

Родион подошёл к нему и сурово произнёс:

 – Запомни дядя! Собака – зверь. Она всегда должна быть под контролем хозяина. Всегда. Бесконтрольная, свободно бегающая собака дичает и перестаёт быть другом человека. Иногда довольно быстро, вот как сегодня.

Он взял у оторопевшего мужика поводок, прицепил его к ошейнику, и напутствовал пса:

 – Возвращайся к хозяину Север и служи ему дальше.

Север подошёл к хозяину и приветливо замахал хвостом. Передавая мужику поводок, Ро­дион угрожающим тоном сказал:

 – Только попробуй ещё хоть раз отпустить собаку!

 – Да кто ты такой?

– Уж лучше тебе этого не знать дядя.

Родион подмигнул Жанне, сказал ей «Пока», и отправился с Вероникой на улицу. Дар речи к Веронике вернулся через квартал. Она остановилась и спросила?

 – Родион, что это было?

– Ты же видела! Воспитательный момент. Но я кажется, переборщил. Теперь он своего кобеля бояться будет, и скорее всего от него избавится.

 – Не понимаю. С таким талантом, и гайки на заводе крутить. Ты же в цирке знаменитым дрессировщиком можешь стать!

 – Да, я знаю. Но дело в том, что я по своей природе не комедиант, и никогда им не буду. Разве что вынужденно, когда припрёт, да и то ненадолго.

В следующее воскресенье часов в десять утра Родиона позвали к телефону. Звонила мать Вероники. Она сказала, что требуется его помощь, и ласково попросила тут же приехать к ним. Вскоре он звонил в квартиру профессора. Вероники дома не оказалось, и его встретила Анна Григорьевна.  Она проводила Родиона в гостиную, и познакомила его с импозантной дамой сорока с лишним лет, напряжённо сидевшей на диване. Это была подруга хозяйки дома Ирина Сергеевна, жена архитектора Николая Шиманского. Помощь требовалась именно ей. Дама посмотрела на Родиона, и на её лице отразилось разочарование от увиденного, но, судя по всему деваться ей было некуда, и она сказала:

 – Вы так молоды. Я слышала, что вы умеете дрессировать собак?

 – У меня имеется соответствующий опыт. Я разбираюсь в животных, в том числе и в со­баках, но диплома кинолога не имею.

Гладкость речи произвела на Ирину Сергеевну впечатление, она прониклась доверием к Родиону, и рассказала о проблеме. На днях схоронили её двоюродного брата, от которого Ирине Сергеевне досталась в наследство собака. Крепкий и нестарый ещё мужчина, после развода жил один, и нелепо погиб от удара током. Его собака никому из наследников оказалась не нужна, и её практически навязали доброй душе Ирине. Её мужу Николаю Романовичу собака тоже не глянулась. Он сказал, что этой здоровой дворняге положено сидеть на цепи,  охраняя мастерскую их сына Казимира, а не протирать паркет в квартире. Так и сделали.

После окончания художественного училища Казимир выбрал профессию скульптора. Шиманские проживали в большой квартире на Пушкинской улице, а мастерская располагалась на тихой улице под названием «Детская» в городском районе Александровка. Вот туда и отвезли животное. Однако пёс оказался плохо воспитанным,  никого не слушается, ничего не ест, и категорически отказывается сидеть на цепи. Конечно, со временем он привыкнет к месту и начнёт кушать, но главное – приучить его сидеть на цепи, а эта задача по плечу только специалисту. Родион сказал, что приучить молодую собаку к привязи не так и сложно, но обещать что-либо он не будет, пока не увидит пса.

Ирина Сергеевна тут же позвонила домой, и вскоре во двор заехала ухоженная двадцать первая «Волга» с Николаем Романовичем за рулём. Митьке очень хотелось посмотреть, как Родион управится с собакой, и он напросился в эту экспедицию. Место в машине было, и его взяли с собой. Транспортных пробок в те годы практически не было, и довольно быстро они прибыли на место. Небольшой кирпичный дом находился в частном секторе. Два года назад он достался Ирине Сергеевне по наследству и оказался идеальным местом для устройства мастерской.

Сама мастерская находилась в разделённой надвое большой пристройке за домом. Отап­ливаемая половина с дощатыми полами являлась стандартным рабочим местом скульптора. Массивный стол был завален необходимыми для работы предметами. Там лежали фигурные ножи, стеки и прочие инструменты скульптора. Вдоль стены располагалось несколько готовых скульптур, а посредине мастерской на вращающейся подставке, так называемом «станке», находился залепленный глиной каркас будущей скульптуры. Недалеко стоял мольберт с какими-то эскизами. Возле другой стены лежали мешки с гипсом, и стоял железный бочонок с глиной. Также имелся сколоченный из досок невысокий подиум. Казимир в основном был станковистом, поэтому его работы не превышали метра в высоту. Но в будущем он собирался освоить более крупные формы и бронзовое литьё. Рыжеволосый и худощавый Казимир кроме творческих способностей имел золотые руки и был трудолюбив, что гарантировало ему будущий успех. В неотапливаемой части пристройки располагался кузнечный горн, наковальня и печка для обжига керамики. Рядом с горном стоял большой ящик с курным углём.

Казимир встретил родителей без восторга, а на Родиона с Митькой бросил откровенно не­приветливый взгляд. Последнее время работа у него не спорилась, а тут ещё эта капризная собака. Узнав, что гости прибыли именно к ней, он оживился, и провёл всех в мастерскую. Пёс лежал на полу недалеко от входа, положив заросшую морду на передние лапы. Рядом с ним стояла миска с водой. На вошедшую делегацию он не отреагировал. Несмотря на крупные размеры, грустный вид пса вызывал жалость. Родион, увидев кобеля, резко остановился, присмотрелся к нему и воскликнул:

 – Ничего себе дворняга! Кто вам такое сказал? Да это же чистопородный ризеншнауцер! Прямо как с картинки сошёл. Если его подкормить и вычесать, то на выставке за один экстерьер медаль дадут. И зовут его, скорее всего по-немецки, каким-нибудь Тристаном или Фрицем.

Николай Романович хмыкнул, и сказал:

 – Его зовут Фауст.

 – Тогда Фрицем зовут какого-то его брата, ведь по правилам щенкам одного помёта дают клички на одну букву. А на букву Ф не очень пофантазируешь.

Родион присел на корточки и позвал кобеля:

 – Фауст! Иди ко мне бедный пёсик. Потерял хозяина, а теперь страдаешь.

Фауст поднял голову, жалобно проскулил, встал на ноги, и, подойдя к Родиону, лизнул его в нос. Осмотрев его зубы и ощупав суставы, Родион сказал Фаусту:

 – Не переживай дружище, ты попал к хорошим людям, и с новым хозяином заживёшь лучше прежнего, ведь ты ещё молодой.

И, обращаясь к остальным, сделал вывод:

 – Кобель здоров, и ему не больше трёх лет. Значит, он может признать другого хозяина.

Удивлённая этими речами Ирина Сергеевна спросила:

 – Родион, вы уверены, что это породистая собака?

– Абсолютно. Вы просто ещё не знаете, какое сокровище вам досталось. Собаки этой по­роды умны, любят детей, поэтому они хорошие няньки, и сильно привязываются к человеку. У них единственный недостаток в отсутствии сезонной линьки. Сажать их во дворе на цепь, это всё равно, что заставлять Давида Ойстраха играть на балалайке. Да и стоят они порядочно.

 – Но на него же нет документов.

– Кто вам сказал? Они лежат в бумагах покойного хозяина. Судя по всему, наследники в них не разбираются. Съездите и заберите, пока они не поняли что к чему, мол, эти бумажки нужны для ветеринарной службы, да не проговоритесь, что собака больших денег стоит. А начнут тянуть резину, припугните их, что вернёте больного кобеля назад.

Переглянувшись, супруги попросили Родиона обождать, и двинулись к машине. Вдогонку Родион попросил их купить для собаки полкило дешёвой варёной колбасы.

После отъезда родителей Казимир сказал, что собаке в студии не место, тем более поро­дистой. Родион с ним согласился и выразил надежду, что Фауст сегодня переселится на новое место. Некоторое время он занимался с Фаустом, а затем присоединился к Митьке, который с большим интересом осматривал мастерскую. Родион обратил внимание на карандашный эскиз человеческого торса с головой, и заметил:

 – Кого-то мне эта морда напоминает. На Жору культуриста похож.

Казимир подошёл ближе:

 – Это Георгий Купцов. Работал у меня натурщиков, но недолго. Оплата не устроила.

 – Он самый, не ошибся я. Значит, не зря мышцы качал. Ишь, как высоко взлетел.

 – А откуда ты его знаешь?

 – Мы с ним в одной секции занимались. Борцовской. Боролся он неважно, потому что ин­тересовался не приёмами, а диетами, тренажёрами и массажем для качания мускулов, или, как он их называл, «мячиков». Сандов недоделанный.

 – Может и не Сандов, но рельеф впечатляет.

– А толку? Это ж всё для красоты.

 – Не скажи. Георгий очень силён. Вот эту бочку с глиной ухватить не за что, так он сжи­мал её руками и отрывал от пола.

– Вот так?

Родион подошёл к пятидесятилитровому железному бочонку, наполовину заполненному глиной, выставил ногу для упора, схватил его за бока и поднял на уровень груди.  Подержав бочонок на высоте несколько секунд, он аккуратно без грохота поставил его на место. Тут Митька не выдержал, и сказал:

 – Родион целый километр Веронику на руках тащил, а она под центнер весит. Этот ваш Георгий ему в подмётки не годится.

Казимир оживился и попросил Родиона ещё раз поднять бочонок, но перед этим раздеться до пояса. Тот пожал плечами, но просьбу исполнил. А в момент поднятия тяжести Казимир заснял его фотоаппаратом «Зенит». Потом обмерял у Родиона кисть и бицепс, и удивился:

 – Странно. У Георгия эти показатели ниже.

 – Я же говорил, что это только видимость. У него руки короче моих, вот они и кажутся толще, чем есть на самом деле.

Казимир согласился, но его энтузиазм как-то увял. В Родионовой фигуре не было изъянов, но не было и чего-то выдающегося. Нормостеник с хорошо развитым мышечным корсетом. Имелся некоторый рельеф и пресловутая «шоколадка» на животе, но всё это было как-то сглажено, и не бросалось в глаза. И хотя широкоплечая поджарая фигура Родиона привлекала взгляды девушек, до уровня супермена он не дотягивал. То есть, по мнению опытного Кази­мира на пляже Родиону не суждено было стать центром всеобщего внимания. А вот играющий мыш­цами накачанный Георгий мог. Казимир спросил:

 – Ты и сейчас тренируешься?

 – Бросил.

– Почему?

 – Интереса не стало. В чемпионы меня не тянет, а физкультуры хватает на работе. При установке ведущего колеса на комбайн работают все группы мышц. Причём время операции ограничено примерно четырьмя-пятью минутами. Занятие не для хилых. А за смену требуется поставить около сотни колёс. Этого вполне достаточно, чтобы быть в хорошей спортивной форме. Мой личный рекорд в установке колеса – полторы минуты.

На этом беседа закончилась, так как возвратились родители Казимира. Экспедиция про­шла удачно, родословная и справка из ветлечебницы быстро нашлись в бумагах покойного и были переданы новым хозяевам Фауста. Предприимчивая Ирина Сергеевна даже взяла с наследницы расписку, что она отказывается от всяких прав на собаку.

С переменой статуса отношение к Фаусту кардинально изменилось, и кобель это почувст­вовал.  Когда Николай Романович достал колбасу, Родион  подвёл к нему Фауста со словами:

 – Покормите его из своих рук.

Затем погладил пса и сказал ему:

 – Ешь Фауст, не бойся. Это твой новый хозяин. Слушайся его, он хороший.

Фауст вытянул шею, аккуратно взял из рук колбасу и быстро её слопал. Затем прибли­зился к Николаю Романовичу и лизнул ему руку. Родион передал старшему Шиманскому поводок и сказал:

 – Теперь всё в порядке. Фауст вас признал и с этой минуты вы стали для него хозяином. Везите его на новое место обитания и помните, что владельцы собак живут дольше любителей телевизора. Ежедневные прогулки с собакой хорошо укрепляют здоровье.

Взволнованные родители Казимира к его большому облегчению вместе с Фаустом отпра­вились домой, а Родион с Митькой попрощались со всеми, и двинулись к остановке автобуса.

Но история на этом не закончилась. Дня через три Казимир нашёл Родиона и упросил его позировать вместо сбежавшего Жоры культуриста. Поводом стал разговор Казимира с отцом, состоявшийся накануне. Николай Романович был ортодоксом и сторонником реализма в искусстве. Абстракционизм и прочие выверты он считал банальным эпатажем.  Эпатаж, это заменитель таланта. Хорошему певцу нет нужды плясать на сцене, вычурно одеваться и разбивать о пол гитару. Это удел бездарей и просто клоунов, желающих понравиться публике любым способом. Точно также не умеющий рисовать художник начинает выдавать свои каракули и прочие уродские произведения за новое направление в живописи или скульптуре. И ведь иногда прокатывает, но это уже из области причуд моды.

Казимир надумал изваять жанровую скульптуру толкателя ядра, но уход Жоры натурщика нарушил этот план. Николай Романович на это сказал, что всё к лучшему. Мол, толкание ядра относится к лёгкой атлетике, и поэтому модель логично искать среди легкоатлетов, а не культуристов. И посоветовал Казимиру обратить внимание на Родиона:

– У него от природы гармоничное телосложение, а потому и внимания не привлекает. Так часто бывает, потому что гармония вещь тонкая. Во многих случаях она незаметна как воздух, которым мы дышим, и вспоминаем о нём лишь тогда, когда он портится. Так и тут. В глаза всегда бросается дисгармония. И гипертрофированная мускулатура, и мышечная дистрофия – явления одного порядка. И то, и другое есть отклонение от золотой середины, то есть дисгар­мония. Между прочим, все виды спорта, так или иначе, отражаются на телосложении спортсме­нов, но давно замечено, что самые красивые фигуры вовсе не у культуристов, а у легкоатлетов и пловцов. Должно быть, это самые гармоничные виды спорта. Изображать уродцев нетрудно, они получаются сами собой, а ты попробуй изобразить Гармонию, да так, чтобы её увидели и все остальные!

Казимир уговорил Родиона позировать, обещав платить за сеанс по три рубля. Родион со­гласился, но потом долго проклинал себя за это. Позирование оказалось настолько тяжёлым трудом, что заработанный таким образом трояк ничуть не радовал. Родион терпел эти муки не ради денег, а из чувства долга. Он не любил нарушать договоры.

Казимир не говорил для чего ему эта скульптура. На заказ он делал какие-то барельефы, а «толкателем» занимался в свободное время два раза в неделю чаще всего в выходные.  Скорее всего, он готовил экспонат для какой-то выставки с явным намерением перещеголять знамени­того А. Дейнеку. Впрочем, тема была ему близка. Ещё в школе Казимир занимался лёгкой атлетикой, и умел бросать ядро популярным способом «Хлёст с туловищем».

Родион в одних трусах стоял на подиуме в заданной экспрессивной позе.  В правой руке возле уха он держал настоящее спортивное ядро, весящее около семи килограмм.   Казимир методом прямого моделирования набрасывал на заготовку гипс, а затем разными инструмен­тами убирал лишнее и правил формы. На столе лежали большие карандашные эскизы, с которыми мастер время от времени сверялся. Процесс затягивался из-за того, что многие готовые. детали не нравились скульптору, и он начинал их переделывать. Это со стороны кажется, что стоять в неподвижной позе нетрудно, а на деле это занятие требует большой физической выносливости.  Родион не любил вспоминать этот период, и бурчал, что даже изометрическая гимнастика значительно легче позирования. Но всё когда-то заканчивается, и через месяц Родионовы мучения тоже закончились. Но не без скандала.

Среди городской элиты семья Шиманских занимала достаточно высокое место, поэтому круг знакомых и приятелей Казимира соответствовал его положению и образованию. Туда входили представители богемы и сыновья чиновников, с которыми он когда-то учился или проводил время в одних компаниях. Среди них попадались художники, были два «вечных» студента и журналист. Кое-кто занимал синекурные должности, а многие были просто бездель­никами с высшим образованием. Казимирова мастерская оказалась удобным местом для посиделок, и его приятели поодиночке и группами стали приходить туда просто поболтать, выпить пива или поиграть в карты. Для этих целей в углу стояли несколько деревянных табуреток. Народ был воспитанный, дикие попойки не устраивались, а если хотелось гульнуть, то все культурно отправлялись в какой-нибудь ресторан. Карманные деньги у ребят на это дело имелись всегда.

Время от времени Родион сталкивался с ними в мастерской, и с первой же встречи невз­любил эту публику за оголтелый снобизм.  Родиона  демонстративно игнорировали, и вежливо держали на расстоянии. А такие вещи действуют на психику сильнее прямого посыла матом. Но Родион совершенно не комплексовал, потому что и сам эту компанию не ставил ни в грош. Исключение составляли Казимир и его лучший друг Дикаршмен. Они не зазнавались перед Родионом, а он уважал их за то, что и Казимир и Дикаршмен были настоящими художниками работягами, а не пустозвонами. Дружили они ещё с училища. Дикаршмен было прозвищем Эдуарда Филиппова. Оно так к нему прилипло, что лишь редкие люди знали его по имени. Что означало слово «Дикаршмен» было неизвестно, но звучало оно изыскано и по-иностранному.

Дикаршмен тоже был скульптором, он работал в кооперативе по изготовлению кладби­щенских памятников. Зарабатывал хорошо, но тратил так, что иногда забегал до Казимира перехватить десятку до получки. Со своими высокопоставленными родителями он не ладил, и последние годы почти не общался. Жил он в однокомнатной квартире доставшейся ему после развода со своей высокопоставленной женой. Потомственный интеллигент  Дикаршмкн бегло говорил по-французски, бывал за границей и хорошо изучил европейские порядки. В то же время он был демократичен и в любой компании быстро делался своим. Однажды он заскочил в мастерскую к Казимиру в компании американского негра по прозвищу Рубероид. Американец быстро понял, что в России ему лучше быть Рубероидом, чем Сирилом Трипнером. Он с гордостью сообщил родителям, что русские называют его Ruby road, что в переводе значит «Рубиновая дорога». У этого Рубероида была очень извилистая биография от московского студента, утратившего паспорт, до лица без гражданства, которого нелёгкая занесла в Ростов. Проживал он на съёмной квартире, а средства к существованию добывал работой подсобником в этом самом кладбищенском кооперативе. Его американская семья была весьма зажиточна, и время от времени Рубероид получал от них переводы, но, несмотря на уговоры родственников, возвращаться в страну «жёлтого дьявола» не хотел. Ему нравилось жить в СССР.

Так прошёл месяц, и в воскресенье с утра Родион явился в мастерскую на последний се­анс. А так как работа над скульптурой была практически закончена, то он подумал, что Казимир начнёт уговаривать его на новый проект, и твёрдо решил не соглашаться на это.

В мастерской он застал Дикаршмена, который сообщил ему, что Казимир умчался куда-то по делу, и просил обождать полчаса до его возвращения. Буквально минуты через две к дому подкатила «Волга» и из неё высадился десант «золотой молодёжи», состоящий из четверых молодых людей и девушки с высоким начёсом по моде того времени. Они зашли в мастерскую, поздоровались с Дикаршменом,  как у себя дома расселись на табуретках, и расстегнули принесённую из машины сумку с чешским пивом в трёхсотграммовых бутылках с затейливыми этикетками. Прихлёбывая пиво, они завели разговор на свои обычные темы о заграничных шмотках, фильмах и напитках. Дикаршмен присоединился к ним, а Родион примостился на низенькую скамеечку под стеллажами и слился с фоном. Вначале он хотел сразу уехать оттуда, но из вежливости решил дождаться хозяина.

Все эти молодые люди побывали за границей и со знанием дела сравнивали товары и сер­вис в Европе и в СССР. Нигде не бывавшая девушка слушала эти рассуждения с полуоткрытым ртом. Родион вполуха слушал этот трёп. Он думал о Веронике и дальнейших перспективах их дружбы. Он уже окончил вечернюю школу, и по всему выходило, что нужно получать высшее образование. Но какое именно? Это был самый трудный вопрос. В конце концов, Родион отложил принятие решения в надежде, что жизнь сама подскажет направление.

Допив пиво, заговорил толстячок с пышными бакенбардами.  Без всякой связи с преды­дущим, он рассказал глумливый несмешной анекдот про Ленина. После короткой паузы разговор перекинулся на французского коммуниста поэта Луи Арагона, который с пеной у рта защищал советских диссидентов. Поведение для коммуниста довольно странное. Искусствовед Владислав, тонкогубый брюнет с длинными прилизанными волосами сказал, что у Арагона особые взгляды на политику, потому что в молодости он был сюрреалистом, а потом эволю­ционировал в коммунисты. И вообще, еврокоммунизм особое учение, он за права человека. Дикаршмен присвистнул, обернулся и воскликнул:

 – Родион, а ты что думаешь об этом?

Но Родион ответить не успел. Криво усмехнувшись,  Владислав сказал:

 – Ты Дикаршмен ещё бы в пивной об этом спросил. Кому интересно мнение быдла?

Для Коновалова это было слишком. Нарочито медленными шагами он приблизился к си­дящим, и неожиданно для всех двинул искусствоведа кулаком в лицо. От сильного удара тот упал на пол и запутался ногой в перевернувшейся табуретке. Все растерянно замерли. Родион нагнулся, схватил Владислава за волосы, приподнял ему голову и злобно сказал:

 – Никогда! Слышишь? Никогда не называй меня этим словом! Ты базаришь не по чину, потому что из нас двоих настоящее быдло это ты! Из всех вас быдлом меня могут называть только Казимир Николаевич и Дикаршмен, потому что они настоящие художники, а я по сравнению с ними никто. За пятнадцать лет учёбы ты научился только рожу надменную корчить. Ты в жизни не забил гвоздя и не закрутил ни одной гайки. А твою дипломную работу, написанную за деньги каким-то голодным студентом, никто не читал, даже ты сам, и никто никогда её не будет читать. Ты полное ничтожество с дипломом. И нечего на пивнушки бочку катить. Советские пивные самые образованные в мире! Там люди умнее тебя бывают. И, чтоб ты знал, Арагон в молодости был дадаистом, а в коммунисты его загнала жена, которая, между прочим, приходится родной сестрой этой раскрепощённой ведьме Лиле Брик. Скорее всего, эти музы футуристов и сюрреалистов и подговорили француза замолвить  словечко за инакомыс­лящих. Вот и весь «еврокоммунизм».

Родион отпустил Владислава и шагнул назад, но взглянув на остальных, завёлся вновь:

 – Диссиденты ребята мужественные, и если бы они создавали и боролись за свои нацио­нальные идеи, им цены бы не было. Но ведь они пропагандируют западную систему ценностей, а потому автоматически становятся инструментом западных спецслужб и предателями. Их благие намерения чужие, а потому далёкие от народа. Но вам-то что до них? Вы способны только слюни распускать на чужой каравай, и в этом вся ваша ублюдочная философия.

Разгорячённый Коновалов не заметил вошедшего  Казимира, который остановился на входе, и с интересом слушал его монолог. Иногда Родион вставлял в свою речь нецензурные выражения, делавшие её красочней и доходчивее. Его выступление было таким неожиданным, что все растерялись, и слушали оратора с застывшими лицами. Один Дикаршмен довольно хлопал себя рукой по колену. В этот день он узнал пару новых матерных речевых оборотов. Родион продолжал:

 – Вместо пошлых анекдотов про вождей вы должны каждое утро молиться на портрет Ленина, а вечером целовать портрет Брежнева, ведь это они устроили вам беззаботное сущест­вование. Наша страна единственная в мире, где лицемерная преданность идеологии ставится выше деловых качеств. Поэтому умными и образованными специалистами у нас командуют амбициозные бараны. Такая система управления не по карману даже сверхбогатой Америке. Логичным порождением этой системы является поколение «блатных» сынков начальников, и вас в том числе. Большинство из вас бездари по протекции занимающие места талантливых людей. Вас много и своей массой вы тормозите всякий прогресс, потому что работать не умеете, не хотите, и не желаете что-либо менять в обществе. А зачем? Вам и так хорошо. Вы социальные глисты, причём такие же недальновидные, как и обычные паразиты, гибнущие вместе с хозяином. Ведь если вы съедите государство, то и сами погибнете. Если вдруг завтра объявят капитализм, послезавтра вы все скопом окажетесь на помойке. Буржуи, конечно, гады, но в людях разбираются. Они знают цену вашим дипломам, и посоветуют использовать их в качестве туалетной бумаги. У них своих пустозвонов хватает.

Толстый анекдотчик вдруг очнулся, сказал, что за такие слова надо бить морду, и начал подниматься, но Родион свирепо прищурился и рявкнул:

 – Сиди на попе ровно енот брыластый, а то враз зубов лишишься, чунгам свой нечем бу­дет жевать.

Эту фразу Родион произнёс в непечатном варианте, но так внушительно, что толстяк за­стыл на месте. Своими близко посаженными глазами, тонким длинным носом и торчащими бакенбардами он в самом деле напоминал какого-то зверька собачьей породы, и с того дня все стали звать его Енотом. Родион попросил Дикаршмена отойти в сторону, а затем со словами: – «Элита недоделанная» демонстративно плюнул на оставшуюся компанию, и пошёл на выход. В дверях он столкнулся с Казимиром, и они вышли во двор. Родион сказал:

 – Казимир Николаевич,  лично вас я уважаю. И вашего товарища Дикаршмена тоже ува­жаю, а вот остальную публику на дух не переношу. Уж извините, но сюда я больше ни ногой. Вдруг опять не выдержу и пришибу какого-нибудь пустозвона, а потом за него отвечать:

. – Я тебя понимаю Родион. Меня эти собрания тоже порой отвлекают от дела, и кое-кого из этой публики я тоже не переношу, но просто так разогнать их нельзя. Есть неписаные правила. А как запретить им здесь появляться я не знаю.

– Ерунда! Эта проблема легко, а главное деликатно решается с помощью большого и сви­репого цепного пса. И я знаю, где взять такого. Гарантия от воров и гостей. Причем недорого.

Казимиру идея понравилась, и через неделю во дворе мастерской обосновался злобный беспородный кобель огромного размера. Визиты непрошеных гостей прекратились сами собой.

Однако стычка с Владиславом породила неприятные для Родиона последствия, но он су­мел выкрутиться из этой ситуации, хотя это было совсем непросто. Владислав оказался мстительным типом, нажаловался родителям, а его влиятельный отец натравил на Родиона милицию. И после этого Коновалов впервые под своим именем провёл ночь в кутузке.

                      Глава XVII. Обезьянник.

 Увидев распухший нос, мать Владислава сразу же учинила ему допрос. Владик при­знался, что некий пьяный пролетарий по фамилии Коновалов в ответ на справедливое замеча­ние бросился на него с кулаками. А что взять с необразованного быдла, не умеющего вести дискуссии в цивилизованных формах? Мама разволновалась до истерики и бросилась звонить мужу. Отец Владика обозлился и сказал, что такое хамское поведение нетерпимо и требует наказания по всей строгости. Прибыв домой, он первым делом позвонил своему доброму знакомому полковнику из ГУВД, и тем самым запустил карающий механизм.

Полковник вызвал своего подчинённого капитана Бурякова, и прямо с утра поручил ему быстренько состряпать уголовное дело на Родиона Коновалова. Расторопный капитан в тот же день узнал место работы и адрес Родиона. Он прямо на дому у Владислава составил заявление, а затем раздобыл справку о побоях. На следующий день полковник позвонил начальнику Александровского райотдела, на территории которого было совершено преступление, и попросил оформить дело вне всякой очереди, а после обеда капитан Буряков доставил все нужные бумаги. Начальник в свою очередь передал бумаги следователю Занину и объяснил ему задачу. А для ускорения процесса начальник приказал операм немедленно задержать и доста­вить Коновалова к следователю. Спешка не по горячим следам выглядела странно и, перед выездом на место, оперативник Белов позвонил своему приятелю Дроздову в сто седьмое отделение, на территории которого проживал Коновалов. И как оказалось не зря. Личность предполагаемого преступника была там известна. Дроздов явно заинтересовался:

 – Есть такой по кличке Нечистый дух. А в чём дело?

 – Должно быть, он какому-то начальнику морду набил, в общем, не по чину выступил. Те­перь по статье пойдёт.

 – Сомневаюсь. Выкрутится он.

 – Рецидивист, что ли?

 – Нет, обычный работяга.

– Ну, среди них тоже лихие ребята встречаются.

– Коновалов не буйный, но в тихом месте черти живут. Кличку не зря получил, очень не­приятный тип.

 – Чем неприятный?

 – Тем, что от него всегда бывают неприятности.

–  Какие?

 – Сам увидишь. Только не забудь потом рассказать кого и как он у вас там сглазит.

 – Это такая шутка?

Но Дроздов уже отключился.

Когда за ним пришли, Родион, вернувшись с работы, только переодевался для похода в столовую. В комнате кроме него находился один дядя Коля, который при виде милиции занервничал и спросил:

 – Ты чего натворил Родион?

 – Понятия не имею. Да ничего страшного. Ты же знаешь дядя Коля, что советская мили­ция самая неподкупная и справедливая. Разберутся и выпустят.

Вопреки ожиданиям Родион не стал качать права и задавать дурацкий вопрос «За что». Уже сидя в «Воронке», он завёл разговор на совершенно постороннюю тему. Развернувшись к Белову, он спросил:

 – Вот откуда они берутся?

 – Кто?

 – Гвозди на дороге. Ведь город, всё в асфальте. Улицы метут и поливают, а всё без пользы. Сосед на автобусе работает, так вчера не какой-то мелочью, а гвоздём соткой передний скат пробил.

Милицейский «бобик» вдруг снизил скорость, прижался к краю дороги и остановился. Шофер выскочил из машины, посмотрел на спустившее колесо, и пассатижами вытащил из него большущий гвоздь. Родион на это сказал:

 – Вот видите! Никакого порядка на дорогах. Но это полбеды, а вот если ещё и запаска пустой окажется, то дело швах. Не дай бог, конечно.

Через полминуты шофёр сообщил, что запаска пустая. Оперативники переглянулись и по­дозрительно уставились на Родиона, а он, как ни в чем, ни бывало, спросил:

 – Товарищ лейтенант, мы долго будем здесь торчать?

 – А ты разве спешишь?

– Да.

 – В смысле, раньше сядешь – раньше выйдешь?

 – Столовая в шесть закрывается, боюсь не успеть.

Напарник Белова сказал:

 – Первый раз такого оптимиста встречаю.

Родион отозвался:

 – А чего загодя киснуть? Товарищ лейтенант, чем здесь торчать неизвестно сколько, по­ехали на такси, я заплачу. Вот как раз перед остановкой толстая баба высаживается.

Оперативники переглянулись – а почему бы и нет, и вскоре лихо подкатили на «Волге» к райотделу. Родион заплатил строго по счётчику и уверенно зашагал к милицейскому зданию. После недолгого разговора с дежурным Коновалов был доставлен прямо в кабинет следователя Занина. Лейтенант Белов, заинтригованный чудаковатым задержанным, решил поприсутство­вать на допросе, и посмотреть, как пойдут у него дела.

Служба сделала капитана Занина циником. Он видел, что дело «шьётся», но сочувствия к нарушителю не испытывал. Будет знать, кого можно трогать, а кого следует обойти стороной. Сидя за столом, Родион ел глазами следователя и с каким-то даже рвением отвечал на вопросы. После обычных протокольных вопросов следователь внушительным тоном ознакомил Конова­лова с заявлением. Там было сказано, что такого-то числа, по такому-то адресу, находясь в состоянии алкогольного опьянения, гражданин Коновалов в присутствии свидетелей из хулиганских побуждений напал на гражданина Лыкова с причинением вреда здоровью средней тяжести. Справка о побоях прилагается. Капитан повысил голос:

 – Будешь отрицать?

Родион ненадолго задумался, и его лицо утратило беззаботное выражение. Он сказал:

 – Вон оно что! Значит всё правильно, а я думал, что меня с кем-то перепутали. Да, отри­цать не буду, дал я этому отщепенцу разок по сопатке, не выдержал. Только насчёт пьяного состояния неправда. Вот они-то как раз всей компанией пили зарубежный алкоголь, а я в тот день был совершенно трезвый, что могут подтвердить человек двадцать.

 – Да хоть тридцать. Слушать-то их никто не собирается.

– Ага, понял. В моём случае голоса не подсчитываются, а взвешиваются. Эти ушлые ре­бята решили прикрыться авторитетом товарища Лыкова старшего.

 – Какие ребята?

 – Диссиденты антисоветчики. Их там целая группа, человек пятнадцать. А в тот день в мастерской их было пятеро вместе с этим Владиславом.

– Не морочь мне голову! Какие диссиденты? Какая мастерская?

 –  Точнее говоря, это студия скульптора Казимира Шиманского. У вас же в заявлении есть этот адрес. Там всё и происходило.

 – А ты как туда попал?

 – В отличие от некоторых, я там по делу находился.

 – По какому?

 – Я у Казимира Николаевича натурщиком подрабатывал. Он с меня статую лепил.

Стоящий у окна Белов издал булькающий звук и произнёс: – «Во даёт»! Родион недо­умённо пожал плечами и сказал:

 – Это легко проверить. Съездите туда и увидите моё гипсовое изображение.

Привычная схема допроса не получалась. Занин раздражённо бросил ручку и сказал:

 – Это к делу не относится. Рассказывай, как ты избил потерпевшего.

 – Так я ж и рассказываю. Казимир Николаевич отлучился по делу, а эти тунеядцы вос­пользовались его отсутствием, и заявились в мастерскую с вот такой сумкой заграничного алкоголя. Пили из горла, а когда захмелели, то такую грязь на советскую власть начали лить, что я не стерпел. Да на моём месте любой советский человек такого поношения не выдержал бы. А суда я не боюсь, потому что по указанному адресу я не хулиганил, а пропагандировал и защищал советскую власть. Я призвал этих отщепенцев каждое утро молиться на Ленина, и благодарить его за счастливую жизнь. Вам это подтвердят все, кто там был. 

 – Не выкручивайся Коновалов. Я тут и не такие выдумки слышал. Отвечай конкретно: потерпевший стоял или сидел, когда ты его начал бить?

 – Товарищ капитан, вы это дело рассматриваете в чисто уголовном аспекте, а напрасно. Должно быть, вы просто не в курсе. Дело это политическое, а там где замешана политика, нужно быть осторожным.

 – Ты меня учить вздумал сопляк?

 – Ни в коем случае! Я знаю, что вы и без моих советов легко доведёте дело до суда. Я просто обращаю ваше внимание, что независимо от решения суда, у вас лично начнутся служебные неприятности из-за этого дела.

 – Ничего,  переживу..

 – Даже не сомневаюсь товарищ капитан. Подумаешь, партбилет! Сколько народу без него живёт, и хоть бы хны.

 – Ты на что намекаешь?

– На корреспондентов. Не наших, а тех, которые работают на вражеские радиоголоса. Мне про них рассказал один сотрудник КГБ. Когда на заводе пожар случился, то не успели его потушить, а «Голос Америки» уже о нём передал. Оперативно действуют гады. КГБ их выслеживает, но они хорошо маскируются. Особенно они любят скандальные судебные заседания. Обычные воры их не интересуют, а вот если в процессе замешаны диссиденты, они тут как тут. Подсудимый диссидент или потерпевший, им без разницы, лишь бы можно было раздуть антисоветскую истерию.

Суд прошёл, и вы думаете, что всё в порядке, но через пару дней тот же «Голос Америки» вдруг передаёт: – «В Советском Союзе власти изобретают всё новые способы преследования инакомыслящих, то есть диссидентов. Пятого числа в Ростове пьяный хулиган Коновалов из ненависти к западным ценностям напал на группу либерально настроенных молодых людей и жестоко избил активиста В. Лыкова.  Но в этот раз городская милиция задержала распоясав­шегося молодчика, а следователь Занин уже на следующий день передал дело в суд.  Наш аналитик считает, что этот небывало скорый суд является ширмой, скрывающей плохо органи­зованную провокацию КГБ». Прославитесь на весь мир товарищ капитан, но майора вам за это не дадут. И это не самый плохой вариант, а то ведь могут и капитана отнять..

Капитан Занин был крепким орешком. Иронично скривив губы, он исподлобья недовер­чиво смотрел на разговорившегося Коновалова, но улыбка с его лица  постепенно сходила. А Родион усиливал натиск:

 – Но есть вещи гораздо серьёзнее. Вполне возможно, что за этими антисоветчиками КГБ уже ведёт наблюдение. А переходить дорогу комитетчикам дело рискованное, по себе знаю. На всякий случай неплохо бы их проинформировать. Тут я могу вам помочь, кое-какие связи у меня остались.

– Стоп! Ты хочешь сказать, что сотрудничаешь с «конторой»?

 – Ну, это сильно сказано. После одного случая они меня забраковали. Я к ним попро­сился, а они только обещали подумать, да так и думают до сих пор. Должно быть, их не устраивает мой низкий уровень политического образования. Дело трудное, а я на сегодня только «Анти-Дюринга» прочитал, да восемь томов Ленина осилил. Вот и весь мой багаж. Но телефон для связи у меня имеется. Разрешите авторучку.

Родион взял со стола авторучку и, написав на обрывке бумаги несколько цифр,  передал бумажку Занину со словами;

 – Это телефон КГБ. На том конце провода находится товарищ Суворов. Он как раз заве­дует всеми делами по диссидентам. Товарищ капитан, когда будете звонить, то назовите мою фамилию. Вдруг они про меня вспомнят?

Занин вертел в руках бумажку и целую минуту заторможено молчал. Очнувшись, он при­казал Коновалову выйти в коридор и ожидать там дальнейших распоряжением. Подойдя к двери, Родион остановился и сказал:

 – Товарищ капитан, есть старая английская пословица – «Не бросайся в соседний дом камнями, если свой дом стеклянный». Слухи о том, что сын товарища Лыкова каждую свобод­ную минуту поливает грязью партию и советскую власть испортят ему настроение, а потом начнётся поиск виноватых. И будьте уверены, что крайним окажусь не я, потому что с меня нечего взять. На то есть ответственные товарищи.

Когда за Родионом закрылась дверь, капитан повернулся к Белову и спросил:

 – Как ты думаешь; он ваньку валяет или, в самом деле, дурак?

 – Думаю, ни то, ни другое. Скорее всего, это у него манера такая, причём специально для милиции отрепетированная. И уже давно.. Конфликтов не избегает, а не судимый, значит всё-таки не дурак.

– Да. Я заметил, что держится уверенно, значит, в милицию попадает не впервые.

 – И обрати внимание капитан: как только он врубился, за что его взяли, то в секунду всё просчитал, и вместо того, чтобы защищаться, начал ставить условия, мол, если наступите собаке на хвост, то она вас укусит.

 – Ну, козыри у него слабенькие. «Голоса» эти чистый блеф, фантастика. Да и насчёт ко­митетчиков он краски сгустил. Эти шалопаи лишнее болтали, скорее всего. Так сейчас за анекдоты не сажают

. – А это как повернуть. Комитетчики и без тюрьмы могут жизнь отравить. Можно из ин­ститута вылететь и сделаться невыездным. Занесут в «чёрный список», наплачешься. Это дело только на первый взгляд простое. Воняет оно, и лучше тебе подстраховаться товарищ капитан, чтобы потом не оказаться крайним.

 – Как?

– Можно подумать, что ты этого не знаешь. Сообщи по инстанции наверх, что в деле поя­вились новые данные. Мол, задержанный Коновалов оказался стукачом КГБ. У него есть компромат на Владислава, и он угрожает скандалом. И пусть они там наверху решения принимают

 – Хорошо, сейчас займусь, а ты Коновалова этого оформи пока у дежурного. Пусть в «обезьяннике» ждёт.

Дежурным в этот день был молодой упитанный старший лейтенант. Глядя на его эконом­ные и неторопливые движения, Родион сказал:

 – Товарищ дежурный, я знаю хороший рецепт от чирья. Как рукой снимет.

 – Какого чирья?

 – Который у вас на заднем месте. Вы так осторожно садитесь на стул, ну я и подумал.

Старший лейтенант побагровел и заорал:

 – Про себя думай знахарь! А то я тебе такой рецепт выпишу, что заплачешь!

 – Простите, я ж хотел как лучше.

У Коновалова изъяли пропуск, деньги и пачку сигарет «Наша марка», а затем после обыч­ных формальностей отправили в комнату для временно задержанных, или на милицейском сленге в «обезьянник». Окрашенное зелёной краской помещение без окна было похоже на большой чулан с двумя лавками вдоль стен. На одной лавочке о чём-то тихо беседовали два мужика в одинаковых костюмах. Родион сел на другую лавочку и начал в уме просчитывать варианты. Вскоре мужиков увели, но взамен начали поступать задержанные пьяные дебоширы. Впрочем, закалённому шумным бытом общежития Родиону они не мешали.  

Капитан Занин не стал терять времени и вскоре дозвонился до Бурякова. Слегка сгустив краски, он доложил о новых обстоятельствах в деле. Буряков тоже не захотел брать на себя ответственность и тут же доложил обо всём полковнику. Дело вроде бы простенькое, но от политики лучше держаться подальше. Полковник сразу догадался, что у Владика тоже рыльце в пушку, и он явно что-то скрывает. Полковник решил навести более подробные справки о происшествии, а следствие распорядился временно приостановить. Из-за этого торможения Родион и просидел в обезьяннике до следующего дня.

Коновалов ещё со школьных времён выработал свой стиль общения с начальством. На­блюдательный паренёк обнаружил небольшое уязвимое место у советских руководителей всех уровней, и беззастенчиво начал оборачивать эту слабость в свою пользу. Иными словами, Родион поставил себе на службу принятую в советском государстве коммунистическую пропаганду. При каком-нибудь конфликте Родион объявлял себя защитником советской власти, социализма и политики КПСС, чем ставил любого начальника в трудное положение. Теперь нападки на Родиона превращались в нападки на то, что он защищал. Для сохранения руководя­щего поста и успешной карьеры советским руководителям любого ранга требовались в первую очередь не деловые качества, а лояльность к власти и приверженность генеральному курсу партии, пусть даже и показная. А также вера в коммунистические идеалы. По крайней мере, в рабочее время обязательно. Но это было ещё не всё.

Упражняясь в такого рода демагогии, Коновалов научился ловко перетолковывать реп­лики оппонента так, что разговор принимал совершенно неожиданное направление, сбивающее противника с толку. С годами методика совершенствовалась. Беседы с Федей Пышечкиным привели Родиона к мысли, что знание трудов классиков марксизма-ленинизма даёт немалые преимущества в общении с начальством. Большинство руководителей доктрину Научного Коммунизма знали весьма поверхностно, и в этом не было ничего удивительного. Реальный процесс управления производством и социальной сферой не нуждается в отвлечённых теориях. Родион бил в это незащищённое место подходящими к случаю выдержками из трудов Ленина или газетных передовиц. (Чтобы быть в курсе трудового законодательства, он постоянно выписывал газету «Труд»). Причём наибольшее впечатление на руководящее лицо производила не сама цитата, а обязательное добавление с указанием источника. Начальники понимали, что этот юнец нагло ими манипулирует, и поэтому тихо или открыто его ненавидели. Но Родион не был карьеристом, а потому «И барский гнев, и барская любовь» его не волновали. На самом деле этой тактикой Родион не злоупотреблял. Он применял её только для защиты от какой-либо формы властного произвола, а такие случаи бывали нечасто. Эта система была разработана только для представителей власти, потому что на рядовых граждан, готовых послать любого политика по известному адресу, она не действовала. Да в этом и нужды не было.

Кое-кто, наблюдая такое поведение, подозревал Родиона в неискренности, и совершенно напрасно. Защищая советскую власть, Родион нисколько не лицемерил. По его мнению, советская власть была ничуть не хуже других форм правления.  Читая классиков, Родион пришёл к выводу, что любая форма власти всего лишь форма, которая без содержания не имеет самостоятельного значения.  Именно поэтому простая замена одной властной формы на другую ничего не даёт народу, да и в принципе не может дать. Люди с азартом свергают королей, на месте парламентских республик возникают диктатуры, которые сменяются демократическими формами самых разных оттенков, но это всего лишь круговорот смены форм. Демократия или автократия? Вопрос не решён до сих пор, потому что в мире имеются не только богатые, но и откровенно нищие демократии, одновременно с которыми существуют процветающие монар­хии. Вождь народов определил сущность власти в трёх словах «Кадры решают всё». Точнее не скажешь. Завистники называют товарища Сталина «Выдающейся посредственностью», но как ни поворачивай, всё упирается в человеческий фактор. Иначе говоря, неумелое руководство дискредитирует любую, даже самую благородную идею, а хороший руководитель будет эффективно действовать на пользу обществу при любом государственном строе.

Советская власть на самом деле мало чем отличалась от подобных ей прочих демократи­ческих форм, но просуществовала она недолго. В тридцатые годы её сменила партократия, и с тех пор Советы превратились в один из инструментов партии, бутафорию власти.

Время шло, но про Родиона словно забыли, и он пришёл к выводу, что его план начал ра­ботать. Так или иначе, но его врагам пришлось корректировать планы, а время работает в его пользу. Насчёт тюрьмы Родион не волновался. Товарищ Лыков большой начальник, но и у него есть границы влияния. Будет очень трудно найти судью, который бы рискнул дать срок идейному комсомольцу, вынужденному при защите советской власти дать разок по сопатке отщепенцу и диссиденту. Даже если на суде докажут, что Владислав не диссидент, то предан­ности совет­скому строю у Коновалова от этого не уменьшится. А за неё не сажают.

Зато оштрафовать или осудить Родиона на десять суток могли запросто. В этом случае никакая политическая демагогия ему бы не помогла, потому что дела о мелком хулиганстве решались за полминуты, и никакие прения сторон в них не были предусмотрены. Родион пришёл к заключению, что этим всё и закончится, но переживать не стал. Да, неприятность, но не более того. Бывало и хуже.

Честно говоря, Родион не ожидал атаки со стороны Владислава. С его точки зрения они были квиты. Заявление в милицию Коновалов  воспринял как объявление войны, а отступать он не привык. Просто теперь у него появился Настоящий Враг Достойный Мести, а размеры этой мести будут зависеть от размера неприятностей причинённых Родиону. Давненько у него не было врагов и поводов к мстительным шуткам тоже, но такого рода опыт не забывается.

Коновалов морально приготовился к административному наказанию, но вопреки ожида­ниям эта история закончилась для него относительно благополучно. Как ни странно, этому поспособствовало вмешательство в дело сотрудника КГБ Новикова. Это был старый знакомый Родиона, которого при первой встрече с комитетчиками он прозвал Весельчаком.

Это произошло неслучайно. У Новикова были информаторы среди тех молодых людей кого в восьмидесятые станут называть «мажорами». И в тот самый день один такой прилично одетый информатор в качестве анекдота с весёлой улыбкой рассказал, как Владик схлопотал по морде от некоего пролетария Коновалова за Луи Арагона. Новиков тут же вспомнил тупого ленинца, из-за которого Свистков заработал неформальное прозвище «Поджигатель». Но узнав о готовящемся суде, Новиков обеспокоился и начал вникать в подробности. Дело в том, что один молодой человек из тех, что присутствовали во время конфликта в мастерской Шиман­ского, был самым настоящим диссидентом, за которым уже два месяца велась слежка. Его подозревали в распространении «Самиздата» и прочих подрывных делах, то есть Родион в своих предположениях насчёт слежки КГБ угадал.

Новиков про себя отметил неуклюжесть действий милиции. Если уж решили таким спо­собом наказать Коновалова, то нечего было вмешивать в дело самого Владислава, нашли бы для отвода глаз другую жертву. Сами по себе Родион и Владислав Новикова не интересовали. Его беспокоило то, что напуганный предстоящим судом объект насторожится и заляжет на дно, или вообще покинет город. К тому же Коновалов вполне мог превратить этот суд в балаган, и желательно затормозить это дело в пользу того же Лыкова. Не откладывая дело на завтра, он тут же позвонил своему руководителю, и машина репрессии дала задний ход. Результатом стал звонок полковнику милиции из КГБ с просьбой не доводить дело Коновалова до суда, а наказать его на уровне райотдела за мелкое хулиганство. Полковник в свою очередь дал соответствующее распоряжение Бурякову, а уже утром доложил обо всём товарищу Лыкову.

После девяти утра задержанных рассортировали и Коновалов остался в камере один. Но ждать пришлось недолго. Вскоре за ним пришёл следователь и повёл к своему кабинету. Однако внутрь Родиона он не пустил, велев ждать в коридоре. Впрочем, долго скучать Родиону не пришлось. Из кабинета начальника, расположенного в конце коридора, вышел Новиков и направился в его сторону. Но хотя Новиков был в форме капитана милиции, Родион сразу его вспомнил и удивился. Новиков его тоже узнал, но удивления не показал. Он остановился против Родиона и, хотя после их встречи прошло много времени, заговорил так, как будто они расстались пять минут назад:

 – Коновалов, а как ты вообще со скульптором познакомился?

 – Ну, если вкратце, то из-за ризеншнауцера. Мать Казимира Николаевича попросила меня осмотреть эту собаку. Вот в тот день и познакомились. Казимир Николаевич настоящий художник, и человек хороший, не то, что эти.

 – А ты разве спец по собакам?

 – Ну, в общем да. Если у вас есть собака, то в случае чего, обращайтесь товарищ майор.

 – Ты мне лещей не подбрасывай, не куплюсь. Слушай по делу. Я тут попросил, чтобы тебя не сильно наказали, а ты про эту историю должен помалкивать. Понял?

 – Само собой. Да я после того случая и так сказал Казимиру Николаевичу, что туда больше ни ногой. Ну их к чёрту.

 – Вот и правильно, вот и хорошо. Умнеешь на глазах. И учти Коновалов: следующий раз так легко не отделаешься.

Новиков резко повернулся, и, не сказав больше ни слова, зашагал на выход. Едва он скрылся за углом, как Родиона вызвали в кабинет следователя. Занин сидел за столом, а посреди кабинета глыбой возвышался капитан Буряков. Родион вежливо поздоровался, но ему никто не ответил. Буряков наставил на него палец и спросил:

 – Ты Коновалов?

 – Так точно товарищ старший лейтенант!

 – Моё звание капитан.

 – Простите, звёздочки недосчитался.

 – За что ты ударил гражданина Лыкова?

 – Ну, пока эти пятеро выпивали и рассказывали антисоветские анекдоты про вождей, я терпел. Но когда этот Владислав обозвал товарища Луи Арагона сюрреалистом, сердце моё не выдержало.

– А кто тебе этот Арагон?

 – Как кто? Товарищ Луи Арагон коммунист и друг Советского Союза, а значит и всех со­ветских людей. Если вы читаете газеты, то должны знать, что во Францию отправилась правительственная делегация для укрепления связей между народами. Партия и товарищ Брежнев неустанно борются за мир во всём мире, а этот отщепенец поливает грязью видного деятеля международного коммунистического движения. Разве у вас, офицера советской милиции иная позиция?

Буряков сдвинул брови, внимательно посмотрел на Коновалова и сказал:

 – Видел я наглых ребят, но такого клоуна встречаю первый раз.

Буряков, печатая шаг, вышел из кабинета, а коллега Занина, деливший с ним кабинет, из­дал смешок. Через пять минут зазвонил телефон и Занин схватил трубку. Выслушав, он дал Родиону команду на выход и тут же доставил его в кабинет начальника. Выслушав доклад следователя, худощавый с резкими чертами лица подполковник исподлобья посмотрел на Родиона и произнёс:

 – У тебя с собой деньги есть юный патриот?

 – Семь рублей с мелочью.

 – Отлично. За мелкое хулиганство ты оштрафован на пять рублей. Заплатишь на месте и катись отсюда! Чего ждём?

 – Повестку.

 – Какую?

 – Обычную, для предъявления на работе. Зачем мне прогул?

 – По почте придёт уведомление.

 – Я комсомолец.

– И что?

 – Если в цех придёт бумага о мелком хулиганстве, то меня начнут разбирать на комсо­мольском собрании. Придётся рассказать, как было дело, а это поставит бюро в неприятную ситуацию, потому что я выполнял решение комсомольского собрания, которое было принято всего неделю назад.

 – Какое решение?

 – Собрание единогласно осудило спекуляцию и низкопоклонство перед Западом, после чего было решено бороться с этими явлениями изо всех сил. Вот я и боролся.

Подполковник  исподлобья уставился на Родиона, но тот не смутился и выдержал сверля­щий взгляд. Через полминуты начальник досадливо сморщился и произнёс:

 – Ты Коновалов сам по себе ходячая неприятная ситуация.

И, повернувшись к следователю, добавил:

 – Выпиши ему повестку Занин.

В кабинете следователя их ждал лейтенант Белов. Этим утром ему позвонил Дроздов и поинтересовался, кого или чего сглазил Коновалов, а то у них уже составились пари на этот счёт. Узнав о пробитом гвоздём колесе, Дроздов радостно хохотнул и посоветовал Белову запоминать все, даже самые дурацкие реплики Коновалова. Белов заинтересовался этим феноменом и решил лишний раз понаблюдать за Родионом.

Занин некоторое время смотрел в потолок, а потом быстро накатал повестку, где было ска­зано, что Родион такого-то числа вызывался в такое-то отделение милиции для дачи свидетель­ских показаний. Родион прочитал бумажку и сказал:

 – Спасибо. Жаль, если вас отсюда переведут товарищ капитан. Осиротеет отделение.

 – Чего ты мелешь? Куда переведут?

 – Откуда я знаю? Может в Гуково, или даже в Волгодонск. У начальства фантазия бога­тая. Я давно заметил, что исполнительных офицеров всегда стараются перевести куда по­дальше. Вот был у меня знакомый пожарный инспектор, так его вообще в Москву загнали.

 –Заткнись! У меня от тебя голова разболелась.

Тут в разговор вмешался Белов:

 – Погоди Коновалов! Вопрос не для протокола. За что ты на самом деле дал этому Влади­славу по морде?

 – Если без протокола, то отвечу. Бывают ситуации, когда иначе поступать нельзя. У меня просто не было выбора.

 – Почему?

 – Ну, вот представьте, что на улице подошёл какой-то хам и ни с того, ни с сего плюнул вам или вашей жене в лицо. И если вы сразу же не дадите ему по морде, то всю оставшуюся жизнь будете чувствовать себя оплёванным. Вместо драки вы можете цивилизованно подать на этого хама в суд и даже выиграть его, но от мерзкого чувства унижения это не избавит.

 – Так он в тебя плюнул?

 – Есть слова, которые хуже плевков.

 – И как он тебя обозвал?

 – Плохо обозвал, а главное без всякого основания. Возомнил о себе много лаптёжник. Ну я его и поучил маленько, чтобы думал, перед тем как трепать языком.

 – Почему лаптёжник?

 – А кто ж ещё с такой-то фамилией? Дедушка лыко драл, а отец, скорее всего из выдви­женцев. При Сталине много таких из грязи в князи выбились.

 – А ты значит из дворян?

 – Дворяне, не дворяне, а только предки мои в сапогах ходили и никому не кланялись.

Многочасовое напряжение не прошло даром. Выдержка изменила Родиону, и он разра­зился гневной тирадой:

 – Дело-то простое. Обозвался – получил, и все дела. Я ж думал, что мы в расчёте, а он как дитё малое жаловаться побежал. Тоже мне цаца недотрога! Только не на того нарвался слизняк инфантильный! У меня товарищ лейтенант воспитание христианское, но, к сожалению непол­ное.

– Это как?

Родион взял себя в руки и уже спокойно объяснил:

 – Мне ещё в раннем детстве евангельские запреты в башку вколотили, но самые трудные заповеди Апостола Павла я так и не научился исполнять. Это те самые заповеди, в которых сказано, что надо любить врагов своих, благословлять их, и подставлять им щёки. Но это полбеды. Беда в том, что я человек злопамятный и мстительный, а потому стараюсь всегда платить своим врагам той же самой монетой. Вот так и живу дикарём по ветхозаветному принципу «Око за око». Этот прилизанный хлыщ Владик устроил мне ночь в обезьяннике и думает, что на этом всё. Не всё. Теперь мой ход. Специально выслеживать не буду, но если подвернётся удобный случай, то я его не упущу. В лепёшку расшибусь, но проведёт он ноченьку в обезьяннике, будьте уверены. Хорошо бы в вашем отделении, но сгодится и другое. Отдаст должок с процентами и без срока давности.

Следователь даже вскочил на ноги:

 – Вот ты и раскрылся комсомолец липовый! Я сразу понял, что ты здесь комедию лома­ешь, артист. По тебе Коновалов и в самом деле тюрьма стосковалась. В этот раз повезло тебе, но потом всё равно попадёшься и сядешь мститель.

 – Поживём, увидим.

 – Иди, плати штраф и мотай отсюда!

В этот же день, вернувшись с работы, старший Лыков вызвал сына на ковёр, и в сильном раздражении сделал ему выволочку:

 – Тебе надоело за границу ездить? А может, надоело валять дурака в этом своём музее? Зачем тебе друзья кретины, которые болтают всякую ересь при посторонних? Ведь этот Коновалов связан с КГБ. Да дело и не в нём. Ты даже не представляешь, сколько среди твоих приятелей стукачей! В конторе все ваши разговоры известны. И получил ты по физиономии за длинный язык совершенно правильно, а я ещё и добавлю.

После этих слов Владислав получил крепкую затрещину и приказ обходить Коновалова десятой дорогой, от которых морально страдал целый месяц.

Недели через три после этих событий лейтенант Белов встретился с Дроздовым и они за­шли в небольшое кафе выпить по бутылочке пива и побеседовать. Основной темой беседы был Коновалов и его пресловутый «финский сглаз». Белов рассказал, что у толстого дежурного и в самом деле на мягком месте вскочил чирей, хотя раньше он никогда этим не страдал, а у следователя Занина возникли какие-то обстоятельства, и его в самом деле перевели в город Волгодонск. Но больше всего Белова поразила сбывшаяся обмолвка Коновалова насчёт капитана Бурякова. Его понизили в звании до старшего лейтенанта и перевели служить в ГАИ. Такого рода случаи в советской милиции были очень редким явлением. Впрочем, прошёл слух, что Буряков пострадал из-за любовной связи то ли с женой, то ли с дочерью одного высокого чина, и это многое объясняло.

Дроздов в свою очередь рассказал кое-что о Родионе и заметил, что все эти истории рабо­тают на теорию Бубнова, который уверен, что Коновалов природный колдун, да ещё почему-то с финскими корнями. И хотя эта теория на самом деле бред собачий, в сто седьмом отделении в неё верят уже многие. А относительно связей с КГБ, Дроздов заверил приятеля, что Коновалов, скорее всего, подложил комитетчикам свинью, и основания так думать у него имеются.

Ни Белов, ни Дроздов не знали, что в тот самый день капитан госбезопасности Новиков узнал о присвоении ему звания майора, и подумал, что Коновалов в общем-то неплохой парень.

                      Глава XVIII.Рождение певицы и низведение сценариста.

Даже через много лет Жанна помнила встречи с Родионом во всех подробностях.

 Что вы! Разве можно забыть это романтичное время? Нет, такие загадочные люди как Родион не забываются. Я с первой встречи поняла, что он добрый волшебник. И ещё. Он хорош был собой. Такая, знаете, грубоватая красота. В восьмидесятых я жила в Дании и однажды увидела английского певца Скотта Фитцжеральда.  Я даже вздрогнула, так он был похож на Родиона. Особенно причёской. Когда Родион расстался с Вероникой, то остригся налысо. Должно быть так разрыв переживал, что даже своих чудесных волос не пожалел.  А вот она почувствовала облегчение.

Возможно, я втайне была в него влюблена, но он меня не замечал. Что ж, и на солнце есть пятна. Родион нисколько не походил на деревенщину, но традиционное воспитание в нём сидело крепко, и временами напоминало о себе. Эталон женской красоты для него заключался в образе ядрёной откормленной широкоплечей девахи, а утончённость, стройность и изящество женской фигуры для него большой ценности не имели. Здоровый и сильный, он и в женщинах ставил эти качества на первое место. Неудивительно, что именно эта корова Вероника соответствовала его эстетическим запросам. Нет, я нис­колько не ревновала, потому что интуиция подсказывала мне,  этот роман закончится ничем. В их отношениях чего-то не хватало. Чего-то простого, возможно какой-то ста­бильности и обыденности. Родион только с виду был прост. Он был слишком неордина­рен, и сюрпризы преподносил один за другим. А это создаёт атмосферу нервозности, подозрительности и недоверия. А такие вещи добром не заканчиваются.

Тёплым весенним днём легко одетые Вероника и Жанна сидели в кафе и неторопливо ели ложечками вкусное мягкое мороженое. Последнее время Вероника была хмурой и неразговор­чивой. Верная Жанна переживала за подругу, и решила, что настал подходящий момент для откровенного разговора. Она спросила:

 – Ты поругалась с Родионом?

– Нет. С ним очень трудно ругаться. Он из тех, кто умеет не поддерживать скандалы.

 – Вероника, ты ему нравишься?

 – Да, я в его вкусе. По его словам я осанистая и видная девушка. В его кругах это высокая оценка. А ещё я клещеногая. Не делай круглые глаза, это комплимент. Он сказал, что своеоб­разный выверт моих ножек это изюминка, которая делает мою походку очень пикантной. К тебе Жанна он хорошо относится, но не как к девушке.

 – А как к кому?

 – Ну, не знаю. Ты для него вроде больной собачки.

 – Я совершенно здорова.

– Я не так выразилась. Он говорит, что ты хорошая девушка, но квёлая, и тебя следует от­кормить. Он знает хорошую поправляющую диету, и если б ты согласилась на неё, то через пару месяцев стала бы похожа на человека.

– Да просто он всех меряет по себе, колхозный здоровяк. А тебе он нравится?

 – Даже сама не знаю. Когда он далеко, я совершенно спокойна, а когда рядом, то нра­вится так, что спасу нет.

– Представляю. Когда он меня с Севером знакомил, я схватила Родиона за плечо и обом­лела – там не было костей, одни мускулы перекатывались. У меня от этого мысли смешались так, что я забыла собаку бояться, и коленки ослабли почему-то. Теперь я знаю, что такое настоящее мужское плечо.

 – Вот-вот. А если бы он за твою грудочку взялся?

 – Ой! Я бы, наверное, сознание потеряла.

 – У меня тоже так. Возьмётся за что-нибудь, а мои ноги против воли сами раздвигаются. Знаешь сколько сил нужно, чтобы не показать слабость? Он бы давно воспользовался, но я пока оборону держу крепко.

 – А зачем?

 – Понимаешь Жанна, моя уверенность в нём тает с каждым днём. А если нет уверенности в человеке, то близкие отношения с ним занятие рискованное.

 – Ой, мамочки! У него ещё кто-то есть?

 – Да нет. Тут другое. Это сначала Родион кажется открытой книгой, а на самом деле он  скрытный. В нём есть глубины, из которых всё время всплывает что-то неожиданное и стран­ное, вроде той собаки. Или, например, совершенно случайно я узнаю от Димки, что Родион подрабатывает натурщиком у скульптора Шиманского. Нормально для слесаря? Но это всё мелочи. Неделю назад я узнала про него такое, что ахнула. Теперь мне стало ясно, что я знаю лишь верхушку айсберга, и уверена, что меня ждут другие сюрпризы, а я их не люблю.

– А, что ты узнала?

 – Оказывается, именно из-за Родиона наша общая знакомая Нелли Синичкина прошлой осенью  не смогла поступить в народный театр. Плакала бедняжка.

 – А он-то здесь при чём?

 – Вот и я сперва не поверила.

Нелли Синичкиной фатально не везло. Она хорошо училась, имела голос и умела петь, но поступить в консерваторию после школы не смогла. Всё время случались какие-то накладки. Даже в народном театре её подстерегла неудача. Отец педагог заставил её поступить в педучи­лище, но она всё равно мечтала о сцене. И однажды, придя в кино, она увидела Коновалова с Вероникой под ручку. Они прогуливались в фойе кинотеатра в ожидании сеанса. После некоторых раздумий на другой день она пришла к Веронике домой.

Вероника была дома одна. Она проводила школьную подругу на кухню и принялась гото­вить кофе. Поболтав о том, о сём, Нелли сказала:

 – Видела тебя с Коноваловым. Знакомый у тебя что надо.

 – Ты знаешь Родиона? Откуда?

 – Да уж, знаю. Ведь это он забраковал меня при поступлении в народный театр.

 – Погоди Неля, ты что-то путаешь. Родион на заводе слесарем работает, а не в театре.

– Нет, Вероника, это точно он. Я его рожу на всю жизнь запомнила, ни с кем не спутаю.

История выглядела странно, и Веронике не хотелось в неё верить, но долго размышлять над этим ей не пришлось, потому что через минуту появился сам Родион. Вероника завела его на кухню, и даже не познакомив с подругой, учинила допрос:

 – Ты знаешь эту девушку?

– Нет.

 – А она тебя знает.

 – Откуда?

 – Она говорит, что осенью ты забраковал её при поступлении в артистки.

Родион ещё раз взглянул на Нелли и сказал:

 – Да, было дело. Вот теперь я её вспомнил. Даже романс вспомнил, который она пела.

– Так ты и в самом деле руководил прослушиванием? Как тебя туда занесло?

 – Руководил там режиссёр Ильич, а я только консультировал его. Меня об этом сам Ильич просил, он моё мнение ценил, а сам я на это дело не набивался. Ильич человек хороший, чего ж не помочь? Мне не трудно.

Нелли подала голос:

 – Вероника, Так ты ничего не знала?.

– Откуда? Партизаны сведений не выдают.

Родион досадливо сказал:

 – Да тут и рассказывать нечего. Я уже этим не занимаюсь. У нас с Ильичом месяц назад  дороги разошлись.

Разочарованная Нелли собралась уходить, но решительная Вероника задержала её, и на­села на Родиона:

 – Я знаю, что у тебя куча талантов, но вот в музыке ты профан, хотя и выучил термины.

– Ну не скажи, я много песен знаю.

– Ага. Репертуар такой, что закачаешься! Типа «У бабушки под крышей сеновала» и «Блатные гости все перепились, и даже выпили из лампы керосин». Или вообще «Была весна, цвели дрова, и пели лошади, чирикали медведи, а мы с тобой сидели на печи, и ели сдобные с повидлом кирпичи». Как там у тебя дальше? Неля таких романсов точно не знает. Уж будь добр, просвети девушку.

Родион досадливо сморщился, но послушно выдал текст:

Была весна, цвели дрова на Крайнем Севере.

Ишак в задумчивости вёл аэроплан.

Он приземлился на бамбуковое дерево,

А сам пошёл гулять в роскошный ресторан.

А в ресторане разодетый с полным шиком

Сидел верблюд горбатый лысый без волос

И заказал себе он песню «Гоп со смыком»

И с косым зайцем срезался он в «штос»

Петух играл и пел азартно на гитаре

Колхозный бык растягивал баян

А лев с коровушкою танго танцевали,

Чечётку бил парализованный баран.

На этом месте Родион остановился и сказал, что песня длинная, но дальше идут нецензур­ные слова. Вероника обратилась к подруге и сообщила ей, что такого рода песен Родион знает не одну сотню. Незнакомая ранее с этим видом народного творчества Нелли удивлённо вытаращила глаза, а Родион принялся оправдываться:

 – Да знаю я, что эти уличные песни не имеют никакого отношения к высокому искусству, только …

Но Вероника решительно его перебила:

 – И обладая таким примитивным вкусом, ты берёшься судить человека с музыкальным образованием. Это нахальство сверх всякой меры. К твоему сведению: Неля была самой талантливой в нашей музыкальной школе. Умеет петь с листа. Чем она тебе не угодила?

 – Уж очень она визжала. Прямо как свинья под ножом.

От такого поклёпа девушки разволновались, и готовы были с кулаками броситься на тол­стокожего циника, но Веронику осенила простая мысль. Она села за пианино, и приказала Нелли спеть что-нибудь из репертуара Эдиты Пьехи. Успокоившись, Нелли спела под аккомпа­немент Вероники  один куплет песни «Город детства». У неё оказался мощный контральто глубокого тембра. Родион сильно удивился:

 – Ничего себе! Да твоему голосу сама Пьеха позавидует. А зачем ты тогда визжала?

 – Так вы ж в тот день всех заставляли петь «Соловья» Алябьева, а этот романс не для меня, он для высоких голосов. Выше драматического меццо-сопрано у меня получается неважно.

 – А на кой тебе актёрство? С таким голосом нужно сразу в певицы идти.

В разговор вмешалась Вероника:

 – Вот из-за таких дубов как ты бедную девушку до сих пор никто толком не прослушал. (В числе скептиков была и мама Вероники, и родители самой Нелли). Она рада любой сцене, лишь бы показать свой талант. В общем, так: раз ты ей нагадил, то должен исправить положе­ние. Делай что хочешь, но устрой Нелю в этот театр.

 – Хорошо, хорошо. Дело непростое, но у меня есть кое-какие знакомства, утрясём.

У Родиона заиграла совесть. Он посмотрел на свои часы «Полёт», сказал, что начинает хлопоты прямо с этой минуты и исчез. Вероника заверила подругу в том, что он не подведёт, и обрадованная Нелли отправилась домой ждать приятных вестей.

Родион действовал энергично. На следующий день ближе к вечеру он приехал к Веронике и попросил вызвать Нелли. Вскоре раскрасневшаяся кандидатка в актрисы прибыла и с надеждой уставилась на Коновалова. Он принялся докладывать:

 – Дело, считай, решенное. Ильич в принципе согласен тебя принять, но при условии, если Цекавый будет не против. Но я этого осла обработаю так, что он сам будет просить тебя спеть в его пьесе.

 – А кто он такой?

– Драматург самоучка. Сейчас репетируется его пьеса «Комсомольская любовь». Редкая бодяга. Там комсомольский активист влюбился в официантку. Он всю пьесу агитирует её вступить в комсомол и начать новую жизнь. В конце она вступает в комсомол, устраивается на завод фрезеровщицей и после этого они играют свадьбу. Я так понял, что Цекавый считает работу официантки позорным ремеслом. Там у них вышла заминка с ролью певицы, и ты появилась в самый раз, но твой путь на сцену лежит через ресторан «Отдых».

– У меня на рестораны денег нет.

 – При чём тут деньги? Ты споёшь там одну песню для Цекавого, а он после этого пригла­сит тебя в пьесу.

 – Петь в ресторане? Нет-нет! Узнают родители, и мне конец.

 – Ну, чисто детский сад. Да ничего они не узнают, пока сама им не расскажешь. К тому же петь ты будешь не под своим именем.

 – Почему?

 – Потому. Имя Нелли для сцены неподходящее. Его будут коверкать. Русский язык с тру­дом переносит несклоняемые слова, он всё время стремится их обкатать на свой лад. Так уж лучше сразу. Фамилия у тебя благозвучная, но по типажу и жанру плохо сочетается. Нужно что-то соответствующее облику. Ты брюнеточка, но европейского типа. То есть больше похожа на француженку, чем на армянку или гречанку. Поэтому сценическое имя я подобрал тебе на иностранный манер, чтобы звучно и загадочно. С сегодняшнего дня на сцене ты Лионелла по фамилии Месанж, что в переводе с французского и означает Синичка. Вот так всем и говори, что тебя зовут Лионелла Месанж, а кто ты по паспорту будут знать только в отделе кадров.

 – Типаж ладно, а жанр?

 – Ты уже поняла, что не все песни тебе по голосу подходят. Вообще-то можно петь и на­родные, и эстраду, но лучше всего у тебя пойдут романсы, и особенно ресторанные шлягеры.

 – Романсы я люблю, а блатные песни петь не собираюсь.

 – Кто вам сказал, что в ресторанах поют блатные песни? Обычные песни там поют, но такие, чтобы можно было под них танцевать, например, «Я буду ждать тебя возле пальмы трёх дорог.

 – Пошлятина.

 – Для ресторана самое то. Оперных арий там не исполняют.  Публика в таких заведениях солидная, поэтому в ходу бывают и старые песни, вроде «Утомлённого солнца».

 – Я его под гитару в школе пела.

– А слова не забыла?

 – Нет, не забыла.

 – Вот и отлично! Значит, прямо сегодня и прорепетируем. Собирайтесь девушки, едем в ресторан! Через полчаса туда прибудет Дикаршмен.

 – А кто это?

 – Организатор прослушивания. У него обширные связи в ресторанной сфере. На месте всё поймёшь. Ты Неля просто делай, что говорят, и через пару дней станешь актрисой. Меха­низм уже запущен, и если ты дёргаться не будешь, то всё пройдёт как по маслу.

Однако полчаса ушло на переодевание. Родион по телефону вызвал такси, поэтому они опоздали не сильно. Дикаршмен терпеливо дожидался их прибытия на входе.

Это был расположенный в стороне от центральных улиц обычный среднего уровня ресто­ран. То есть не престижное заведение, но и не дешёвая забегаловка. Готовили там неплохо, обслуживали достаточно вежливо, и три раза в неделю на маленькой эстраде инструменталь­ный квартет играл танцевальные мелодии. Этот ресторан был выбран Дикаршменом по причине доброго знакомства с его музыкантами.

Как и обещал Родион, всё прошло гладко. По случаю раннего времени народу в зале было немного. Узнав Дикаршмена, круглолицая официантка заулыбалась, и усадила компанию за стол недалеко от эстрады. Но не успели они рассесться, как подошёл руководитель ансамбля, поздоровался со всеми, и увёл Дикаршмена с Лионеллой вглубь служебных помещений, где в одном из кабинетов и произошла быстрая репетиция спевка. Родион вёл себя естественно и уверенно, но не вульгарно, а его манерам могли позавидовать многие коренные горожане. Веронике есть не хотелось, и в ожидании Родион заказал себе и ей кофе с пирожными. Через полчаса возвратился непривычно взволнованный Дикаршмен. Ещё при знакомстве с Лионеллой у него заблестели глаза, а услышав её пение, он буквально влюбился в девушку, и теперь уже по зову сердца стал помогать будущей певице. Он пошёл к буфету отдавать какие-то распоря­жения. Вскоре музыканты вместе с Лионеллой заняли своё место на эстраде и без всякого объявления заиграли. К удивлению Родиона Лионелла спела шлягер «Помоги мне» из недавно прошедшего фильма «Бриллиантовая рука». Музыканты иногда не попадали в такт, но чувст­венный от природы поставленный голос Лионеллы вызвал аплодисменты зала. После исполне­ния Дикаршмен, Родион, девушки, а также музыканты прошли в банкетный зал, где событие было отмечено шампанским. Дикаршмен с Родионом хотели бы ещё посидеть в этом уютном заведении, но девушки заторопились домой, особенно боявшаяся родителей Нелли. Дикаршмен вызвался её проводить, и все разъехались по домам. Но главные смотрины были ещё впереди.

На следующий день Родион привёз девушек в ресторан уже в сумерках. Дикаршмен в это время сидел с Цекавым за столом и готовил его к прослушиванию будущей актрисы. Народу в зале было много, но столик для Родиона с девушками был зарезервирован. Проходя по залу, Вероника заметила, что многие девушки смотрят на Родиона «особенным» взглядом, и у неё поднялось настроение. Родион был хорош, в своём чёрном костюме и умело подобранном галстуке он выглядел на все сто, и даже казался старше своих лет.

Родион заказал девушкам кофе с пирожными, а себе открыл бутылку газировки. В корот­ком инструктаже он сказал Лионелле, что они пришли сюда не развлекаться, а по делу, и как только его провернут, сразу отправятся по домам. Затем предупредил Лионеллу, что он не собирается встречаться здесь с Цекавым, и, что она должна помалкивать о своём знакомстве с ним, то есть с Родионом. Вскоре её позвали на эстраду. В этот раз имя певицы прозвучало на весь зал, и Лионелла Месанж вновь запела «Помоги мне», а публика дружно принялась танцевать под эту песню. Едва раскрасневшаяся певица вернулась за столик, как подошёл Дикаршмен, поздоровался, и, подмигнув Родиону, объявил, что Цекавый горит желанием познакомиться с Лионеллой. Родион тут же рассчитался, сказал девушкам, что будет ждать их на улице, и как-то незаметно испарился.

Дальше всё прошло точно по плану.  Дикаршмен привёл Цекавого и церемонно предста­вил его девушкам, причём обставил дело так, будто певица снизошла к просьбе маленького человечка. Потея от волнения, Цекавый стал просить Лионеллу спеть в его пьесе, и вскоре они пришли к соглашению. Цекавый сказал, что утверждение на роль чисто формальная процедура, и уже с завтрашнего дня она может считать себя актрисой Народного театра. Когда Дикаршмен с Цекавым удалились, девушки тут же вышли на улицу к поджидав­шему их Родиону.

Он стоял на другой стороне улицы в тени от фонаря и внимательно наблюдал за тремя мужчинами недалеко от входа в ресторан. Взглянув туда, Нелли испуганно схватила Веронику за руку и крикнула: – «Ой, смотри»! В этот момент два мужика, громко матерясь, начали раздевать третьего, невысокого молодого человека. Неизвестно чем кончилось бы дело, но тут к месту действия прибежал Родион и после короткой потасовки отбил у налётчиков молодого человека, который что-то сказал Родиону и быстро зашагал к автобусной остановке. Родион вслед ему произнёс: – «Тебе ещё повезло. У папарацци работа нелёгкая, их часто бьют». Оглядевшись по сторонам, он увидел девушек и направился к ним. Вероника спросила его:

 – Это было ограбление?

 – Ну, в общем да. Обнаглели гады до крайности. Пошли отсюда, пока они не опомнились.

Но далеко идти не пришлось, очень кстати подвернулось такси, на котором испуганную и переполненную впечатлениями Нелли отвезли домой. Оттуда Родион с Вероникой отправились к её дому уже пешком. Впрочем, идти было недалеко. По дороге Веронику охватили смутные подозрения, что Родион знаком с жертвой ограбления, и она принялась расспрашивать его о папарацци, но он ловко увёл разговор в сторону и сосредоточился на проблемах завтрашнего дня. Вероника поняла, что параллельно прослушиванию Лионеллы в ресторане происходили ещё какие-то события, о которых Родион знал, но старательно помалкивал.

Следующий день был выходным, но не для Народного театра. Как и было условлено на­кануне, Родион с Вероникой и Лионеллой прибыли во Дворец около десяти утра. Девушки отправились в дворцовые лабиринты искать Цекавого и Евгения Ильича, а Родион остался ждать их на улице. Минут через двадцать появилась Вероника, и сказала, что всё в порядке, мол, Нелли принята в театр, и уже с понедельника приступает к репетициям. Минут через пятнадцать из Дворца вышла радостная Нелли. Подойдя, она рассказала, что после утверждения на роль певицы, Ильич непременным условием поставил исполнение в спектакле песни «С одесского кичмана». Цекавый сильно возражал, но Ильич одержал над ним победу. Нелли вдруг сделала грустное лицо и сказала, что не знает этой песни, а идти назад и признаваться в этом Ильичу она стесняется. Родион тут же вытащил из кармана листок с текстом этой песни, что здорово удивило Веронику. Это был несомненный сговор. Она поняла, что Родион ведёт какую-то игру, в которой Нелли всего лишь одна из фигур, а её устройство в театр всего лишь часть плана этой хитрой интриги. Нелли прочитала текст, и сказала Родиону:

 – Что у тебя было по русскому? Разве можно так безграмотно писать? Балять, на боке!

– По русскому языку у меня была пятёрка. А это шуточная песня, причём одесская. Она поётся от лица не шибко грамотного человека с одесским акцентом, поэтому исполнять её нужно точно как в этом тексте.

 – Ну, хорошо. Только я и мелодии не знаю. Я же никогда её не слышала.

Родион обозвал их городскими дикарями, подумал и сказал:

 – Я отведу вас сейчас в одно место. Там вы услышите эту песню и заодно обогатите свой жизненный опыт. Здесь недалеко.

 – Что недалеко?

 – Мужское общежитие. Да не бойтесь, я же с вами. Держитесь в кильватере, ни с кем не разговаривайте и ничего с вами не случится.

Минут через пятнадцать они подошли к трёхэтажному зданию унылого тускло-жёлтого цвета. Вероника спросила:

 – Ты здесь живёшь?

 – Нет, я обитаю в другом месте, но правила везде одни и те же.

Родион уверенно зашёл в подъезд, поздоровался с пожилой вахтёршей, и сказал:

 – Я в восьмую. Они со мной.

Вахтёрша кивнула, но Родион уже шёл по коридору к нужной комнате. Девушки по­слушно семенили вслед. В коридоре было спокойно и безлюдно, лишь в одной из комнат слышался какой-то грохот, и оттуда доносилась матерная ругань. Родион подошёл к двери с нарисованным краской номером восемь и два раза стукнул в неё кулаком. Послышался скрежет огромного накладного замка, дверь открылась, и сиплый голос сказал: – «Заходи Родион». Увлекая за собой девушек, Родион прошёл в комнату, закрыл дверь и поздоровался:

– Общий привет.

На столе почётное место занимала бутылка портвейна, а за столом сидели два парня лет по двадцати пяти. Один из них был сиплый, а другой рыжий. На кровати сидела довольно вульгарного вида девица, должно быть чья-то подруга. Сиплый ответил на приветствие:

 – О! Репнула земля и появился чёрт.

Рыжий уставился на девушек вожделеющим взглядом, но Родион остудил его:

 – Спокойно ребята, это не биксы. Они по делу. Ведём себя прилично. А где Смирнов?

Рыжий вздохнул, повернулся к Родиону и нехотя ответил:

 – Он с утра ушёл на базар и до сих пор там болтается. А зачем он тебе?

 – Пластинка нужна.

 – Без него не дадим, развоняется спасу нет. Жди когда вернётся.

– Нам только одну песню послушать.

 – Не две?

 – Нет одну. А что?

 – Да так, ничего. Всё нормально. К вам неожиданно приходит человек, слушает одну песню и уходит. Хорошо, что мы знаем твои закидоны. Ладно, слушай.

Рыжий достал из шкафа старую радиолу «Стрела», установил её на подоконнике и выта­щил из тумбочки коробку с пластинками. Родион начал перебирать их в поисках нужной, а сидящая на кровати девушка, глядя на него, воскликнула:

 – Эй! А я тебя раньше видела! С места не сойти это ты.

И повернувшись к своим приятелям, она взахлёб принялась рассказывать:

 – Вот осенью, когда меня таскали свидетельницей, сижу я в дежурке, следака жду, а тут его заводят, да, длинного этого, да в таком виде, что я от страха чуть не уписалась. На улице мороз, а он голый без трусов, босый, весь побитый в каких-то ранах, железной цепью обмотан­ный, а на цепи гиря. Я слышала, что мусорам лучше не попадаться, но когда своими глазами увидела, какие зверства они творят, то рассказала следователю всё, что знала, и чего не знала.

Деланно равнодушным тоном Родион сказал:

 – Девушка, ты меня с кем-то перепутала.

 – И ничего я не перепутала. Такое не забудешь. У тебя вон и шрам на щеке остался.

Родион подошёл к Сиплому и что-то сказал ему на ухо. Парень ткнул девушку пальцем в живот, и вполголоса  приказал – «Заткнись дура». Девушка обиделась, но замолчала.

Родион нашёл пластинку,  поставил её на проигрыватель и душевный голос Леонида Утё­сова зазвучал во всю мощь динамика. На самом деле эта пластинка была кустарным изделием студии звукозаписи, расположенной на Нахичеванском рынке, но звучала она вполне узнаваемо и разборчиво. Это была ещё не заигранная гибкая пластинка на круглой фотографии с видом города стандартного размера обычной грампластинки. Прослушав песню от начала до конца, Нелли сказала, что этого достаточно, мелодию она запомнила. Родион попрощался, и они тем же порядком вышли на улицу, оставив жильцов восьмой комнаты  в сильном недоумении. Оказавшись на улице, девушки переглянулись и облегчённо вздохнули. Для невинных домаш­них девочек Вероники и Нелли визит в мужское общежитие стал настоящим приключением.

Жанна слушала Веронику, почти не дыша и забыв про мороженое. Вздохнув, она сказала:

 – Как я завидую тебе Вероника. Родион внёс в твою жизнь столько романтики!

 – Нервотрёпку он внёс. Жанна ты мне подруга?

 – Подруга.

 – Тогда пошли в милицию сходим, а то я одна робею. Я ведь там сроду не бывала.

 – Зачем?

 – Понимаешь, я уверена, что та бикса из общежития ничего не напутала. Про эти стран­ные шрамы на лице он ничего не говорит, а видно, что они не очень старые.

 – А может он беглый каторжник и под чужой фамилией живёт?

 – Вот и тебе Жанна в голову лезет всякая чушь. Это от неизвестности. Надо с этим по­кончить. Сходить и всё узнать.

 – А куда именно? Милиций много.

 – Думаю, надо обращаться по месту жительства. Я узнавала, это сто седьмое отделение.

Девушки вышли из кафе и отправились на поиски данного учреждения. Через полчаса они робко просочились в дежурную часть сто седьмого отделения милиции, и подошли к сидев­шему за столом с телефонами капитану средних лет. Он строго взглянул на них и сказал:

 – Слушаю вас.

– Здравствуйте. Меня зовут Вероника Патрикеева, а это моя подруга Жанна. Я пришла уз­нать про Родиона Коновалова.

 – Что произошло? Рассказывайте подробно.

 – Ничего не произошло. Я просто хотела узнать.

 – Что именно?

 – Недавно я услышала, что осенью его привезли сюда голым и в цепях.

– Почему это вас интересует?

 – Скажите, он преступник?

 – Нет. А кем вы приходитесь Коновалову?

 – Ну, я это, дружу с ним.

 – А девушка ему кто?

 – Никто. Она просто со мной. Мы с ней в консерватории учимся.

– Ну вот! Интеллигентные девушки, а  отвлекаете органы от серьёзных дел. Мы не зани­маемся проверкой слухов. И в том отделении, где он гремел цепью, вас отошьют. Узнают, что пришли с пустым интересом, и сразу выпроводят за порог. А тебе Вероника я дам хороший совет – обходи этого скрытого финна десятой дорогой. Он тебе не по зубам, то есть не пара.

 – Почему он скрытый финн?

– Потому что скрывает. Всё-всё, идите барышни домой, не отвлекайте.

Дежурный схватил трубку зазвонившего телефона, а другой рукой замахал на девушек. Они уныло поплелись на выход. Очутившись на улице, подруги остановились возле угла здания, решая, что делать дальше. На ступеньки вышли два молодых милиционера и закурили. Несмотря на расстояние, девушки слышали их громкий разговор:

 – Сейчас приходила подружка Нечистого Духа, и чего-то хотела про него вынюхать.

– Ну? Такая же ведьма?

 – Нет. Бубнов сказал, что девушка из приличной семьи. Чего она в нём нашла?

 – Вообще-то Коновалов не урод. Из любой семьи девушка может в него втюриться. А с другой стороны ведьмы в приличных семьях тоже встречаются, и не так уж редко.

Девушки завернули за угол и снова остановились. Жанна сказала:

 – Ни фига себе! Да его тут знают как облупленного!

 – Знаешь Жанна, кажется, я начинаю его бояться.

В своих подозрениях Вероника была совершенно права. Продвижение Лионеллы в арти­стки было всего лишь частью проворачиваемой Родионом операции.

Предыстория этих событий началась месяцем раньше, когда Родиону пришла в голову идея «водочного червя». Ему хотелось проверить идею на практике, но для этого требовался подходящий объект. Методика «водочного червя» исключала его массовое применение. Лечение было индивиду­альное и только в домашней обстановке с согласия клиента. Впрочем, способ лечения  согласие пациента гаранти­ровал, разочарование наступало позже. Проще говоря, в окружении Родиона не было алкоголиков. Многие знакомые мужики любили выпить по случаю, а кое-кто из них временами надирался в зюзю, но запойных среди них не было.

И вдруг Евгений Ильич сделал неожиданный финт и ушёл в крутой алкогольный вираж. Виной всему была та самая интриганка Лина. Она соблазнила Ильича, но когда он не дал ей главной роли, из мести написала письмо его жене, в котором сообщила о любовной связи с её мужем, и о том, что она якобы ждёт от него ребёнка. Жена устроила Ильичу дикий скандал, собрала чемодан, и ушла жить к маме. Нервы у Ильича не выдержали, он забил на работу, и, выключив домашний телефон, первый раз в жизни ушёл в тяжёлый одиночный запой.

Родион понял, что это шанс проверить метод в действии, и заодно совершить очередное «доброе дело». Он купил бутылку вина и отправился к Ильичу домой. Увидев в глазок бутылку, Ильич пустил его в квартиру. Уговаривать Ильича пришлось минут сорок. Родион предусмот­рительно не стал сообщать, что водочный червь его изобретение. Он рассказал о своей бабушке ведьме, и намекнул, что знает хороший способ бросить пить, который обойдётся Ильичу всего в двадцать рублей.  Ильич пустил пьяную слезу, и сказал, что бросать пить нет смысла, по­скольку его уже должно быть выгнали с работы. Родион тут же заверил его, что если он согласится на лечение, то зам директора по дружбе с Родионом оформит отсутствие Ильича на работе как творческую командировку.

Сработал последний аргумент, и Евгений Ильич согласился. На время лечения Родион сделался для Ильича нянькой: он ходил в магазин за водкой, го­товил нехитрую закуску и выносил мусор. На третий, заключительный день лечения Родион принёс десять бутылок кефира для облегчения мук завершающей фазы, и вскоре Ильич забрызгал свою комнату продуктами тошноты чуть ли не до потолка. В этот момент под предлогом чего-то забытого явилась его жена, и от увиденного безобразия забыла цель своего визита. Родион отвёл её в прихожую и объяснил, что Ильич страдает за свою честность в искусстве. Он не дал бездарной актрисе Лине главную роль, а она оказалась мстительной и необузданной особой, которая ко всему прочему врёт на каждом шагу. И её предполагаемая беременность является обычной пошлой выдумкой. Всеми брошенный Евгений Ильич отра­вился чем-то недоброкачественным, и теперь Родион лечит его кисломолочной диетой. Бледный Ильич, лежащий на диване в окружении молочных бутылок, и в самом деле вызывал жалость. В сердце женщины пробуди­лось раскаяние, и, забыв о ссоре, она принялась ухаживать за больным мужем и убирать квартиру.

Всё закончилось хорошо. Ильич завязал с выпивкой, вышел на работу и железной рукой навёл порядок в театре. Запуганная Родионом Лина сбежала до его возвращения. Но дружба с Родионом безнадёжно испортилась. Ильич избегал всяких контактов, и при одном упоминании о своём  бывшем консультанте болезненно морщился или даже выражался матом по его адресу. Родион понял, что метод водочного червя достигает цели, но имеет побочный эффект в виде озлобления пациента на целителя. Но это было естественным следствием крайне неприятных воспоминаний о процессе лечения. Кроме того, сюда примешивалось и ещё кое-что.

Недели через три на трамвайной остановке Родион столкнулся с женой Ильича. Она была в подавленном настроении, и в лице Родиона увидела человека, которому можно было попла­каться в жилетку. Она отвела его в сторонку и рассказала, что былое отравление каким- то образом повлияло на характер Ильича, и далеко не в лучшую сторону. Он совершенно перестал выпивать, но превратился в злобного домашнего тирана и сквалыгу. Женщина с умилением вспомнила времена, когда Ильич выпивал, но был мягким и общительным человеком, с самого начала семейной жизни доверившим жене ведение семейного бюджета. А теперь он забрал кассу себе, и требует отчёта за каждую истраченную копейку. Ей стыдно об этом рассказывать маме. Родион постарался успокоить женщину. Он сказал, что это явление временное, через месяц или даже раньше, жизнь войдёт в своё русло и прежние отношения восстановится.

Родион понял, что с добрым делом у него не заладилось, и решил отыграть назад. Предлог для разговора с Ильичом он придумал довольно быстро, но в этот момент подвернулась Нелли, из-за которой план нехитрой операции пришлось слегка подкорректировать. Однако всё оказалось не так просто. В деле появились новые обстоятельства и действующие лица, ослож­нившие процесс.

В тот самый день, попрощавшись с Вероникой и Нелли, Родион прямиком отправился во Дворец, чтобы поговорить с Евгением Ильичом. Выждав момент, когда Ильич оказался в кабинете один, Родион зашёл к нему и поздоровался. Ильич досадливо сморщился и произнёс:

 – Чего явился изверг?

 – Ильич, я чувствую себя виноватым и хочу тебе помочь, в смысле избавить тебя от во­дочного червя.

– Ну, уж нет! Второй раз я на твою удочку не попадусь!

– Выслушай до конца Ильич. Есть возможность достать противоядие от водочного червя. Выпьешь лекарство и всё в порядке. Через два дня можно опять выпивать, как и раньше. Но есть условие. Нужно принять одну девушку в артистки.

– Это такой шантаж?

 – Нет, что ты. Здесь другое. У меня есть знакомая дочка профессора, который биолог по червям, а у неё есть подруга, которая хочет поступить в театр, а я вроде посредника.

 – Ладно, пусть приходит. С Цекавым как-нибудь договорюсь. Вознёсся дальше некуда.

– Чудит?

 – Не то слово. В его пьесе официантка поёт. Где он такое видел?

 – В фильме «Карнавальная ночь». Там официантки не только поют, но и пляшут. Я так понял, что он ни разу в жизни не был в ресторане, а берётся о нём писать. Редкое нахальство.

 – Это ещё мелочь. Прошёл слух, что его собираются назначить худруком Дворца! А это уже катастрофа. Кому в голову пришла такая дикая идея? Ведь у него нет образования.

– Зато у него есть связи наверху. В отделе культуры работает известный тебе товарищ Сычёв. Цекавый женат на племяннице его жены. Теперь всё ясно?

 – Мамочки! А что же делать?

– Опарафинить его. Давно пора.

 – Но как? Эта сука не пьёт и даже не курит.

 –  Всё проще, чем кажется. Нужно прикинуться валенком и поставить пьесу в точности по его тексту, ничего не исправляя.

 – Но это же надругательство над искусством.

 – И окончательный приговор Цекавому сценаристу. Не переживай Ильич, я им займусь.

Узнав, что Цекавый во Дворце, Родион нашёл его, притащил в пустой зрительный зал и принялся обрабатывать:

 – Читал я твой сценарий. Ты Иван себя превзошёл, такую серьёзную тему отразил, аж дух захватывает. Будет жалко, если пьесу зарубят. Ильич не замечает, а наверху люди опытные сидят, идеологическое отклонение сразу обнаружат.

 – Какие отклонения? Я же не расхваливаю там капитализм!

– Дело не в содержании, а в форме. Как коммунист ты должен строго держаться соцреа­лизма, а в твоей пьесе сплошные условности и абстракции. Вот у тебя там официантка поёт «Очи чёрные». Где ты видел поющих официанток? Если бы это был водевиль, то всё было бы в порядке, жанр условный, там все поют. А в серьёзной пьесе это уже сюрреализм, чисто буржуйский стиль. А за такие вещи по головке не гладят, и за меньшие грехи люди партбилет на стол выкладывали.

Цекавый подавленно молчал. Он знал, что идеологическое отклонение дело нешуточное, а слова Родиона не пустой звук. В поисках выхода из положения, он сказал

– Да я вообще уберу из пьесы выступления и песню.

 – Получится ещё хуже. Твой ресторан превратится в обычную столовую, куда люди ходят не развлекаться, а просто набить требуху. И учти: в советских столовых молодые работницы и так в большинстве своём комсомолки. Нет, Иван, общую концепцию менять не надо. Тебе нужно поработать над деталями, например, ввести в действие певицу, и пьеса приобретёт реальные черты. Тебе, как писателю, чтобы избежать ляпов, необходим конкретный опыт. И в первую очередь ресторанный опыт.

– Я не пью.

– Ну, ты прям дитё малое! В ресторанах никто не пьёт. Там культурно выпивают, а это це­лая наука, знать которую обязан всякий интеллигентный человек, в особенности писатель. Бокал марочного вина, культурно выпитый за столиком в благородной компании, не отразится на твоей репутации и не подорвёт твоё здоровье. Кстати о компании. Первый раз тебе нужно сходить в ресторан с опытным в этих делах человеком, и на твоё счастье я такого знаю. У меня есть знакомый профессор ресторанной этики.

 – Разве такие бывают?

– Бывают. У Эдуарда диплом училища искусств, а ресторанную этику он изучал не где-нибудь, а в Париже. Большой специалист, я сегодня позвоню ему насчёт консультации, и если он согласится, то тебе, считай, крупно повезло. Но учти, тебе придётся потратиться. За науку надо платить.

– И сколько он берёт за уроки?

 – Нисколько. Оплатишь столик на двоих или троих, и всё.

– Будет ещё и третий?

– Это уж как получится. Эдуард может захватить с собой приятеля американца.

 – Американца?

– Не переживай. Он негр, а значит прогрессивный американец. Это же тема для твоего но­вого произведения! И какая тема! Человек порывает с гнилым буржуазным обществом и остаётся жить в СССР. Как писатель коммунист ты должен использовать этот шанс.

– Очень заманчиво, но когда и как всё это?

 – Напиши мне свой телефон, а завтра или послезавтра я свяжусь с тобой и подробно обо всём проинформирую.

–  Родион, ты только никому в театре не рассказывай про это, особенно Ильичу.

– Сам не проболтайся о нашем разговоре. Если Ильич узнает, что я тебе помогаю, то и к Дворцу больше не подпустит.

После этого разговора Родион позвонил Шиманскому младшему, и попросил устроить встречу с Дикаршменом. Казимир ответил, что устраивать ничего не нужно, потому что Дикаршмен в данный момент находится в известной Родиону мастерской, пьёт пиво с раками, и никуда не торопится. Минут через сорок Родион прибыл на место, уселся на табурет против Дикаршмена, изложил суть дела, и попросил у него помощи. Дикаршмен рассмеялся и сказал:

 – Всякое бывало, но преподавать ресторанные манеры ещё не приходилось. Но почему бы и нет? А чего ты так за него хлопочешь? Кто тебе этот Цекавый?

 – Никто.  Ради этого чучела я и пальцем бы не шевельнул, но ситуация заставляет. Я хло­почу о девушке, а без него устроить её в театр в данный момент непросто.

– А она того стоит? Не страхолюдина?

 – Она поёт бесподобно, да и с виду ничего.

Дикаршмену затея понравилась и минут двадцать они с Родионом составляли план опера­ции, начиная от прослушивания в ресторане «Отдых», и заканчивая присутствием американца Рубероида. Обсудив детали, они разъехались по домам.

На другой день после знакомства с Лионеллой Дикаршмен сказал Родиону:

 – Ты должно быть слепой, если не заметил, что Неля девочка высший класс.

– Да кто спорит? Я сразу это заметил, но у меня сейчас на первом месте Вероника.

На другой день Родион сразу после работы наведался в редакцию заводской многоти­ражки, где в данный момент работал Ласкирев.

Он искал Акима вовсе не случайно. Работавшая во Дворце буфетчица однажды поведала Родиону о том, как женился Цекавый. До знакомства с Люсей Ласкирёв полгода встречался с симпатичной девушкой Соней. Дело определённо шло к свадьбе, как вдруг Соня заявила Акиму, что полюбила другого человека, духовно развитого и практически писателя. Этим человеком был Цекавый. Через месяц она вышла за него замуж. И хотя Ласкирёв не был лично знаком с драматургом, он затаил на него злобу. Приход Родиона попал точно в цель.

Ласкирёв сидел за столом в тесном кабинете на двоих. Увидев в дверях Родиона, он за­прядал глазами по сторонам, но бежать было некуда. Родион вежливо поздоровался, показал взглядом на сотрудника и предложил Акиму выйти во двор для секретного разговора. Аким тяжело вздохнул, и обречённо поплёлся к выходу. Первым делом Родион заметил:

 – Сразу видно, что тебя здесь не ценят Аким. В твоём кабинете мыши спрятаться негде.

Аким согласно кивнул. Он шкурой чувствовал, что его здесь не любят. Он был чужерод­ным элементом, и редактор только повода ждал, чтобы от него избавиться. Родион продолжал:

 – Но это ненадолго. Я тут для тебя подготовил материал. Напечатаешь, прославишься и сразу пойдёшь на повышение.

 – Ты не по адресу. Я технический работник, а не корреспондент.

– Ты знаешь Ваню Цекавого?

Ласкирёв подобрался, глаза его недобро прищурились, но в словах он был осторожен:

 – Слышал про такого, и пару раз видел издалека.

 – Узнать сможешь?

– Смогу, а что с ним?

– Настало время сбросить с этого негодяя маску. И это сделаешь ты.

– Какую маску?

 – Маску приличного человека. У него репутация положительного до тошноты человека – не пьёт, не курит, не гуляет от жены и всё такое. А какой он на самом деле знают единицы. Разложившийся тип. Гуляет по ресторанам, бухает с иностранцами. Город большой, скрыться с глаз легко. Но это, как говорится, дело его совести. Главное в другом. Он ведь драматург, а это уже другой уровень социальной ответственности. Через неделю назначена премьера спектакля по его пьесе. Я её читал, это ужас. Ресторанный быт, атмосфера пошлости, песни на уровне «Гоп со смыком», эклектика, сюрреализм, и всё это прикрыто святым именем комсомола. Ты просто обязан сходить на премьеру и описать это безобразие в фельетоне под каким-нибудь хлёстким заголовком, например «Драматург в овечьей шкуре», или «Любовь под блатные песни». А чтобы ты не думал, что я тебе тут голову морочу, прямо сегодня вечером сходи в ресторан «Отдых», и увидишь Цекавого во всём блеске. Он сегодня там бухает со знакомым американцем.

 – Американцем?

– Вот именно. Жаль, что твоему свидетельству могут не поверить. Вот если бы их сфото­графировать!

 – Между прочим, у меня имеется фотоаппарат. Но там же освещение плохое.

 – Так ведь и фотографии не на выставку посылать.

 – Родион, скажи мне одно: у тебя-то какой интерес в этом деле?

 – Можно сказать, романтический. Большого секрета здесь нет, поэтому слушай. Я позна­комился с чудесной девушкой, хорошей певицей и примерной комсомолкой, а этот лицемер Цекавый уговаривает её спеть блатную песню в его поганом спектакле. Сам понимаешь, в такой ситуации кулаки бесполезны, поэтому бить Цекавого нужно его же оружием, то есть печатным словом. Знакомых журналистов у меня не густо, вот я и пришёл к тебе Аким.

 – Вот теперь всё стало ясно. А где этот ресторан?

Родион дал Акиму все необходимые сведения, а затем предупредил его

– Для фотографии выбери момент, когда он будет с американцем за столиком вдвоём, без посторонних.

–  А как я узнаю американца? На лбу у него, что ли это написано?

 – Да. И не только на лбу, это у него на всей морде написано, потому что он негр.

– Ну, ничего себе!

 – Не бойся Аким, я тоже там буду, и, в случае чего, подстрахую тебя.

Аким понял, что ему выпал шанс поквитаться с удачливым соперником, и решил его не упускать. Небольшой фотоаппарат в кожаном футляре с длинным узким ремешком он повесил на плечо и замаскировал под светлым пиджаком. По дороге в ресторан он зашёл в какую-то столовую, чтобы настроить фотоаппарат на соответствующее освещение и сделать контроль­ный снимок, но его оттуда с руганью выгнали. Ласкирёв понял, что советский общепит не любит фотографироваться, и впредь следует вести себя осторожнее. Он начал чувствовать себя разведчиком в тылу врага, однако решимости у него не убавилось.

Народу в ресторане было много, однако столик для Ласкирёва нашёлся. Он соврал офици­антке, что поджидает приятеля с девушками, а, чтобы не сидеть просто так, заказал сто пятьдесят водки и салат. Водка пришлась очень кстати, она придала ему смелости. Цекавого Ласкирёв увидел сразу, его чернокожий сосед был заметным ориентиром. Третьим за их столом был модно одетый крепкий молодой человек. Инстинкт подсказал Ласкирёву, что этому парню фотоаппарат лучше не показывать. Ковыряясь в салате, он ждал, когда Цекавый с негром останутся за столом одни, и дождался. После выступления молодой певицы франтоватый приятель Цекавого наконец поднялся из-за стола и ушёл на другой конец зала. Ласкирёв не стал терять времени. Он расстегнул пиджак, достал фотоаппарат и привёл его в боевую готовность. В этот момент оркестр заиграл танго и несколько пар начали танцевать. Пройдя сквозь них, Ласкирёв приблизился к столику Цекавого, поднял фотоаппарат и с близкого расстояния щёлкнул два кадра. Разомлевший Цекавый на это не отреагировал. Возможно, он подумал, что для ресторана это нормальное явление, а поддатый Рубероид возомнил себя звездой Голливуда, улыбнулся в объектив и обнял Цекавого за плечи. Аким снял их ещё раз и быстро удалился. Последний снимок получился лучше всех. Всё оказалось гораздо проще, чем он предполагал.

Дело сделано, и можно идти домой. Ласкирёв присел за свой столик и позвал официантку для расчёта. Но всё было не так просто, как казалось Акиму. Ласкирёв сразу не понравился официантке. В его поведении было что-то неестественное, и она не спускала с него глаз. И, как оказалось, не зря. Увидев фотоаппарат в руках посетителя, она тут же сообщила об этом метрдотелю. Тот немедленно вызвал старшего официанта и кухонного рабочего Гену, которого при случае использовали в качестве помощника вышибалы, показал им ждущего расчёта Ласкирёва, и приказал разобраться с подозрительным клиентом.

Когда Ласкирев вышел из ресторана, двое мужчин, стоявших возле входа, переглянулись, и пошли вслед за ним. Метров через двадцать, они его догнали, притиснули к стене здания, и, грязно ругаясь, потребовали отдать фотоплёнку по-хорошему. По чёрному халату на одном из агрессоров Ласкирёв опознал в них сотрудников ресторана, осмелел, и тоже послал их по известному адресу. Тогда официант схватил его сзади за руки и скомандовал мужику в халате: – «Гена давай»! Гена расстегнул на Ласкирёве пиджак, ухватился за фотоаппарат, и принялся открывать футляр. Аким неумело отбивался ногами. В этот момент ему на помощь прибежал Родион. Не говоря ни слова, он бедром оттолкнул Ласкирёва вместе с  официантом в сторону, и с ходу врезал наглому Гене кулаком в морду. Гена, приложив ладонь ко рту, отвернулся и сказал: – «Тытыри дуба выбил фука». Эти зубы у него выбивали уже не первый раз, и он знал им точный счёт. Официант рисковать зубами не стал и отпустил Ласкирёва. Родион дёрнул за рукав Акима, и они, пока враг не опомнился, быстро покинули поле боя.

Эта история, хотя и не сразу, для всех закончилась хорошо. За исключением Цекавого. В назначенный день состоялась премьера спектакля «Комсомольская любовь». Из всего скучного с непомерно длинными паузами действия зрителям понравилась только песня «С одесского кичмана» в исполнении Лионеллы. Посмотрев это творение, Ласкирёв написал ядовитый фельетон, где раскритиковал и произведение, и его творца, но редактор многотиражки его не принял, сказав, что это клевета на Цекавого. От представленных фотографий морально разлагающегося драматурга редактор пришёл в ярость и заявил, что советский журналист не папарацци, он не должен пользоваться методами продажных западных СМИ.

Ласкирёву помог его приятель из КГБ. Узнав в чём дело, он через свои связи пристроил фельетон в областную газету, где его стилистически подправили и напечатали под названием «Комсомольская любовь под блатные песни». Этот фельетон раз и навсегда покончил с Цекавым писателем. Газета сделала пьесе рекламу, и народ повалил в театр слушать блатные песни, но спектакль немедленно был закрыт, а Цекаваго было приказано и близко не подпус­кать к Дворцу. На партийном собрании ему влепили выговор, и посоветовали завязать с творческой деятельностью. Покровитель от него отказался, он понял, что муж племянницы своей дуростью может скомпрометировать его самого. Благодаря фотографиям Ласкирёв испытал приятное чувство посрамления былого соперника. Жена Цекавого, убеждённая в том, что её непьющего мужа оклеветали, нашла Ласкирёва с целью закатить скандал, но фотография Цекавого в обнимку с негром за столом с бутылками подействовала на неё как ушат холодной воды. Соня растерялась, и некоторое время стояла с открытым ртом, затем схватила фотогра­фию и быстро зашагала домой. Выражение её лица сулило Цекавому большие неприятности.

Однако редактор от такого финта возненавидел Ласкирева ещё больше, и своими беско­нечными придирками вынудил того написать заявление об уходе. Но в компенсацию фельетон понравился Люсиному отцу, и он, наконец, разрешил ей выйти замуж за Ласкирёва. Благодаря поддержке тестя через некоторое время Аким пошёл на повышение и занял место в профсоюз­ном руководстве.

После спектакля Лионелла не проснулась знаменитой, но её заметили. Музыканты ресто­рана «Отдых» уговорили её стать у них солисткой, но через месяц, впечатлённая талантом юной певицы, мать Вероники устроила Лионеллу в концертную бригаду филармонии. А осенью Нелли поступила в музыкальное училище по классу вокала. С Дикаршменом у неё случилась горячая любовь, и через год они поженились.

В тот самый день, когда Лионеллу приняли в театр, Родион принёс Ильичу поллитровую бутылку противоядия, именуемого «субстанция». С виду эта субстанция походила на жидкий кисель, но имела такой мерзкий вкус, что Родиону стало жалко Ильича, и он посоветовал заедать лекарство мочёными яблоками. Через два дня к великой радости жены Ильич пришёл с работы поддатым, и всё у них стало как прежде. Но дружба с Родионом не восстановилась.

Впрочем Коновалову и самому было не до театра из-за всякого рода неприятностей. Че­стно говоря,  все эти неприятности были спровоцированы им самим, вернее его неизбывным стремлением к совершению добрых дел. Но как-то так получалось, что, помогая другим людям, он сам регулярно попадал в дурацкие ситуации. После одного такого нелепого случая нервы у Вероники не выдержали, и она дала ему полную отставку, хотя позже об этом и жалела.

                 Глава XIX. Подставной муж.

Это была одна из самых шумных историй такого рода. В те времена товары в магазинах имелись, но ассортимент был унылый, а туфли больших размеров были в постоянном дефи­ците. Любые. Поэтому для Родиона с его сорок шестым размером ноги покупка обуви была немалой проблемой, и он пользовался любой возможностью расширить связи в торговой сфере.

На премьеру «Комсомольской любви» он не попал именно по этой причине. В тот день, живущий в комнате напротив Гена Чикомасов (чикомас, это на донском диалекте окунь), курчавый парень двадцати трёх лет, собрался к знакомому спекулянту приодеться. Пользуясь моментом, Родион составил ему компанию в надежде приобуться. Где работал спекулянт, было неизвестно, а база его находилась в углу подсобки небольшого продуктового магазина в районе улицы Красноармейской.  Попасть туда можно было только по знакомству и в определённые дни. Но Гена был своим в этом месте. Лысоватый и востроглазый человек лет тридцати провел их в подсобку и стал показывать свой товар. Надежда Родиона оправдалась. Он сразу увидел приличные туфли, примерил, и, не торгуясь, купил их за тридцать рублей. Другие вещи его не интересовали, и он вышел на улицу, а щеголеватый Гена остался пересматривать модные шмотки и торговаться. В ожидании его, Родион присел на скамейку в расположенном непода­лёку скверике и принялся глазеть на прохожих. Мимо шла сильно беременная женщина. Она держала маленькую девочку за руку, и присела рядом на скамейку отдохнуть. Это Родион так подумал, а ей, должно быть уже начало подкатывать. Едва женщина присела, как лицо её исказилось, и раздался глухой стон. С диагнозом было трудно ошибиться, так как он был очень заметен. И тут всё завертелось. В те годы народ был отзывчивым, и вскоре возле беременной захлопотали две прохожие женщины. На Родиона посыпались упрёки:

 – Ну и мужики пошли! Чего сидишь как засватанный! Вызывай неотложку!

Родион кинулся искать телефон. Это было нетрудно, всё-таки центр города. Затем он тол­ково рассказал в трубку о происходящем и дал точные координаты места. Скорая примчалась быстро, и он помог загрузить в неё роженицу, но вместо спасибо фельдшерица сказала ему:

 – Не переживайте мужчина, всё будет в порядке.

Когда суматоха закончилась, и все разошлись, Коновалов обнаружил, что маленькая дочка беременной женщины осталась с ним. Тут до него дошло, что все считали его близким челове­ком роженицы, возможно даже её мужем. Это умозаключение повергло Родиона в уныние. С такими проблемами он ещё не сталкивался. Женщины называли роженицу Ольгой, и когда её грузили, то она даже в полубессознательном состоянии беспокоилась о ребёнке, но её заверили, что о девочке есть кому позаботиться. Родион понял, что речь шла о нём.

Надо было что-то делать. Разумнее всего было оставаться на месте и ждать медиков, ко­торые наверняка начнут розыски пропавшей девочки. Но когда они это обнаружат? Ждать не захотела сама малышка. Она принялась хныкать и звать маму. В этот момент появился Чико­мас, и с удивлением уставился на девочку подкидыша. Узнав подробности, он сказал:

 – Ну, надо же! На пять минут расстались, а ты уже в историю врюхался. Как у тебя это получается? Отнеси её в милицию и все дела. Там разберутся.

– Обойдусь без милиции. Дело не такое и сложное. Только придётся немного задержаться, а ты захвати мои туфли, потом занесёшь, когда вернусь.

Родион взял девочку на руки и отправился искать её родственников. Девочка умела разго­варивать, но она была ещё слишком мала, чтобы знать свой адрес. Сказала только, что зовут её Маса, очевидно Маша, что живёт она дома, а дома сидит бабушка. Первым делом Родион зашёл в магазин и купил немного конфет. Маша сразу перестала хныкать, признала Родиона своим, и доверчиво прильнула к нему. Родион отправился по улице, высматривая какое-нибудь учреж­дение с телефоном, и уже через три минуты наткнулся на подходящее заведение. Он зашёл в аптеку и попросил молоденькую аптекаршу о помощи. Девушка в белом халате прониклась ситуацией, насела на телефон, и вскоре дала Родиону бумажку с адресом нужного роддома.

На пути в роддом в троллейбусе Родион столкнулся с Витей Гагаркиным, работавшим с ним в одной бригаде. Витя сразу проявил любопытство и начал допытываться, откуда ребёнок. Невнятные ответы его не удовлетворили, что гарантировало пересуды на работе. К тому же он видел, как Родион, покинув троллейбус, направился в роддом.

Там их уже ждали. В само отделение их не пустили, но в коридор вышла пожилая врачица и взволнованно затараторила:

 – Ой, слава тебе господи, сами нашлись! Когда поняли, что произошло, то чуть с ума не сошли, в милицию сообщили. Теперь отбой дадим. Оля вот-вот родить должна, сейчас её немного отпустило. Пойду её обрадую, а вы подождите, к вам сестричка выйдет.

И она быстро ушла. Минут через десять вышла медсестра и передала записку. Там были слова благодарности и адрес, по которому нужно было доставить малышку, а также просьба сообщить по телефону о благополучном возвращении девочки в родной дом. Сестричка спросила, как его зовут. Она сказала, что Оля решила в случае рождения мальчика назвать его именем. Возражать Родион не стал, он назвался и сказал, что имя у него хорошее и благозвуч­ное. На том и расстались.

Ехать пришлось недалеко, и вскоре они прибыли на место. Это была небольшая квартира на втором этаже пятиэтажного дома в старой части города. Их встретила до крайности встрево­женная бабушка Арина, мать Ольги. Когда Родион передал ей Машу и рассказал про Ольгу, она обрадовалась и разволновалась одновременно. Проводила Родиона на кухню, угостила чаем, и он рассказал ей о последних событиях. Бабушка Арина была ещё не старой, но последнее время её скрутил приступ не то ревматизма, не то радикулита, в общем, что-то по ходовой части, поэтому она с трудом передвигалась по квартире, да и то с помощью трости.

С грустью в голосе она поведала, что вначале у дочери с зятем всё было хорошо, всё ла­дилось, но вот случилось, что когда Ольга забеременела вторым ребёнком, муж бросил её и ушёл к другой женщине. И теперь им приходится туго, особенно в данный момент.

Родион всё время порывался уйти, но бабушка Арина умело пресекала эти попытки. В конце концов, надавив на жалость, она уговорила Родиона на время пребывания Ольги в роддоме побыть тимуровцем и помочь несчастным женщинам. Купить продуктов и вынести мусор для него совсем не трудно и много времени не займёт. Проклиная себя за мягкотелость и неумение сказать нет, Родион согласился. Забитый в подсознание принцип «Помоги ближнему» сработал в очередной раз. В конце концов, не вагоны разгружать, утешился он. Так как Ольга не успела отовариться, а малышку требовалось кормить, бабушка дала Родиону сумку и деньги, и он отправился по магазинам. Вернувшись, он попросил воспользоваться телефоном и позвонил Веронике. Он сказал, что задерживается к началу спектакля, и постарается встретить их с мамой прямо во Дворце. Вероника  восприняла это сообщение холодно.

Отцепившись от назойливой бабушки, Родион припустил на остановку, но высшие силы, должно быть, не хотели, чтобы он попал на премьеру спектакли, и устраивали ему каверзы одну за другой. Торопливо шагая, он запнулся и оторвал подошву на левой туфле. Волей-неволей пришлось ехать в общежитие, чтобы переобуться. Кое-как, шлёпая оторванной подошвой, он доковылял до своей комнаты. Родиона согревала мысль, что он так своевременно купил новые туфли, но к его великому разочарованию Гена Чикомасов вместе с туфлями всё ещё где-то болтался по городу, и было неизвестно,  когда он вернётся домой. Родион не стал ждать у моря погоды, обул старые облезлые плетёнки, завернул туфли в газету и отправился в сапожную мастерскую расположенную недалеко от автовокзала. Армянин сапожник неторопливо и качественно отремонтировал туфли, прибив добрые кожаные подмётки. Родион тут же пере­обулся, завернул плетёнки в газету и направился прямиком во Дворец. Увы, он безнадёжно опоздал, спектакль уже закончился. Среди выходящих людей он увидел Веронику вместе с её матерью, а также верной подругой Жанной и подошёл к ним. Но обозлённая Вероника не стала с ним разговаривать, и даже запретила ему провожать их до дома. Родион вернулся в общежи­тие не солоно хлебавши. Жильцы двадцатой комнаты были в сборе и играли в «Тысячу». Минут через пять объявился Гена. Зайдя в комнату, он первым делом отдал туфли, а затем начал расспрашивать Родиона о девочке, попутно рассказывая всем о Родионовых приключениях, сопровождая рассказ ироничными комментариями. Дядя Коля его обрезал:

 – Уж чья бы мычала! Не тебе Чикомас Родиона обсуждать. В отличие от вас Родион ду­рацких песен не поёт, милицию не боится и не лезет в профорги.

Гена сконфузился и быстро ушёл.

Дядя Коля знал, о чём говорил. Жизнь обитателей комнаты напротив трудно было назвать тихой и размеренной. Их было трое – суетливый франт Чикомасов, флегматик Ванин, полнова­тый мужик лет сорока и тридцатилетний хвастун Старжинский.  Честно говоря, хвастать ему было особо нечем, и всем встречным он хвалился своим польским происхождением. Но после того как Родион бесхитростно спросил его: – «Сколько же тебе доплачивают за польскую фамилию?», Старжинский язык прикусил, а Родиона невзлюбил. Прославился он ещё и тем, что по какому-то недоразумению его однажды избрали профоргом. В те патриархальные времена профорги лично, вручную, так сказать, собирали взносы и клеили марки в профсоюзные билеты. Старжинский взносы собрал, а потом взял, и под настроение их пропил. Волынка с этими пропитыми взносами тянулась долго. Самое интересное, что из профоргов его не изгоняли в надежде получить растрату.

Вообще-то мужики жили дружно. Они не были пьяницами, но иногда позволяли себе рас­слабиться, и в этом деле у них сложился устойчивый ритуал. Сложившись на троих, после первого стаканчика они хором исполняли шаловливую песенку «На зелёненьком лугу козочки пасутся, кезя-кезя брекеке сисечки трясутся. Затем минут на сорок воцарялось молчание, после чего завершающим аккордом застолья шло хоровое исполнение известного романса «На заре ты её не буди». Грубыми мужскими голосами особенно душевно выпевалась строчка «Солнца луч у неё на груди». На этом распитие заканчивалось. Ванин ложился вздремнуть, а Старжин­ский с Геной отправлялись в кино или на танцы. Благодаря этим песням всему общежитию становилось известно, что двадцать шестая комната слегка загуляла. В общежитии, как и в казарме трудно жить скрытно. В какой-то мере всем про всех многое известно, и не в послед­нюю очередь из-за плохой звукоизоляции. В ночной тишине громкие голоса были слышны даже через дверь. Поэтому события в комнате напротив особого секрета не представляли.

В конце коридора имелась кухня, где многие жильцы кашеварили, кто регулярно, кто от случая к случаю. Гена Чикомасов не был лишён хозяйственной жилки, и как-то раз организовал из жильцов своей комнаты товарищество по питанию.  Сложились деньгами, закупили продук­тов и стали варить супы, каши, и даже кофе. Чикомас наставлял Родиона:

 – Вот ты приходишь из ночной,  и молоком с булочкой перед сном перекусываешь, а я нормальным супом ужинаю, не всухомятку, как ты. А это совсем другое дело.

Однажды в общежитии часов в десять вечера по какой-то причине вырубился свет. Воз­вращаясь из ночной смены, Родион чуть ли не ощупью пробрался в свою комнату. В потёмках он чем-то загрохотал и разбудил Жору Короедова. Ругаться Жора не стал, а попросил его быть аккуратнее. Через минуту в коридоре послышался бубнящий голос возвратившегося с работы Гены Чикомасова. Проснулся дядя Коля, чертыхнулся, и, подсвечивая дорогу спичками, отправился в туалет. Дверь он оставил приоткрытой, и теперь звуки из двадцать шестой  комнате были слышны хорошо. Отчётливо доносился стук ложки по кастрюле. В условиях темноты Чикомасу пришлось максимально упростить процесс, и он принялся хлебать ложкой прямо из кастрюли. Жора завистливо пробормотал:

 – Крепко Гена оголодал, ишь как часто мечет.

Послышался спокойный голос Ванина:

 – Это ты Чикомасов?

– Да я. А чего суп такой жидкий? Одна юшка.

– Ты напрасно это ешь.

 – Почему?

 – Потому что это не суп.

– А что?

 – Это вода после мытья посуды. Не успели её выплеснуть, как свет отключился, вот и ос­тавили до утра. В потёмках на кухню не захотелось идти.

Гена запнулся, а затем разочарованно произнёс:

 – Вон оно что! То-то я ловлю ловлю мясо ложкой и никак его не ухвачу, а это оказыва­ется тряпка.

Со стороны Жоры послышался задавленный рыдающий звук, и его кровать ощутимо за­тряслась.

Родион принялся выговаривать:

 – Нельзя быть таким чёрствым Жора. Бесчеловечно смеяться, если кто-то в потёмках съел помои. Ведь это драма.

Но эти слова только подлили масла в огонь, потому что Жора зарыдал в голос. Вернулся дядя Коля и, узнав в чём дело, сказал, что такие дела всегда заканчиваются скандалами, и нечего было умничать. После этого случая товарищество распалось.

Как и все нормальные люди, жильцы двадцать шестой комнаты с милицией старались не контактировать, но иногда это старание оборачивалось против них. Произошло это недели за три до спектакля «Комсомольская любовь». Родион возвратился с работы во втором часу ночи. С электричеством всё было в порядке, но зайдя в общежитие, он услышал доносящийся сверху грохот. Родион поднялся на свой этаж, повернул за угол, и увидел в коридоре целую толпу милиционеров, человек двенадцать. Кто в форме, кто в штатском, да ещё огромная милицей­ская собака ищейка. Они ломились в двадцать шестую комнату. Молотили в дверь руками, ногами и рукоятками пистолетов, но хотя от этого шума проснулось всё общежитие, из двадцать шестой комнаты не доносилось ни звука. Увидев Родиона, милиционеры перестали стучать, и хмуро уставились на него, а оказавшийся среди них Никитин злым тоном спросил:

 – Тебе чего тут надо Нечистый дух?

 – Я здесь живу, товарищ опер, в этой двадцатой комнате.

Другой опер хотел что-то у него спросить, но Дима Никитин шикнул на него, а Родиона вежливо попросил зайти в свою комнату и не высовываться из неё, а главное – не болтать. Вскоре приволокли лом и начали дуром выламывать двери вместе с коробкой. Родион не выдержал, высунул голову и сказал, что кому-то и вставлять двери придётся, и скорее всего тому, кто их ломал. Никитин раздражённо заорал:

 – Просил же тебя Коновалов не каркать!

И на вопрос какого-то милиционера ответил:

 – Да, он самый и есть. Теперь всё, удачи не будет. Сглазил сука.

По этому поводу Коновалов однажды высказался так: – «Мне частенько попадались суе­верные милиционеры. Они почему-то считали, что я приношу им несчастья, и поэтому стара­лись, как бы избегать общения со мной».

Вскоре дверь была выломана, и вся группа бросилась в открывшийся проход. Честно го­воря, все жильцы, и Коновалов в том числе, эту операцию считали обычным милицейским идиотизмом, штурмом пустого помещения. Парни из двадцать шестой комнаты были колорит­ными типами, но на серьёзных преступников не тянули. Они давно открылись бы, если бы кто-то из них находился дома. Ко всеобщему изумлению их всех троих вывели в коридор, и в положении «руки за голову» под дулами пистолетов они гуськом прошествовали на выход. Опер Никитин укрыл их матом и нервно спросил:

 – Вы почему не открывали?

Спокойным голосом за всех ответил Ванин:

 – Крепко спали, не слышали.

Трудно было даже вообразить, что такое жуткое могли совершить эти в целом безобидные мужики. И ладно, если бы кто-нибудь один свихнулся, но все трое? Они ничего и не совершали. Чтобы это выяснить, хватило полчаса, и крепко отругав за упрямство, их выгнали из отделения.

Когда впоследствии Родион спросил Ванина, чего они и в самом деле не открывались, тот солидно ответил: – «На всякий случай». Дядя Коля был прав относительно жильцов комнаты через коридор. Не им было судить Родиона.

На следующий день Родион помирился с Вероникой. Он рассказал ей про свою обувную эпопею, но про беременную женщину умолчал. Вероника заметила, что он ей рассказал не всё,  надулась, и не пошла в кино.

Родион был человеком долга, и пару раз навестил бабушку Арину. Между тем Ольга бла­гополучно родила здоровенького мальчика, и через неделю её выписали из роддома, что означало конец Родионовой маяте. Напоследок баба Арина попросила его забрать Ольгу из роддома. Дело, мол, нехитрое, она бы и сама, да вот ноги, и вручила ему деньги на такси.

Родион, как и было ему сказано, прибыл к роддому в десять часов утра. Возле парадного входа толпились люди, но отцов среди них было мало. Из разговоров стало известно, что эти люди собрались здесь в связи с рождением юбилейного десятитысячного ребёнка. Родион чувствовал себя не в своей тарелке, ему хотелось быстрее закончить эту бодягу. Вышла похорошевшая Ольга, за ней вынесли свёрток. Родион суетливо вручил цветы, взял младенца на руки, и направился было к машине, но всё оказалось не так просто. Дорогу ему преградил высокий мужчина фотограф. Он попросил Родиона стать рядом с Ольгой и сфотографировал их большим профессиональным фотоаппаратом со вспышкой.  Коротко стриженая женщина с блокнотом в руках принялась брать у Ольги интервью. До Родиона дошло, что он держит на руках того самого юбилейного младенца. Должно быть, на данный момент в роддоме не оказалось под рукой номенклатурной роженицы, и счастливый круглый номер по-честному достался рядовой горожанке. Оказавшись в этой ловушке, Родион затравленно смотрел по сторонам и молча ждал конца представления.  Представитель районной администрации сообщил, что молодой семье выделена детская коляска, а городская администрация обещала помощь в квартирном вопросе.

Родион перевёл дух только уже сидя в «Волге», когда их, наконец, отпустили. Возле Оль­гиного дома их поджидала небольшая группа друзей и родственников. Когда все бросились поздравлять молодую мать, Родион воспользовался суматохой, и просто смылся оттуда.

Он полагал, что на этом история и закончилась, но жестоко ошибся. В конце недели в очередном номере «Вечёрки» была напечатана заметка о рождении юбилейного младенца снабжённая большой фотографией Ольги и Родиона с дитём на руках крупным планом. Фотография хорошая, легко узнаваемая, к тому же в заметке было сказано, что мальчика назвали Родионом в честь отца.

Ни о чём не подозревая, Родион явился на работу, а там. … Всей бригадой окружили его и вперебой поздравляют, а он только глазами хлопает в недоумении. Дали газету. Прочитал он заметку и совсем обалдел. А когда осознал, что произошло, то принялся открещиваться от жены и ребёнка, но всё было напрасно. Родион с ужасом видел, что народ верит газете, а не ему. Последовал вызов в профком, где он, не дожидаясь вопросов, принялся объяснять, что произошло недоразумение. Там пожали плечами и отпустили его восвояси.

В общежитии всё повторилось. Родион устал повторять одно и то же. Люди вроде бы и верили ему, но переглядывались в сомнении. А ведь ещё предстояло объясняться перед родственниками и знакомыми в станице. Родион и не представлял, что его судьбой интересу­ется минимум две сотни человек, каждому из которых надо было дать отчёт. Но самое печаль­ное было в том, что Вероника решительно поставила точку в их отношениях. Она не пожелала даже выслушать его, и просто не пустила на порог. Но вскоре все эти проблемы заслонило новое происшествие, в котором ему опять пришлось сделаться подставным женихом. А после этого с ним произошла, пожалуй, самая диковинная и неправдоподобная история подмены такого рода, напоминающая сюжет пародийного фильма.

                 Глава XX. Подставной принц на белом коне.

Родион давно прекратил регулярные посещения Дворца, но оказалось, что кое-кто его там ещё помнит. Однажды Метис передал Родиону, что бухгалтер Дворца Раиса Матвеевна ищет его по важному делу, и просит зайти к ней в конце рабочего дня. В указанное время Родион дисциплини­рованно явился к ней в кабинет. Бухгалтерша встретила его очень приветливо и неформально. Заперла кабинет, достала рюмки, коньяк, лимон, бутерброды с паюсной икрой, и попросила называть её просто Раей. Впрочем, хотя ей и было под тридцать, выглядела она лет на двадцать пять. Выпивать Родион не стал, но от закуски не отказался. Рая немножко выпила, раскраснелась, и принялась нагло соблазнять Родиона. В этом деле она знала толк, и через пять минут её усилия достигли цели. Кожаный диван был неудобен, и они занялись любовью прямо на ковре. Одевшись, Родион первым делом сказал Рае, что он не будет на ней жениться. Она засмеялась, и сказала, что и не думала выходить за него замуж, а вот побыть её женихом один день ему придётся. Затем по женской привычке она пустила слезу, и рассказала свою незатей­ливую историю.

Раиса была одной из тех, кто ожидает «принца на белом коне». Недурна собою, первая в учёбе, неглупая в работе, общительная и острая на язык, она возомнила о себе. Кавалеры вокруг неё крутились тучами, много раз её сватали, но претенденты Раю не устраивали. Они казались ей слишком простыми и какими-то приземлёнными. Известно, что женщина влюбляется не столько в личность, сколько в свою мечту, а затем всю жизнь пилит своего мужа за несоответ­ствие, ведь такие совпадения бывают очень редко. Раин идеал был гораздо выше окружающего контингента. Но время шло, и забракованные Раей парни переженились на менее гордых девушках и завели детишек. В душе она слегка презирала былых подруг за их выбор, но однажды вдруг обнаружила , что живёт в пустоте. Иначе говоря, поезд ушёл незаметно, а с ним время перебирать харчами. Из былого разнообразия претендентов остались лишь те, на кого без слёз не глянешь. Никто её уже не сватал, а старые подруги глядели на неё сожалеюще, и задавали при встречах замаскированные под сочувствие издевательские вопросы. Нет, шарма она не утратила, и мужчины проявляли к ней неослабевающий интерес, но только женатые, и ради интрижки, а Рае хотелось замуж.

А тут ещё нашлись активисты и организовали юбилейную встречу одноклассников. Для мужской части это была встреча и ничего более. Просто хороший повод выпить с друзьями детства. Их мало волновало, кто есть кто, кто на ком и с кем. Иное дело женщины. Они уже преодолели определённый жизненный этап, и встреча была своего рода подведением итогов. Открыто об этом не говорилось, но подразумевалось. Баллы оценивались степенью зависти или сочувствия. И в этом плане Рая выглядела бледно.

Из лидера она превратилась в аутсайдера, и это сводило её с ума. Можно было поражение представить выигрышем и высокомерно объявить виноград зелёным, но кого бы это обмануло? Самое разумное было под благовидным предлогом вообще туда не идти, но Рая оказалась слишком честолюбива. Чтобы быть на высоте, годились любые средства, и она решила блефануть, а козырной картой в этой игре был выбран Родион. Немалую роль здесь сыграл его костюм. Пытаясь отвертеться от этого дела, Родион указал на свой трудно маскируемый молодой возраст, но Рая сказала, что именно это и требуется. Согласно её замыслу он должен был предстать в роли «Белого принца», её молодого жениха благородного, то есть в наших условиях интеллигентского происхождения. Так Родион оказался марионеткой в руках мелкой честолюбивой интриганки, инструментом посрамления школьных подруг.

По предварительной договорённости сборище происходило в классе пустой в этот день школы. Собрались не все, но супруги прибывших восполняли численность присутствующих. Пришёл учитель и две учительницы. Все расселись за партами, и бывший классный руководи­тель произнёс небольшую приветственную речь. После этого парты были сдвинуты, освобо­дившееся пространство заняли три стола с принесённым угощением, и началось застолье с перекурами и разговорами. Собственно встреча. Вначале на Родиона поглядывали молча, но, в конце концов, одна из подруг задала вопрос, и Рая громко объявила, что это её жених. Все посмотрели на Родиона с недоумением, но деликатно промолчали.

Раин фурор как-то не задался. Но она не падала духом, что-то оживлённо щебетала, уха­живала за Родионом, и демонстративно его целовала. Родион чувствовал себя на редкость погано, и проклинал себя за то, что согласился на эту авантюру. Он был чуждым элементом в этой компании. Несмотря на костюм и прибавленные Раей два года возраста, он не вписывался в поколение уже зрелых мужчин и женщин. Ему просто не о чем было с ними говорить. Сидящему через стол Раиному однокласснику он соврал, что служил в армии. Какая-то одноклассница спросила его о родителях. Наученный Раей, он сказал, что его отец врач, а мать учительница. Это враньё потом отзовётся ему громким эхом.

Наконец Родион перестал быть центром внимания, и ему стало легче. К нему подошла одна из учительниц и завела разговор, Родион побеседовал с ней, и оказалось, что у них есть общая знакомая, а именно бывшая учительница Родиона Адель Михайловна. Они учились на одном курсе института. Волей-неволей Родион сообщил этой учительнице свои данные. Кто же знал, что этот разговор будет иметь продолжение?

Среди общего гомона слышался диалог двух молодых женщин:

 – Ты Лидку Хомячку не встречала?

 – Так вчера видела.

 – Ну как она?

 – Так обещалась придти сегодня на встречу, да видно не смогла. Ей сейчас вредно.

 – Почему?

 – Так беременная. Рожать скоро. Куда ей с таким животом.

 – А кто у неё муж?

 – Так не знаю. Да и никто не знает. Говорит, что он от неё скрывается.

 – Какая-то она невезучая. И в школе от неё ребята скрывались, и сейчас всё так же.

 – Так может ещё заявится? Живёт ведь недалеко. Вот обо всём и расскажет.

Мужики собрались возле большого окна перекурить. Родион достал сигарету и тоже по­дошёл к окну. Тут один из мужей одноклассниц присмотрелся к нему и воскликнул:

 – Слушай! А ведь я тебя узнал, хоть ты и вырядился. Это же с тобой Сашка саксофонист приходил рояль обмывать со стулом дурацким. Я тогда на тебе швабру поломал при заварухе.

 – Да, очень жаль.

 –  Чего жаль?

 – Что швабра поломалась. Обломком вы дрались гораздо больнее.

Все захохотали и напряжение спало. Видимо то, что в своё время один из этих мужиков отходил Родиона палкой, разрушило стену отчуждения, и его начали считать почти своим. Он уже стал надеяться на удачное завершение этой истории, но не тут-то было! Всем стало интересно, и этот товарищ принялся рассказывать о приключениях со стулом, завершившихся потасовкой. Тут открылась дверь и в класс вошла опоздавшая беременная Лида Хомячка. Родион обомлел. Это была та самая Лида, которая преследовала его после той злополучной свадьбы. Откуда ему было знать, что она Раина одноклассница?

Нужно было, как можно незаметнее покинуть место неизбежного скандала, и Родион на­чал прятаться за спинами мужиков. Они заметили его манёвры, и с интересом стали за ними наблюдать. Женщины окружили новоприбывшую, и заговорили разом. Лида что-то отвечала, и все передвигались к столу, а Родион перемещался к выходу. Но не избежать неизбежного. В какой-то момент она его заметила и округлила глаза. Видимо не поверив им, она хлопнула себя по щекам, но Родион не исчезал. Однако вместо прямой на него атаки произошло иное. Указав на Родиона, она задала вопрос, и ей тут же дали справку в качестве кого он здесь находится. После этого Лида решительно подошла к Раисе, упёрла руки в бока и грозно вперилась в неё взглядом. Повисла тишина, которую нарушил громкий голос Лиды:

 – Значит так, Рая!

 – В чём дело Лида?

– Значит так! Мало того, что ты в школе парней у меня отбивала, так теперь ещё и на отца моего ребёнка глаз положила! Сука!

Лида схватила со стола горшок с каким-то маринадом, и заехала им Рае по лицу, забрыз­гав окружающих содержимым. Рая отреагировала немедленно, она  крикнула – «Дура!», и вцепилась Лиде в причёску. Их бросились разнимать, а когда растащили, Родион схватил Раю за руку и быстро вывел её на улицу. После небольшой истерики Лида тоже покинула собрание.

Таким образом, встреча прошла на уровне, потому что яркий эпизод женской драки укра­сил это событие, благодаря чему оно надолго запомнилось.

Несмотря на испорченное платье и побитое лицо, Рая выглядела довольной. С её точки зрения всё вышло даже лучше, чем она рассчитывала. Рая показала всем, что она ещё ого! На Родиона она смотрела с нескрываемым удивлением, и, вытерев платочком лицо, сказала:

 – А к тебе юноша надо присмотреться, не так ты и прост. Ребёнка Лидке замастырил, и в кусты, а с виду телок наивный.

Родион начал говорить ей, что это всё недоразумение, но к его словам Рая отнеслась с большим сомнением.

Точно так же не поверил в недоразумение Саня саксофонист. Его коллега по оркестру рассказал ему про встречу одноклассников, и, естественно, рассказал по-своему. Эта история его заинтересовала, и после работы они с Мишей Хохловым зазвали Родиона в пивную, и учинили ему допрос. Саня допрашивал умело, и Родион был вынужден кое-что рассказать о свадьбе Артура. Саня и Миша уже не смеялись, а только переглядывались. Особенно их впечатлил эпизод с собакой тёщи начальника. Родион попросил их о неразглаше­нии, но некоторые слухи просочились не только в коллектив бригады, но и в общежитие. Дядя Коля по случаю ему заметил:

 – Вот ты Родион красюк, а с девками у тебя всё как-то навыворот.

 – Кто я такой?

 – Красюк, красивый, значит.

 – Ну, ты даёшь дядя Коля! Нашёл красавца. Мне до Горшка далеко.

– Не придуривайся. Горшок, конечно, парень видный, но и ты от него не хуже, только цвета другого. А такие как ты молоденьким глупым девчатам нравятся, отбоя от них не бывает, а на тебя перестарки вешаются. Непонятно.

 – Дядя Коля, да я с молоденькими девчатами и дружу, а с этими взрослыми бабами игра случая, недоразумение.

 – Сам ты недоразумение ходячее.

Уже через неделю Родиону пришлось расплачиваться за враньё про армию и родителей, но в компенсацию за страдания и переживания он познакомился с хорошенькой девушкой.

                 Глава XXI.Подставной солдат .

Расспросы о газетной публикации у Родиона сидели уже в печёнках, и он решил хотя бы на пару дней сбежать из города и отдохнуть на природе с удочкой в руке. Идеальным вариан­том был хутор дяди Семёна. Там не читали «Вечёрку». В субботу после обеда он туда и отправился, пообещав дяде Коле привезти ему вяленой тарани к пиву. Родион планировал сменить леску на хранящихся в сарае его удочках, подготовиться к летнему сезону, и с утра вместе с подросшим Витькой сходить на реку порыбачить. Мощные весенние разливы Дона ушли в прошлое, и до реки нужно было топать полкилометра. Но всем этим планам не дано было осуществиться.

Зайдя в дом, Родион угодил на праздничное застолье, посвящённое выходу дяди Семёна на пенсию. Народу за столом было много: дочки с зятьями, коллеги по работе, и даже началь­ник дяди Семёна, которого на железнодорожном сленге уважительно называли Зам ПЧ. Дядя Семён Родиону очень обрадовался, и даже слегка прослезился. Родиона тут же усадили за стол и чуть ли не силой заставили выпить вина. От самогона и водки он категорически отказался. Но с идеей утреннего похода на реку он не расстался, и когда гости вышли во двор перекурить и освежиться, Родион отправился в магазин купить новой лески. Вот с этого всё и началось.

На полпути к магазину ему встретился старый приятель Сидор Дынин. Он был слегка на­веселе, а в руке у него позвякивала объёмистая сумка. Сидор здорово обрадовался встрече, и, не обращая внимания на отговорки, потащил Родиона к себе домой отмечать проводы в армию своего младшего брата Сергея. Впрочем, Родион не сильно упирался, он хорошо знал Серёгу, который был всего на год моложе Сидора. Так как со зрением у него был полный порядок, то в отличие от старшего брата он пошёл по технической части и выучился на шофёра.

Возле двора стоял тёмно-зелёного цвета автомобиль УАЗ, именуемый в народе «буханка». На его боку имелась надпись «Водоканал». Застолье происходило прямо во дворе, но людей для такого мероприятия было очень мало, всего человек восемь. К тому же сам призывник отсутст­вовал. Оказалось, что он уже второй день находится в армии. За столом сидели родители Сидора и родственники из Азова. Из-за какой-то путаницы в сообщении они на проводы опоздали, и теперь невесело обсуждали это недоразумение. Это были Сидоровы дядя с тётей, двоюродный брат с женой и двоюродная сестра с мужем. Этот муж сестры, молодой человек тридцати лет, держался несколько отстраненно. Он не пил, потому что был водителем зелёного Уазика, на котором и привёз из Азова всю семью. Должно быть от трезвости, ему пришла в голову идея встретиться с Серёгой на сборном пункте в Батайске. Он сказал, что призывники на сборном пункте иной раз по неделе ждут отправки в часть, а Сергей за сутки только прошёл комиссию, и теперь, скорее всего, валяется на нарах или метёт плац в ожидании отправки. Еще он сказал, что увидеться с Сергеем будет нетрудно, и он берётся организовать свидание, нужно только знать номер команды. Опыт в этом деле у него имелся, так как в прошлом году они всей бригадой водоканала на этой же машине навещали призванного в армию молодого сотрудника.

Народ воодушевился. Родители быстро собрали сумки с угощением. Родион, Сидор и гости загрузились в салон Уазика через заднюю дверь, и отправились в путь. Минут через сорок они прибыли в Батайск. Для машины было выбрано укромное место недалеко от сборного пункта. Двоюродный зять отправился на разведку. Перелезать через забор в одиночку было трудно, и он взял с собой Родиона, который выглядел трезвее всех. На самом деле изрядно хлебнувший вина Родион уже вошёл в состоянии автопилота, и только казался трезвым.

Убедившись, что поблизости нет патруля, они перелезли через кирпичный забор в даль­нем углу на территорию сборного пункта, и отправились искать «команду 230». Своим внешним видом они подозрения не вызывали, и путём осторожных расспросов минут через пятнадцать отыскали нужную команду. Серёга нашёлся возле казармы в курилке. Увидев Родиона и мужа двоюродной сестры, он удивился, но когда ему рассказали, что за забором ждут родственники с выпивкой и закуской, опечалился. Серёге нельзя было покидать казарму, так как время от времени призывников строили и делали перекличку. Опытный двоюродный зять, должно быть, любил всё организовывать, и сразу же нашёл выход. Он спросил:

 – Сергей, в твоей команде кто-нибудь тебя знает?

 – Нет, ни одного земляка не попалось. Ребята меня кличут «Зелёной Курткой».

– Тогда всё просто. Народу здесь много, перезнакомиться ещё не успели, и в лицо друг друга ребята знают плохо, а командиры тем более. Нужно чтобы во время переклички кто-то за тебя отозвался и всё. Дело плёвое.

Родион, выручишь товарища? Это ведь ненадолго. Серёга выпьет с братьями, закусит и назад. Полчаса в зелёной куртке поторчать здесь нетрудно. Согласен?

Родион утвердительно кивнул головой. Обрадованный Серёга тут же отдал ему свою куртку и отвел в казарму, где показал своё койко-место с лежащим в головах вещмешком. Сказав, что скоро вернётся, он вместе с двоюродным зятем исчез в дальнем конце двора за забором. Куртка была Родиону мала, а в её внутреннем кармане лежал Серёгин военный билет.

Родион уже хотел от нечего делать прилечь на обивку из кожзаменителя, но тут прозву­чала команда на построение с вещами. Прихватив Серёгин вещмешок, Родион встал в строй и отозвался на фамилию Дынин. После переклички «команда 230» строем двинулась на пункт дезинфекции. Это был последний этап пребывания на сборном пункте.

Там всех заставили раздеться догола и сдать одежду в так называемую «прожарку». Со­провождающий лейтенант принял документы на временное хранение. Санинструктор в грязном белом халате большим квачом смазал всем новобранцам какой-то едкой жидкостью интимные места, после чего их всем скопом загнали в гигантскую баню. На выходе их ждала уже про­шедшая термическую дезинфекцию невероятно помятая одежда. Всю в складках зелёную куртку можно было выбрасывать на свалку. У других новобранцев дела были не лучше, но они не переживали. Наученные бывалыми людьми призывники в большинстве своём специально одевались на такой случай во что похуже. Родион слышал разговоры о том, что их направляют в Новочеркасскую учебную дивизию, проще говоря, в так называемую «учебку». Но в данный момент эти сведения для него ничего не значили.

Родион окончательно пришёл в себя в строю на территории военного городка в Новочер­касске. Он стоял в новеньком х/б, сапогах и пилотке на стриженой под нулёвку голове. На этот раз амнезия была не сильной, и он быстро вспомнил предшествующие события. Некоторые эпизоды, такие как дорога в Новочеркасск и переодевание, помнились смутно, но общая картина происшедшего чётко вставала перед глазами. Вначале он пожалел о своей причёске под «битлов», которая очень ему шла, но через минуту его охватил такой страх, что он забыл о своих волосах. Родион плохо знал военные законы, но догадывался, что если подмена обнару­жится, то его ждут большие неприятности, возможно даже тюрьма. Удивительно, что подмена ещё не обнаружилась, но ведь рано или поздно кто-то увидит, что он не похож на фотографию в военном билете. Нужно было срочно выходить из положения. Но как? В голове мелькнуло, что можно просто сбежать. Здесь всё-таки не тюрьма, и наверняка есть возможности незаметно покинуть городок. Но тут же стало ясно, что побег ничего не даст. Начнутся поиски настоящего Дынина, а через него выйдут и на него, на Коновалова. Было ясно, что нужно произвести обратный обмен, и как можно скорее, пока его морда здесь не примелькалась. И он, чтобы стать незаметнее, инстинктивно ссутулился.

Свою гражданскую одежду Родион отправил посылкой на свой собственный адрес. В вещмешке Серёги, он нашёл авторучку, бумагу и конверты, и после ужина написал письмо в общежитие, адресовав его Жоре Короедову, потому что  Жора хорошо знал его место работы. В письме Родион коротко сообщил, что искать его не надо, он случайно попал в армию, но через несколько дней вернётся домой. Ещё он просил Жору передать сменному мастеру лежащее в письме заявление с такими словами: – «В связи с особыми обстоятельствами прошу предоста­вить мне кратковременный отпуск на четыре дня за счёт имеющихся отгулов».

А на следующий день для так называемого «Карантина» началось прохождение «Курса молодого бойца», по окончанию которого Дынину предстояло учиться на «Заряжающего» танка. Подъём в шесть утра, физзарядка и строевая подготовка для привыкшего к спортивным нагрузкам и тяжёлому физическому труду Коновалова не представляли никаких трудностей. И, как большинство деревенских парней, он с детства умел накручивать портянки, чистить кирзовые сапоги, а также стирать и гладить одежду, не говоря о подшивании воротничков. То есть физически он нисколько не уставал, а только день и ночь думал о своей проблеме, поэтому всё время был в плохом настроении, и ни с кем не разговаривал. Впрочем, и другим молодым бойцам, одуревшим от бесконечной муштры, до него тоже не было дела.  

Советская почта работала хорошо, и на третий день Жора получил письмо от Коновалова. Родиону время от времени случалось зависать где-нибудь на сутки двое, дело-то молодое, но он всегда при этом звонил вахтёрам и сообщал, что с ним всё в порядке. Письмо само по себе было чем-то из ряда вон. Мужики долго гадали, что оно значило. С одной стороны всё это напоми­нало какой-то странный розыгрыш, но с другой стороны Родион имел репутацию человека заведомо не склонного к шуткам.

На следующий день во время обеденного перерыва Жора пришёл в цех, где трудился Ко­новалов, нашёл мастера Анатолия Ивановича и передал ему заявление. Мастер поинтересовался «особыми обстоятельствами». В ответ Жора протянул ему письмо. Прочитав его, Анатолий Иванович в недоумении только пожал плечами и выразительно потряс головой. Узнав, что от Родиона пришло письмо, члены его бригады набились в стеклянную будку мастера участка. Миша Хохлов осмотрел конверт и сказал, что это настоящее письмо из воинской части. А Саня Буров прокомментировал:

 – А что тут такого? Обычное дело. По дороге на рыбалку завернул человек мимоходом послужить в армии четыре дня. Для Родиона это нормально.

Между тем Родион лихорадочно искал пути выхода из ситуации. Он быстро обнаружил, что просто так покинуть территорию военного городка через какую-нибудь лазейку в заборе невозможно, за отсутствием таковых. План операции возник в четверг во время посещения магазинчика «Военторга», торгующего всякой необходимой в солдатском быту мелочёвкой. Родион всегда уважительно относился к обслуживающему персоналу. Уборщицы, грузчики, вахтёры, завхозы, капельдинеры и буфетчицы были для Родиона источниками ценной инфор­мации и нужными людьми вообще. Ситуация была напряжённая, и Коновалов решил использо­вать все свои умения, чтобы организовать свой выход за пределы воинской части.

Продавщицей была невысокая, но с аппетитной фигуркой шатенка тридцати пяти лет. Все солдаты звали её тётей Катей. Она была уже три года вдовой нелепо утонувшего в реке старшины сверхсрочника. Родион заметил, как во время работы её лицо пару раз непроизвольно скривилось от боли, и сразу понял, что нужно делать. Дождавшись ухода покупателей, он спросил лезвий, а затем быстро сказал:

 – Если у вас мигрень, то могу помочь.

Тётя Катя с недоумением посмотрела на долговязого новобранца и сказала:

 – Тоже мне лекарь нашёлся! Обойдусь цитрамоном

. – Через минуту головная боль пройдёт. У меня бабушка знахарка. Она меня научила.

Тётя Катя велела ему обождать, обслужила двоих зашедших солдатиков, заперла входную дверь, и проводила Родиона в тесную подсобку. Он усадил её на табурет, зашёл со спины и сделал ей массаж шейных позвонков. Головная боль у тёти Кати тут же прошла. Не дожидаясь вопросов, он пояснил удивлённой продавщице, что если она хочет избавиться от мигреней, то должна выбросить пуховую перину и спать на жёстком ложе, используя обычный ватный стёганый матрас и небольшую плотную, но удобную подушку, в которой не тонет голова. Довольная тётя Катя повертела головой, и вдруг спросила:

 – А сухой мозоль сводить тебя бабушка не научила?

 – Научила, как без этого.

 – Ой, давай я запишу рецепт. Какой год проклятый мучает. Чего я только не перепробо­вала. И вырезала, и выжигала, всё без толку.

 – Разрешите осмотреть.

Родион ощупал на ступне у тёти Кати твёрдое образование и сказал:

 – Я много рецептов знаю – печёный чеснок в сливочном масле, яйца в уксусе, травка чис­тотел, припарки еловыми иглами и много чего ещё, но всё это надо делать не меньше месяца и регулярно. Не у всех терпения хватает. Но есть один быстрый способ, которым мозоль сводится за восемь часов, только у вас самой ничего не получится, там ингредиент особенный, в аптеках не продаётся. Процедуру должен делать я сам и в домашних условиях. Тётя Катя наморщила лоб, немного подумала и сказала:

 – Я-то не против, но это значит, что тебе надо будет в город выйти. А в карантине уволь­нения не положены.

 – Жаль, а мне так хотелось вам помочь. Больно смотреть, как вы хромаете, и на высоком каблуке туфли носить не можете.

 – Гляди, какой жаланник выискался! Скажи честно, что в городе захотел побывать.

 – Если честно, то да. Мне край надо увидеть кое-кого, хотя бы на пять минут. Я ведь при­звался отсюда рядышком, из под Аксая.

 – Это другое дело. Тебя как зовут?

 – Родион.

 – Придётся потерпеть Родион, но недолго. Сразу после карантина и присяги я организую тебе увольнение, и не одно. А сейчас нереально. Вот если бы ты в комендатуру попал, тогда можно было бы что-то сделать, комендант мой хороший знакомый.

Последняя фраза соскочила у неё с языка машинально, однако Родион принял её к сведе­нию. Тетя Катя уже полгода была в тайной любовной связи с женатым, но бравым комендан­том, который охотно выполнял её мелкие просьбы. В частности он иногда предоставлял ей арестантов для погрузочно-разгрузочных и прочих грязных работ.

Не успел он отойти от магазина, как его остановил сержант Салюк из первой роты:

 — Рядовой, ты почему не отдал честь старшему по званию?

 – Да пошёл ты на …! Катись в свою роту ублюдок и там командуй.

От такого неслыханного оскорбления сержанта заколотило:

 – Что ты сказал?

 – Крепко тебя обидела природа, дурак, да ещё и глухой. Как ты медкомиссию прошёл?

 – Ты салабон зелёный даже не представляешь, что тебя ждёт за такую борзоту!

 – Как-нибудь переживу.

Чтобы довести сержанта до белого каления, Родион презрительно плюнул ему на мундир, но слегка промазал, и плевок угодил на сверкающий яловый сапог сержанта. Носатое с выпученными глазами лицо сержанта позеленело от злости, и он проскрипел осипшим от ярости голосом:

 – Ты душара языком вылижешь мне сапоги!

Родион сказал: – «А вот это видел», и сунул оскорблённому сержанту кукиш под самый нос. До драки оставались секунды, но в этот момент из-за спины Родиона появился капитан с красной повязкой дежурного по части и заорал:

 – Смир-р-рна! Что здесь происходит?

 Через пятнадцать минут Родион очутился в арестантском помещении местной коменда­туры. Ремень и военный билет у него тут же отобрали. Об этом инциденте тёте Кате рассказали два зашедших в магазин солдатика, и один из них добавил, что оборзевший салага теперь из нарядов не будет вылезать.

Тётя Катя подивилась оперативности новобранца, однако закрыла магазин раньше вре­мени, пришла к коменданту и попросила его откомандировать солдата штрафника прочистить у неё дома засорившуюся канализацию. Майор замялся:

 – Катя, может быть завтра? Сейчас один арестант, да и тот из карантина, а вот к вечеру …

 –  Значит,  если новобранец, так ему теперь и в дерьме нельзя ковыряться?

Комендант махнул рукой:

 – Хорошо. Подполковника всё равно до вечера не будет. До ужина управитесь?

 –  Должны.

 – Жди на улице, я сейчас организую.

Вскоре Родион стоял навытяжку перед комендантом и слушал:

 – Значит так, разгильдяй! Для тебя нашлась работёнка у одной нашей сотрудницы. Если сделаешь хорошо, то тебе это зачтётся. Ты всё понял?

 – Так точно товарищ майор!

Комендант вызвал старшину сверхсрочника и попросил его выдать Родиону спецовку для грязных работ. Старшина отвёл Родиона на склад и выдал ему неновый и довольно грязный комплект х/б обмундировки и ношеные сапоги сорок третьего номера с портянками. Родион выбирал экипировку, ориентируясь на Серёгину фигуру. Старшина сказал, что если заставят чистить сортир, то эту одежду потом возвращать не надо.

Возле комендатуры стоял военный ГАЗ-67. Родион устроился на задних местах, а тётя Катя села рядом с лощёным сержантом водителем. Перед отправлением она сказала комен­данту, что по окончании работы позвонит, чтобы приехали за солдатом. Родион принял это к сведению:  наличие домашнего телефона упрощало задачу. Вскоре они прибыли на место.

Тётя Катя жила на тихой Михайловской улице в частном кирпичном доме средних разме­ров. За высоким забором в глубине небольшого двора стоял шелёванный флигель и добротная собачья будка. Двор охранялся беспородной собакой на длинной цепи. Бог не дал тёте Кате детей, у неё не было сестёр или братьев, и единственным близким человеком была живущая с ней в одном доме старуха мать. Должно быть, из-за неё тётя Катя и не выходила больше замуж. А кому кроме родной дочери нужна беспомощная из-за плохого зрения пожилая женщина? Зато у тёти Кати было много дальних родственников, кумовьёв и свойственников, которые пользо­вались её добротой, присылая к ней своих дочек на время учёбы в техникумах или институтах Новочеркасска. Парней тётя Катя не жаловала, а девушек по две или три селила в просторном флигеле, который не пустовал даже летом. Но в этот день квартирантки отсутствовали.

Очутившись в доме, Родион не стал терять времени, и сразу приступил к лечению. Сидя на диване, тётя Катя держала ногу в тазике с тёплой водой, а Родион отправился добывать «ингредиент». Он быстро познакомился с цепной собакой по кличке Найда, напоил её свежей холодной водой, а затем принялся как-то по-особенному гладить и похлопывать её по бокам. Минут через пять животное опорожнилось. Бабушка в очках с толстыми стёклами бродила за странным лекарем, и не могла понять собачьего дружелюбия к незнакомцу. Зайдя в комнату, Родион попросил тётю Катю лечь на диван, а больную ногу положить на валик. Он тщательно вытер ступню полотенцем и смазал кожу вокруг мозоли вазелином. Затем в вишневом листе вырезал отверстие по размеру мозоли и наклеил его, после чего вытащил из кармана кулёчек с «ингредиентом» и нанёс его на мозоль. По комнате поплыл нехороший запах, но Родион тут же заклеил больное место пластырем и обмотал ногу приготовленным заранее бинтом, а кулёчек запаковал и положил в карман гимнастёрки. Действовал он так уверенно, что у тёти Кати пропали все сомнения в его профессионализме. Не давая ей опомниться, Родион сказал:

 – До двенадцати ночи ходить нельзя. На всякий случай таз с водой рядом. Через полчаса начнёт припекать, но терпимо. Я сейчас отлучусь ненадолго в одно место, а когда вернусь, позвоните в комендатуру.

 – Куда ты в таком виде?

 – Всё нормально тётя Катя. Я такси вызову, деньги есть.

У него и в самом деле было около двадцати рублей в кармане. Родион вызвал по телефону такси и, прихватив запасной комплект обмундирования,  вышел во двор. Минут через десять к дому подкатила «Волга» с шашечками. Таксисту не хотелось ехать за пределы города, и он запросил непомерную сумму в три рубля, однако Родион торговаться не стал и согласился. Более того, он показал жадному мужику деньги, и пообещал заплатить три рубля за обратную дорогу. Через полчаса они были на месте.

Метров за двадцать до нужного двора такси остановилось, Родион высунулся из машины и попросил глазевшего на них мальчишку позвать Сидора Дынина. Сидор прибежал бегом, и, увидев Родиона в форме, сказал: – «Наконец-то! Мы тут чуть умом не рехнулись».

Не поддаётся описанию, как нервничал Серёга Дынин в эти дни. В тот памятный вечер после долгого застолья в машине, он распрощался с азовскими родственниками и в хорошем настроении перебрался на территорию сборного пункта. Родственники подбросили Сидора до остановки и уехали к себе в Азов. Родион не маячил на глазах и поэтому, как это бывает в пьяных компаниях, про него забыли. Не найдя своей команды, Серёга озадачился и принялся её разыскивать. В конце концов, его задержал патруль, и доставил в местную комендатуру. Там он назвал свою фамилию и номер команды. Старший лейтенант просмотрел какие-то бумаги, навёл по телефону справки и отчеканил:

 – Сергей Дынин в составе «Команды 230» сейчас едет к месту прохождения службы. Ты кто такой?

От такого известия Серёга враз протрезвел. Ему стало ясно, что твердолобый Коновалов по каким-то причинам не смог предупредить его об отбытии команды, и занял его место. Интуиция подсказала, что от доказывания кто он такой дикая ситуация только станет хуже, и Серёга принялся врать:

 – Так это же мой брат! Я искал его, чтобы выпить напоследок.

Серёгу тут же обыскали, и под рубашкой за поясом нашли две бутылки вина «Агдам». Документов при нём не было, и военные решили, что он действительно посторонний человек на территории. По правилам гражданского нарушителя следовало сдать в милицию, но тогда пришлось бы сдать и вино тоже. Военные были живыми людьми, им тоже хотелось немножко выпить, поэтому, конфисковав у Серёги две бутылки «Агдама», они выгнали его на улицу.

Проклиная двоюродных родственников, самого себя и не в меру исполнительного Ро­диона, Сергей отправился домой. Родителям он на глаза не показался, спрятался в палисаднике и, выбрав момент, окликнул Сидора. Шокированный его появлением Сидор некоторое время молчал, а потом сказал, что, скорее всего отбытие было внезапным, и у Родиона не было возможности сбежать оттуда. Братья решили, что родителям лучше не знать о случившемся, а Сергею надо переждать день другой в укромном месте в ожидании Родиона с Сергеевым военным билетом. С директором местного клуба Сидор состоял в дружбе. Он тут же сходил к нему, и под невинным предлогом встреч с девушкой, попросил у него ключ на пару дней от неработающей летом кочегарки. Было это не впервые, и подозрений у директора не вызвало. Дома Сидор запасся стёганой ватной курткой, именуемой в народе фуфайкой, набрал еды, и проводил Серёгу во временное убежище. В кочегарке имелся деревянный топчан, горела тусклая лампочка, а на стеллаже лежала внушительная пачка старых журналов «Крокодил» и «Вокруг света». Серёге было чем убить время. Сидор знал, что в первую очередь Родион будет искать именно его.

В ожидании каких-либо известий Сидор начал ежедневно наведываться к Родиону на ра­боту и в общежитии. С получением письма из Новочеркасска его немного отпустило. Было ясно, что следом появится и сам Родион. И вот он прибыл.

Они подъехали на такси до клуба и отправились в кочегарку. Таксист запросил рубль за ожидание, Родион согласился. Серёга здорово разволновался от встречи, но Коновалов был сух и деловит. Он сказал, что время в обрез, рассусоливать некогда и приступил к делу. Кратко изложил события, нарисовал на бумаге схему казармы и где находится его койка. После этого Серёга переоделся в привезённый Родионом комплект обмундирования и обул сапоги. С размером Коновалов почти угадал. Попрощавшись с Сидором, Родион с Сергеем забрались в такси, и вскоре уже катили по Новочеркасску. В ближайшем хозмаге Коновалов разжился сапожным кремом и щёткой, чтобы привести в божий вид Серёгины сапоги. Перед тем как свернуть на Михайловскую, Родион увидел небольшую парикмахерскую и попросил таксиста высадить их возле неё. Он послал туда Серёгу постричься налысо, но без одеколона. После этого они зашагали к тёте Кате пешком. Метров за пятьдесят до её дома Родион присмотрел раскидистую плакучую иву возле чьего-то двора в качестве укрытия. Он приказал Серёге спрятаться под ней, а сам пошёл до тёти Кати. В доме ничего не изменилось.. Убедившись, что процесс лечения идёт нормально, Родион приказал тёте Кате в двенадцать часов ночи снять повязку, отклеить пластырь и вымыть ногу тёплой водой. Тёти Катина мать угостила его пирожками с печёнкой. Родион не стал капризни­чать, уплёл пять штук и запил угощение вишнёвым компотом. Затем поднёс тёте Кате телефон, чтобы она позвонила в комендатуру, и, сказав ей, что будет ждать машину возле калитки, вышел из дому. Очутившись на улице, Родион быстрым шагом отправился к иве. Он придир­чиво осмотрел Серёгу. Что-то было не так. Через секунду дошло – на Серёгиной гимнастёрке не было погон и петличек. Родион тут же отдал ему свою пилотку и поменялся гимнастёрками. Ещё раз повторил Серёге наставления держаться уверенно и стоять на своём, после чего тот отправился к тёте Катиному двору.

В этот момент за спиной Родиона послышался скрип калитки и девичий голос сказал:

 – Привет.

Родион оглянулся и увидел хорошенькую девушку с завитыми светлыми волосами. Уви­дев Родиона в лицо, она хлопнула в ладоши и воскликнула:

 – Ой, Родион! Откуда ты здесь взялся?

Он прижал палец к губам, отвернулся и продолжил наблюдение. Девушка подошла ближе и тоже стала смотреть на Серёгу. Вскоре подъехал военный джип, забрал солдатика, развер­нулся и уехал в обратном направлении. Родион вытер вспотевший лоб рукавом и облегчённо вздохнул. Заинтригованная девушка спросила:

 – А что это было?

 – Это мой приятель из самоволки в часть возвращается.

 – А тебя давно призвали?

 – Я не в армии. А форма на мне просто так, по случаю. Обрати внимание, что погон нет и рукава короткие. А кто ты такая вообще, и откуда меня знаешь?

 – Ты меня не узнал? Я Римма! Мы на танцах в Большом Мишкине познакомились. Ты меня с подругой до дому провожал и целую лекцию про имена прочитал. Сказал, что имя Римма мужское. Я думала, ты пошутил, а потом оказалось, что это правда.

 – Вот если б не сказала, так и не узнал бы. Была набором косточек, а теперь фигурная де­вушка со всех сторон. А чего ты здесь делаешь?

 – Так здесь мой дом, а в Большом Мишкине я только в гостях у бабушки летом бываю.

Таким образом, Родион практически заново познакомился с хорошей девушкой и стал ез­дить к ней на свидания. Но, к его и её сожалению, через месяц Римма уехала в Москву посту­пать в институт.

Серёга занял своё место в армии относительно благополучно. Некоторую роль сыграл ле­жащий в кармане гимнастёрки завёрнутый в бумажный кулёчек собачий «ингредиент». В общей запарке Родион забыл его выбросить, а во время переодевании кулёчек разгерметизиро­вался и начал ощутимо пованивать. Сержант водитель недовольно посмотрел на Дынина и открыл все окна в машине. Серёга тоже чуял неприятный запах, но его источник определить не мог. В комендатуре его ждали нешуточные испытания. Наступил момент, когда Серёге показалось, что его вот-вот раскроют. При его появлении комендант вдруг напрягся, прищурил глаз и подозрительно спросил:

 – Ты кто?

 – Рядовой Дынин!

Комендант достал его военный билет, развернул Серёгу лицом к окну и тщательно сверил его с фотографией в документе. Перед ним действительно был Сергей Дынин. Комендант хмыкнул и стал звонить по телефону. Серёга стоял, ни жив, ни мёртв, но предположения Родиона оправдались. Стриженые новобранцы какое-то время кажутся все на одно лицо. Вскоре явился командир учебной роты, который отвёл Дынина к подполковнику. Злое лицо товарища подполковника не обещало ничего хорошего. Он уже собирался выдать по полной программе, но учуяв неприятный запашок, брезгливо сморщился, покрутил головой и сказал:

 – Этому вонючке место в хозвзводе.

И, свирепея на глазах, заорал – «Кругом! Шагом марш»! В тот же день Серёгу перевели в другую роту, а после карантина определили в хозвзвод грузчиком, но уже через полгода его назначили водителем мусоровоза. Со временем он обнаружил в своём положении плюсы, а на втором году начал считать, что со службой ему повезло. Чего стоила хотя бы одна только близость к дому. Но Родиона по-доброму он не вспоминал.

Дело в том, что оборзевшего салагу Дынина активно разыскивал сержант Салюк. Дня че­рез два он нашёл Дынина, но убедившись, что это не тот Дынин, с досады треснул Серёгу по шее. Серёга догадался, по чьей милости он пострадал. Неизвестно, чем бы закончились поиски сержанта Салюка, но в понедельник пришёл ответ на его рапорт, и бравого сержанта отправили учиться на сверхсрочника. Однако злобу на Коновалова Салюк затаил надолго.

Когда тётя Катя в двенадцать часов ночи размотала ногу, то по запаху убедилась, что ин­гредиентом являлись собачьи какашки. Ей захотелось придушить наглого шарлатана, но вся её злость тут же прошла, так как вместе с пластырем удалились омертвевшие фрагменты мозоли, а на её месте осталась глубокая ямка. Больное место заживало долго, но уверенно, и через месяц ранка затянулась розовой кожей без всяких рубцов. Тётя Катя долго высматривала Родиона, чтобы поблагодарить, но он исчез. Расспросы ничего не дали. Во всём городке нашёлся всего один Родион, оказавшийся толстым офицером. Всё это выглядело странно и загадочно. Особенно после того, как она увидела на вокзале очень похожего на Родиона парня вместе с соседской девушкой Риммой. Заметив её, молодые люди куда-то скрылись. Поговорить с Риммой на другой день не удалось, а потом девушка уехала в Москву. И только через год тётя Катя узнала, что это действительно был Родион, но почему он скрывался от неё, и что всё это значило, так и осталось для неё тайной.

Путь домой для Родиона оказался не таким и простым. Требовалось избегать встреч с во­енными людьми, а особенно с патрулями. Раньше он их не замечал, а теперь ему стало казаться, что городские улицы кишат людьми в форме. В электричке встретился мужик с соседнего участка и пристал с расспросами. В общежитие Родион пробирался окольными улочками, но всё равно попался знакомым ребятам на глаза. Вахтёрша его не узнала, но в коридоре он столкнулся с Геной Чикомасом, что обещало долгие пересуды. Двадцатая комната в полном составе встретила Родиона потрясённым молчанием. Проголодавшийся Родион быстро переоделся в цивильное и отправился в столовую. Но от вопросов всё равно не скроешься, и по возвращении он скупо поведал о случившемся. Не называя фамилий и не раскрывая деталей, он рассказал в двух словах, что на проводах в армию его случайно отправили в часть вместо новобранца. А сегодня они поменялись местами обратно. Жора нервно хохотнул и сказал, что так не бывает. Но после того, как Родион признался, что будь он трезвый, то ничего бы и не случилось, его история не стала казаться такой уж нереальной. Дядя Коля сказал, что по пьянке такие вещи происходят, что ахнешь, особенно с людьми типа Родиона.

На следующий день, придя на работу, Родион встретился с бригадой уже по отработан­ному сценарию. Кратко ответив на вопросы, он сослался на пагубное воздействие алкоголя. В конце беседы Саня Буров сказал: – «Мы тебя, правда, ещё не видели пьяным, но ты всё-таки воздерживайся от этого дела. Страшно подумать, куда тебя занесёт в следующий раз». На следующей неделе хозяйственный Родион притащил на работу обмундировку и, чтобы добро не пропадало, стал использовать её в качестве спецовки. Кирзовые сапоги оказались не хуже рабочих ботинок,  именуемых в народе ГМД или жукодавы. Студенты на летней практике считали его дембелем. Между тем Коновалова ждали новые драматические испытания в качестве подстав­ного лица.

                 Глава XXII. Подставной еврей.

Не успел Родион толком очухаться от своих армейских похождений, как однажды после работы ему позвонила бухгалтерша Рая, и предупредила, что на следующий день к нему в общежитие придут люди. О цели их прихода Рая не знала ничего, но судя по всему дело у них важное. Этих людей привела к ней та самая учительница со встречи одноклассников, и представила их своими хорошими знакомыми.

На следующий день, возвращаясь с работы, Коновалов увидел около входа в общежитие мужчину и женщину лет за сорок очень интеллигентного вида. Зайдя в общежитие, Родион узнал от вахтёрши, что эти люди ждут именно его. Он пожал плечами, вышел обратно на улицу и поздоровался с незнакомцами. Опасаясь происков Лиды Хомячки, он вёл себя неприветливо. Разговаривала в основном женщина. По величественной осанке и какому-то особенному, «взрослому» выражению лица в ней за версту можно было узнать педагога. Она спросила:

 – Вы Родион Коновалов?

 – Да. Но если вы от Лидки Хомяковой, то разговора не будет.

 – Мы не знаем никакой Лидки. У нас к вам личное дело. Разрешите представиться.

Брюнетка южных кровей Нина Моисеевна, как и предполагал Родион, была учительницей, а её муж высокий светловолосый Марк Абрамович оказался врачом. Родион успокоился, и спросил в чём собственно дело. Нина Моисеевна, странно волнуясь, сказала, что дела такого рода на улице не обсуждаются, и стала просить Родиона не откладывая ехать к ним домой. Она была весьма настойчива, и, в конце концов, уговорила Родиона. От него требовалось только захватить с собой свидетельство о рождении. Коновалова разобрало любопытство, он сходил в комнату за документом, и вскоре они прибыли к обычному пятиэтажному дому на Двадцатой линии. Новые знакомые Родиона жили на втором этаже в просторной квартире с балконом во двор. Они познакомили Родиона с их двенадцатилетней дочерью Валюшей, проводили его на кухню и принялись угощать чаем с домашними пирожками.

Родиону было как-то не по себе оттого, что хозяева ничего не ели, а только глазели на него, но он был после работы голоден, а пирожки такие вкусные. Пока он с ними управлялся, Нина Моисеевна просмотрела его метрики, передала документ мужу, и они со значением переглянулись. Вернув Родиону свидетельство о рождении, хозяева отправили Валентину погулять, а его пригласили в зал. А там Нина Моисеевна дрожащим голосом заявила, что Родион приходится им родным сыном, а они соответственно есть его родители. У Родиона от этих слов в прямом смысле отвисла челюсть. Растерявшись, он не знал, что и сказать. Заливаясь слезами, Нина Моисеевна кинулась его обнимать, а Марк Абрамович, не зная, что делать, нервно тёр руки. Через некоторое время все немного успокоились, Родион обрёл дар речи, и задал естественный вопрос: – «С чего вы взяли, что я ваш сын»? В ответ он услышал историю, которая сильно его смутила. На сей раз слово взял Марк Абрамович.

Родился он в Москве, и по семейной традиции поступил учиться на врача. С Ниной он по­знакомился ещё в студенческую пору, а сразу после института они поже­нились. Однако устроиться на работу в Москве не удалось. Отцовские связи не помогли и Марка Абрамовича распределили в далёкую станицу Бедрянскую. (Народная этимология название станицы производила от степной лечебной травки бедрянец). Однако Нина Моисеевна была довольна: всё-таки не Сибирь, и от Ростова, где жила её мать, было не так уж и далеко. Они сразу же получили квартиру и работу по специальности. Родился и подрастал сын Родион.

Но грянула беда. Случилось так, что на руках Марка Абрамовича от сердечного приступа умер секретарь райкома. В другое время никому бы и в голову не пришло обвинять за это доктора, но в том году в столицах набирало обороты «Дело врачей», и местные органы, желая выслужиться, проявили рвение в этом вопросе. Марка Абрамовича арестовали и отправили в область. Конкретных фактов у обвинения не было, и через три месяца Марка Абрамовича осудили на пять лет за «преступную халатность». По тем временам это был относительно мягкий приговор. Нину Моисеевну арестовали вслед за своим мужем. Какой-то её родственник оказался членом правозащитной организации, или только подозревался в этом. Её долго держали в тюрьме, пытаясь выявить какие-то связи с вражескими элементами, но ничего не добившись, просто отправили в ссылку в Вологодскую область. Всё произошло так неожи­данно, что родственники не успели забрать к себе мальчика, и органы определили его в Дом малютки. Забрать его оттуда оказалось делом непростым. Бюрократизм надолго затянул решение этого вопроса, но пока родители арестантов хлопотали по инстанциям, умер Сталин, и репрессивная машина дала задний ход. Марка Абрамовича и Нину Моисеевну реабилитировали и освободили, чуть ли не в один день. Первым делом они кинулись искать ребёнка, но оказа­лось, что этот приют расформировали, а детей распределили кого куда. Поиски были долгими и упорными, но кончились ничем. Они нашли следы мальчика, и безусловно вернули бы его самого, но в одном месте им сказали, что их Родиона усыновили некие Коноваловы, и уехали с ним неведомо куда. Сейчас его зовут Родион Алексеевич Коновалов. Поиски заглохли, но они хотя бы узнали, что он живой. Назад в Бедрянскую они уже не вернулись, а переехали в Ростов и стали жить у матери Нины Моисеевны, которая от горя ослепла, а вскоре после рождения Валентины умерла.

И вот на днях знакомая учительница рассказала Нине Моисеевне забавную историю, про­изошедшую на встрече одноклассников с молодым пареньком по имени Родион Коновалов. Нина Моисеевна разволновалась и решила его найти, что оказалось нетрудно. А теперь, посмотрев в свидетельство о рождении, она почти уверена, что он их сын. Родион заговорил:

 – Так ведь это, скорее всего совпадение. На свете полно Коноваловых! Я в своей жизни помню только свою станицу, родителей и бабушек.

Нина Моисеевна отозвалась:

 – Мал был, вот и не помнишь.

В разговор вступил Марк Абрамович:

 – Ты прав.  Коноваловых на свете много, а вот Родионов Коноваловых очень мало. До тебя не попадались. Но это не одно совпадение. Наш сын Родион родился двадцатого января, и это же число, месяц и год стоят в твоём свидетельстве о рождении. Свидетельство – базовый документ. При усыновлении можно изменить отчество и фамилию, но только не время и место рождения. Не положено. Сознательное искажение этих данных считается мошенничеством. Вот у тебя записано место рождения – станица Бедрянская. Ты раньше там жил? Родственники оттуда есть? В гости туда ездишь?

– Нет у меня там никого, да и я там никогда не бывал. Мать рассказывала, что я вообще в поезде родился, а эта станица оказалась на пути. То есть всё это дело случая.

Нина Моисеевна сказала:

 – Это только слова, а есть твёрдо установленные факты. Бедрянская станица небольшая, и роддом там небольшой. В тот день произошли единственные роды – у меня.

Вновь заговорил Марк Абрамович:

 – И обрати внимание на дату выдачи документа.

До этого дня Родион не обращал внимания на этот пункт, он вообще мало интересовался такими вещами. А теперь вдруг отчётливо увидел, что свидетельство выдано спустя четыре года после рождения. Ему сделалось не по себе, а Марк Абрамович продолжал:

 – Это уже прямое доказательство, что тебя усыновили. Должно быть они хорошие люди, вон какой ты вымахал здоровый да пригожий.

Нина Моисеевна вновь прослезилась, и достала несколько сохранившихся фотографий их сына. Казалось, что просмотр снимков должен был поставить точку в затянувшемся недоразу­мении, но этого не произошло. Известно, что большинство людей не очень похожи на себя во младенчестве. Иначе говоря, очень многих взрослых людей трудно уверенно опознать по их детским фотографиям. Фамильные черты лица отчётливо проступают где-то к трём годам, а иногда и позже. Внешность упитанного малыша на снимках ничего не говорила Родиону, и тому была причина. Ему не с чем было сравнивать эти фотографии, так как своих фотографий до пятилетнего возраста он никогда не видел. Ещё учась в школе, он отметил этот странный факт и задал матери вопрос, на который она ответила, что фотографии существуют, но они куда-то запропастились, и когда-нибудь найдутся в каком-нибудь укромном месте. Теперь эта история с пропавшими фотоснимками повернулась другой стороной, и Родиону сделалось не по себе. Конечно, для полной ясности можно было показать эти фотографии матери или бабуш­кам, но Родион сразу понял, что в этой ситуации объективности от них ждать нельзя. Если они столько лет знали о его усыновлении и молчали, то и дальше будут молчать. То есть в любом случае ответ будет отрицательным.

Не зная, что сказать, Родион выразил желание закурить. Марк Абрамович тоже был куря­щим, и они вышли на балкон. Однако сигарета не помогла войти в норму, и Родион сказал:

 – Марк Абрамович поймите меня правильно. В какой-то мере вы были подготовлены к нашей встрече, а я же ни сном, ни духом. Честно говоря, я никогда раньше не думал о своём происхождении, а тут сразу такое. На сегодня мне хватит, пойду домой, обдумаю и привыкну к мысли. А когда успокоюсь, то приду и мы спокойно всё обсудим, а сейчас я не в состоянии.

Марк Абрамович и Нина Моисеевна всё поняли и проводили его до дверей. На улице Ро­диона поджидала Валюшка. Увидев его, она подбежала, схватила за руку и, глядя на него сияющими глазами, быстро заговорила:

 – Я всё знаю, ты мой брат! Как я тебе рада! Мы ведь будем дружить?

 – Почему же нет? Я тоже буду рад такой сестрёнке.

Не отпуская его руки, Валя проводила Родиона до автобуса.

Родион вернулся в общежитие сам не свой. В комнате был один дядя Коля. Глянув на Ро­диона, он сразу понял, что с ним не всё в порядке, и принялся его расспрашивать. Дядя Коля, наверное, был самым подходящим человеком для откровенного разговора. Житейски опытный, хвативший всякого лиха и много повидавший, он был не из болтливых, поэтому Родион рассказал ему всё. Дядя Коля выслушал, подумал, а затем сказал:

 – Да, попал ты Родион в ситуацию. Но с другой стороны ничего удивительного здесь нет. Ведь с самого начала было видно, что у тебя в семье что-то не так.

– Что видно?

 – Во, даёт! В зеркало на себя глянь, а потом на свою родню посмотри. Ты же совсем дру­гой породы, и ни на кого из них даже близко не похож. Ни лицом, ни ростом, ни цветом. Но всё это ерунда, дело в другом. Ты сейчас в таком положении, что тебе лучше не суетиться и ничего не делать. Любые выяснения не дадут ничего хорошего.

 – Да почему?

– Книжек много читаешь, а дурак. Потому! Что это тебе даст? Ничего кроме скандалов и обид. Ты и так о многом знаешь, а чего не знаешь, так догадываешься. Ну вот, допустим, раскрутил ты это дело, дознался, что тебя усыновили. И что? Заявишь матери, что она теперь тебе не мать? Мол, у тебя нашлись кровные родители? Выкохала такого обузилка, а ты ей за это пенделя?

 – Да ты что, дядя Коля? Нет, конечно, и в мыслях не было. Это я так, не подумавши. А если честно, то к этим нашедшимся родителям у меня и чувств никаких нет. Неудобность одна. Люди они хорошие, а всё равно чужие какие-то.

 – Всё правильно, по крови-то они, возможно, тебе и родные, а по жизни чужие и есть. Подумай о другом. Ты ведь взрослый человек, не ребёнок, и на жизнь себе сам зарабатываешь. Значит, в денежном плане ты ни от кого не зависишь, и любые родители, как родные, так и приёмные тебе без надобности. То есть интерес у тебя чисто сентиментальный. А оно важно?

 – Да понял я, а что делать-то?

 – Ничего не надо делать. Живи как жил, язык только не распускай и умерь любопытство. Наберись терпения, ведь всё равно придёт время, когда ты обо всём узнаешь доподлинно.

 – А как же с этими, с Либерманами?

– С кем?

 – Фамилия у них такая – Либерман. Евреи они.

– Н-да. Вот на кого ты меньше всего похож, так это на еврея. Ты больше на какого-то немца или шведа смахиваешь. Хотя всякое бывает. У нас на зоне был один такой Канторович, за растрату сидел. По документам чистокровный еврей,  а на морду вылитый калмык. Да тебе какая разница кто они по нации. Если люди хорошие, то дружи с ними, в гости ходи, не отталкивай. Пойми Родион, эти люди ни перед тобой, ни перед собой не виноваты. Это Ус, чтоб ему там перевернуться, перетасовал людей так, что ещё долго они будут родичей искать.

Родион так и поступил. Дома он ничего рассказывать не стал, а с Либерманами начал под­держивать хорошие отношения, и даже немного привязался к ним. Время от времени он приходил к ним в гости и тогда Либерманы собирались вместе за кухонным столом и, затаив дыхание, слушали его затейливые рассказы из сельской и городской жизни. На день рождения они подарили ему магнитофон «Чайка». У Родиона не хватило духу отказаться от дорогого подарка. Своим появлением он поднял дворовый авторитет Валентине. Однажды она попросила его показать финку. Родион удивился и спросил, откуда она про неё знает. Дворовые подростки Валюшку обижали и дразнили «Либерманкой оборванкой». А недавно к ней подошёл главный хулиган, вежливо извинился за былое и пообещал, что больше не будет. Валя спросила:

 – Почему?

 – Мы же не знали, что у тебя такой брат имеется.

Оказывается один из тех, кто видел Родиона с финкой в руках, зашёл к приятелю, и уви­дел идущего по двору Коновалова. Он напрягся и сказал:

 – Помнишь я тебе рассказывал про бешеного фраера с настоящим финарём? Так вот это он самый и есть. Лучше с ним не связываться.

Этот приятель рассказал о «Бешеном фраере» ещё кому-то и вскоре молва о нём докати­лась до подростков, а те сделали соответствующие выводы.

Однажды Родион свёл у Вали бородавку на руке, а затем поразил всех фокусом с цвету­щим алоэ. Марк Абрамович, узнав про знахарские умения Родиона, принялся уговаривать его получить медицинское образование, обещая всяческую поддержку. В принципе Родион был не против, и даже начал почитывать соответствующую литературу, но судьба сделала крутой поворот, и следующей весной ему пришлось навсегда расстаться с семьёй Либерманов.

Дядя Коля оказался совершенно прав. Через много лет эта тайна раскрылась, но только для Родиона. Полина Гавриловна нисколько не лукавила, когда говорила о затерявшихся фотографиях. В один прекрасный день они нашлись, только это уже не имело большого значения, так как намного раньше случай свёл Родиона с настоящим сыном Либерманов, но у него были веские основания не сообщать о нём несчастным родителям. Однако до этого ещё очень далеко, а пока Родиона терзают и не дают покоя семейные тайны. Он не может удер­жаться, и пытается осторожно в них разобраться

                 Глава XXIII. Прадед Кондратий.

Приехав на выходные в станицу,  Родион для начала решил поговорить с бабушкой Ав­дотьей. Он подозревал, что она наверняка знает о его детстве больше, чем баба Фрося или бабушка Анфиса. Чтобы подлизаться и вызвать бабушку Авдотью на откровенность, он подарил ей красивый будильник «Слава». Подарок возымел действие, сердце бабушки смягчи­лось, и она рассказала о некоторых эпизодах Родионова детства. Но, к сожалению, в этих воспоминаниях она ничего не сказала о самых первых годах после его рождения, то есть самое интересное осталось неизвестным. Бабушкины рассказы пробудили у Родиона некоторые воспоминания  из его раннего детства.  Позднее он не раз удивлялся тому, как по разному люди воспринимают какое-нибудь событие и дают оценку человеку.  Оказывается, бабушка лупила в детстве Родиона не просто так, а всякий раз за дело. По её мнению он с рождения был паскуд­ником, который дня не мог прожить, чтобы не устроить ей какую-нибудь гадость. Ей и в голову не приходило, что Родион на самом деле совершал добрые дела, которые к его сожалению заканчивались неудачно. Больше всего её бесила история с мышами, от которой её трясло до сих пор. Началась она с разбитой тарелки.

Четырёхлетний Родион со сверстником Валеркой стояли в переулке возле толстого бревна и обсуждали свою нелёгкую жизнь. Сидеть им было больно из-за подвергшихся домашней экзекуции ягодиц. Родион спросил:

 – За что тебя сегодня?

 – Да снова описался.

 – Говорил тебе, не ешь на ночь гарбуза.

 – Думал, проснусь. А тебя за что?

 – За счастье. Бабка утром тарелку нечаянно разбила, а мать ей говорит, мол, ничего страшного, это на счастье. Я подумал, что два счастья лучше одного, хватаю тарелку и об пол её хрясть! Только бабка так и не поняла, что я ей же счастья хотел.

 – Злая она у тебя. Моя бабушка не такая. Если когда и шлёпнет, то не больно. Когда она прядёт, я помогаю ей клубки сматывать. Ты тоже прилабунься к своей бабке, сделай ей что-нибудь хорошее, вот она драться и перестанет.

Уже на другой день Родион придумал, как подлизаться к бабушке, совершив для неё доб­рое дело. В доме обитала кошка Матрёна отменная охотница на мышей. На ту пору она воспитывала своего единственного котёнка.  Этот безымянный котёнок находился в игривом возрасте, и его любимой игрушкой стали бабушкины комнатные тапочки. Из-за этого каждое утро начиналось с бабушкиной ругани и поисками шлёпанцев в разных укромных местах. Родион с детства отличался логическим мышлением. Он подумал, что если тапочки окажутся котёнку не по силам, то он переключится на что-то другое. У Валеркиной матери, работавшей на почте, он разжился куском доброго почтового клея тёмно-коричневого цвета и вечером развёл его в консервной банке. А когда из бабушкиной комнаты раздался храп, Родион прокрался туда и густо смазал клеем подошвы тапочек. Клей оказался добротным, и котёнок этим утром испытал разочарование. Зато бабушка, попытавшись шагнуть в приклеенных к полу тапочках, упала и расквасила нос.

В этот день Родион снова встретился с Валерой в переулке возле бревна. На сей раз, Ва­лерка сидел, а Родиону пришлось стоять. Приятель посочувствовал жертве злой бабки и принялся рассказывать удивительные вещи. Валера боготворил своего брата шестиклассника Василя, который выписывал журнал «Юный натуралист», знал много интересного, и не считал зазорным делиться знаниями с меньшим братом. Сегодня Валерка узнал от Василя, что мясо мыши в двадцать раз калорийнее говядины, и пытался растолковать это Родиону:

 – Понимаешь, мышиное мясо в двадцать раз калор…, кавор…, ну, по-другому полезнее говядины. Вот лиса поймает штук пять мышей, и как будто килограмм говядины сожрала.

У Родиона тут же возникла идея. Бабушка часто бурчала и жаловалась на дороговизну мяса, и он решил внести посильный вклад в обеспечении семьи продовольствием хотя бы полезными мышами.  Однако на деле всё оказалось не так легко и просто. Для начала Родион воспользовался мышеловкой и поставил её в укромное место за сундук. Но не прошло и полчаса, как бабушка в поисках чего-то полезла рукой за сундук и мышеловка больно щёлкнула её по пальцу. Родион установил мышеловку в более укромном, по его мнению, месте – под кухонным столом. Но не прошло и полчаса, как в поисках на ощупь ускакавшей под стол чайной ложечки, бабушка вновь попалась в мышеловку тем же самым больным пальцем. В гневе она устроила Родиону допрос, и он честно сказал ей, что ловит мышей. Бабушка отругала его и сказала, что это пустое занятие, так как Матрёна давным-давно извела в доме всех мышей, и теперь занимается промыслом по соседским сараям. Эти слова натолкнули Родиона на мысль, что заготавливать мышей можно более простым и лёгким способом. Матрёна учила своего котёнка охоте, и с этой целью приносила ему полузадушенную мышку, чтобы он на ней тренировался в ловле. Родион включился в этот процесс и начал отбирать у котёнка мышей. Кошка возмущённо мяукала и убегала на охоту за новой мышью. Маленькая алюминиевая кастрюлька на нижней полке кухонного стола постепенно наполнялась калорийным мясом.

События ускорились из-за Валеркиной болтовни. Он рассказал своей бабушке, что Родион ловит полезных мышей для своей бабушки на мясо. Страшно заинтригованная Валеркина бабушка по дороге в магазин принялась расспрашивать бабу Авдотью, от какой болезни она лечится мышами. Мол, про сусличий жир от туберкулёза она знает, а про мышиное полезное мясо не слыхивала. Бабушка Авдотья, вспомнив мышеловку, поняла, что дело здесь нечисто, и, вернувшись домой, устроила Родиону допрос:

 – Так ты собрался кормить меня мышами?

 – Да. Они полезные, только их ещё мало, от силы килограмма на два говядины потянут.

 – Где они?

Родион достал из стола кастрюльку и отдал её бабушке. Сняв крышку, она увидела на дне кастрюльки несколько ощутимо воняющих мышек. Увидев выражение лица бабушки, Родион понял, что ему грозит более страшное наказание, чем розги, возможно даже убийство, и, не раздумывая, выбежал из дома на улицу. Устроив засаду в одном из переулков, он дождался возвращения отца с работы и перехватил его на подступах к дому. Отца он не боялся и всё ему рассказал. Надо сказать, идея накормить тёщу дохлыми мышами отцу понравилась. Он довольно хохотнул и решительно заступился за Родиона. Должно быть из-за того, что в тот раз Родион избежал наказания, бабушка и не забывала эту историю.

Справедливости ради надо сказать, что отношение бабушки Авдотьи к Родиону в течение жизни менялось несколько раз. Когда она слегла, ему пришлось ухаживать за ней. Бабушка так прониклась, что перед смертью в обход всех родственников, решила завещать ему свой дом. Но никаких семейных тайн она ему так и не выдала. Кое-что рассказали тётушки, а основную информацию ему пришлось вытягивать из матери.

Родиона одолевало любопытство, и, приехав однажды в станицу, он принялся расспраши­вать мать насчёт нестыковок в свидетельстве. Объяснение было туманным и малоубедитель­ным. Якобы перерегистрация потребовалась в связи с какими-то неточностями. По бегающим глазам и смущённому выражению лица Родион понял, что мать многого не договаривает, но помня слова дяди Коли, не стал давить, и сделал вид, будто удовлетворён сказанным. Мать в свою очередь спросила о причине интереса к документу. Родион взволновался:

 – Да как же не интересоваться? Даже посторонние люди замечают, что я ни на кого в своей родне не похож. Даже отдалённо. Мама, я случайно не подкидыш? Бывает же такое?

Мать усмехнулась и сказала:

 – Вот за это не переживай. Есть у тебя родственник, на которого ты похож, да ещё как две капли воды.

 – Это кто?

 – Кондрат Иванович, дедушка мой по отцу, а тебе, значит, прадедушка. Погоди-ка.

Мать покопалась в старых документах, и извлекла оттуда довольно большую хорошо со­хранившуюся фотографию. На обороте выцветшими чернилами была проставлена дата – «Июнь 1915г». На снимке были два человека в форме царской армии. На стуле чинно сидел поручик с прямым строгим взглядом, а чуть сзади и справа, почтительно вытянувшись, стоял рядовой с бульдожьей челюстью. Родион сразу узнал в сидящем офицере своего прадеда, так как и в самом деле был здорово на него похож.  Вряд ли эта похожесть была случайной, и этот факт порождал большие сомнения в еврейском происхождении Родиона. Мать продолжала:

 – Были ещё фотографии, но перед войной все сожгли, эта случайно осталась. И надо же, как всё передалось! Ладно бы внешность, а то ведь и ухватки те же самые.

 – А вы его знали?

– Откуда? Меня и на свете не было, когда он запропастился. Я про него знаю от бабушки Степаниды, его жены брошенной, и от людей, кто его знал.

Говорила она неприязненным тоном. Было заметно, что дедушку Кондрата в семье недо­любливали. Вскоре стало ясно почему.

 – Вот твоя бабушка Авдотья его помнит, хотя и маленькой тогда была. Они ведь жили в соседях, а снохой его она стала уже в его отсутствие. Она сильно его боялась. Его все боялись.

Родион засомневался:

 – Да её, по-моему, и чёртом не испугаешь.

 – Может быть, а вот дедушку Кондрата боялась до судорог. Она и тебя боится.

Родион сильно удивился:

 – Не замечал.

– Не обращал внимания. Она сама мне говорила, что с возрастом ты всё больше и больше становишься на него похожим. А ещё она уверена, что и заклятье на тебя перешло. Как увидит тебя, так и крестится.

 – Чего? Какое заклятье?

 – Ну, это старики так считают по темноте своей, а я думаю, что он был обыкновенной свиньёй! Семью в бедности бросил и женился на немке богатой.

Видимо с точки зрения матери в этом и заключался элемент свинства. Родион подумал, что если бы прадед бросил семью в богатстве и женился на бедной немке, то его посчитали бы достойным сожаления придурком, но не более. Однако Родион не стал высказывать своё мнение, заранее уверенный, что его проигнорируют. Вся эта история вызвала у него большой интерес, и он принялся расспрашивать более подробно:

 – А что это за немка, и откуда она взялась вообще?

 – В Германии, небось, немки и живут.

Родион тут же вспомнил слова тёти Капы о загранице:

 – Так это он попал в Германию?

 – Попал. В плен он попал в Первую Германскую. Только нормальным людям и плен нор­мальный – едят впроголодь, ходят в обносках и работают каторжно.  А таким, которые под заклятьем, как твой прадедушка Кондратий, и в плену разлюли-малина. Разодетый и сытый катает мамзель германскую на диковинном велосипеде. Чего не жить-то?

 – Так может у них любовь случилась?

Глаза у матери гневно засверкали:

 – Чего? Какая ещё любовь? А жена с ребёнком? Ну, немку-то можно понять, какой с неё спрос? Как мужчина он был видный собой, и обхождение имел, не на улице воспитывался. Если наши девки снопами под него валились, он только бровью поведи, то где уж этой конопатой иностранке было перед ним устоять? Но он-то, он! Совесть потерял, использовал своё …, это.

И мать в сердцах плюнула. Сделалось ещё интереснее, и, подождав, когда мать успоко­ится, Родион продолжил расспросы. Какая ни есть, а родословная.

 – А откуда вы мама знаете про диковинный велосипед, и, что немка была конопатой?

 – Оттуда. Совесть-то у него хоть и редко, но просыпалась. От него письма приходили. Не по почте, конечно. Верные люди передавали. Из тех, кто там был, а потом домой возвращался. Вот они и рассказывали о его житье-бытье. Из-за этих писем треклятых пришлось жительство менять. Время-то, какое трудное было. Если бы органы узнали, что у нас родственник за границей живёт, да ещё и письма передаёт, то всем пришлось бы несладко. Вот и уехали от греха подальше туда, где нас не знали. Мы ведь раньше далеко отсюда жили. Теперь даже самой не верится, что это когда-то было. Кажется, всю жизнь здесь в Камчатской живу, а для тебя и вовсе она родина.

Так шаг за шагом Родион узнал биографию своего замечательного предка. И хотя инфор­мация была скудной, а местами просто сказочной, общей картины это не портило.

Родился Кондратий не где-нибудь, а в самом Петербурге. Рабоче-крестьянским происхож­дением он похвастать не мог, так как родился в семье офицера царской армии. Мать Кондратия была обрусевшей шведкой по имени Аглая Карловна. Вначале она служила горничной у некоего полковника с немецкой фамилией, и видимо неплохо, так как уже через год стала у него экономкой. Внешностью она была хороша собою и на неё многие заглядывались. Поэтому в экономках она не задержалась и через полгода вышла замуж за штабс-капитана Ивана Егорова. Довольно быстро, возможно даже слишком быстро родился Кондратий. Так он был записан в метрике, а в обиходе его чаще всего звали просто Кондратом. Полковник стал его крёстным отцом. Мальчик рос здоровым и смышленым, а через три года у него родилась сестрёнка Ольга. По общим меркам семья Егоровых была скорее зажиточная, чем богатая, однако средства позволяли им снимать просторную квартиру и держать прислугу. Иван Лаврентьевич мечтал после службы осесть в родительской усадьбе, которая находилась в деревне Дроздовка всего в десяти верстах на юг от Питера. Всё шло хорошо, Кондрат учился в гимназии, а Оля получала домашнее образование, но грянула Японская война. Отец уже в чине капитана попал на фронт, и через три месяца погиб от японской пули. В одночасье всё рухнуло.

Жить на военную пенсию оказалось тяжело, но полковник не оставил в беде семью Егоро­вых. Первым делом он устроил Ольгу в закрытый женский пансион. Сразу стало легче, хотя от прислуги пришлось отказаться. А когда через два года Кондрат окончил гимназию, полковник устроил его в престижное Михайловское юнкерское училище. Почему он это делал, история умалчивает. Возможно, он был просто благородным человеком, а возможно, у него было рыльце в пушку. Впрочем, в данном случае одно не исключало другого.

Аглая Карловна не захотела вторично выходить замуж, и как только Кондрат определился в юнкера, она сразу переехала жить в Дроздовку к родителям мужа. Дело в том, что в семье Егоровых Иван был единственным сыном, и к тому же поздним «вымоленным» ребёнком, поэтому его безвременная гибель буквально подкосила довольно пожилых родителей. Единст­венной отрадой для них сделались внуки, и они упросили невестку взять на себя управление хозяйством. Аглая Карловна оказалась способной домоправительницей и быстро навела порядок в усадьбе. Она легко прижилась в деревне и завоевала авторитет. Кое-какие средства у неё имелись, и она вложила их в устройство теплиц. Вызвала к себе в помощь глухонемую родственницу и занялась выращиванием цветов на продажу. И со временем предприятие стало приносить небольшой, но стабильный доход. Для местных жителей это занятие казалось странным и непривычным, но потом многие из них тоже занялись этим делом.

Кондрат рос спокойным, рассудительным и законопослушным, но в то же время обладал разви­тым чувством собственного достоинства и готовностью постоять за себя в любую минуту. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на втором году обучения Кондрата отчислили из юнкерского училища за драку с потомком знатной фамилии. Навешал он ему за дело, и все это понимали, но заступиться за Кондрата было уже некому, так как полковника к тому времени сразил «апоплексический удар». Впрочем, отчисление не стало пятном в его послужном списке. По существующему закону его отправили в армию в качестве вольноопределяющегося первого разряда. Отслужив положенные по закону полтора года артиллеристом, Кондрат был произве­дён в чин прапорщика.  Ему предлагали служить дальше, но он предпочёл вольную граждан­скую жизнь и вышел в запас. Его больше тянуло к технике, а не к солдафонству

Здоровый и сильный, он был к тому же неплохо образован, знал шведский и немецкий языки, а также мог объясниться по-фински, поэтому жизненные перспективы у него были, и очень даже неплохие.  Имея опыт городской жизни, он был достаточно рассудителен и дипломатичен, то есть знал, когда идти на компромисс, а когда дать в ухо. Если Аглая Карловна обжилась в деревне и сделалась там своей, то Кондратий оседать на земле и думать не думал, хотя и любил сельский отдых, грибы, охоту, и особенно рыбалку. В Дроздовке он имел своеобразно заработанный авторитет.

 В детстве местные ребятишки с ним не дружили. Причина была даже не в его дворянском происхождении, а в его дружбе со старой финкой по имени Лухи, которую все деревенские считала колдуньей, и за редким исключением побаивались её. Кондрат был одним из тех, кто её не боялся с ранних лет. Более того, он один из всех ребят беспрепятственно навещал страшную морщинистую бабку в её покосившейся избёнке на краю деревни. Кондрат не считал бабушку Лухи ведьмой. Для него она была доброй старушкой, разбирающейся в целебных травах и во многом другом. Ему было лет десять, когда он познакомился с ней. Сидя на берегу реки с удочкой в руках, он заметил старую женщину, собиравшую на берегу какие-то растения. Кондрат вежливо спросил, чем она занимается. Бабушка внимательно посмотрела на него, кивнула головой, присела на пенёк и немного рассказала мальчику о лекарственных травах. А затем поведала Кондрату о повадках местной рыбы, о способах рыбной ловли и всяких хитростях этого дела. Показала, как искать рыбные места и рассказала о зависимости улова от погоды и времени суток. Кондрат слушал не моргая. Наука пошла ему впрок, и в тот день случилось невероятное событие – впервые в жизни ему удалось наловить полведра густеры и довольно крупной плотвы. И даже попался один жерех. В благодарность он всю рыбу отнёс бабушке Лухи и с того дня никогда не приходил с рыбалки без солидного улова. Так началась эта странная дружба. На самом деле Кондрат подкармливал одинокую бедную старушку, а она учила его многим интересным вещам, в том числе и финскому языку. Так продолжалось лет пять до её смерти, после которой и поползли слухи о некоем заклятье. Случилось так, что именно Кондрат во время каникул застал бабушку умирающей, и, по её просьбе сбегал за священником. Это стало поводом для суеверных бабок шептаться о том, что якобы бабушка Лухи, облегчая смертные муки, сделала заклятье на Кондрата, и передала ему свои колдовские способности. После этого Кондрата стали опасаться как бы по наследству. Он знал об этих слухах, но только посмеивался над крестьянской темнотой. Однако поводы для их возникнове­ния всё-таки имелись. Например, его постоянное везение на рыбалке. Ребята подглядывали за ним и запоминали его любимые места на реке, но когда они пробовали сами там рыбалить, то всегда оставались с пустыми руками. А умение Кондрата смирять собак внушало ребятам и взрослым мистический страх. На самом деле собаки подчинялись Кондрату и до знакомства с бабушкой Лухи, но в ту пору на это никто не обращал внимания. Было и ещё кое-что, но уважение сельчан Кондрат завоевал не своими мистическими способностями, а кулаками.

Как и везде, в деревне имелись свои бузотёры, архаровцы и просто хулиганы. Главными из них считались братья Кузины. Отец очень гордился ими и часто говорил: – «У меня три сына и все на М – Микита, Митрий и Миколай». Младший Кузин был старше Кондрата на три года. Когда он маленький приезжал к деду на каникулы, то при встрече Кузины всегда норовили его как-нибудь уязвить – дать шелбан, подзатыльник или столкнуть в воду. Должно быть из простой зависти к хорошо одетому мальчику. Кондрат никому не жаловался, а Кузиным обещал отомстить, когда подрастёт, но они только хохотали. А напрасно. Через несколько лет, когда Кондрат стал юнкером, настало время расплаты. Прибыв в отпуск, он приоделся и ближе к вечеру решил прогуляться по деревне. Увидев сидящих на лавочке братьев Кузиных, он остановился и начал обзывать их всякими унизительными словами, явно провоцируя их на драку. Братья не стерпели, и, не медля ни секунды, бросились на него с кулаками, но не тут-то было. Занятия фехтованием и «английским боксом» дали результаты, и Кондрат, на глазах всей деревни, в одиночку навалял по первое число сразу всем троим, хотя Кузины были по деревен­ски здоровыми парнями.

Остервенев от такого унижения, Кузины начали строить план мести. Поняв, что кулаками одолеть Кондрата они не в силах, братья решили забить его дрекольем. Вооружившись добрыми палками, они подкараулили Кондрата в укромном месте за деревней, спрятавшись на опушке берёзовой рощицы.

Кондрат шёл с рыбалки. В правой руке у него было ведро с рыбой, а левой он придержи­вал на плече две удочки с простыми деревянными удилищами. Увидев заступивших дорогу братьев Кузиных с дубинами в руках, он понял всё,  но убегать не стал. Более того, не тратя время на слова, он первым вступил в бой. Удочки неважное оружие, но в руках Кондрата они сделались довольно эффективным средством защиты и нападения. Для отвлечения внимания он с ходу запустил ведром с рыбой в старшего брата, тонким концом удочек хлестнул по пальцам среднего, а заходящего со спины младшего брата, толстыми концами удилищ двинул из под локтя в живот.  От удара тот согнулся, а Кондрат выхватил у него дубину и бросился в атаку. Через пять минут избитые до полусмерти братья валялись в траве примерно в десяти метрах друг от друга, там, где они пытались оказать сопротивление неистовому юнкеру. Приподняв от земли окровавленную голову старшего брата, Кондрат посмотрел ему в глаза жутким взглядом и сказал:

 – Запомни Никита! Пойду на каторгу, но в следующий раз я вас поубиваю насмерть.

Братья поняли, кто здесь главный, и с того дня Кондрат навсегда сделался для них автори­тетом. При встречах они ходили перед ним на цирлах, а о том, как он их побил, рассказывали людям с восхищением. С началом войны двоих старших братьев Кузиных отправили на фронт, причём Никита оказался в одном полку с Кондратом. Именно он стоял рядом с Кондратом на сохранившейся фотографии. В плен они тоже попали вместе. В одном из боёв немцы отрезали их батарею от основных сил. После войны Никита вернулся из плена в деревню, передал Аглае Карловне письмо от Кондрата, и рассказал о своём бывшем командире всё что знал. Большин­ство сведений о жизни Кондрата за границей известно с его слов. Но всё это будет после.

Кондрату было почти двадцать два года, когда он демобилизовался в чине прапорщика. То есть по-современному в звании младшего лейтенанта. Он снял комнату с пансионом и устроился служащим в какое-то акционерное общество. Но там его деятельной натуре при­шлось не по душе, и, как только подвернулось новое место, он покинул скучную контору. А пригласил его на работу довольно богатый лесоторговец Филимон Гордеевич Ухватов. Надо сказать, что купец приметил Кондрата месяца за три до то того, как увидел его в акционерной конторе. Он просто не знал, кто такой Кондрат и где он живёт.  А встретив его, сразу предло­жил работу.

Дело было так. Ухватов имел собственный выезд, и в тот погожий денёк Филимон Гор­деевич вместе с женой Ульяной и дочерью Глафирой чинно устроились в своём ландо, и отправились с визитом к кумовьям. Ехали не спеша, потому что впереди медленно двигался тарантас, из которого доносился пьяный гомон и смех. Филимону Гордеевичу был знаком этот экипаж, принадлежащий богатому купцу Замотаеву. Сейчас в нём ехал и пьяно куражился сын Замотаева Митька, известный дебошир и пьяница, ставший наказанием для семьи. Последнее время он изобрёл новое развлечение. Подвыпив со своими прихлебателями, они ездили по городу, и один из собутыльников, сидя на козлах за кучера, хлестал кнутом того прохожего, на которого указывал Замотаев младший. После этого Митька вылезал и уверял жертву, что получилось «не нарочно», а затем предлагал деньги за физический и моральный ущерб. Кое-кто удовлетворялся небольшими суммами, но многие поднимали скандал. Митьку за это дело несколько раз забирали в участок, но он не каялся. Денег много, чего ж не повеселиться? Полицейские его ненавидели. Филимон Гордеевич слышал про эти выходки, а в этот день и увидел.  Со стороны тарантаса донёсся пьяный голос Замотаева:

 – А перетяни-ка Савва вон того студента! Ишь, зачитался!

Он указал пальцем на молодого человека, стоящего возле проезжей части с какой-то бу­мажкой в руке. Кондрат, а это был он,  ни одеждой, ни выправкой совершенно не походил на студента. Убрав бумажку в карман, он заметил направленный на него замах кнута, но реакция фехтовальщика его не подвела. Вместо попытки увернуться в сторону, он шагнул вперёд, ловко перехватил руками плетение кнута и дёрнул его на себя. Рывок был таким сильным, что Савва вслед за ударом кнута вылетел с козел и грохнулся на мостовую.  Его подвела ременная петля от кнута надетая на запястье. Вожжи запутались и лошади останови­лась. Кучер экипажа Филимона Гордеевича следом тоже притормозил.

Всем было хорошо видно, как молодой человек подошёл к упавшему Савве, снял у него с руки кнут, коротко его сложил, и так врезал ему по голове этим кнутом, что незадачливый кучер затих, видимо потерял сознание. После этого молодой человек, умело играя кнутом, двинулся к тарантасу. Выбравшийся из него Митька видел избиение своего прихвостня, и приближение Кондрата с кнутом в руке породило у него беспокойство. А когда он увидел налитые бешенством глаза «студента», то понял, что сегодня деньгами не возьмут, и расплачи­ваться придётся собственной шкурой. Замотаев начал пятиться, приговаривая:

 – Э, э, ты чего это?

 – Сейчас узнаешь чего, сволочь брюхатая!

От этих слов Митька окончательно струсил и развернулся убегать, но было уже поздно. Кнут с такой силой врезался в его толстую ягодицу, что выступила кровь. Замотаев взвыл и схватился за свежую рану. Трофей Кондрату был ни к чему, поэтому он закрутил кнут вокруг кнутовища и рыскнул взглядом по сторонам. Заметив выглянувшего из-за тарантаса уцелев­шего Митькина собутыльника, Кондрат выбрал момент, и точным броском этого снаряда разбил ему нос. Затем спокойным шагом завернул за угол, и растворился в просторах улиц.

Собралась толпа, и появился городовой. По его довольному лицу нетрудно было дога­даться, что он всё видел, но специально не вмешивался. Экипаж Филимона Гордеевича объехал место происшествия и двинулся своим путём. Филимон Гордеевич подумал вслух:

 – Экий ловкач! Должно быть из военных. Не перевелись ещё удальцы на Руси.

Его дочь Глафира низким с оттенком вожделения голосом произнесла:

 – А какой сильный!

Пышная девица семнадцати лет, будто сошедшая с картины Кустодиева, она являла собой эталон купеческой дочери. Ко всему прочему природа наградила её весьма привлекательной внешностью. Глафира размечталась:

 – Хорошо бы с ним познакомиться.

– Зачем?

 – Вот бы за кого замуж выйти.

Родитель построжел:

 – Тебя забыли спросить! Мне не лихой зять потребен, а с головой, чтобы дело в распыл не пустить.

 – Одно другому не помеха, да и не похож он на дурня. Только как его сыскать-то?

И вот встреча. Филимону Гордеевичу действительно требовался толковый помощник. Прежний оказался нечист на руку, и пришлось его выгнать. Претенденты на место имелись, но Филимон Гордеевич по разным причинам их браковал. Человек он был осторожный, и первым делом навёл о Кондрате справки.  Всё оказалось на уровне, а социальный статус Кондрата даже превосходил ожидания, и он предложил ему место.

Самому Кондрату новое дело понравилось, и он с головой в него погрузился. В основном его интересовала техническая сторона, а именно лесопильное производство, но он педантично вникал во все процессы и отношения. Дело само по себе захватило его, а деньги, как отметил Филимон Гордеевич, интересовали его как средство, а не самоцель. Никакой лихости за Кондратом больше не замечалось. Наоборот, его действия отличались осторожностью и продуманностью. Хозяин смекнул, что в лице Кондрата ему попался настоящий клад. Как хотелось Филимону Гордеевичу, чтобы у него был такой грамотный и толковый сын, но бог дал ему одну только дочь. Через полгода он полностью доверился Кондрату, и тот стал у него правой рукой. В конце концов, Филимона Гордеевича посетила мысль.

Он начал приглашать Кондрата к себе домой на обеды и всячески привечать его.  Осо­бенно рада была этому Глафира. Она не на шутку влюбилась в Кондрата и, судя по всему, ей светило замужество по сердечному влечению. А ведь запросто могли бы по расчёту выдать за какого-нибудь старого богатого зануду или придурка вроде Замотаева. Кондрат ловил томные взгляды девушки, но вёл себя сдержанно, хотя при виде Глафиры его сердце тоже волновалось. Кондрат вовсе не был затворником, и к тому времени имел солидный опыт в любовных делах, но всё-таки он не был оголтелым бабником, так как на первом месте у него была карьера и работа. Но, как покажет жизнь, время от времени природа брала своё.

Как-то в свободную минуту Филимон Гордеевич завёл с Кондратом беседу о его планах на будущее. Тот оживился и поведал, что мечтает организовать своё лесопильное дело. По душе ему это занятие. Вот только денег подкопит, а возможно в Коммерческом банке под процент возьмёт. Связями он обзавёлся, да и, спасибо Филимону Гордеевичу, репутацию приобрёл. «А ведь у него получится»: – подумал купец и спросил:

 – А жениться ты собираешься?

 – Думаю, что ещё рановато. Сначала надо на ноги стать, достаток заиметь, а уж потом семью заводить. Я, конечно, не бедствую, и детишек могу прокормить, но хочу капиталец сколотить пока холостой и свободный.

 – А ежели невеста при богатстве?

 – Я не из тех убогих, которые охотятся за богатым приданым. Уж лучше жить в бедности, да не в унижении. Деньги хорошая вещь, но только когда ты их хозяин, а не они над тобой.

 – Экий ты гордый! Вот она кровь. Богатый тесть может дать тебе подъёмный беспро­центный заем. И ничего в этом зазорного нет. На кой тебе банк с его процентами?

 – Да где ж такого доброхота найти?

 – Как знать, может и недалеко. Тебе Глафира нравится?

 – Прелестная девица.

– Так в чём дело? Придёт время, и ты развернёшься в полную силу, да вот беда – Глафире ведь тоже годы стукают. Чего ждать? Невесту перестарка?

 – Я как-то об этом не думал Филимон Гордеевич.

 – А ты подумай, препятствий не будет.

В конце концов, они договорились о помолвке, и всё у них пошло лучше прежнего. Но, увы, эта идиллия продлилась недолго, и скоро все планы рухнули.

Косвенной причиной оказался сам Филимон Гордеевич. Человек он был набожный, и цер­ковь посещал регулярно. Кроме этого он был в личной дружбе с настоятелем отцом Георгием. Время от времени он заезжал к батюшке в гости, где они пили отменный чай, и вели умные религиозные беседы. Последнее время Филимон Гордеевич начал брать на эти посиделки своего образованного будущего зятя, который мог вставить умное слово в разговор. У отца Георгия имелись три дочери, Серафима, Анна и Степанида, которая была уже на выданье. Эта Степанида с первого взгляда влюбилась в Кондрата, а кончилось всё тем, что он соблазнил честную девушку до беременности. Когда это открылось, возник скандал, и Кондрату, как порядочному человеку, пришлось жениться на поповне.

Родион безоговорочно стал на сторону прадеда. По этому поводу он сказал так:

  В этой ситуации остаётся только сочувствовать деду Кондрату. Не он первый по­пался на сексуального живца. Я таких случаев насмотрелся в жизни достаточно, причём в куда более драматичном варианте. Да что греха таить, если и сам попадался. А что делать?

Мужчины и женщины по-разному воспринимают некоторые вещи. Если мужчина склоняет женщину к интимным отношениям, то делает он это из-за сексуального желания и ничего более. В стремлении к обладанию женщиной, он может ей обещать всё, что угодно, от звезды с неба до скорой свадьбы, но не стоит относиться к этим словам серь­ёзно, ведь они продиктованы страстью, а не разумом. А если женщина заманила мужика в постель, то она считает, что ловушка захлопнулась, и теперь он никуда не денется. Но в большин­стве своём ошибаются. Умные девушки начинают охмурять понравившегося мужчину прочими достоинствами, например кулинарными. Арсенал средств очарования необо­зрим, а методика отработана с глубокой древности. Однако есть сорт баб, которые в тупом стремлении к браку любой ценой, используют весьма грязные средства для удержания жертвы минутной страсти. Это всегда какая-то форма шантажа – беремен­ность, огласка, а порой даже тюрьма за изнасилование. Такого рода девицы не понимают главного, что ненависть плохой цемент брачного союза. Шантаж и насильная женитьба ещё никому не принёсли счастья. Постепенно или сразу, но расплата всегда наступает. Этим занимаются и порядочные женщины и шлюхи, но последние более разборчивы.

«Стерпится – слюбится» здесь не работает, оно из другой области отношений. Эта формула справедлива для тех случаев, когда супружеская пара создавалась волей родителей жениха и невесты. И чаще всего слюбливались, хотя иногда невеста впервые только на свадьбе видела жениха. Не было почвы для неприязни, и тем более ненависти, ведь если брак оказывался неудачен, то винить в этом приходилось тех, кто его организо­вал, а не себя и супруга.

Кондрат попался на этот трюк, и в этом нет сомнения. Женщины, безусловно, увидят в нём потаскуна и бабника. Его извиняет лишь то, что он браком прикрыл грех. Только вот чей грех? Ещё неизвестно кто кого совратил. Здесь нужно учитывать реалии того времени. И городские, и деревенские девушки содержались под строгим присмотром. А дочери купечества и духовенства жили практически в заточении. Степанида тоже находилась под домашним надзором, который перекрывал всякий доступ к её телу. То есть, чтобы быть соблазнённой, ей необходимо было самой приложить к этому процессу немалые усилия и находчивость. Как Степанида технически это провернула, неизвестно, но результат налицо. Даже тихони, скромницы, и ангелицы  в таких делах проявляют дьявольскую изворотливость. Внешний вид обманчив. И нет ничего удивительного в том, что после женитьбы Кондрат стал относиться к молодой жене прохладно, если не холодно.

Кондрат отвёз Степаниду к матери в деревню, а сам продолжал жить в городе. Время от времени он навещал семью, выплачивая Степаниде денежное содержание. Его дед с бабушкой в этом же году тихо друг за другом ушли на тот свет. И хотя Кондрат потерял хорошую работу у Филимона Гордеевича, он не падал духом. Около года он занимался, чем придётся. Известно, что некоторое время он работал в театре, а потом стал механиком синематографа. Но благодаря знанию языков, он вскоре основательно устроился на высокооплачиваемую долж­ность в одной российско-шведской компании. На несколько лет жизнь повернулась к нему хорошей стороной, но грянула война, и всё пошло кувырком.

Городской период жизни Кондрата в определённом плане крайне интересен, но сведений об этих годах осталось до обидного мало, да и те больше смахивают на байки. Скорее всего, Кондрат был не из разговорчивых, и мемуаров не оставил. Лишь два-три случая более-менее подробно сохранились в памяти современников и передались потомкам.

На ту пору в поисках достойного занятия, Кондрат подрабатывал в театре осветителем. К лицедейству он был равнодушен, и с актёрами не дружил, хотя и знал их в лицо. Однако святошей он не был, и однажды закрутил роман с молодой артисткой. Недалеко от театра стоял недорогой трактир, облюбованный театральными работниками низшего звена. Кондрат часто там обедал. В тот раз, зайдя в трактир, он с порога увидел гнусного вида пьянчужку, пристаю­щего к молодой симпатичной актрисе второго плана по имени Ляля. Посетители делали вид, что ничего не происходит. Ни слова не говоря, Кондрат сгрёб мерзавца, открыл дверь, и пинком вышвырнул его на улицу. Дальше произошло непредвиденное. Спотыкаясь и размахивая руками, пьянчуга торпедой пролетел пару метров и врезался головой в проходившего мимо околоточного надзирателя. От неожиданного удара околоточный свалился на проезжую часть. Мало того, по закону подлости он упал грудью на свежую конскую лепёшку. Кондрат подбежал к нему, помог встать, извинился и сказал, что всё вышло случайно, не нарочно. Однако его не слушали. Околоточный был в дикой ярости. Шевеля пышными усами и раздвоенной бородой, он прохрипел что-то невнятное и принялся что есть силы дуть в свисток. Как из-под земли выросли двое городовых и пожилой, но крепкий дворник. Околоточный приказал городовым доставить Кондрата в участок, и пообещал ему большие неприятности. Законопослушный Кондрат сопротивляться не стал, а только сказал на прощанье околоточному: – «Злой вы господин полицейский. Вам не с людьми, а с бешеными собаками компанию водить». Кондрат в данном случае высказался чересчур категорично, ведь на месте полицейского взбесился бы любой обмазанный навозом человек. Удивительно, что околоточный в горячке не занялся рукоприкладством. Впрочем, он от души пнул лежащего на тротуаре пьяного виновника, и приказал дворнику отправить невнятно бормотавшего нарушителя в «приют для опьяневших». Так назывались тогдашние вытрезвители.

Да, в те времена в царской России к пьяным относились удивительно гуманно, особенно зимой. Означенные приюты имелись в большинстве крупных городов. Специальный экипаж  подбирал на улицах валявшихся пьяных граждан, и доставлял в приют, где их лечили рассолом. Было даже предусмотрено помещение для детей, ожидающих протрезвления родителя. И никаких штрафов. В это трудно поверить, но кое-где, например, в Туле, плохо одетым пьяни­цам вместо лохмотьев за казённый счёт выдавали новую одежду.

Городовые, сопровождавшие Кондрата в участок, оказались старыми приятелями. По до­роге они договорились после службы попариться в баньке с кваском.  Кондрат посоветовал им проверить дымоход, чтобы не угореть. Ему посоветовали заткнуться, мол, парятся они не впервой, и вообще,  сами с усами. В участке к Кондрату отнеслись даже несколько сочувст­венно. Дежурный сказал:

 – Ай-я-яй! Угораздило тебя самого Петухова в дерьмо уронить!

 – Да уж, видел, злобен служивый.

 – Не то слово, зверь сущий! Он на тебе так отыграется, что сам дерьмом изойдёшь.

Кондрат попросил воды, и ему подали её в большой жестяной кружке. Однако, понюхав воду, он не стал её пить, отставил кружку и сказал составляющему протокол дежурному:

 – Ну, что бог даст, только выше закона и господину околоточному не стать. А вот вы, господа полицейские, и в самом деле как бы тут не обдристались.

 – Ну-ну! Разговорчики!

 – Да я к тому, что вода у вас несвежая, нездоровая.

– Обычная вода, просто немного жестью отдаёт, скоро привыкнешь.

Не прошло и часа, как на собственном экипаже прибыл участковый пристав. Он опасался революционных проявлений, и когда ему доложили о нападении на полицейского, решил самолично разобраться в этом деле. Кондрат в окно заметил подкативший к участку лёгкий шарабан. Пристав быстро разобрался в истории и, не увидев революционных проявлений, успокоился. Однако за честь мундира решил взыскать и приказал дежурному:

 – Этого задержать, и завтра с утра его к мировому. Семь суток «холодной» научат его уважению к полиции.

Кондрат не стал возмущаться, а только сказал:

 – Хороший у вас конь ваше благородие, да нервный очень.

– Чего?

 – Такой конь под настроение может укусить, а то и прибить до смерти. Вы с ним поосто­рожнее. Ишь, как головой вздёргивает и глазом косит!

Кондратовское заклятье начало проявляться в тот же день. Первой его жертвой стал око­лоточный Петухов.  С целью немедленно переодеться, он отправился домой, но едва слез с пролётки, как на него бросилась выскочившая из подворотни крупная бродячая собака. Петухов мужественно оборонялся и зарубил саблей злобного пса, но и сам получил несколько укусов. Подозревая, что собака бешеная, он переоделся, перевязал укусы и отправился в лазарет. Там ему обработали раны и вкололи вакцину от бешенства. Всё бы обошлось, но Петухова сгубила расхожая уверенность в том, что водка является универсальным обеззараживающим средством. Прибыв домой, он, вопреки запрету доктора, хлопнул стакан водки, нейтрализовавшей действие вакцины. На следующий день ему стало плохо, а через неделю он в страшных мучениях помер от бешенства.

Двое конвоиров угорели в баньке, причём один до смерти. А участкового пристава в тот день после службы укусил за руку собственный нервный конь. Пришлось вызвать врача. В беседе с доктором пристав пожаловался: – «Как сглазил, арестант чёртов».  Этот слух через горничную дошёл до кухарки, знавшей Кондрата, так как была родом из Дроздовки. Решив поговорить с хозяином, она постучала и зашла в его комнату.  Пристав спросил:

 – Чего тебе Марфа?

 – Прослышала я, ваше благородие, что к вам в участок Кондратка Егоров попал, так хо­тела остеречь вас от него. Вы ить не знаете о нём ничего, а он человек нехороший, опасный.

 – Это ты Марфа наверное о том арестанте, что накаркал мне про коня?

 – Истинно о нём.

– Так ты его знаешь?

 – Вестимо знаю, коли мы из одной деревни.

 – Чем же он так опасен? Бунтовщик, что ли?

 – Не бунтовщик он, а ещё хуже. Заклятье не ём.

И Марфа рассказала кое-что о Кондрате, начав со странной дружбы его с финской ведь­мой. Вспыхнувший было интерес пристава к личности Кондрата, по мере рассказа Марфы завял, и уже с иронией он спросил:

 – Ну и что теперь с ним делать? Отпустить? Может ещё и прощения у него попросить?

 – Я уж и не знаю, ваше благородие. Вам бы от него избавиться, не худо и выпустить. Он ить своим языком поганым весь участок ваш изведёт.

Тут пристав подумал, а не хитрит ли баба, запугивая его пустыми суевериями? И лукаво прищурив глаз, он спросил:

 – Марфа, уж не за родственника ли ты хлопочешь?

 – Избави бог от такой родни! К тому ж мы люди простые, а он благородных кровей, ох­вицер, промежду прочим. Да что с того? Вся Дроздовка мечтает, чтоб он где-нибудь сгинул навсегда и больше туда не приезжал.

 – Да, я обратил внимание, что он не из простых, но это роли не играет. Успокойся Марфа, иди на кухню и занимайся своим делом. Заклятья, сглаз и порча на полицию не действуют

 – Дай-то бог, ваше благородие!

Марфа перекрестилась и ушла.

Однако на другой день от ироничного настроения у пристава не осталось и следа. Всё ока­залось хуже, чем можно было представить. Полицейский участок в полном составе вместе с арестантами полёг от дизентерии и обдристался. От заразы уберёгся один Кондрат. Виной была несвежая вода. Пришлось заняться госпитализацией и дезинфекцией помещения. Служба было парализована. Некому было даже сводить Кондрата в суд. Кроме того стала известна судьба околоточного и конвойных городовых, причём, как выяснилось, судьба предсказанная. Пристав задумался. Всё сходилось, и Марфины байки таковыми уже не казались. Решившись, он выпустил Кондрата на все четыре стороны.

На выходе из участка его встретила Ляля. Она прибежала узнать о его судьбе. Они подру­жились, и вскоре вступили в любовную связь, но продлилась она недолго. Однажды Кондрат застал у Ляли того самого пьянчужку, и тут выяснилось, что этот спившийся актёр был её законным мужем. Кондрату претили такого рода отношения. Он тут же распрощался с любов­ницей и, чтобы с ней не встречаться, ушёл из театра.

 Вечером после того суматошного дня пристав снова задумался, а потом вызвал Марфу:

 – Слушай Марфа! Вот ты говорила, что у него язык поганый. Сказал мне, что конь может укусить, и пожалуйста, в тот же день и укусил. А ведь ещё он говорил, что конь нервный, а такой и убить может. Как ты думаешь Марфа, такое может быть?

Марфа в ужасе выпучила глаза и сдавленным голосом прошептала:

 – Ой, барин! Да неужто про ваше благородие так и сказал?

 – Меня вроде не упоминал, про коня только.

Марфа перекрестилась, и, твёрдо глядя приставу в глаза, отчеканила:

 – Бог милостив! Ваше благородие, что хотите делайте, продайте или подарите, но избавь­тесь от лошади. Иначе беда неминучая.

Напуганный этими словами пристав, не мешкая, продал этого коня знакомому чиновнику Миловидову из городской управы, который давно на него зарился. На четвёртый день после покупки нервный конь испугался трамвая и понёс. Экипаж перевернулся, а чиновник убился насмерть. После этого в полиции уверовали в Кондратово заклятье, и стали отгонять его от участка подальше, даже если он случайно оказывался поблизости от него. А уж о том, чтобы его задержать, особенно по какому-нибудь мелочному поводу, не было и речи.

Но больше всего Кондрат перепугал земляков перед самой войной. Он тогда служил в русско-шведской компании, и в субботу после обеда приехал в Дроздовку навестить семью. Как всегда он привёз маленькому Гаврилке игрушек и гостинцев, а Степаниде выдал денег на хозяйство. Но утром в воскресенье к всеобщему ужасу и потрясению Кондрат был найден за огородами мёртвым. Он лежал вниз лицом и не дышал. Тут же вызвали полицию, и полицей­ский доктор быстро определил, что смерть произошла от удара молнии. Об этом же свидетель­ствовал припалённый куст рядом с телом. Действительно, на рассвете прошла кратковременная гроза, краем зацепившая деревню. В народе прошёл слух, что Кондрат рано утречком возвра­щался от местной любовницы и попал под молнию. Это было похоже на правду, так как две молодые солдатки убивались за Кондратом просто до неприличия сильно.

Съехались родственники, сваты, знакомые, и с великим плачем стали его хоронить. Сте­панида билась в истерике и пила успокоительные капли, а Гаврилка сидел круглосуточно с няней. Лучше всех держалась Аглая Карловна. Русско-шведская компания выделила деньги, на которые в погребальной конторе был заказан катафалк и лакированный гроб. Согласно обычаю на третий день Кондрата отпели в церкви и отвезли на семейное кладбище. Собралась вся деревня, но лишь несколько молодых женщин и братья Кузины искренне горевали о Кондрате. Закончилась церемония прощания, и уже хотели накрывать гроб крышкой, как вдруг «покой­ник» чихнул, открыл глаза, обвёл присутствующих мутным взором и сел в гробу. Спотыкаясь и падая, люди в ужасе бросились врассыпную. Возле гроба осталась только одна Аглая Карловна. Она испуганно крестилась, но общей панике не поддалась. Кондрат аккуратно вылез из домовины и размеренно зашагал домой. Когда он зашёл во двор, то при его виде женщины, готовившие тризну, с визгом и на карачках разбежались кто куда от расставленных во дворе  накрытых столов. И немудрено. Оживший покойник с бумажным венчиком на лбу создавал жутковатое впечатление.

В этом месте Родион сделал отступление на эту тему. Он вообще любил тематические от­ступления, из-за чего слыл крайне неблагодарным слушателем  всяких баек и анекдо­тов. Услышав в живом исполнении анекдот, он не смеялся, а тут же рассказывал похожий случай из своей богатой событиями жизни, который часто оказывался вовсе и не смеш­ным. Поэтому те, кто знал Родиона, при нём анекдоты не рассказывали. А на тему оживших покойников Родиону было что рассказать, как с чужих слов, так и из собствен­ного опыта. По данному поводу он рассказал маленькую историю, начав её с констатации общеизвестного факта.

Я много раз убеждался, что подобного рода происшествия очень часто способны вы­звать у людей панический страх. Взять моего поныне здравствующего хорошего знако­мого дядю Васю Л., известного в районе профессионального фотографа. Когда я хоронил бабушку Авдотью, то первым делом обратился к дяде Васе, чтобы он сфотографировал покойницу. К моему удивлению, он наотрез отказался и заявил, что с покойниками не работает вообще. Я понял, что это неспроста и учинил ему допрос. В конце концов, он признался, в чём дело.

До определённого момента ему было всё равно, что фотографировать – похороны, свадьбы или проводы в армию. Он тогда ещё не знал, что мысли о вечном у некоторых людей пробуждают странные желания.. Одному чудаковатому, вернее придурковатому дедку, стало любопытно, как он будет выглядеть после смерти, и, подготовив соответст­вующий антураж, он послал свою бабку за фотографом. И вот, приходит эта бабка к дяде Васе, и просит заснять её мужа в гробу и убранстве. Но предупредить его о том, что похороны тренировочные, она забыла. Дядя Вася приготовил аппаратуру и, не мешкая, прибыл по адресу. Его удивило отсутствие людей, но большого значения этому он не придал. Мало ли, вдруг у деда и родни не осталось. Дядя Вася профессионально сфото­графировал покойника в гробу одного и с пригорюнившейся бабкой, сидящей возле гроба, щелкнул изголовье и общий план. В общем, всё как обычно. Закончив работу, дядя Вася начал укладывать фотоаппарат, как вдруг «покойник» сел в гробу и спрашивает: – «Ну как, хорошо вышло»? Дядя Вася, фронтовик и кавалер ордена Славы от такого неожи­данного «воскрешения» за малым не наложил в штаны. Бросив свои причиндалы, он забежал неведомо куда, и с того дня на любые похороны ни ногой. И если даже закалён­ные войной люди в таких случаях проявляют слабость, то, что уж говорить о тёмных деревенских жителях начала века.

В суеверном ужасе домочадцы, поварихи и соседи наблюдали из-за углов, как оживший мертвец прошёлся по двору, осмотрелся и направился к столам. Присев за один из них, он подвинул к себе блюдо с целым, ещё не разобранным гусем, и с жадностью его съел. Всего. Когда рассказ матери дошёл до этого места, Родион ей заметил:

 – И ничего в этом удивительного нет. Человек три дня не ел. Меня вот тоже, если дня три не покормить, то я запросто могу целого гуся навернуть.

 – Вот-вот, это и есть фамильный признак! И в этом нет сомнений, ведь тебе Родька и по­ститься не требуется, аппетит у тебя и без этого всегда отменный. Вспомни, как в свой про­шлый приезд ты за раз целого варёного селезня уплёл и глазом не моргнул, как будто это воробей был варёный. Сколько ты тогда был не евши?

 – Полдня.

 – То-то оно и есть. В тот день бабушка Авдотья зачем-то пришла, а ты как раз за столом. Она как увидела тебя с селезнем, так прямо с лица сошла. От страху забыла чего и приходила-то. Перекрестилась и сразу ушла, а ты и не заметил этого.

– Я не знал, что у меня такой жуткий вид во время еды.

 – Да нет, дело не в этом. Если бы ты ел борщ или вареники, то она на тебя и внимания бы не обратила. Дело в птице.

Оказывается, причиной бабушкиной фобии был съеденный воскресшим Кондратом гусь. Бабушка Авдотья была немного старше своего мужа, поэтому она хорошо запомнила тот злополучный день. Ведь ей в ту пору было семь или восемь лет. Когда все разбежались, она единственная осталась стоять во дворе, так как от страха её ноги приросли к земле. Не в силах двинуться с места, она выпученными глазами наблюдала процесс поедания гуся ожившим мертвецом во всех подробностях.  Когда с птицей было покончено, Кондрат осмотрелся, но в поле зрения была только соседская девочка. У Кондрата сработал рефлекс хорошего отношения к детям, и, решив угостить малышку, он позвал её: – «Дуняша, подойди сюда»! У той перехва­тило дыхание, и смешались мысли. А о чём могла думать суеверная деревенская девочка? Правильно. Явился с кладбища оживший покойник, сожрал гуся, а теперь примется за неё. Она не сомневалась в близкой кончине, и гадала лишь об одном – будет ли Кондрат жрать её сырую или только выпьет кровь. Согласно известным ей поверьям, ожившие мертвецы промышляли и тем и другим. Её стояние на месте Кондрат отнёс на счёт деревенской стеснительности, встал из-за стола, и, набрав со стола угощения, подошёл к девочке сам. Дуняша закрыла глаза и приготовилась к ужасной кончине. Кондрат всунул её в безвольные ладошки пирожок и горсть конфет, развернулся и ушёл в дом. А Дуня ещё долго приходила в себя и начала панически бояться Кондрата. Именно тот случай и стал причиной того, что варёные гуси и другая крупная птица на столе пробуждали у бабушки Авдотьи неприятные чувства и безотчётный страх.

Впрочем, страх перед Кондратом за небольшим исключением поселился и в остальных жителях деревни. Да и не только их. Похоже, он и сам испытал немалый стресс. Вёл он себя адекватно, но был каким-то деревянным – не удивлялся, не радовался и не проявлял любопыт­ства. Когда эта заторможенность прошла, он признался, что тот день помнит смутно, как во сне.

Аглая Карловна вначале испугалась, но быстро пришла в себя и принялась ухаживать за сыном. Она поняла, что на самом деле от удара молнии жизнь в нём лишь на время замерла, и возблагодарила бога за то, что Кондрат очнулся до того, как его закопали в могиле.

Через несколько дней Кондрат окончательно пришёл в себя, и отправился в город. Там своим появлением он навёл среди знакомых панику, а затем обнаружил, что почти все его связи оборваны и он сделался вычеркнутым из списков лишним человеком. Работы он лишился. Отойдя от шока, вызванного его появлением, руководство компании объявило Кондрату, что его место уже занято человеком, заведомо не склонным к внезапной смерти и такому же внезапному воскрешению. А если он будет качать права, то они через суд взыщут с него похоронные деньги. Кондрат обозлился и громко пожелал им всем скопом потерять работу. Его пророчество сбылось. Через месяц эту компанию в связи с начавшейся войной ликвидировали.

Неизвестно как повернулись бы его дела, но тут грянула война, и, как ни странно, разом решила все проблемы. По военному ведомству он ещё числился живым и здоровым офицером запаса, и чуть ли не в первый день был мобилизован в артиллерийский полк. Кондрат еле успел попрощаться с семьёй. О том, как он воевал можно судить только по косвенным данным. Во всяком случае, перед тем как попасть в плен, он был представлен ко второму «Георгию» и чину штабс-капитана. Немцы окружили его батарею, артиллеристы мужественно отбивались, поэтому многие, в том числе и Кондрат, оказались ранены, а когда кончились боеприпасы, пришлось сдаться.

В плену Кондрат не пропал, и в первую очередь из-за знания языков, а потом ему дейст­вительно повезло. Его присмотрела богатая помещица и выхлопотала к себе в работники. Нет, он не собирал в поле брюкву, хозяйка сделала его кем-то вроде своего помощника и секретаря. Фрау Анна уже больше года была вдовой. Совсем ещё молодая, она не успела вкусить всех прелестей брака, как война отняла у неё мужа, бравого гауптмана. И свои нерастраченные чувства она обратила на бравого русского офицера, то есть Кондрата. Используя своё положе­ние, он при всяком случае помогал землякам едой и одеждой, а главное табаком, за что его все уважали. Скорее всего, эта история закончилась бы тем, что с окончанием войны Кондрат вместе с остальными военнопленными вернулся на родину, но прихотливая судьба распоряди­лась иначе.

У фрау Анны была не то родственница, не то подруга, которая тоже влюбилась в Конд­рата. Будучи девушкой решительной и бедовой, она попросту его украла. Похищение было хорошо организовано. Кондрата чем-то опоили, связали и в большом ящике погрузили в вагон поезда, направлявшегося не то в Италию, не то в Австрию. Однако фрау Анна про всё узнала, и с помощью дяди по матери, большого полицейского чина, организовала перехват. Уже неда­леко от границы поезд был остановлен прямо среди поля и тщательно обыскан. Кондрат был найден и благополучно извлечён из сундука, а дальше начинался скандал. Кондрату вменялся побег, а остальным соучастие и общая компрометация.  Известно, что такого рода истории лучше всего прикрываются браком, и в этой ситуации Кондрата здорово выручило его знание шведского языка и наполовину шведское происхождение. Дядюшка фрау Анны подсуетился, оформил кое-какие документы и переделал имя и фамилию Кондрата на шведский манер. После этого Кондрат натурализовался и быстренько вступил в брак с фрау Анной.

 Со временем его следы затерялись, но если честно, никого его жизнь особо и не интере­совала, хватало других проблем. Более того, никому и в голову не приходило его искать, скорее уж наоборот, родственники всячески поддерживали слухи о его пропаже без вести.

После этих воспоминаний Родион посочувствовал своему предку и сказал матери:

 — Вообще-то жизнь у него была не скучная. Не всякому столько невзгод на долю выпа­дает. Но и он не подарок, а его самообладанию можно только позавидовать.

От этих слов мать спохватилась и пришла в беспокойство, а затем досадливо проговорила:

 – Ой, зачем я тебе всё это рассказала? Родион, ты ведь тоже не подарок, должно и правду в деда Кондрата уродился. Так хоть не подражай ему, пример с него не бери!

 – Успокойтесь мама, Даже если б я и захотел, то ничего не из этого не выйдет.

 – Почему?

 – Так ведь мне для начала, как минимум, надо под молнию попасть. А у меня такого же­лания нет. Как-то не тянет болтаться по полям в грозу.

– Ох, Родион, да ты и без молнии от своего прадедушки далеко не отстал.

С этого дня мать стала избегать в разговорах темы семейных преданий. На самом деле Ро­дион немного знал о военной и послевоенной истории семьи, но лишь в общих чертах. И только лет через пять его любимая тётя Лена расскажет ему более подробно о некоторых событиях, но, как потом окажется, далеко не всё.

Она рассказала, что Гавриил Кондратьевич был совершенно не похож на своего отца ни внешностью, ни характером. Женился он рано, ещё до призыва в Красную армию, и получать образование ему пришлось уже после службы. В начале тридцатых в числе других ленинград­цев он был направлен в Ростовскую область на строительство нового социалистического города, который с 1951 года будет называться Зерноградом. Кстати, это чуть ли не единствен­ный город в СССР, изначально построенный вдали от всяких рек и прочих водоёмов. Чтобы исправить эту несуразность пришлось вырыть канал.

Гавриил поступил в институт учиться на механика, Авдотья пошла на стройку, а бабушка Степанида вела хозяйство и приглядывала за маленькой Полиной. Институт в ту пору был двухгодичным, и, закончив его, Гавриил хотел отправить Авдотью на курсы механизаторов, но ничего из этого не вышло – пошли дети.  Скромный и трудолюбивый Гавриил Кондратьевич оказался хорошим семьянином. Должно быть, поэтому бог дал ему пять дочерей и сына, которые все выжили в войну.

Однако осесть в Зерновом Егоровым не пришлось. С началом сплошной коллективизации Гаврилу Кондратовича, как его стали называть, назначили в соседний Мечётинский район механиком МТС, где он проработал до самой войны. Всей, уже большой семьёй переселились в станицу Мечётинскую и основательно там обжились, но, как оказалось, не навсегда. Самым тяжёлым временем была война. Гаврилу Кондратовича призвали в августе сорок первого года. А без него хватили лиха по полной программе. Пережили и оккупацию и эвакуацию. В сорок третьем году после освобождения района энергичную и суровую бабушку Авдотью поставили председателем местного небольшого колхоза, но после войны это хозяйство слили с другим, и она избавилась от этого бремени. В сорок четвёртом пришла бумага, что Гавриил Егоров скончался в госпитале после тяжёлого ранения. Это известие подкосило Степаниду. Она занемогла, да так сильно, что умерла через два месяца.

Не менее трагична была судьба Агнии Карловны. После отъезда Степаниды её забрала к себе дочь Ольга, живущая с мужем в Ленинграде. В своё время Ольга вышла замуж за профес­сорского сына. Во время революции он примкнул к большевикам, и сделал неплохую карьеру при новой власти, став чиновником довольно высокого уровня. Жили они по советским меркам богато, а усадьба в Дроздовке стала использоваться в качестве дачи, но с началом войны пришлось её бросить. При эвакуации из Ленинграда их эшелон атаковали немецкие самолёты, и от прямого попадания авиабомбы погибла вся семья..

Окончание войны не означало конца голода и лишений, к тому же послевоенные законы были весьма суровы. За опоздание на работу, а тем более за прогул можно было и срок получить. Особенно трудно жилось колхозникам, которым даже паспортов не выдавали, поэтому люди, особенно молодёжь, использовали любую возможность, чтобы устроиться в городе. Родионовы тёти уезжали куда-нибудь на учёбу, выходили там замуж и домой уже не возвращались. Родионова мать первой обосновалась в станице Камчатской. В шестнадцать лет она поступила на работу в «Заготзерно», и таким образом избежала колхозной кабалы. Получив трудовую книжку, она стала числиться рабочей. После учёбы на курсах, она стала лаборанткой на Мечётинском элеваторе, а затем перевелась работать на Камчатский элеватор, где ей выделили комнату в бараке. Демобилизовавшись из армии, дядя Митя тоже поселился в Камчатской, но в определённой мере это было делом случая.  Он поддался на уговоры своей невесты, которая была оттуда родом. Оставшись в одиночестве, и убедившись, что в семьях дочерей она лишняя, бабушка Авдотья переселилась в Камчатскую поближе к сыну.  Теперь уже навсегда.

Лишь через много лет Родион узнал, что его мать переселилась из Мечётки в другой район не в поисках лучшей доли, а спасаясь от неизбежных пересудов и дурной славы.

                 Глава XXIV. Светик и Фотина.

Этим летом на фоне спокойной дружбы с Либерманами жизнь Родиона была наполнена всякого рода событиями, главным из которых стала его первая настоящая любовь. Но перед этим Родион попал в историю, круто изменившую жизнь его приятеля Виталия Горшкова по прозвищу Горшок. И хотя Родион был косвенной причиной событий, есть полная уверенность, что без него жизнь у Горшка сложилась бы совершенно иначе.

Всё началось с девушки по имени Светик. Вчерашней школьнице с густыми золотистыми волосами очень шло это имя, причём именно в такой форме. То есть она не была похожа на Светлану, Свету или Светочку, поэтому все знакомые, не сговариваясь, называли её только Светиком. Её по-девичьи пухленькая, но стройная фигурка притягивала взгляды всех встреч­ных мужчин, а также тех, кто шёл вслед за ней по улице. Светик была удивительно привлека­тельна наивно-доверчивым выражением своих огромных голубых глаз, в которых не было ничего кроме безмятежной чистоты и юной безгрешности. В определённом плане она была похожа на Мэрилин Монро, хотя и не чисто внешним сходством. Как и у великой актрисы, её детски-невинное личико сочеталось со зрелыми женскими формами.

В молодости Родион при знакомстве с красивой женщиной автоматом наделял её и ос­тальными превосходными качествами. Ему казалось, что если она красива, то в придачу умна, благородна, хорошо готовит, плавает, бегает и умеет пришивать пуговицы. Некоторое время он с благоговением слушал её болтовню, но вскоре начинал понимать, что это обычный трёп, а в её молчании нет глубин, и морок проходил. Но уже годам к двадцати из-за многочисленных разочарований он понял, что красивый фасад очень часто скрывает внутреннее убожество, и начал относиться к женщинам более критично.

При знакомстве со Светиком он как-то сразу догадался, что за чарующим взором её пре­красных голубых глаз прячется обычная глупость. Да, интеллектом Светик похвастать не могла, но и в круглых дурах не состояла. Хитрая и осторожная, она, как и все женщины, была наделена даром притворства,  и при необходимости мастерски его использовала.

Первым со Светиком познакомился Горшок, но в этот раз не он снял девушку, а наоборот она его, причём в его собственном стиле. Стоя на задней площадке автобуса, он обратил внимание на хорошенькую девушку. Поймав его заинтересованный взгляд, она тут же подошла к нему вплотную, и, толкнув своей большой твёрдой грудью в живот, сказала:

 – Привет! Ты Вася или Петя?

– Я Виталий.

 – А я Светик. Ты на заводе работаешь?

 – Ну.

 – А живёшь где? В общежитии?

– Ну.

 – Это хорошо. Тогда пошли к тебе.

Такой натиск смутил даже известного ловеласа Горшка, но девушка была слишком хо­роша собой, и, выбросив из головы всякие подозрения, Виталик немедленно привёл её в общежитие. В комнате сидел один Боря Хан и читал газету. Горшок подмигнул ему, и Боря с недовольным видом отправился погулять. Едва он вышел из комнаты, как Светик тут же без всяких уговоров быстро разделась догола и нырнула в постель. Горшок сразу понял, что этой девушке очень нравится заниматься любовью, а на всякие условности ей наплевать.

На следующий день, подходя к общежитию, Горшок увидел терпеливо ожидающую его с работы вчерашнюю знакомую. Светик оказалась нетребовательной и удобной подружкой. Она не пила, не курила и не капризничала. Светик никогда ничего не просила, так как её интересо­вали одни только занятия любовью, но при этом она не была навязчивой. То есть она была безотказной и охотно шла навстречу мужским желаниям, но сама не проявляла в этом вопросе активности. На второй день знакомства она дала Виталику телефон, и теперь ему было доста­точно звонка, чтобы Светик дисциплинированно явилась в назначенное время и место. А когда она надоедала, Виталик бесцеремонно отправлял её домой. Светик нисколько на это не обижалась. Единственным ограничением было ночное время. Строгие родители ругали Светика за возвращения домой после десяти вечера. О своих родителях она никогда не рассказывала, да её никто о них и не спрашивал. И ко всему этому Светик была неразговорчива. Она могла часами слушать болтовню приятелей, не вмешиваясь в разговоры.

Иначе говоря, Светик оказалась практически идеальной любовницей, но вскоре выясни­лось, что любвеобильность Светика превышает средний уровень, а её сексуальные желания выходят за общепринятые рамки и на­много. В минуту расслабленности она сказала Виталику, что готова заниматься любовью не только с ним, но и с четырьмя его друзьями. Мол, большее число любовников неудобно, а команда из пятерых для неё в самый раз. Предложение Вита­лику показалось оскорбительным и умаляющим его мужское достоинство, и он хотел уже дать ей пенделя, но Светик сказала, что горячо его любит, и в доказательство этого поручает ему самому набрать команду, лишь бы ребята были молодые. Горшок обозвал её шалавой с закидонами, но прогонять не стал. Он решил, что хорошенькая безотказная самка под рукой очень удобна в холостяцком быту.

Команда сформировалась по самому простому, территориальному принципу. Виталик на­значил в неё своего молодого соседа Ершова, а также Родиона, Метиса и Жору Короедова. Однако Родион не признавал такие «высокие отношения», и от предложенной чести отказался наотрез. Светика этот отказ поразил в самое сердце, ведь это был первый случай такого рода. Девушку так задело демонстративное пренебрежение к её прелестям, что она сделалась разговорчивой и стала выяснять причину Родионовой антипатии к себе. Подкараулив его на улице, она завела его в скверик и учинила допрос:

 – Родион скажи честно, я красивая девушка?

 – С этим не поспоришь. Выглядишь ты на все сто.

– Тогда почему ты меня не хочешь? Что у меня не так?

 – Успокойся Светик, у тебя всё в порядке. Просто в данный момент у меня есть девушка, и, как порядочный человек, я ей не изменяю. Ты ведь тоже порядочная девушка, и своей любовной команде не изменяешь с другой командой:

 – Само собой, я ж не какая-нибудь безразборная шалашовка. У меня есть эти, как их … принципы.

Этот простой довод легко поместился в Светиковой головёнке. Она простила Родиона, и её лицо приняло обычное беззаботное выражение. Однако при каждой встрече она интересова­лась у Родиона, не освободилось ли его сердце. Родион не сказал ей главного, что он просто брезгует такого рода отношениями и ему крайне неприятно  чувствовать себя одним из кобелей в очереди к загулявшей сучке.

Вакантное место в гареме было занято Чикомасом, и потекла череда дней, в которой до­сужее время было занято Светиком. При поездках на пляж, походах в кафе и просто домашних посиделках за игрой в домино она с успехом заменяла пятерых девушек, в том числе и в постели. Светик действительно была верна своему гарему. Польская кровь горячая, и профорг Старжинский с первого взгляда влюбился в Светика. Не зная истинного положения дел, он вообразил, что циники Горшков и Коновалов совратили наивную девушку с пути истинного, и держат её в сексуальном рабстве. Он решил пожертвовать собой, но спасти невинную девушку от позора и бесчестья. Выбрав момент, он прямо в коридоре общежития бухнулся перед Светиком на колени и заявил, что готов сию же минуту жениться на ней, и тем самым прикрыть её грехи. Светик отшила его в лучших уличных традициях, обозвав плохим словом на букву М.

Однако эта идиллия продолжалась недолго и закончилась в то утро, когда все члены Све­тикова гарема обнаружили, что она наградила их триппером. По тем временам проблема далеко не пустяковая. Ребяткам предстояло десять дней ходить на весьма болезненные так называемые «молочные» уколы, по завершению которых предстояло не менее болезненное зондирование канала. Плюс ко всему моральный ущерб, ведь как ни крути, а от позорной болезни и слава бывает позорная. Визитами к доктору венерологу не похвастаешь, поэтому любовники Светика здорово обозлились. Собравшись в двадцатой комнате, они вызвали её по телефону. Накал чувств был таким, что когда виновница прибыла, то ей не дали возможности сказать что-либо в свою пользу, а сразу начали избивать всей компанией. От серьёзных увечий девушку спас вернувшийся из столовой Родион.

Защищая грешницу, Родион принял на себя град ударов разгорячённых приятелей, и, надо сказать, били его с энтузиазмом. Позже Жора Короедов признался, что все были злые на осторожного и дальновидного Родиона за то, что он избежал общей участи. Однако Родион сумел урезонить озверевших соседей. Он с такой силой гаркнул: – «А ну стоять! Фу!», что все застыли на месте и стали переглядываться. Даже Светик перестала всхлипывать. В наступив­шей тишине прозвучал голос Метиса:

 – Ничего себе! Хорошо, что я не медведь, а то в обморок бы упал. Тебе Родион, с таким голосом  только чертей по подземельям гонять.

Эти слова вызвали у всех истерический смех, общее напряжение спало, и народ успоко­ился. Горшок задал Светику главный вопрос:

 – Неужели тебе нас было мало, что ты еще кому-то дала?

 – Нет, я вам не изменяла, этот гад меня изнасиловал!

Размазывая по лицу слёзы и вытирая платочком кровь из разбитого носа, она рассказала о своей короткой, но интересной в сексуальном плане жизни. Как потом оказалось, далеко не всё.

В школе Светик была обычной девочкой, только красивой. Ребята пытались за ней ухажи­вать, но она была к ним холодна. Всё произошло уже в десятом классе. Однажды в выходной она случайно попала на волейбольные соревнования и сделала открытие, что волейбол неверо­ятно зрелищная игра. Поджарые и ловкие парни пружинисто танцевали на площадке,  и время от времени подпрыгивали, картинно изгибаясь при этом. Казалось, что это была не игра, а демонстрация красивых поз. Особенно хороша была команда спортивного общества «Водник». Чаще всего они проигрывали, но делали это очень красиво. Для Светика, не разбирающейся в правилах игры, это было гораздо важнее счёта. Разузнав график соревнований, она стала ездить на игры полюбившейся команды. Вскоре волейболисты заметили красивую болельщицу и познакоми­лись с ней. Капитан команды заподозрил, что девушка в кого-то влюбилась, и спросил её об этом напрямую. Она затруднилась ответить, и тогда капитан в шутку предложил её перепробо­вать в деле всех игроков с тем, чтобы выбрать лучшего любовника, но Светик шуток не понимала, и, к удивлению всей команды, согласилась. За неделю она переспала со всеми игроками, а затем на общем собрании команды сказала, что ей нравятся все без исключе­ния, и она готова и впредь отдаваться всей команде по очереди.

Так возникла её первая любовная команда, и хотя просуществовала она недолго, Светик зациклилась на такой форме любовных отношений. Общаться со спортсменами оказалось крайне неудобным, потому что они жили в разных местах, и Светик обратила внимание на студенческое общежитие, лишённое этого недостатка. В нём потенциальные любовники проживали компактно. Однако в студентах она быстро разочаровалась. Вели они себя по хамски, обзывались и забирали у неё карманные деньги. К тому же существовала вероятность встретить кого-нибудь из знакомых. Светик знала, что ведёт себя некрасиво, и не хотела, чтобы об этом узнали родители. Она распрощалась с ними после того, как однажды ребята вместо любви заставили её вымыть в комнате пол.

Затем она перекинулась на рабочее общежитие, и не прогадала. В постели рабочие парни могли дать фору нервным спортсменам и вечно голодным студентам. Они хорошо относились к Светику и не обижали её, а много ли ей надо? К тому же здесь исключалось присутствие знакомых её родителей. Всё шло просто замечательно, и Светику казалось, что так будет всегда, но не тут-то было.

Она ждала троллейбуса на остановке, когда возле неё остановился синий «москвич». От­туда выглянул её бывший любовник студент, помахал ей рукой и предложил подвезти, мол, им всё равно по пути.  Не думая о плохом, легкомысленная девушка тут же забралась в машину, и они поехали. Водитель был ей незнаком. Он, как и многие, поглядывал на неё с вожделением. Студент Коля ему доложил:

 – Помнишь я рассказывал про красивую дурочку? Вот это она и есть. Во, повезло! Давай на наше место!

Светик почуяла неладное и стала требовать, чтобы её выпустили, но куда там! Её слова о том, что она честная девушка и верна своим избранника были встречены хохотом. Эти мер­завцы отвезли Светика в рощу, и, невзирая на сопротивление, изнасиловали. Она надеялась, что этот позор останется в тайне, но жестоко просчиталась. В надежде на возврат былых отноше­ний Светик принялась божиться, что такое больше не повториться. Горшок сказал ей, что пусть она вначале вылечится, а там будет видно. Девушка воспряла духом, и отправилась к врачу.

Светик дала наводку, где можно разыскать насильников, и уже на следующий день злые любовники выловили студента Колю, а через него нашли водителя «москвича». На дворцовом автобусе вывезли негодяев в ту же самую рощу и жестоко избили. Но история со Светиком имела продолжение.

На время лечения женщины и выпивка оказались под запретом, поэтому все сидели по комнатам грустные и притихшие. Вечером к Родиону зашёл Виталик и предложил ему сходить в соседнее общежитие к Смирнову, чтобы развлечься игрой в преферанс. В своём общежитии эта игра не была популярна. Родион согласился, и вскоре они пришли в ту самую восьмую комнату, где девушки прослушивали «С Одесского кичмана». Смирнов им обрадовался и тут же очистил стол для игры. Вчетвером они уселись за стол, а Сиплый и Рыжий с бутылкой портвейна примостились в сторонке на тумбочке.

Но не успели сдать карты по третьему разу, как послышался настойчивый стук в дверь. Смирнов, коренастый здоровячек, на спор разбивающий бутылку вина о собственную голову,  чертыхнулся, и пошёл открывать. Что он хотел сказать непрошеным визитёрам, осталось неизвестным, потому что едва дверь распахнулась, как от мощного удара в челюсть Смирнов улетел под кровать справа и затих. В комнату ворвались два бандитского вида мужика с пистолетами в руках и заорали: – «Встать! Руки вверх!». Приказание немедленно было выполнено, и пятеро обитателей комнаты выстроились перед столом в ряд с поднятыми руками. Хотя предъявления документов не было, всем и так стало ясно, что в комнату пожаловали оперативники в штатском, потому что настоящие бандиты не рискнули бы куролесить в мужском рабочем общежитии.  Один оперативник с двумя пистолетами в руках встал недалеко от двери и держал парней на мушке, а другой, грязно ругаясь, принялся избивать всех по очереди. Оказывать сопротивление этому произволу было себе дороже, поэтому все молча терпели эти побои, ведь разгорячённые и не совсем трезвые опера могли и выстрелить. Было ясно, что в общежитии проводилась какая-то операция, а восьмая комната случайно попалась под горячую руку. Позже выяснилось, что именно так всё и произошло. Один лихой молодец заманил девушку в укромный тёмный уголок, но вместо любви ограбил её. Он снял у неё с пальца колечко, отнял сумочку с четырьмя рублями, и был таков. Разобиженная жертва грабежа в слезах пришла в милицию. Опера заверили девушку, что она на самом деле красивая, и обещали найти этого крохобора.

Из-за двери восьмой комнаты слышались карточные термины, вот они и подумали, что там шалман. Ворвавшись в комнату, опера сразу поняли, что здесь живут нормальные ребята, но, поскольку азартные игры в общежитии запрещены, то они решили воспользоваться этим поводом, и накостылять картёжникам для профилактики. Стоявший с краю Родион мгновенно просчитал, что всё закончится изъятием документов, и решил драпануть. Он знал, что если выскочит за дверь, то никто за ним не погонится, иначе разбегутся остальные. Как бы невзна­чай, мелкими шажками он начал приближаться к двери, но опер с двумя пистолетами боковым зрением заметил этот манёвр, развернулся, и так двинул Родиона пистолетом в живот, что тот согнулся от боли и попятился. Всё закончилось предсказуемо. Карты были конфиско­ваны, жильцы обысканы, а найденные в карманах документы изъяты. Получить их обратно можно было на следующий день в сто седьмом отделении после лекции о вреде азартных игр.

Родион с Виталиком лишились пропусков на завод, и на следующий день отправились за ними.  Зайдя в отделение, они навели справки у дежурного. Незнакомый майор велел им подняться на второй этаж и постучаться в четвёртый, уже известный Родиону кабинет службы угрозыска. Поднявшись по крутой лестнице, они столкнулись в коридоре с выходящим из кабинета вчерашним оперативником. Он был в хорошем настроении и сразу их узнал:

 – А-а! Картёжники! Заходите сюда по одному, получайте свои пропуска, да больше не попадайтесь.

Первым в кабинет зашёл Виталик. Через минуту он вышел с пропуском в руках, покрутил пальцем у виска, намекая на что-то дурацкое, и кивнул на дверь. Постучавшись, Родион зашёл в кабинет и увидел старого знакомого Диму Никитина.  Он сидел за столом в милицейской форме и рылся в ящике стола. Подняв глаза, он узнал Родиона и раздражённо сказал:

 – Чего явился? Чего ты здесь забыл Нечистый Дух?

 – Я за пропуском явился. Я этот, вчерашний картёжник.

Никитин что-то недовольно пробормотал, вытащил из ящика стола пропуск, но отдавать его не спешил. Глядя на Родиона особым, сыщицким взглядом, он сказал:

 – Ладно, раз уж ты здесь, то посмотри.

Внимательно наблюдая за реакцией, он подал Родиону хорошего качества фотографию красивой голой девушки в полный рост, и спросил:

 – Ну как? Не отказался бы?

 – Да кто ж от такой красотки откажется? Только дорого она обойдётся, если даже по­смотреть на неё стоит пять рублей. В прошлом году я чуть не заплатил.

 – Так ты с ней знаком?

 – Откуда? Я в таких кругах не вращаюсь. В прошлом году один раз увидел и всё.

 – И с одного раза так запомнил, что через год только глянул и сразу узнал. Это точно она?

 – Конечно. Вот и родинка под пупком. Да на моём месте любой её запомнил бы.

 – Где ты её видел?

 – Известно где. В подземном переходе. Вы же знаете, как это делается. Поздним време­нем идёт по переходу человек, народу почти никого, только навстречу девушка идёт. Подходит она ближе, распахивает плащ, а под ним больше ничего и нет, только голые прелести. А на выходе ребятки дожидаются, и требуют денежку за просмотр. С меня запросили пять рублей.

– И ты чуть не заплатил.

 – Так у меня в кармане всего пятьдесят копеек и было. Чем платить-то? Вот этим полтин­ником я за сеанс и расплатился,  да мне его не жалко, потому что девушка красивая была. Товарищ старший лейтенант, да если б у меня была пятёрка, я бы на такси домой уехал, а не шлялся бы по переходам. А вот одному моему приятелю не повело. В каком-то переулке недалеко от автовокзала ему вечером за три рубля показали голую старую бабку, вдобавок ещё и пьяную. Сами понимаете, показывали насильно. Ребята у нас в Ростове с юмором.

Никитин хотел продолжить расспросы о голой красотке, но разговор вдруг перешёл на другой предмет. С высоты своего роста Коновалов заметил в ящике стола фотографию Светика размером с открытку. На этом портрете из-за красивой «взрослой» прически и строгой блузки Светик выглядела лет на двадцать, если не старше. Качество снимка говорило о том, что он делался в хорошем фотоателье. Присутствию фотографии Светика в милиции Родиона не удивило, и он сказал:

 – А Светика я знаю.

 – Какого ещё Светика?

 – Вон ту девушку на фотографии, которая в ящике у вас. Её Светиком зовут.

Никитин вдруг порозовел, резко задвинул ящик и отчеканил:

 – Но-но Коновалов, аккуратнее, ты чего-то путаешь. Эту девушку ты в принципе знать не можешь, не вашего она круга. Она не из тех на кого ты думаешь, да и зовут её по-другому.

 – Извините товарищ старший лейтенант, должно быть я ошибся, но уж очень ваша под­руга на Светика похожа.

 – Какое твоё дело кто мне эта девушка?

 – Никакого, товарищ старший лейтенант. Просто я хотел сказать, что недавно Светик триппером заразила сразу пятерых.

Никитин побледнел, встал,  швырнул пропуск Родиону, и заговорил вполголоса:

 – Не пойму, чего на меня сегодня нашло. Я же знал, что с тобой нельзя разговаривать. Открылась дверь и в кабинет зашёл вчерашний оперативник, а Никитин закричал на Родиона:

 – Катись отсюда к чёртовой матери финская морда, и больше в отделение ни ногой!

Родиону повторять было не надо, и он тут де выскочил из кабинета. Зашедший в кабинет оперативник спросил Никитина:

 – А чего ты этого длинного картёжника финской мордой назвал? Уж не тот ли это ведь­мак, про которого Бубнов рассказывал?

 – Он самый. Пришёл, накаркал тут. Ты его больше сюда не вызывай.

 – Подумаешь цаца! Я вчера его хорошо приложил.

 – Ну? С меня сто грамм. А он ничего тебе не сказал?

 – Не-а. Я его так двинул, что он и говорить был не в состоянии.

 – Повезло тебе.

Тем временем Родион с Виталиком не спеша двигались к общежитию. Горшок, слышав­ший последнюю фразу Никитина, заинтересованно спросил Родиона:

 – А чего это он тебя финской мордой обозвал?

 – Понятия не имею. Это у него должно быть ругательство такое. Эвфемизм. В станице на моей улице живёт дядя Коля Сидорчук, так он с досады всегда матерится словом бляха. Это его любимое слово-паразит.

 – Не забивай мне голову паразитами. Чего опер на тебя обозлился?

 – Из-за Светика. Я увидел у него в столе её фотографию и решил предупредить насчёт птичьей болезни, но не успел даже заикнуться, как его понесло. Я так понял, что параллельно с вами она дружила с этим Димой.

 – Ну и сука!

 – Да, но при этом он держит её за порядочную девушку из высшего общества и знает под другим именем.

– Во, даёт!

 – Мне кажется Виталя, что эта Светик не такая и простая. Ведь никто не знает, где она живёт, кто у неё родители, и как её зовут на самом деле.

Эти вопросы оказались не очень трудными, так как при первой же встрече Горшок с при­страстием допросил Светика. Она действительно была из высокопоставленной семьи. Отец её был преподавателем университета, а мать занимала должность в горкоме партии. Как и предполагал Родион, Светик было не настоящим её именем. Звали её Клементиной. Имя красивое, но в быту неудобное. К тому же с таким именем трудно вести двойную жизнь, вмиг засветишься, вот и пришлось девушке брать псевдоним.

После дружбы со студентами однажды в троллейбусе Светик познакомилась с уличным хулиганом, и попросила его познакомить её со своими друзьями. Матерящийся через слово юноша с длинными немытыми волосами обнял её за шею рукой с грязными ногтями и отвёл в какой-то подвал. Там на утеплённых стекловатой больших трубах сидели трое парней и распивали вино прямо из бутылок. Чуть в стороне сидели две нетрезвые девушки соответст­вующего вида и курили дешёвые сигареты. Типичный хулиганский притон. Неизвестно, что было бы дальше, но в этот момент в подвал ворвались милиционеры во главе с Димой Никити­ным, и в секунду повязали всех присутствующих. Один паренёк из троицы выпивавших оказался настоящим преступником, за которым оперативники гонялись уже целую неделю.

Хорошо одетая, трезвая красивая и ухоженная девушка настолько выделялась из окру­жающей среды, что Никитин не стал сажать её в обезьянник, а сразу отвёл на допрос. Узнав, кто такие родители девушки, он даже и не удивился, так как подсознательно был готов к чему-то такому. Со слезой на глазах Клементина поведала оперу, что никого из задержанных до сегодняшнего дня никогда не видела. А в подвал её обманом заманил с неизвестной целью волосатый негодяй. Она искала знакомого студента, а этот обманщик сказал, что он сидит в этом месте. Увидев незнакомых людей, она поняла, что это плохая компания и её ждут неприятности, но пока она думала, как оттуда выбраться, появилась милиция и спасла её.

Взгляд бездонных голубых глаз излучал такую невинность, что закоренелый скептик Ни­китин сломался и поверил Клементине. У него вдруг появилось желание оберегать это нежное и доверчивое существо от грубого и подлого окружающего мира. Предположение, что домашней чистенькой девочке вдруг захотелось побывать в грязном подвале, казалось таким диким, что длинноволосому хулигану, утверждавшему, будто она сама, не поверили. Его спасло то, что он не успел нанести Клементине какой-либо ущерб.

Так началась эта странная дружба. Их целомудренные отношения больше напоминали школьные провожания. Они ходили в кино, посещали театр и просто гуляли по улицам. Ах, как она умела слушать! Никитин дошёл до того, что однажды прочитал Клементине лирические стихи Маяковского. Его восхищало в ней всё, даже её «неумелые» поцелуи. Дима просто-напросто влюбился. Он понимал, что у этих отношений нет будущего, но ничего не мог с собой поделать. Ему и в голову не приходило, что Клементина и есть тот самый камень преткновения на его пути, предсказанный Коноваловым.

В тот самый день у Никитина было свидание с Клементиной. После вечернего киносеанса они решили прогуляться по городскому парку. У Клементины всегда было ровное хорошее настроение, и этот вечер не был исключением. А Дима никак не мог выбросить из головы грязные намёки Коновалова о похожести Клементины на какую-то дешёвку по имени Светик. Он так на этом зациклился, что машинально назвал Клементину Светиком. К его изумлению она без колебаний отозвалось на это имя, как будто оно было ей родным и привычным. Поняв, что прокололась, Клементина принялась что-то лепетать в оправдание, но Никитину всё стало ясно.  Ему сделалось неимоверно стыдно за то, как он выпендривался перед этой шлюхой, которая держала его за осла и динамила по всей программе. Долго сдерживаемая животная страсть вырвалась наружу и вперемежку со злостью ударила Никитина в голову, выключив здравый смысл и осторожность.  Не говоря ни слова, он завёл Клементину в укромный уголок и овладел ею изо всей силы. Клементина поняла, что в таком настроении Димочка запросто может её отлупить, и не стала сопротивляться. Из страха она промолчала, что ещё не прошла курс лечения от гонореи, и понадеялась, что пронесёт.

Не пронесло. На третий день, чертыхаясь и проклиная Клементину, а заодно и Конова­лова, Никитин отправился к доктору. Вылечившись, Никитин провёл частное расследование похождений Клементины со свидетельскими показаниями, справкой от врача и фотографиями, а затем передал эти материалы своему приятелю Строкову из главного управления. С этим компроматом старший лейтенант Строков явился к родителям Клементины и сказал, что собирается привлечь её по статье за распространение венерических заболеваний. Такого шока родители девушки не испытывали ни до, ни после. Первой оправилась от потрясения мать Клементины, и стала просить ретивого сотрудника замять это дело в обмен на протекцию. Строков благородно согласился и передал матери порочащие бумаги, а уже через месяц получил капитанскую должность.

В этот же день родители впервые в жизни выпороли Клементину. Мягкосердечный отец зажмурил глаза и крепко держал визжащую дочку, а мать, за неимением подходящего ремня, безжалостно охаживала негодницу по мягкому месту ковровой выбивалкой. После этого Клементина была посажена под строгий домашний арест, и как только зажили побои, её срочно выдали замуж за тридцатилетнего аспиранта. Это оказалось совсем нетрудным делом. Погру­жённому в науку молодому человеку давно нравилась дочь профессора, но разница в возрасте казалась ему слишком большой, и он даже не пытался  за ней ухаживать. Поэтому когда мать Клементины при встрече сказала ему, что их дочь любит его и согласна выйти за него замуж, аспирант чуть не упал в обморок от счастья.

Примерно через месяц Горшок с Метисом, в ожидании приятеля, стояли возле главного универмага и глазели по сторонам. Невдалеке остановилось такси, из которого вылез непри­вычного вида молодой человек с академической бородкой. Он галантно открыл заднюю дверцу и помог выбраться из салона машины своей разодетой в пух и прах даме, в которой приятели неожиданно опознали Светика. А вот она не захотела узнавать своих былых дружков. Проходя мимо, она даже не взглянула в их сторону. Должно быть, ей нравилась роль молодой жены, и фигурно оттопырив палец, Клементина демонстрировала массивное обручальное кольцо. Её муж своей гордо задранной бородёнкой, склонённой на сторону головой и чинной походкой, напоминал хвастливого индюка. Взявшаяся под руку парочка имела весьма респектабельный вид, но в какой-то момент как бы невзначай Клементина повернула голову и, не меняя выраже­ния лица, лукаво подмигнула Виталику. Он понял, что Светик никуда не делась. Она только притворилась Клементиной, и ещё не раз себя покажет.

Вечером того же дня в общежитии разгорелся спор – кто такая Светик. Большинство му­жиков склонялись к тому, что она просто-напросто больная нимфоманией, или по-простому «бешенством матки». Родион выразил другое мнение, сказав, что Светик здорова как кобыла и физически, и психически. Она всего лишь разболтанная блудливая эгоистка, и мужчины для неё,  не более чем инструмент для наслаждения.  Просто она ещё ни разу не влюблялась по-настоящему, и если это когда-нибудь произойдёт, то с гаремами будет покончено навсегда.

Активная натура Виталия Горшкова с трудом переносила скуку периода сексуального воздержания. После неудавшейся игры в преферанс он явился к Родиону с новым предложе­нием. Виталик знал, что у Родиона в пригороде живёт дядька, и предложил съездить туда на рыбалку, мол, время позволяет, впереди целое воскресенье, а за ним вторая смена. Родиона уговаривать не пришлось, так как он и сам любил посидеть с удочкой, да и дядю Семёна хотелось проведать.

Они быстренько собрались, и вскоре уже катили четырёхчасовой электричкой в Новочер­касском направлении. Дядя Семён им обрадовался, и уже хотел идти за бутылкой, но узнав, что ребята не составят ему компанию, слегка огорчился. Его сын Витька быстро накопал за сараем червей.  Затем, немного помявшись, он отдал свои удочки Виталику.  Родион проверил свои удочки, и вскоре они уже шагали к реке по узенькой тропинке. Спустившись в займище, они подверглись нападению комаров, причём основной целью их атаки стал Виталик. Шлёпая себя по лицу и рукам, он начал ругаться:

 – Это и есть твои прекрасные места? Да тут комары кусаются как бешеные собаки!

–  Потерпи Виталик, на реке комара будет мало. Там ветерок их разгоняет.

Клёв был слабый, но он всё-таки был. Родион поймал пяток селёдок, а затем на живца вы­ловил двух приличных щук, сидящих в засаде возле самого берега в редких зарослях осоки. На этом рыбалка и закончилась. Солнце клонилось к закату, но обещанного ветерка не было, и  поэтому комары продолжали изводить Виталика. В конце концов, нервы у него не выдержали, и, кроя на все корки рыбу, комаров и рыбалку вообще, он начал сматывать удочки. Больше всего Виталика взбесило то, что Родиона комары не кусали. Родион оправдывался:

 – Да первое время они меня тоже кусали, а потом я, наверное, им приелся. А может у меня иммунитет от комаров выработался. Я давно заметил, что на местного жителя комар идёт неохотно, а на приезжих людей, свежатину, так сказать, бросается как оголтелый.

 –  Предупреждать надо!

 – Ничего. Есть хорошее средство от комариных укусов. Как только придём к дяде, про­трёшь кожу ук­сусом и всё. Только ногтями кожу не расчёсывай, чтобы не прикину­лось.

Уксусные примочки и в самом деле помогли. Зуд исчез и настроение у Виталика пришло в норму. Тётя Варя быстро сварила уху, они поужинали в семейном кругу, и вечерней электрич­кой отправились в город  домой.

 В вагоне против них на скамейке расположилась компания из двух парней и девушки. На плече одного из парней висела тёмного цвета семиструнная гитара. И если ребята ничем особенным не выделялись на общем фоне, то сидящая между ними девушка привлекала внимание своим довольно необычным внешним видом. Казалось, что она сошла с какого-то рисунка девятнадцатого века. Длинная серая юбка и в тон ей закрытая блузка старинного покроя дополнялись простыми туфлями на низком каблуке и чёрным головным платком. Платок был повязан таким фасоном, что можно было увидеть прямой пробор гладко зачёсан­ных русых волос. Несмотря на полное отсутствие косметики на лице, девушка была весьма красива, но это был тип скромной красоты. Она была похожа на одну из тех юных монашек, которых иногда показывают в кино. Горшок смотрел на неё с большим интересом и открыл, было, рот, но заговорить не смог. Он был сбит с толку, и просто не знал, как надо разговаривать с такими девушками. В конце концов, он выбрал тему попроще, и обратился к пареньку с гитарой: – «Эй, чувак! А ну сбацай что-нибудь красивое». Как ни странно, парень не стал капризничать, а взяв гитару в руки, принялся её настраивать. Затем он что-то сказал своим друзьям, и под красивый перебор струн они втроём слаженно исполнили религиозный псалом, совершенно непохожий на православное церковное песнопение. Горшок оторопело молчал, а Родион сказал:

 – Понятно. Вы сектанты. Но не баптисты, те под гитару не поют. Из какой вы секты?

Сидящий возле прохода юноша ответил ему тоном умудрённого старца:

 – Все духовные собрания секты, только одни большие, а другие нет. Мы прихожане Ис­тинной Церкви. Нас немного, но такова судьба всех истинных учений.

Разговор продолжил Горшок. Уставившись на девушку, он сказал:

 – Насчёт истинности не знаю, а девочки у вас симпатичные. Как тебя зовут подруга?

Девушка потупила глаза и ничего не сказала. За неё ответил мудрый юноша:

 – Нашим девицам запрещено разговаривать с посторонними. Её зовут Фотина. Если она вам понравилась, то приходите к нам часов в шесть вечера через неделю познакомиться и поговорить со старшими. Но жениться на Фотине или другой нашей девице вы сможете только после вступления в нашу общину. А это вам пропуск.

Мудрый юноша выдал Родиону и Виталику по визитной карточке из твёрдого глянцевого картона. На них не было ничего кроме названия улицы и номера дома. Юноша объяснил, что им будет достаточно показать эти визитки, чтобы попасть куда надо. Поезд остановился, друзья вылезли из вагона и отправились в общежитие, а сектанты поехали дальше.

Шагая по вечерней улице, Виталик хмыкнул и сказал:

 – На татарку совсем не похожа, а звать Фотиной.

Начитанный Родион возразил:

 – Не путай это имя с Фатимой. Фотина – греческое слово. В переводе на русский значит Светлана, от слова фото – свет. Между прочим, сектанты почитают установленный именослов, и по-другому назвать её не могли, потому что Светлана мирское имя, а Фотина церковное.

У Родиона хватало своих проблем, и встречу с сектантами он выбросил из головы уже на следующий день. Вскоре мужики отпраздновали выздоровление, и жизнь вошла в привычную колею. Но не для Горшка. Он сделался каким-то задумчивым и вялым, а в воскресенье пришёл к Родиону и начал его уговаривать съездить по адресу на визитке. Родион понял, что Виталик запал на Фотину, но опасается идти один в это подозрительное место. В конце концов, он согласился. По дороге Виталик сказал:

 – Я слышал, что у сектантов заведено после молитв тушить свет, и в темноте кто кого сгрёб, того и …

 – Я тоже слышал, но ведь секты бывают разные. Из них единицы занимаются такими де­лами, а в большинстве сект между людьми нормальные отношения. Но даже если эти ребята и практикуют свальный грех, губы не раскатывай, потому что это удовольствие не для посторон­них.

Немного побродив по Второму Оржоникидзе, они нашли указанный адрес. Это был самый обычный кирпичный дом за синим деревянным забором в частном секторе. Возле калитки стояли две женщины лет за сорок, и чисто по-деревенски грызли семечки. Друзей охватило сомнение, они переглянулись и ещё раз посмотрели на визитку. Чернявенькая женщина окликнула их и, подойдя ближе, они показали ей визитки. Женщина отряхнулась, и кивком предложила им следовать за ней. Зайдя во двор, они познакомились, и рассказали тёте Лене, так звали женщину, откуда у них визитки. Тётя Лена удовлетворённо кивнула и провела их в дом.

Из-за снесённых внутренних перегородок, внутреннее помещение дома напоминало обычный школьный класс, только вместо парт там стояли два ряда столов со скамьями. На столах были разложены книги и брошюры религиозного содержания, причём достаточно новые. Никакой антисоветчины там не было, и вся крамола заключалась в их зарубежном издании. В этот зал могло вместиться человек пятьдесят, но в данный момент присутствовало не более двадцати членов собрания..Перед большим иконостасом горела лампада. Электриче­ство в доме было обрезано, а помещение освещалось тремя керосиновыми лампами, свисаю­щими с потолка.

Зайдя в дом, тётя Лена громко произнесла: – «К нам в гости Родион и Виталий». Все при­сутствующие встали, посмотрели на гостей, и с лёгким поклоном нестройно их поприветство­вали: – «Будьте здравы». Взявшая на себя роль гида тётя Лена усадила друзей за стол в дальнем углу, и начала вполголоса удовлетворять их любопытство. Вопросы задавал Родион, а Виталик высматривал Фотину, и в беседе почти не участвовал.

Родион понял, что эта секта является каким-то ответвлением староверов весьма ортодок­сального толка. Члены общины, опутанные всяческими запретами, вели крайне аскетический образ жизни. Они не пили, не курили, не ходили в кино и не смотрели телевизор. Электриче­ство считалось «бесовской силой», всё, что с ним было связано, находилось под запретом, в том числе и работа. Поэтому мужики работали дворниками, грузчиками или на худой конец плотниками, но пользовались только ручным инструментом. Соответственно езда на автомоби­лях, мотоциклах и трамваях была под запретом. Единственной уступкой прогрессу был поезд. Девушки воспитывались в абсолютном повиновении и покорно шли замуж по воле старших. Супружеская неверность и разводы в этой среде были просто немыслимы. При таком уровне нравственности о каких-либо оргиях не было и речи.  О посещении театра или цирка тётя Лена сказала, что «грешно лукавого тешить», и единственным развлечением для членов общины было пение религиозных гимнов.

Этих, в общем-то, безобидных людей власть преследовала за их связи с родственными ре­лигиозными центрами в Канаде, и время от времени секта подвергалась репрессиям. Если у милиции или КГБ появлялись доказательства, что какое-то жилище используется в ритуальных целях, то этот дом подвергался конфискации. Но люди не роптали, а, сложившись деньгами, покупали на чьё-либо имя другой дом, и всё шло по-прежнему. Родион спросил:

 – А чего ж вы первых встречных сюда пригласили? Вдруг мы с Виталием шпионы?

 – На руки свои посмотри шпион. Рабочего человека сразу видно, а простых людей мы не опасаемся.

Такая зашоренность сознания была Родиону не по душе, но он знал, что его доводы здесь не будут услышаны, и дипломатично сказал:

 – Вы живёте чересчур правильно, поэтому к вашим монастырским порядкам человеку со стороны очень тяжело будет привыкнуть.

– Зато душа спасётся.

После этих слов тётя Лена повернулась к Виталику, а Родион принялся разглядывать лю­дей и обстановку. Удивляло большое количество молодёжи. Вскоре «учительский стол» занял священник с небольшой аккуратной бородой и прочитал проповедь о каком-то малоизвестном святом Иоанне. Программа закончилась религиозными песнопениями в исполнении неболь­шого хора, и вскоре друзья вместе с остальными вышли во двор. Большая часть молодых людей по двое-трое расходились по домам, но некоторые проходили в кухню для каких-то дел. Родиону и Виталику намекнули, что знакомство состоялось, и делать им здесь больше нечего. Вся агитация заключилась во вручении брошюрки религиозного содержания. Впрочем, когда Родион уже стоял у калитки, тётя Лена минуты три о чём-то говорила Виталику, а он только кивал головой. В общежитие они вернулись довольно рано и без приключений. Горшок попросил Родиона никому не рассказывать об этом их приключении.

Для Родиона знакомство с сектой было всего лишь занятным эпизодом, а вот Горшку оно перевернуло всю жизнь. Его угораздило влюбиться в молоденькую сектантку Фотину, да так сильно, что ради неё он разорвал все отношения с родителями, сестрой и друзьями. После того похода Виталик замкнулся в себе, отказался от всех развлечений и только каждый вечер куда-то исчезал, мрачнея с каждым днём. Недели через три, бледный и осунувшийся, он пришёл к Родиону и сказал:

 – Всё. Хочешь, верь, хочешь не верь. Не могу я жить без Фотины, а эти гады её не от­дают, требуют, чтобы я сам туда шёл. Придётся идти. И зачем я тогда на рыбалку поехал?

Родион не ожидал такого накала чувств у хладнокровного и прагматичного Виталика, но в данный момент он ему искренне посочувствовал, так как и сам больше месяца страдал от безответной любви. Но в отличие от Горшка, у него не было шансов на взаимность.

Через несколько дней Виталик уволился с работы, выписался из общежития, распрощался с друзьями и соседями, и ушёл в новую жизнь. После этого его никто ни разу нигде не встречал. Один Родион знал, что сразу после свадьбы Виталий с Фотиной уехали жить в какой-то сибирский посёлок, адрес которого знали только в секте. К тому же эта секта вскоре и сама куда-то перебралась. Так его следы и затерялись.

                 Глава XXV. Любовь.

Стоял обычный жаркий летний день. Во время обеденного перерыва Родион с Саней Бу­ровым по прозвищу Щука неторопливо шли из столовой в цех, а навстречу в сопровождении худенькой подружки шла ОНА.  Девушки были в чёрных форменных халатиках контролёров ОТК, и когда они прошли мимо, Родиона шибануло так, что он затормозил, оглянулся, и застыл на месте с открытым ртом. Саня с клацаньем поставил ему отвисшую челюсть на место и сказал:

 – На этот каравай рот не разевай. Хороша птичка, да из высокого гнезда. Тебе не по росту, хоть ты и длинный.

– Ты с ней знаком?

 – Ты что? Вчера из леса? Какое знакомство! Генеральские дочки только с генеральскими сынками дружат.

– Тогда чего она тут на заводе делает?

 – Для института стаж зарабатывает. Непонятно только, зачем ей вообще этот институт?

На другой день Родион понял, что влюбился по настоящему, а чувства, которые он раньше испытывал к девушкам, были всего лишь простой влюблённостью. Им овладело какое-то странное «порхающее» настроение, и при мыслях об Этой Девушке у него сладко замирало сердце. В какой-то мере Коновалов даже поглупел. Он стал рассеянным и начал делать зевки в шахматах, а также перестал видеть элементарные ходы в домино. Но самым верным признаком стала потеря аппетита. Честно говоря, Коновалов не морил себя голодом, но впервые в жизни еда для него отошла на второй план. И было из-за чего.

Девушка была на редкость красива. Лицом она слегка походила на молоденькую Люд­милу Чур­сину, а своими пышными вьющимися от природы волосами и превосходила знамени­тую актрису. Но дело было даже не в портретном сходстве, а в типе красоты.

Всем известен тип русской красавицы. По мнению Коновалова это певица Вален­тина Толкунова, а также актрисы Елена Цыплакова, Светлана Рябова и ещё кое-кто. Но больше всего русских красавиц поют и пляшут в Русских Народных Хорах, таких как Воронежский или имени Пятницкого. Существует тип советской красавицы. Он представлен на экране большим количеством круглолицых задорных комсомолок. Они буквально кишат в фильмах от тридца­тых до шестидесятых годов. Также есть тип не советских красавиц. Его можно назвать аристо­кратическим или даже царственным типом красоты. Внешность генераль­ской дочери была именно этого типа. Она напоминала собой высокомерную английскую леди из какой-нибудь графской семьи, и представить её лузгающей семечки деревенской хохотуш­кой было невоз­можно, хотя последние бывают очень даже хорошенькими, но на свой манер.

Между прочим, товарищ Сталин в этих вещах разбирался. Увидев Людмилу Целиковскую в роли царицы, он сказал, что таких цариц не бывает. Родиону нравилась эта актриса, но в данном случае он был солидарен с вождём.

И дело было даже не в чертах лица этой девушки. Известно, что в мире нет совершенства, и у любой красавицы всегда есть какой-то видимый или скрытый телесный изъян. Возможно, он был и у генеральской дочери, но глаз Родиона его не замечал. Природа наградила её чистой белой кожей, изящными руками и пышными волосами неповторимого тёмно-каштанового цвета, в которых на свету мелькали золотистые искры. Такой краски для волос ещё не приду­мали. Её стройные ножки вовсе не были двумя тонкими прямыми костыликами обтянутыми кожицей. В меру развитые икроножные мышцы в сочетании с тонкой лодыжкой и маленькой коленной чашечкой создавали рисунок, от которого трудно было оторвать взгляд. Чёрный сатиновый приталенный халатик, явно не из кладовой, а сшитый в хорошем ателье, подчёрки­вал выразительную фигурку с хорошо развитыми формами. Но опять же, развитыми в меру, не чересчур. Природа была так щедра к этой девушке, что ей совсем не требовалась косметика. Даже розовые блестящие ноготки не нуждались в дополнительной окраске.

Раньше Коновалов не задумывался о стихах как таковых, но после встречи с этой девуш­кой он понял, что поэзия, это язык чувств. До степени любовной лихорадки, при которой начинают писать стихи, Родион не дошёл, но был уверен, что красоту дивной работницы ОТК можно описать только в стихах. Причём стихи эти должны занимать много места, потому что даже каждый пальчик её изящной руки был достоин четверостишия, не говоря уже об осталь­ных прелестях. Через много лет, увидев на экране Николь Кидман, Родион вздрогнет от её похожести на генеральскую дочь.

Для Сани Бурова чувства Родиона были открытой книгой, и он неоднократно советовал ему забыть эту красотку ввиду полной бесперспективности и самой возможности каких-либо с ней отношений. Но Родион был не властен над собой, и на некоторое время утратил присущее ему здравомыслие. Он узнал, где она работает, и, в надежде познакомиться, стал наведываться в этот цех, но его в упор не замечали. А смелости, чтобы подойти к девушке, у него не было. Помимо всего прочего, царственный тип красоты создаёт обладательницам ореол недоступно­сти, и при виде таких девушек большинство мужчин охватывает робость. Однако дней через десять Родион с ней познакомился.

Жизнь текла своим чередом, и происходящие в ней события не давали Родиону полностью сосредоточиться на своих любовных переживаниях. Его хороший приятель Вадим Смирнов из восьмой комнаты соседнего общежития попал в очень неприятную историю, и Коновалов по мере сил помогал ему выбраться из неё. В тот вечер Смирнову нужно было встретиться с Диной Кобылянской по прозвищу Кобыла, но он не знал её адреса, и попросил Родиона проводить его до жилища этой славной девушки. Родион отвёл его в район Берберовки, и показал флигель, где Дина проживала на квартире, а затем свистом вызвал её на улицу. А когда увидел, что стороны пришли к взаимопониманию, то отправился домой.

Родион не спеша брёл вдоль Новочеркасского шоссе, которое потом назовут проспектом Шолохова. Народу вокруг почти не было, лишь по дороге проезжали редкие машины. Метров за двадцать до остановки он увидел как из подошедшего автобуса вышла девушка и направи­лась в его сторону.  И вдруг при свете фонаря он узнал в ней прекрасную генеральскую дочь. Сердце заколотилось, мысли смешались и его кинуло в жар. Поравнявшись с ней, Родион на полном автомате сказал: – «Здрассьте», но пройдя пару метров, он набрался духу, развернулся, догнал её, и осевшим голосом произнёс:

 – Разрешите вас проводить.

Девушка остановилась, посмотрела на него, и приятным низким голосом сказала:

 – Да мне здесь недалеко.

– Не имеет значения.

 – Ну, хорошо. Проводите.

Родион деревянно шагал рядом с ней и молчал. Впервые он был в таком смятении, что не мог заговорить даже на самую простую тему. Когда они свернули на её улицу, девушка заметила его растерянность, и, перейдя на «ты», подбодрила робкого юношу:

 – Эй, провожатый! Ты почему молчишь?

 – Вообще-то я разговорчивый, но вы такая красивая, что меня перемкнуло.

 – Тебя как зовут?

– Родион.

 – А я Маргарита. И запомни, для тебя я Маргарита и никак иначе. Ритой меня могут звать только близкие люди. Понятно?

 – Да.

Родион наслаждался звуком её голоса, и был счастлив тем, что с ним разговаривали во­обще. Вскоре они подошли к генеральскому особняку за высоким глухим забором, но Марга­рита не торопилась исчезать за калиткой. С нескрываемым любопытством она спросила:

 – Родион, а чего это у тебя месяц назад лицо было такое подратое?

Коновалов чуть не задохнулся от восторга. Богиня выделила его из толпы и запомнила в лицо! Ему не пришло в голову, что своим исцарапанным лицом он привлёк внимание, по меньшей мере, ещё нескольких сотен человек. Эта история была не для божественных ушей, и он сказал:

 – Извините Маргарита. Мне неловко про это рассказывать.

 – И всё-таки расскажи. Со мной работает Зиночка, так она считает, что твою физиономию разукрасила девушка, которая от тебя отбивалась.

 – Полная глупость. К Дине, которая меня пошкарябала, применять насилие не требуется. Рядом с ней его нужно опасаться самому. А мне досталось за рыбу.

 – Какую?

 – Просто за слово. Девушки существа непредсказуемые и обижаются в самых неожидан­ных случаях. Я назвал её рыбкой, а она от этого взбеленилась. Откуда мне было знать, что для неё это слово как для быка красная тряпка?

 – А нельзя ли поподробнее?

Родион помялся, но всё-таки рассказал.

Саня Буров уже три месяца ухаживал за чудесной девушкой по имени Надя, и дело уве­ренно шло к свадьбе. Надя работала поварихой в одной из городских столовых, и, несмотря на свои двадцать два года, проживала в собственной однокомнатной квартире с удобствами. По случаю её дня рождения было решено организовать небольшую вечеринку. Надя попросила Саню привести на эту вечеринку Родиона. Саня частенько рассказывал ей о Родионовых приключениях, и ей захотелось самой посмотреть на это чудо природы.

Вечеринка получилась довольно чинная и относительно тихая, потому что из десятка гос­тей большинство составляли супружеские пары. Беспарными оказались Родион и Надина подруга двадцатисемилетняя Дина, работавшая с Надей в той же самой столовой буфетчицей. Профессия буфетчицы публичная, и лицо Дины было Родиону знакомо.

Убедившись, что объекта для ухаживания в этой компании не имеется, Родион приналёг на закуску. Дина в этом плане интереса не представляла, она была некрасива и намного старше Родиона. Сама Дина на Родиона даже не взглянула, а, выпив пару рюмок водочки, через некоторое время ушла на кухню и с грустным выражением лица уставилась в окно. Саня подсел к Родиону и тихим голосом завёл разговор:

 – Хватит жрать. Давай веселись.

 – Да я и не скучаю.

– Не скучай активно.

– С кем активничать? С той мымрой, что на кухню ушла? Ты же обещал с молоденькой поварихой познакомить.

 – Извини, накладка вышла. Но ты с Диной хотя бы поговорил.

– Смеёшься, что ли? Больно нужна мне эта старая уродка.

 – На трезвую голову она никому не нравится.

 – А вот этого не надо. Мне в таких случаях выпивка не помогает. Проверено.

– Ну? Потом расскажешь. Успокойся Родион, я тебе её не навязываю и целоваться с ней не заставляю. Просто поговори с ней ласково и отвлеки девушку от грустных мыслей.

– Мне её грустные мысли до одного места.

 – Сейчас я объясню. С этой Диной я знаком уже давно и её прибамбасы изучил. Её замуж не берут, и от такой драмы у Дины характер испортился. Она сделалась жадной, злобной, а главное буйной. Уже не раз бывало, что вот так начнёт грустить, а потом внезапно устраивает дебош. А тут соседи нервные, чуть что милицию вызывают.

 – То есть нужно предотвратить возможный взрыв.

 –  В самую точку. Назови её как-нибудь ласково …

 – Зайчиком, что ли? Или кошечкой?

 – Нет, зверьков не надо. Лучше рыбка или птичка.

– Почему?

 – Она мнительная, ещё подумает, что ты намекаешь на её животное прозвище.

– Какое прозвище?

 – Кобыла.

– Смотри-ка, а она и правда лицом на лошадь смахивает, прямо как та «кавалеристка» из анекдота.

 – Какого?

 – Чувак рассказывает приятелю, что познакомился с девушкой по прозвищу «Кавалери­стка». Тот спрашивает: – «Ноги такие кривые»? А этот говорит: – «Нет, морда лошадиная».

– У Дины фамилия Кобылянская.

 – Ух, ты! Вот говорят, что бог шельму метит, так тут прямо с гарантией. Ладно, я понял. Схожу к ней, попробую отвлечь страдалицу от мрачных дум.

Родион прошёл на кухню, тронул девушку за руку и сказал

– Привет Дина! О чём задумалась? Не надо грустить рыбка, жизнь прекрасна!

Дина отдёрнула руку и повернулась к Родиону. Лицо её раскраснелось от гнева, а глаза налились кровью. Толкая Родиона своей массивной грудью к выходу, она громко заорала:

 – Что ты сказал ублюдок? Меня по всякому обзывали, и на Б, и на М, и шлюхой, и тва­рью, и проституткой, но только не рыбой! Да как у тебя сопляка язык повернулся обозвать меня Рыбой? Сам ты Щука!

С этими словами Дина пропахала своими острыми крашеными ногтями лицо Родиона. Он схватил её за руки, но было уже поздно. Прибежали гости и увели бьющуюся в истерике девушку в комнату. В стену и дверь заколотили возмущённые соседи. Надя принесла зелёнку и стала обрабатывать ею Родионово лицо. Саня крутился рядом и сокрушался:

 – Извини Родион. Честное слово не знал, что её на рыбу так накрывает.

 – Да ничего, бывает. Жаль только, что она не повариха.

– Почему?

 – У поварих ногтей нет. По санитарным правилам им запрещено ногти отращивать.

Сане эта история очень понравилась, и со следующего дня он стал рассказывать её всем подряд на работе и во дворце. Рассказывал в лицах, и с каждым разом история приобретала новые краски, а фраза «Сам ты щука» в его передаче звучала так выразительно, что в скором времени его самого прозвали Щукой. И это прозвище к нему прилипло навсегда. Что касается Дины, то через два дня она нашла Родиона и попросила у него прощения.  Он не стал держать зла на девушку, и простил её. А потом между ними возникли, чуть ли не приятельские отноше­ния, но при встречах Родион держался настороже и близко к ней не подходил.

Эту историю Родион поведал Маргарите в сокращённом варианте, но она выслушала её со вниманием и даже пару раз тихо рассмеялась, а затем сказала:

 – Я вижу Родион, что ты хороший паренёк, и чтобы у тебя не было иллюзий, сразу пре­дупреждаю – между мной и тобой ничего не может быть. Во-первых, как раньше выража­лись, я уже помолвлена, а во-вторых. … Да ты и сам понимаешь, что мы не пара.

 – Чего ж тут непонятного? Давно известно, что лапоть сапогу не пара.

– Родион ты не так всё понял.

 – Я всё правильно понял, да ничего, переживу как-нибудь. Прощайте ваше сиятельство.

Он по-солдатски развернулся на месте и зашагал прочь. Маргарита достала ключ и от­крыла калитку, но, услышав подозрительные звуки с противоположной стороны улицы, заходить во двор не стала. Родиона душила безадресная злоба на несовершенство окружающего мира, и тут ему подвернулся объект, на котором можно было выместить эту злобу.

Через дорогу наискосок скрипнула калитка и в проёме что-то завозилось. Затем чей-то го­лос скомандовал: – «Тарзан фасс», и в сторону Родиона помчался тёмный силуэт большой собаки. Улица была пустынна, лишь вдали под светом фонаря кто-то сидел на лавочке. То есть собаку натравили конкретно на Родиона, и его охватила небывалая ярость, помутившая сознание. Родион хищно пригнулся, и когда собака приблизилась, негромко, но властно скомандовал: – «Фу! Стоять!». Кобель немецкой овчарки затормозил и остановился в шаге от Родиона. Известно, что собаки чуют запах страха, но не исключено, что существует и запах ярости. Во всяком случае, Тарзан ощутил идущую от Родиона агрессию, поджал уши и заску­лил. Ни до, ни после Родион не поступал так жестоко с собаками.  Приговаривая сквозь сжатые зубы «Пошёл в будку», он футбольными пинками гнал поджавшего хвост кобеля до калитки. Его хозяин, сутуловатый парень в спортивном трико, не мог понять, что происходит на дороге и с напряжением всматривался в мельтешение тёмных фигур. Первым из темноты выскочил Тарзан и шмыгнул в калитку, а следом из темноты возник Родион и с ходу так зарядил хозяину кобеля по морде, что тот не удержался на ногах и свалился во двор. После этого Родиона как-то сразу отпустило, ярость пропала, и он не стал добивать врага.

Эта волна ярости неожиданно для самого Родиона вымыла из него всю любовную одуре­лость, и он вернулся в своё привыч­ное состояние душевного равновесия. Он как-то сразу понял, что Маргарита на редкость красивая, но всё-таки земная девушка со всеми присущими её полу недостатками. Его охватила лёгкая досада на себя за то, что поддался страсти и возвёл Марга­риту в богини. Слава богу, до стадии целования её следов на асфальте он не дошёл, иначе в глазах окружающих выглядел бы полным ослом.  Вернувшись через дорогу обратно, он спокойно зашагал домой.

Сзади послышались бы­стрые шаги Маргариты, которая взволнованно его окликнула:

 – Родион, с тобой всё в порядке?

Не замедляя шага, Родион оглянулся и усталым будничным тоном сказал:

 – Пошла к чёрту.

На следующий день в обеденный перерыв Родион с Саней Щукой, выходя из столовой,  неожиданно столкнулись с поджидавшей их Маргаритой. На этот раз челюсть отвисла у Сани. Маргарита отозвала Родиона в сторонку, и, виновато заглядывая ему в лицо, принялась в чём-то оправдываться. При этом для надёжности она держала его своими красивыми пальчиками за руку. Родион был холоден, но вскоре оттаял, лицо его приняло дружелюбное выражение, и он немного проводил Маргариту в сторону её цеха. На удивлённые Санины расспросы Родион ответил скупо, мол, да, вчера познакомился, но ничего серьёзного. Ещё он добавил, что Саня был прав относительно перспектив. Их действительно нет, но Родион из-за этого в петлю не полезет. Да, разные социальные слои, но ещё неизвестно, кто кого больше недостоин.

Впервые в жизни Маргариту послали к чёрту, но вместо того, чтобы гордо облить Ро­диона презрением и навсегда выбросить его из головы, ей захотелось оправдаться и доказать, что она не заслужила таких слов. И в течение минуты она доходчиво объяснила, что к тому придурку с собакой не имеет никакого отношения. Более того, проживая в соседях, она никогда с ним даже не разговаривала, и не понимает, что в этот раз на него нашло, так как раньше он такими делами не занимался. А когда девушка коснулась его руки, Родион понял, что его любовь к ней угасла не полностью, потому что присутствие Маргариты волновало чувства и кружило голову. Именно под влиянием чувств он сразу поверил ей и попросил прощения за грубость. Инцидент был исчерпан, и они мирно расстались.

Ни ему, ни ей дальнейшее знакомство было ни к чему, но именно эта встреча оказалась началом их странных отношений, которые и дружбой было трудно назвать, и чем-либо другим тоже. Но в любом случае в основе всего была взаимная симпатия. Встречались они редко, и в основном по воле случая. Бывали у них и преднамеренные встречи, но происходили они исключительно но инициативе Маргариты. Зато поводы давал сам Родион.

После того разговора не прошло и недели, как Родион прямо на рабочем месте подвергся нападению, в результате которого опять пострадало его лицо. Было десять утра и ничто не предвещало беды. Родион выверенными движениями с некоторым даже изяществом закручивал гайки пневматическим гайковертом, когда на участок в сопровождении старшего мастера и зам начальника цеха пожаловала эта дама. На вид ей было лет сорок, но строгий костюм, высокая замысловатая причёска, суровое выражение лица и властные жесты делали её старше лет на пять. А по тому, как перед ней лебезило местное начальство, напрашивался вывод, что дама занимала какой-то высокий пост. Она внимательно окинула взором участок и что-то приказала старшему мастеру. Его лицо приняло недоумённое выражение, но он дисциплинированно громким голосом подозвал Родиона.

Дело в том, что никто из цехового начальства не знал, зачем эта конторская крыса из за­водоуправления явилась на участок, а её интерес к отдельно взятому слесарю Коновалову выглядел очень странно. Родион аккуратно положил инструмент в специальный железный ящичек с ручкой, подошёл к начальству и поздоровался. Не отвечая на приветствие, дама резким тоном его спросила:

 – Ты Родион Коновалов?

 – Да.

После этого признания дама шагнула вперёд, и неожиданно для всех с криком «Ах ты сволочь!» вцепилась ему двумя руками в лицо всем своим ярко-красным маникюром. Родион инстинктивно схватил её за руки и оторвал их от своего лица.  Опасаясь продолжения атаки, он крепко держал её за руки, но дама, охваченная азартом драки, принялась весьма ловко пинать его ногами. Родион уворачивался от пинков, и со стороны эта схватка походила на какой-то судорожный танец. Действие происходило без слов, если не считать злобного  рычания сквозь зубы разъярённой дамы. Работа на участке была парализована, потому что все превратились в зрителей небывалого поединка, но как только остановился конвейер, начальники опомнились, и вместе с подоспевшим Анатолием Ивановичем оттащили брыкающуюся даму от Родиона.  Придя в себя, она оттолкнула мужчин, и, поправив причёску, гордо зашагала на выход.

Первым делом Родион пошёл в медпункт, где пожилая фельдшерица промыла ему раны и обработала их зелёнкой. Она не поверила его объяснениям, и обещала сообщить в милицию о подозрительных травмах. Из медпункта Родион прямиком отправился на административный этаж, и, пугая конторских женщин зелёным лицом, принялся искать причастных к делу началь­ников, но они как сквозь землю провалились. Родион понял, что они просто смылись. Вернув­шись на участок, он обнаружил, что сменный мастер Анатолий Иванович тоже исчез. Саня Щука изнывал от любопытства, но Родион и сам ничего не знал о причинах случившегося. Отложив выяснение на потом, он приступил к работе, благодаря чему его нервы пришли в относительный порядок. Сменный мастер появился в обед, и Коновалов сразу взял его в оборот:

 – Что это было Анатолий Иванович?

 – Я об этом тебя хотел спросить.

 – Ну, вы даёте! Это же картина маслом! Высшие начальники приводят на участок какую-то расфуфыренную сумасшедшую бабу, которая, не говоря ни слова, уродует мне внешность, а после этого все чинно уходят из цеха. Как всё это понимать?

– Не знаю. Но я уверен, что это неспроста. А если честно, то я не сильно и удивился. С то­бою вечно какая-нибудь хрень приключается. Вот если бы она бросилась на кого-нибудь другого, это была бы сенсация.

 – Да кто она вообще такая, чёрт побери?

– Вроде бы Степанова из отдела контроля заводоуправления. Так зам начальника сказал.

 – Вот оно что! Вы же знаете, Анатолий Иванович, что я работаю на качество. Но я же не робот! Могу по запарке иной раз какую-нибудь гайку слабо закрутить, с кем не бывает? Но мы же не космические корабли собираем, чтобы за мелкий брак морду бить!

 – Не неси бред Коновалов. При чём здесь брак?

 – У вас есть другое объяснение?

Других вариантов происшедшего у мастера не было, и Саня Буров, которому версия Ко­новалова чрезвычайно понравилась, заорал во всю глотку:

 – Эй, люди! Все слышали? Теперь контролеры из заводоуправления будут приходить, и  бить морды всем бракоделам!

Мастер раздражённо сказал:

 – Прекрати демагогию Буров. Можно подумать ты не знаешь Коновалова. Не всякому на­чальнику он по зубам. Некоторые срываются. Потом выяснится, что это он всю кашу и заварил.

На проходной его караулила Маргарита. Любопытство так её распирало, что она забыла поздороваться. Отведя Родиона в сторонку, она без предисловий спросила:

 – Что? Опять Дина? Тебя Зиночка видела сегодня.

 – Причём тут Дина? Она ж на заводе не работает.

– Так это прямо на территории было? А кто она такая?

Родион коротко рассказал. Маргарита спросила:

 – А какая она из себя?

 – Такая высокая, горбоносая, взгляд орлиный, причёска волной и синий костюм.

 – Неужели сама Степанова?

 – Да. Мастер называл эту фамилию. А что?

 – Ходят слухи, что от неё муж сбежал.

 – Удивительно, что он так долго терпел. Но я-то чем ей виноват?

Однако через пару дней стало известно, что именно Родион мимоходом разрушил образ­цово-показательную семью коммунистов Степановых.

Его вызвал парторг цеха в свой кабинет, и, пряча глаза, принялся извиняться за выходку своей невоздержанной жены. Только тут до Родиона дошло, что у парторга тоже фамилия Степанов. Пока Родион пытался свести концы с концами, парторг вытащил из саквояжа бутылку водки крепостью в пятьдесят шесть градусов, и передал её в качестве магарыча за услугу. А в компенсацию за моральный ущерб обещал впредь заступаться за Родиона перед начальством. Родион присел за стол, отставил бутылку в сторону и приступил к допросу. Через три минуты он узнал обо всём. Оказалось, что сам товарищ Степанов ничего плохого Конова­лову не сделал, поэтому Родион забрал бутылку и они расстались друзьями.

Через неделю, когда лицо Родиона очистилось от струпьев, и на него перестали огляды­ваться люди на улице, Маргарита вновь остановила его на проходной с вопросами:

 – Привет! Ну как, новости есть? Я имею в виду Степанову.

 – Да, теперь мне всё известно.

 – Как интересно! Проводи меня домой, а по дороге всё расскажешь.

Родион понял, что у Маргариты жизнь бедна событиями, поэтому не стал отнекиваться, и, как только они вышли в город, приступил к рассказу.

В тот день состоялся партактив, по окончании которого товарища Степанова пригласили на небольшой банкет в ресторан. Впрочем, банкет сильно сказано. Просто старый знакомый товарища Степанова получил очередное повышение и предложил четверым своим приятелям обмыть это дело в престижном ресторане «Кавказ». Обмывание прошло чинно, благородно, и относительно быстро. Выпивали по коммунистически, то есть крепко, но соблюдая норму, а затем разъехались по домам на такси. Надо сказать, что товарищ Степанов выпивал редко, и его с непривычки сильно развезло,  особенно в конце пути домой. Его вдруг пробило на сентимен­тальность, и, не доезжая до дома, он вылез на площади Карла Маркса, чтобы купить жене цветов. Перед входом на рынок продавалось много всякой всячины, и, разглядывая лотки, товарищ Степанов забыл, что он хотел купить. В надежде встряхнуться и прийти в себя, он решил пройтись пешком по улице, но от послеполуденной жары его вконец развезло.

Родион шел по «26 линии» в гости к Либерманам и вдруг через дорогу увидел держаще­гося за столб парторга. Личного знакомства с товарищем Степановым не было, но Родион знал всё цеховое начальство в лицо. Зрелище пьяного в сосульку парторга само по себе было редкостным явлением, но Родион и не думал злорадствовать. У товарища Степанова была репутация нормального мужика, и Родион ему даже посочувствовал. В нём проснулась неизбывная тяга к совершению добрых дел. В ту пору он ещё не думал о том, что помощь нетрезвым гражданам чревата неприятностями. Он перешёл улицу и вежливо поздоровался:

 – Здравствуйте товарищ Степанов.

В ответ парторг погрозил ему пальцем, и заплетающимся языком произнёс:

 – А я т-тебя знаю. Ты Коновалов!

 – Вот и отлично. Давайте я вас провожу, а то ещё свалитесь на улице.

 – С-сейчас проветрюсь и с-сам дойду.

 – Вам не на ветер, а в постельку нужно. Где вы живёте?

Парторг что-то пробормотал и махнул рукой. На самом деле это была просто жестикуля­ция, но Родион посчитал взмах рукой указанием на многоквартирный дом жёлтого цвета через дорогу. Товарищ Степанов пытался что-то ему сказать, но Родион оторвал его от столба и перевёл через дорогу. Там парторг совсем расклеился. Он упёрся плечом в стену здания и закрыл глаза. Родион похлопал его по щеке и спросил номер квартиры. Товарищ Степанов на миг очнулся и назвал цифру четыре. Родион бесцеремонно взвалил его на плечо и зашагал во двор. Вскоре с парторгом на плече он позвонил в квартиру номер четыре.

Скромная и несмелая библиотекарша Ниночка сидела на диване с книжкой в руках и меч­тала. А что остаётся тридцатилетней девушке, у которой не было, и нет, ни мужа, ни любов­ника?  Ниночка вовсе не была страшилищем, напротив, у неё была приятная внешность, приятный голос, и приятные манеры. Родион называл таких миленькими. После школы она встречалась с молодым человеком, а потом честно ждала его три года из армии, но он обманул её и женился на другой.  Время от времени мужчины интересовались Ниночкой, но дальше вежливых разговоров дело не шло. Скорее всего, ей просто не везло. Умер папа, а мама вторично вышла замуж и переехала к новому супругу. Подруги рассеялись в пространстве, и Ниночкино существовании свелось к работе, дому, телевизору и книгам. И мечтам.

В книге рассказывалось о том, как в дом к одной девушке партизаны принесли раненого товарища и попросили укрыть его от фашистов. Девушка принялась ухаживать и лечить раненого бойца, а потом между ними вспыхнула горячая любовь. Ниночка отложила книгу и размечталась – вот раздаётся звонок в дверь, она открывает, и в квартиру заносят раненого мужчину похожего на Жана Маре, которого оставляют на её попечение. Она не успела приду­мать дальнейший ход событий, потому что в дверь требовательно зазвонили. Ниночка очну­лась, подошла к двери, на автомате открыла её и обомлела. Её мечтания воплотились в реально­сти. В квартиру без спросу вошёл молодой человек с находящимся без сознания мужчиной на плече. Он прошёл в комнату, уложил мужчину на диван и сказал:

 – Ну, всё! Получите вашего мужа, а я пойду.

Ошалевшая Ниночка была не в силах что-либо сказать, она лишь таращила глаза и при­жимала к груди кулачки. Заметив её растерянность, юноша ободряюще сказал:

 – Да вы не переживайте! Товарищ Степанов просто от жары сомлел. К вечеру придёт в себя. Поужинает, выпьет кофе и будет как огурчик.

Молодой человек попрощался, вышел из квартиры и был таков.

Придя в себя, Ниночка рассмотрела нежданного гостя. На Жана Маре он не походил, и ростом пониже, и волосом пожиже, но, тем не менее, с виду мужчина был вполне симпатичен, и наверняка относился к интеллигентской прослойке. В общем Ниночке он понравился, и она принялась ухаживать за ним по высшему разряду.

К вечеру товарищ Степанов проснулся и был удивлён качеством сервиса. Он сразу понял, что этот дубинноголовый Коновалов по ошибке затащил его в чужую квартиру, но хозяйка не проявляла недовольства и была очень с ним любезна. Она проводила его в ванную, а затем усадила за стол, на котором гордо красовалась бутылка сухого десертного вина с затейливой этикеткой.  Молодая женщина поставила перед ним тарелку вкуснейшего борща и рубленую котлету домашнего приготовления, а затем с мягкой улыбкой села напротив. И вообще, она была такой мягкой и домашней, что у парторга захватило дух. За кофе они, наконец, познако­мились, и весело обсудили случившееся недоразумение. Они явно понравились друг другу, и в душе были даже благодарны Родиону за это приключение. Атмосфера была такой душевной, что парторг с тоской вспомнил о возвращении домой, где всё было по-другому.

Свою жену товарищ Степанов уважал. Её трудно было не уважать. Властная женщина, она была старше на два года, и, навязав свои правила игры,  как-то сразу подмяла Степанова. Детей от него она рожать не хотела, а свою дочь от первого брака заставила его удоче­рить. Собственно жаловаться на жизнь поводов не было, но в этот вечер он вдруг понял, что дома у него никогда не было такой простой вещи как уют, а было сплошное исполнение обязанностей. Эта мысль так им завладела, что он непроизвольно сказал:

 – Ниночка, у вас так уютно, что не хочется домой идти.

Ниночка густо покраснела, потупилась и тихо произнесла

 – Ну и оставайтесь. Вас никто не выгоняет.

И товарищ Степанов остался. Утром они проснулись в одной постели, и так им было хо­рошо вместе, что Степанов решил остаться здесь навсегда. На следующий день он сходил домой и объявил жене, что уходит к другой. Забрал документы, сложил чемодан и, не оставив адреса, ушёл в чём был. Его жена не сразу даже поняла, что произошло, узда казалась доста­точно прочной. Она слышала о кризисе среднего возраста, и решила, что этот бзик ненадолго, но и сидеть, сложа руки, тоже не годилось. Мадам Степанова начала действовать.

Про Коновалова она узнала от самой Ниночки. Мадам Степанова оказалась талантливой  сыщицей. Взяв у подруги рыжий парик, она принялась тайком выслеживать мужа, и уже на второй день узнала его новый адрес. Выбрав момент, когда парторг куда-то отлучился, она явилась к Ниночке, и, назвавшись двоюродной сестрой товарища Степанова, сказала, что пришла познакомиться с его новой женой. Ниночка обрадовалась, угостила её кофе, и стала отвечать на вопросы новой родственницы. Доверчивая Ниночка не замечала злобного огонька в глазах собеседницы, а та отрывисто спрашивала:

 – И давно вы знакомы?

– Нет, совсем недавно. Это такая удивительная история! Его сюда ангел принёс, по-дру­гому и не скажешь.

 – Вот как? А имя и фамилия у этого ангела есть?

 – Да. Родион Коновалов. Они в одном цеху работают.

– Нина, а ведь у вашего мужа семья осталась. Вам их не жалко?

 – Да, я знаю. Это так печально, но ведь выбор за ним.

Доверчивый взгляд и счастливое выражение Ниночкиного лица вызвали у мадам Степа­новой приступ ярости. Ей захотелось изуродовать эту наивную дурочку, и она начала уже приподниматься со стула, как вдруг хлопнула входная дверь, и Ниночка, счастливо избежав побоев, упорхнула встречать любимого. Товарищ Степанов «двоюродной сестре» не обрадо­вался, и весьма грубо вытолкал её из квартиры, а Ниночке приказал не общаться с этой женщиной. На следующий день он первым делом установил в квартире Ниночки дверной глазок. А мадам Степанова на следующий день разыскала Родиона, что было совсем нетрудно, и выместила на нём всю свою злобу. Коновалов был добрым пареньком. Узнав подробности, он посочувствовал брошенной женщине и простил её. В конце концов, пострадала она по его милости. А ему доброе дело в очередной раз вышло боком.

Маргарита внимательно выслушала рассказ и сделала вывод

 – Надо же, какая мелодрама получилась. Настоящий сюжет для фильма..

В этот раз они обменялись информацией более подробно. Коновалов рассказал Маргарите о себе и откуда он родом, а она сообщила ему, что осенью уезжает в Москву поступать в Иняз, а зимой у неё назначена свадьба с будущим дипломатом.

На том они и расстались. Ни он, ни она не планировали больше встреч, но прихотливая судьба время от времени устраивала им незапланированные свидания, и с каждым разом они становились всё ближе друг другу. Но поскольку встречи с Маргаритой были редкими и занимали в жизни Родиона мало времени, следует рассказать и о других событиях произошед­ших в то замечательное лето.

                 Глава XXVI. Конь и Кобыла.

Избежать встреч с Диной Родион не мог, потому что она работала в столовой недалеко от общежития, и он часто там обедал, особенно по выходным.  Раньше они не обращали внимания друг на друга в первую очередь по той причине, что Родион никогда не заказывал в буфете «сто грамм для аппетиту». Но после знакомства Дина записала его в число своих приятелей. Воз­можно из-за того, что деликатный по отношению к женщинам Родион с самого начала не послал её на три буквы. Однажды, когда в столовой было мало посетителей, Дина подозвала зашедшего покушать Родиона, и стала плакаться ему в жилетку:

 – Ты не думай, я не психопатка. В душе я добрая женщина. Но мне ведь тоже хочется се­мью, мужа и детишек, а как гляну в зеркало, так хоть вешайся. И зачем я такая родилась?

 – Не гневи бога Дина. Ты не уродка, а обычная баба, каких полно вокруг, просто невезу­чая. А если присмотреться, то ты на лицо отдалённо на Мордюкову смахиваешь, да и фигура у тебя вполне. Как говорится, всё в наличии.

 – Спасибо. Ты добрый паренёк Родион. Жаль, что кроме тебя этого никто не замечает.

 – Неправда. Вот совсем недавно я слышал, как Петя Скряба сказал, что он бы на тебе же­нился.

 – Небось, пьяный был.

 – Нет, совершенно трезвый. Он мало пьёт. Из жадности. На квартиру деньги копит.

 — Какие же вы мужики негодяи. Экономного человека обязательно скрягой обзовёте.

 – Не скряга, а Скряба. Когда-то в общежитии жил редкостный скупердяй по фамилии Скрябин. Вот Петю в его честь и прозвали Скрябой за его феноменальную жадность. Иначе говоря, Скряба означает высшую степень скряги.

 – Знала я этого Скрябина. Вот вы над ним смеётесь, а он, между прочим,  «Волгу» купил. А сколько лет этому Пете?

 – Где-то за тридцать.

 – И ни разу не был женат?

 – Кто ж за него пойдёт, если он при знакомстве первым делом говорит девушке, что всё должно быть по-честному, и каждый платит за себя. Мол, билеты в кино и всё остальное он будет покупать ей только после свадьбы. До второго свидания дело уже не доходит.

 – А ведь он в чём-то прав. Родион, познакомь меня с ним.

. – Нет, нет! Исключено. Я никогда не был сводником.

 – Ой, какие высокие слова! Ты мне просто покажи человека, я ж его в лицо не знаю.

 – Ладно, сделаем так: я скажу ему про твой интерес, и он сам к тебе подойдёт.

 – Годится.

И до, и после Родиону встречались жадные люди, но Петя Скряба в этом плане был уни­кальным кадром. Он был работящим и кристально честным жлобом. То есть на чужое не зарился, но и выманить у него что-то было невозможно. Благодаря экономному образу жизни денежка у него водилась, но он никогда и никому не занимал ни рубля, включая родителей и прочих родственников. Он искренне сочувствовал голодным соседям по комнате, но денег до получки им не занимал. Расставание со своей копейкой вызывало у Пети физическую боль.

Среднего росточка, востроносый с жидкими прилизанными волосами Петя был довольно невзрачен с виду. Таких мужичков бабушка Фрося называла «засмоктанными». Выпить под настроение Петя был не против, но получалось это редко. Дело в том, что в одиночку он никогда не пил, а постоянных собутыльников у него не было. Лишь изредка находился кто-нибудь желающий купить вскладчину с Петей бутылку вина.

Однажды Боря Хан с Петей купили бутылку «Агдама», и распили её у Бори в комнате. Боря хотел продолжить, но Петя сказал, что свою норму в двести пятьдесят грамм он выпил, и предложил рассчитаться. Агдам стоил рубль семнадцать, а эта сумма не делилась пополам без остатка, что и стало причиной скандала. Петя был против несправедливого раздела денег как в свою, так и в чужую пользу. К тому же, когда он волновался, то начинал заикаться, что сильно осложняло переговоры. Боря великодушно предложил Пете забрать себе неделимую копейку, но тот был непреклонен: – «М-мне ч-чужого н-не надо». Вначале Боря думал, что Петя так шутит, но когда понял, что всё серьёзно, то решил набить ему морду. И набил бы, но ситуацию разрешил Виталик Горшков. Узнав в чём дело, он посоветовал Боре отдать любителю справед­ливости полкоробка спичек. Коробок спичек стоил тогда одну копейку. Петя не курил, но спички забрал, тщательно их пересчитав.

Постепенно к Пете привыкли, дали ему кличку Скряба, и он сделался своего рода досто­примечательностью общежития. Большинство мужиков считали его не гадом, а, скорее, чудаком. Однажды в двадцатой комнате состоялось пари, в котором отличился Родион. Вся комната была в сборе, и вдобавок к дяде Коле зашёл его друг Боря Хан. Он и завёл речь о жадном Пете, намекая, что он больной на голову. Родион не согласился и сказал, что занять у Пети немного денег в принципе можно, но для этого нужна особая тактика. Все дружно засомневались в существовании любой тактики, способной выманить у Пети хотя бы копейку, а дядя Коля сказал:

 – Родька, если ты займёшь у него пятьдесят копеек, то я отвечу полтинником. Если ты вы­цыганишь у него рубль, то тут же получишь рубль от меня. Идёт?

 – А если больше рубля?

 – Не имеет значения. На сколько его раскрутишь, столько и с меня.

Все присутствующие дружно подписались на эти условия. Они не верили в Родиона.  Он немного подумал и сказал

– Идёт. Зовите сюда эту жертву скупости.

Через три минуты под предлогом важного разговора Жора Короедов притащил в комнату ничего не понимающего Петю. Родион поздоровался, усадил Петю за стол, и уселся напротив. Затем он взял Петю за правую руку, поймал его взгляд и монотонно заговорил:

 –  Химический  пенный огнетушитель типа ОХП-10 представляет собой стальной сварной корпус с горловиной, закрытой крышкой с запорным устройством. Запорное устройство, имеющее шток, пружину и резиновый клапан, предназначено для того, чтобы закрывать вставленный внутрь огнетушителя полиэтиленовый стакан для кислотной части заряда огнетушителя. Кислотная часть является водной смесью серной кислоты с сернокислым окисным железом. Щелочная часть заряда водный раствор двууглекислого натрия с солодко­вым экстрактом залита в корпус огнетушителя. На горловине корпуса имеется насадка с отверстием, то есть спрыск. Отверстие закрыто мембраной, которая предотвращает вытекание жидкости из огнетушителя. Займи два рубля до завтра. Мембрана разрывается или вскрывается при давлении 0,08 – 0,14. Всё понял? Давай не задерживай, у меня ещё дела есть.

Родион отпустил Петину руку и поднялся из-за стола. К общему изумлению Петя как-то заторможено встал на ноги, достал из кармана пачку денег, отсчитал два рубля и протянул их Коновалову. Родион забрал деньги, махнул рукой на дверь и сказал Пете: – «Всё, свободен». Уже в дверях Петя дёрнулся и хотел что-то сказать, но Родион его опередил словами – «Всё, приём закончен! Больше денег не предлагай, два рубля мне в самый раз. Завтра долг получишь, как догова­ривались». Очумевший Петя деревянно зашагал в свою комнату.

Наступившую тишину нарушил вопрос Бори Хана:

 – А почему огнетушитель?

Родион хмыкнул и солидно пояснил:

 – Первое, что пришло в голову. Я когда-то пожарное дело изучал, вот в памяти и оста­лось. В таких случаях можно рассказывать о шаговых электродвигателях, о видах симметрии, и вообще, чтобы сбить клиента с толку, можно болтать о чём угодно, лишь бы не о деньгах. А теперь спорщики доставайте ваши денежки,  я их честно выиграл. И скажите спасибо, что я у него десятку не взял.

Выбитый из колеи Петя ворочался всю ночь, не в силах заснуть, а в пять утра в двадцатой комнате раздался стук в дверь. Чутко спавший дядя Коля проснулся, открыл дверь и увидел в коридоре Петю, который из-за темных кругов под глазами имел примученый вид. Дядя Коля недовольно спросил: – «Чего тебе?», и услышал в ответ: – «Уже началось завтра». Дядя Коля чертыхнулся и начал будить Родиона.

После этого случая Петя стал бояться Коновалова и всячески избегать разговоров с ним. Поэтому когда Родион остановил его в коридоре общежития, он сиганул вбок, но смыться не успел. Родион ухватил его за рукав, повернул к себе лицом и сказал:

 – Успокойся Петя. Я не буду просить у тебя денег.

. – Чего надо гипнозёр проклятый?

 – Одна девушка велела передать, что она тобой интересуется.

 – Какая ещё девушка?

 – Та самая Дина буфетчица из столовой. Или она тебе уже разонравилась?

 – Нет, не разонравилась. И, что теперь?

 – Тебя ещё учить надо? Подойди к ней, познакомься и назначь свидание.

– Да я не против, т-только я эт-то …

 – Чего это?

Петя вдруг густо покраснел и пролепетал:

 – Я с-стесняюсь.

 – Н-да, Проблема. Значит, как все робкие люди напиши ей письмо.

 – Я адреса не знаю.

– Да я ж тебя не на почту посылаю. Напиши примерно так: уважаемая Дина, меня зовут так-то и так-то. Жду вас сегодня в ресторане «Девятнадцатый» в семь вечера.  Всунешь письмо в конверт, можно без марки, зайдёшь в столовую и отдашь конверт ей в руки. Вот и всё.  Купи цветов, закажи столик в ресторане и жди. Вообще-то на цветы у тебя, скорее всего, духу не хватит, так хоть на остальное не поскупись.

 – А почему Девятнадцатый?

 – Из экономии. Ресторан недорогой. И учти Петя, если ты не женишься в этот раз, то не женишься уже никогда. Разве что под наркозом.

Увы, Петя упустил свой шанс. Как и следовало ожидать, его подвела жадность.  В тот же день он написал письмо, отнёс его Дине, а на следующий день, принарядившись в выходной костюм, в семь часов вечера ровно завёл Дину в ресторан «Девятнадцатый». Присев за столик, они официально познакомились. Затем Петя покраснел, и на некоторое время замолчал. В нём шла внутренняя борьба. Победила его экономная ипостась, и, когда подошла официантка, он решительно сказал Дине, что каждый платит за себя. Дина иронично выгнула бровь, заказала себе кофе с молоком, и принялась  наблюдать за своим кавалером. Петя заказал сто грамм вина, суп харчо и компот. Заказ принесли быстро, и Петя, подняв бокал с вином, чинно произнёс:

 – За знакомство!

Выпив вино, он сказал: – «Это хорошо, что вы не пьёте, да и кушаете мало», и принялся за суп.. Дина неторопливо допила кофе, поднялась из-за стола и сказала:

 – Видела я всяких козлов, но ты из них самый грандиозный! Из каких дебрей ты такой вылез? У вас там все такие уроды?

Петя дёрнулся и начал что-то говорить, но Дина его перебила:

 – Жри свинья, не отвлекайся, а то разозлюсь и по морде дам!

Она рассчиталась за кофе и гордо удалилась, а огорчённый Петя выпил компот и уныло поплёлся домой. Подобные конфузы с ним бывали и раньше, но в этот раз какое-то восьмое чувство подсказывало Пете, что до побоев оставалось совсем немного. Однако эта история не повлияла на приятельские отношения Дины с Коноваловым, и вскоре ему пришлось вновь поучаствовать в устройстве её личной жизни.

В конце пятидесятых и начале шестидесятых население СССР будоражили леденящие кровь слухи о проигранных в карты случайных людях. В этом отношении Ростов не был исключением.  Сарафанное радио подробно рассказывало о заколотом в кинотеатре человеке, севшем на отмеченное крестиком «проигранное место». А когда в роще нашли зарезанную девушку в чёрных чулках, то сразу прошёл слух, что проиграны те, кто носит чёрные чулки, спрос на которые сразу же упал, чуть ли не до нуля.  И всё в таком духе.

Родион не очень-то верил в эти городские легенды. Конечно, дыма без огня не бывает, и где-то когда-то случилась игра на человеческую жизнь, а потом этот факт народная молва раздула до вселенских масштабов. Причины так думать у Родиона были. В его окружении попадались бывшие зека, от которых он узнал немало сведений о преступном мире в общем, и о психоло­гии уголовников в частности. Во всяком случае, он знал, что профес­сиональные грабители, воры и мошенники совершают преступления только с корыстной целью. Эти люди практичны и вполне адекватны, поэтому стараются делать свои дела по возможности без крови, то есть для них убийство как самоцель так же неприемлемо, как и для остальных законопос­лушных граждан. Да, уголовники жестоки, и среди них многие способны на убий­ство, но даже в этой среде для лишения человека жизни требуется веская причина. Изредка такой причиной может быть и карточный долг. А просто так, ни за что случайных людей убивают психо­паты, которые имеются во всех слоях общества, в том числе и в уголовной среде. Довольно трудно предста­вить карточного шулера, ставящего на кон жизнь случайного человека. У него другая профес­сия, а такими вещами занимаются больные на голову отморозки, но, как правило, недолго. Кстати, опытный шулер никогда не будет обчищать свою жертву до нитки, и всегда даст ей немножко отыграться. Доведённый до отчаяния человек непредсказуем и опасен.

Со временем эти слухи поутихли, но совсем не забылись, и если в городе случалось что-то необычное, причём не обязательно убийство, то народ сразу же вспоминал криминальные проигрыши в карты, и объяснял ими всякие нестандартные события.

Родион и сам был свидетелем такого рода происшествия. Ещё в первое лето своего про­живания в Ростове ехал он в троллейбусе по первому маршруту, как вдруг в самом центре города на улице Энгельса средь бела дня в салон троллейбуса зашла красивая, но совершенно голая девушка. На ней не было ничего, даже обуви. Народу было немного, и ничто не мешало обозревать ладную фигуру девушки во всех её деталях. Все таращили на неё глаза, а девушка без всякого стеснения взялась за поручень и принялась смотреть в окно. На следующей остановке она вышла и тут же исчезла в каком-то дворе. Шокированные этим явлением люди не сразу пришли в себя, а некоторые, в том числе и Родион, проехали нужную остановку.

По дороге в общежитие Коновалов понял, что если встретит где-нибудь эту девушку нор­мально одетой, то не узнает, так как не запомнил её в лицо. Когда он рассказал об этом случае в общежитии, все мужики дружно сделали вывод, что эту девушку проиграли в карты, хотя и не насмерть. Мол, бандиты иногда выдумывают всякие такие задания своим жертвам. Один бывалый дядя Коля скептически хмыкнул и сказал, что, скорее всего это какая-то молодёжная компания с жиру бесится и дуракует. Родиону дяди Колина версия казалась более естественной ещё и потому, что девушка из троллейбуса совершенно не походила на заядлую картёжницу. Она была слишком красива для этого. Возможно, он и ошибался, так как его опыт в этой сфере был довольно скромным, поскольку до этого он знал всего лишь двух заядлых картёжниц, да и те были вполне добропорядочными старухами.

И вот настал день, когда Родион вплотную столкнулся с проблемой карточного долга. Всё началось с того, что в понедельник бригадная смазчица Надя Горохова принесла очередную криминальную новость. Её соседом был милиционер, жена которого по секрету иногда рассказывала Наде про всякие диковинные происшествия. Захлёбываясь от восторга, Надя рассказала, что в городе объявился маньяк, которому в милиции дали условное прозвище «Конь». Этот Конь охотился на малолюдных улицах в тёмное время за женщинами любого возраста. Сценарий нападения был один и тот же. Идёт себе женщина вечером домой, и вдруг из-за дерева, куста или мусорного ящика появляется совершенно голый мужик лет под сорок и вежливо здоровается. А после этого он разворачивается, подставляет спину и говорит: – «Садись, подвезу». Женщина пугается и с криком убегает, однако мужик не гонится за ней, и не делает никаких попыток её удержать, а быстро смывается с этого веста в другом направлении. То есть жертвы нападения отделываются одним испугом и если его поймают, то больше десяти суток за хулиганство ему не грозит. Поступило уже три заявления, но ведь не все жертвы этого странного нападения бегут жаловаться. В милиции считают, что это какой-то сумасшедший  эксгибиционист, и проверяют психов соответствующего возраста. В лицо его, к сожалению, никто не запомнил. Все пришли к выводу, что милиция в данном случае права.

В следующий понедельник в общежитие пришла Дина и вызвала Родиона на улицу для серьёзного разговора. Они присели на скамейку под деревом и Дина взволнованно заговорила:

 – Родион, недавно я тебя видела с одним человеком. Такой, знаешь, среднего роста коре­настенький, и в светлом пиджаке. Шея короткая, голова круглая и шляпа такая, тоже круглая, с такими узенькими полями. А лет ему с виду примерно тридцать семь или даже меньше.

 – Так это Вадим Смирнов, он один такую шляпу носит.

– А ты давно его знаешь?

 – Порядочно.

– Слушай, а с головой у него всё в порядке? Он случаем не лунатик?

 – Нормальный он мужик без отклонений. В общаге жизнь как на ладони,  никакие заки­доны не спрячешь. А в чём дело?

 – Он меня вчера домой подвозил.

– На чём?

 – На закорках. Да ещё и голяком.

Родион был шокирован. Оказалось, что его добрый приятель Смирнов и есть тот самый загадочный Конь, пугающий вечерами женщин своим видом.

Но в этот раз всё пошло по-другому. Дина была женщиной не робкого десятка, и видом голого мужика её было не запугать. Поэтому, когда он возник перед ней и предложил себя в качестве транспорта, она сказала: – «С удовольствием», и запрыгнула ему на спину. Весила Дина килограммов за восемьдесят, но мужик оказался крепким и не упал. Подхватив её удобнее, он зашагал вдоль забора. Дина и в самом деле получила удовольствие, ведь до этого она ни разу не каталась на мужиках. Метров через пятьдесят недалеко от уличного фонаря она сказала: – «Приехали», и запыхавшийся мужик тут же поставил её на землю. Вот тут-то Дина его и рассмотрела. Переведя дух, мужчина сказал: – «Большое спасибо», и исчез на другой стороне улицы. Память у Дины хорошая, и вскоре она вспомнила, где видела раньше этого мужика. Родион спросил:

 – А зачем ты его ищешь? Он же ничего тебе не сделал.

– Понимаешь, тут загадка какая-то. Что-то здесь не так. Ну не похож он на чокнутого, хоть тресни. Настоящего сумасшедшего я бы испугалась.

 – Дина, а ты уверена, что это Смирнов?

– Никаких сомнений. В общежитии, говоришь, живёт? Холостяк значит?

 – Разведённый. Дина, ты случайно в него не влюбилась?

 – Молодой ты ещё Родион, многого не понимаешь. В мужчину с такими данными, как у твоего друга, любая женщина готова влюбиться.

– Ты права Дина, история таинственная и странная. Никому про неё ни слова, а я тем вре­менем всё про это дело разузнаю.

Заинтригованный Коновалов попрощался с Диной и, не откладывая, сразу от­правился к Смирнову. Вызвав его на улицу, Родион впервые за последнее время обратил внимание на бледность и нервозность приятеля. Несмотря на значительную разницу в возрасте, дружили они на равных. Их дружба началась с общего увлечения – и тот, и другой коллекцио­нировали грампластинки, а затем, как это бывает, сфера общих интересов расширилась. Спокойный ироничный Смирнов на сей раз выглядел неважно, он даже как-то осунулся, но Родион не стал ходить вокруг да около, а спросил в лоб:

 – Вадим, ты чего это взялся вечерами баб на горбу развозить, да ещё в непотребном виде? Менты тебя Конём зовут.

 – Ты чего, Родион?

 – Того. Не повезло тебе. Вчерашняя баба тебя в лицо узнала. Она знакомой оказалась, и всё мне сегодня рассказала. Я велел ей помалкивать, и она обещала, а на какое время хватит её обещания, не знаю. Давай выкладывай и не темни.

Смирнов два раза нервно сглотнул, вильнул глазами, и принялся рассказывать. Через пят­надцать минут Родиону всё стало ясно. Смирнов банально проигрался в карты, хотя и не был азартным игроком. Его обработал шулер по прозвищу Ноготок со своим подручным, которого называли Жирноглазом.

Вадим не был пьяницей, однако и в стерильных трезвенниках не состоял. Выпивал он редко и по поводу, ограничиваясь парой стаканчиков водочки или несколькими кружками бархатного пива, то есть меру знал. В тот день Вадим с напарником по работе были отмечены премией за «рацуху», то есть рацпредложение, и решили после работы это дело отметить. В пивнушке им компанию составил приятель напарника, который угостил всех вяленой таранью. Скорее всего, на этом бы всё и закончилось, но после второй кружки пива этот приятель сказал, что в общежитии, где он живёт, у него лежит целый мешок привезённой из дому сушёной рыбы. Соблазн был велик, и прикупив в магазине бутылку водки, а также пол ящика бутылоч­ного пива, они прикатили в общежитие на Втором Орджоникидзе.  Народ в общежитии оказался приветливым, и посиделки вышли на славу. Жильцы ком­наты в дополнение к угоще­нию организовали игру в доминошного «козла» на высадку. Прослышав о рыбке, время от времени в комнату заходили соседи. Кто-то, угостившись сушёным окунем или щукой уходил, а кто-то оставался поиграть в домино. Смирнов уже собрался домой, играть в «козла» ему не хотелось, но тут пришёл парень из соседней комнаты и сказал, что у них нехватает человека для игры в преферанс. Вадим любил преферанс, но поиграть в него удавалось редко, так как любителей расписать пульку в общежитии почти не было. Он решил момента не упускать, и сразу откликнулся на предложение.

Зайдя в комнату, Смирнов увидел сидящих за столом двух молодых людей лет тридцати и спящего в постели явно пьяного мужичка. Сосед, которого звали Николаем, сказал: – «Чёртов Славик! Привёл ребят пульку расписать, а сам вырубился». Как позже выяснилось, эти ребята оказались чужаками, которых в общежитии никто раньше не знал, а протрезвевший Славик так и не вспомнил где и при каких обстоятельствах он с ними познакомился. Эти двое представи­лись Анатолиями, и, должно быть, во избежание путаницы они называли друг друга прозви­щами Ноготок и Жирноглаз. Ноготок был ничем не примечательным  среднего роста худоща­вым шатеном лет тридцати с аккуратной причёской.  Надменный властный взгляд и уверенные плавные жесты говорили о том, что он главный в этом тандеме. Кличку он получил, скорее всего, из-за длинного ногтя на мизинце.  Круглолицый Жирноглаз оправдывал своё прозвище. Его веки и в самом деле были пухлыми как у китайца, однако на азиата он был не похож, должно быть из-за курчавых волос и густых бакенбард. Руки у него двигались порыви­сто, и в его манерах ощущалась какая-то нервозность.

Вначале играли по маленькой, но довольно быстро ставки увеличились, и игра пошла по крупному. Основное сражение развернулось между Смирновым и Ноготком, которое с разгромным счётом выиграл Ноготок. Коля играл осторожно, не зарывался, и проиграл всего двадцать три рубля. Жирноглаз тоже проиграл рублей тридцать, но это его не огорчило.

Вадим считал себя хорошим игроком, потому что выигрывал чаще, чем проигрывал. А если и случалось проигрывать, то сущую мелочь. Он знал, что умение и расчёт в этой игре побеждает везение, но в этот раз соперник переигрывал его по всем статьям. Казалось, что Ноготок не угадывает, а точно знает прикуп, а ведь даже в пословице сказано, что знание прикупа гарантирует жизнь в Сочи. Привыкший к честной игре Вадим  не сразу догадался, что имеет дело с мошенниками. Ноготок не мухлевал, и не передёргивал, он просто-напросто знал не только прикуп, но и другие карты в руках Вадима, потому что они играли краплёными картами. И этим преимуществом он воспользовался сполна. Вскоре Вадим проиграл имею­щуюся в кармане наличность в размере сорока трёх рублей и старые наручные часы «Победа», оценённые Ноготком в пять рублей. От такого проигрыша Смирнов потерял голову, и пустился во все тяжкие. В надежде взять реванш он начал играть в долг.  Ноготок не возражал, и стал записывать долги в тетрадь, а когда игра закончилась, он заставил очумевшего Смирнова подписать долговую расписку на огромную сумму. Оказалось, что за несколько часов Вадим проиграл шестьсот девяносто рублей. Он проиграл бы ещё больше, но вернув­шийся со второй смены жилец выключил свет, и разогнал игроков.

Образовавшийся на пустом месте долг приводил Смирнова в отчаяние, но действитель­ность оказалась гораздо хуже, потому что на следующий день в общежитие заявился Ноготок, вызвал Смирнова на улицу, и потребовал отдать эти непомерные деньги немедленно. Явился он не один, а с группой поддержки. В сторонке под деревом стоял Жирноглаз с двумя уголовного вида мужиками средних лет. Ноготок показал на них взглядом и намекнул, что в случае отказа платить, эти бандиты из Зареченской шайки прирежут его, и глазом не моргнут.

Увидев Жирноглаза, Смирнов понял, что эти двое играли на одну руку, но теперь это уже не имело значения. Стало ясно, что он связался с плохой компанией. Ноготка с Жирноглазом он не боялся, и при случае навалял бы им обеим, но маячившей за их спинами банды испугался. В молодости у него были стычки с бандитами, и он знал, что за карточный долг они запросто могут пырнуть ножом. Иными словами, после такой психологической обработки Смирнов не стал отказываться от долга, но за неимением таких денег предложил выплачивать его частями. Ноготок сказал, что он не зверь, и согласился на выплату частями, но выдвинул смутившие Вадима условия, причём довольно унизительные. Отдавать нужно было каждую неделю по сто рублей, иначе процесс растянется на годы. А чтобы Смирнов не забывал о долгах и поторапли­вался с расчётом, была предусмотрена стимулирующая программа. Если в нужный момент у него не оказывалось денег, то для недельной отсрочки он должен был в указанном месте показаться в раздетом виде случайной прохожей женщине. А если она ещё и согласится проехать у него на закорках, то долг автоматически уменьшается на сто рублей. Неделю ему дали на размышление, а в субботу вечером Ноготок с Жирноглазом явились за расчётом.

Увы, денег Смирнов раздобыть не сумел. Он мог занять у приятелей рублей сто или даже сто пятьдесят, но на короткий срок, что проблемы не решало, а богатых и одновременно щедрых друзей у него не имелось. Да и бывают ли они в природе? Оставалось рассчитывать на зарплату или счастли­вый случай. Вот так Смирнов попал в долговое рабство к этим негодяям, и был вынужден исполнять их прихоти.

Больше всего Смирнов возненавидел Жирноглаза, так как был уверен, что все эти штучки придумал именно он. Ноготок, конечно, мошенник, но человек адекватный, а вот у его напар­ника в узеньких глазках мелькает нездоровый блеск. К тому же именно он руководил вечер­ними процессами, и с заметным удовольствием. На самом деле Смирнов не был запуганным дрожащим существом и с первого раза твёрдо намерился дождаться удобном случая, а затем пристукнуть или придушить этого пухлоглазого урода. Он решил, что если суждено пострадать, то он согласен, но только за серьёзное дело, а не за какие-то вшивые гроши. То есть , тюрьмы и стычки с бандитами он не боялся, и морально к ним приготовился.

Жирноглаз, должно быть почуял опасность. Он удвоил осторожность, и старался дер­жаться от Вадима подальше. Однажды он не выдержал, и, при приближении Смирнова, выхватил заточку с истерическим воплем: – «Только подойди». Вадиму хотелось побольше разузнать об этой парочке и выследить их логово, но сыщиком он оказался неважным. Однако он был уверен, что рано или поздно Жирноглаз подставится, и по этой причине продолжал унизительную игру. Ведь если бы он от неё отказался, то сам превратился бы в дичь без всякой надежды отомстить мучителям. Последний случай переполнил чашу терпения, и Вадим твёрдо решил отказаться от унизительных вечерних похождений, а там будь, что будет. После рассказа  Вадиму стало значительно легче на душе, ведь до сих пор он ни с кем не откровенничал, а на Родиона можно было положиться.

После долгого молчания Родион сказал:

 – Напрасно ты раньше молчал. Без друзей в одиночку такую проблему не решить.

 – Стыдно. И сейчас стыдно, купился как зелёный пацан.

 – Да брось ты! На твоём месте мог оказаться кто хочешь. Не переживай Вадим, бывало и хуже. Много у меня нет, а рублей двести на первый случай я тебе займу. Отдашь, когда сможешь, а за это время что-нибудь придумаем и выкрутимся.  Вся эта история с бандой какая-то неестест­венная. Что-то в ней не так. Да ладно, разберёмся, ты мне их только покажи. А насчёт Дины не беспокойся. Я сегодня с ней поговорю. Баба она свойская, хотя и с причудами.

Разговор с Диной состоялся только на следующий вечер. Тема была серьёзной, и когда Родион пришёл в столовую, она попросила его проводить её после работы домой, а по дороге рассказать последние новости о Смирнове. Вот так Родион и узнал место проживания Дины. Выслушав его, Дина помолчала, и уже возле калитки сказала:

 – Я так и думала, что он не сумасшедший.  Сколько у него там долгу осталось?

 — Четыреста девяносто.

 – Ну, если дело только в деньгах, то я его могу выручить хоть завтра, но с одним усло­вием. Пусть он женится на мне. Да, я знаю, что насильно мил не будешь, но полгода потерпеть можно, а потом пусть катится туда, откуда взялся.

В тот же вечер Родион передал Смирнову неожиданное предложение Дины. Смирнов раз­волновался и пожаловался, что в потёмках не рассмотрел её как следует. Родион заметил:

 – Сходи в столовую и рассмотри. Баба как баба. С лица, конечно, не Бриджит Бардо, но всё при ней, а кое-где даже слишком.

 – Знаю, спиной почувствовал.

 – Но главное, это её душа. Доброта из неё так и прёт. Ну где ты найдёшь женщину, чтобы сама бросилась на выручку?

 – А чего это на неё нашло?

 – Тут и думать нечего. Она в тебя по уши влюбилась.

Вадим долго не раздумывал, и на следующий вечер отправился знакомиться с Диной. Ро­диону пришлось выступить в роли провожатого. Именно в тот вечер он и познакомился с Маргаритой. А у Вадима с Диной знакомство с невиданной скоростью перешло в бурный роман и завершилось скорой свадьбой. Минуя всякие поцелуйные периоды, они уже на третий день подали заявление в Загс. В тот же день Вадим получил от будущей супруги пятьсот рублей. Однако наученная горьким опытом и мужским коварством Дина выдала деньги под заверенную расписку. То есть Смирнов просто сменил рабовладельца.

Дальнейшие события не заставили себя ждать. Ноготок знал, что в четверг у Смирнова день получки и, чтобы быстрее разобраться с должником, явился к проходной завода к концу первой смены. Смирнов, заметив вымогателя, сам подошёл к нему и без всяких предисловий уверенным тоном объявил, что сегодня же в шесть часов вечера выплатит долг полностью. Ноготок обрадовался и обещал прибыть к общежитию в назначенное время.

Как и договаривались, Смирнов тут же по телефону сообщил об этом Коновалову. Услы­шав эту новость, Родион без промедления отправился в общежитие Смирнова. Жильцы восьмой комнаты узнали Родиона только по голосу. Дело в том, что нападению мадам Степановой он подвергся именно в этот день, и его разрисованное зелёнкой лицо сделалось неузнаваемым. В дальнейшем это обстоятельство сыграет свою роль. Родиону надоели расспросы, и он отделы­вался короткой фразой, что это у него производственная травма. Ему не верили, но других объяснений не было. Смирнов, Рыжий и Сиплый довольно быстро привыкли к его новому облику и отстали с расспросами. Напряжённая атмосфера ожидания не давала расслабиться. И когда Смирнов вышел в магазин за сигаретами, Рыжий буквально набросился на Родиона:

 – Эй, что происходит? Мы же не слепые. Вадим ни с кем не разговаривает, весь на нервах и курит только, а последние дни и дома не ночует.

– Да, Смирнов не из болтливых. Ночует он у невесты. Не за горами свадьба. Они уже и заявление подали.

Рыжий присвистнул, а Сиплый хмыкнул и проговорил с сарказмом

 – Вон оно что! А что там за невеста такая, если он держит её в секрете, а со свиданий вер­тается пришибленным. Из всех женихов, каких я видел, Вадик самый безрадостный.

 – Ты верно подметил, но дело не в бабе. Она сама по себе. А нервный он по другой при­чине. Не очень давно нарвался он на каких-то блатных, а они вроде бы с какой-то бандой связаны.  Вот они и не дают ему покоя, угрожают, и всякое такое. Ну, вы знаете, как это бывает.  А сегодня в шесть назначена окончательная встреча. Для полного расчёта, так сказать. Вот я и пришёл на всякий случай Вадима поддержать.

 – Ничего себе! А сколько их припрётся?

 – Неизвестно. Если придут вдвоём, то мы со Смирновым сами с ними разберёмся. А если их будет больше, то и ваша помощь потребуется. Я ж для того вам всё это и рассказываю.

 – Так может ребят предупредить?

 – Обстановка покажет. А вообще-то мысль хорошая. Припугнуть этих козлов массой, чтоб и дорогу сюда забыли.

Ждать пришлось недолго, потому что враги заявились гораздо раньше назначенного часа. В окно было видно, как через дорогу наискосок припарковался «четыреста седьмой», а затем из него вылезли Ноготок с Жирноглазом и отошли в сторонку под молодую акацию. Ноготок, размахивая рукой, что-то говорил своему клеврету, а из машины вылезли два характерного вида брюнета в огромных кепках «аэродромах», и закурили.  Смирнов глянул в окно, буркнул: – «Это они», и двинулся на выход.  Родион сказал Рыжему и Сиплому:

 – Я к машине, а вы будьте наготове. Только сами мордобой не начинайте, а то я не смогу этих орлов допросить.

Рыжий саркастически заметил:

 – Гля, как культурно. Мордобой! Ты ещё по-научному загни.

 – Экстремальная форма межличностного конфликта.

 – Надо будет записать.

Эта пятиминутная встреча оказалась такой насыщенной, что  в двух словах описать её не­возможно. Смирнов подошёл к мошенникам и сказал Ноготку:

 – Вот деньги, давай расписку. Только ничего не говори, а то у меня нервы не выдержат.

Ноготок пересчитал деньги, отдал расписку и протянул десять рублей сдачи. Вадим взял деньги и зло сказал:

 – Катись отсюда аферист, сейчас не до тебя. Мне ещё с Жирноглазом надо рассчитаться.

Он шагнул к обладателю пухлых глаз и спросил:

 – Сколько денег я тебе должен?

 – Нисколько.

– Так за что ж ты меня мордовал сука?

И не дожидаясь ответа он с правой двинул Жирноглаза в морду, а затем с явным удоволь­ствием принялся избивать его руками и ногами. Ноготок в драку вмешиваться не стал. Увидев вышедших из общежития парней, он понял, что дело пахнет керосином и надо делать ноги. Он крикнул Жирноглазу: – «Толян рвём когти», и быстро зашагал к машине. Толян дрался плохо, зато хорошо бегал. Смирнов преграждал ему путь к машине, и он, внезапно развернувшись, кинулся бежать в обратном направлении. Смирнов бегал плохо и сразу отстал, но вдогонку за врагом кинулся спортивный Рыжий. Он бы его догнал, но ушлый Жирноглаз схватил идущую навстречу жирную тётку и толкнул её в преследователя. Тётка заверещала и мёртвой хваткой вцепилась в Рыжего. Жирноглаз получил фору и скрылся из виду.

Выйдя на улицу вслед за Смирновым, Коновалов внимательно посмотрел на Жирноглаза с Ноготком и быстро зашагал к «Москвичу». Его расписанное зелёнкой лицо выделялось в толпе,  и в какой-то мере завораживало окружающих, но в то же время эта раскраска делала его неузнаваемым, маскировала. Родион подошёл к двум парням в больших кепках и сказал:

 – Привет генацвале.

Тот, что выглядел старше, ответил:

 – Я нэ грузин. Я абхаз.

Молоденький паренёк с едва пробившимися усиками, как и принято на Кавказе, в присут­ствии старших  почтительно молчал. Родион сразу подошёл к сути дела:

 – Слушай абхаз! Вон те двое сами хвалились, что в Заречной банде состоят. Значит вы тоже заречные бандиты?

 – Ти чито? Какой банд? Зачем банд? Ми на базаре старший брат торговля помогаем.

Через полминуты Родиону стало ясно, что сынов Кавказа использовали в «тёмную». Младший брат Заур любитель шахмат. Два дня назад он познакомился с «Корейским Глазом» и проиграл ему в шахматы три рубля. Но тот оказался хорошим парнем и деньги не взял. А сегодня пришёл и попросил свозить их к своим друзьям туда и обратно. Отказать хорошему человеку было неудобно. Родион подивился разнообразию талантов этой парочки и сказал:

 – Вы связались с обманщиками. Они выдают вас за бандитов, а наши ребята не любят За­речную банду и бьют их при всяком случае. И если вы сейчас отсюда не смотаетесь, то от вас и вашей машины останется мокрое место.

В этот момент Смирнов начал бить Жирноглаза, а из общежития вышли несколько чело­век, и с явно недобрыми намерениями направились к машине. Абхазцы соображали быстро, они тут же залезли в «Москвич», и начали заводить мотор. А когда он заурчал, мимо Родиона проскользнул Ноготок и попытался заскочить в салон. Левой рукой он открыл заднюю дверцу, а правой схватился за проём, чтобы с ходу запрыгнуть на сиденье, но Родион внезапно с силой ударил ногой по дверце, которая в свою очередь саданула Ноготка по пальцам правой руки. Ноготок взвыл и рефлекторно прижал ушибленную руку к груди. Хлопнула закрытая изнутри дверца,  автомобиль, развернулся и  умчался в обратном направлении. Ноготок затравленно огляделся и побежал в сторону автобусной остановки. Родион сказал ему вслед: — « Пройдёшься пешком, бандит заречный», но преследовать его не стал. Подошедшим ребятам он сказал, что бандиты оказались слабонервные, и при одном только виде подкрепления разбежались как тараканы. Сиплый выразил мнение, что Родион спугнул врагов своей зеленой рожей.

Оставшись наедине со Смирновым, Родион сказал:

 – Не обижайся Вадим, но тебя на мякине провели. Эти абхазцы базарные торгаши, а не бандиты. Да и эти двое тоже не бандиты, а мошенники. Выдумали какую-то Заречную банду. Вот про батайских бандитов все слышали, а про заречных слухов не ходило. Но им сегодня тоже досталось. Ноготок теперь долго левой рукой ложку держать будет, да и карты метузить придётся заново учиться.

 – Почему? –

Я ему дверкой так по руке стукнул, что аж хрустнуло. Минимум два пальца сломал. Да и ты Вадим наконец-то отвёл душеньку на том проходимце.

 – Нет, не отвёл. Понимаешь Родион, это совсем не то.

– Ещё как понимаю! Месть должна быть соответствующей, зуб за зуб, так сказать. Да не переживай, может он ещё и попадётся где-нибудь. Земля-то круглая! А этому Ноготку твои деньги счастья не принесут. Уж будь уверен.

Коновалов накаркал. Рано или поздно Ноготок попался бы за свои дела, но именно эти пять новеньких сторублёвых банкнот подвели его под монастырь буквально в тот же день.

Ноготок жил в Батайске, а в Ростов только наезжал к своему двоюродному брату Жирно­глазу, обитающему в районе Портовой улицы. Дружили они много лет, и основанием этой дружбы было отвращение к труду. Они были убеждёнными тунеядцами, а средства  на жизнь добывали мелкими аферами всякого рода. Чаще всего они жульнически обыгрывали в карты случайных нетрезвых знакомых где-нибудь в городском парке или на пляже. Шулера они были так себе, и трезвых партнёров избегали. Характеристики по месту жительства на них были отрицательные, особенно на Жирноглаза, побывавшего в юности под судом, но в то же время эти ребята внимание к себе не привлекали, потому что вели себя скромно, не хулиганили, не злоупотреб­ляли и проворачивали свои дела подальше от места проживания.

Ушибленные пальцы нестерпимо болели, и, приехав в Батайск, Ноготок, не заходя домой, отправился в больницу. Дежурный хирург куда-то вышел из отделения и тут Ноготок совершил главный промах. Ему давно хотелось курить, но из-за больной руки правый карман брюк, где лежали сигареты, был недоступен. Вот он и попросил медсестру их достать. Девушка не отказала, и тут же извлекла из его кармана не только сигареты, но и прилипшую к ним тонкую стопочку новеньких сторублёвок. Ноготок быстро спрятал всё в левый карман, но было уже поздно. Медсестра сходила наверх и вызвала доктора, а заодно рассказала ему о подозритель­ном пациенте. После некоторого размышления доктор позвонил знакомому дежурному в местное отделение милиции, а затем спустился к больному. Заподозрив перелом фаланг пальцев, он отвёл Ноготка в специальную «Гипсовую», чтобы наложить повязку «лонгет».

В обязанность травматолога входит информирование дежурной части о всяких подозри­тельных ранениях и ушибах могущих иметь криминальное происхождение. Сам по себе перелом пальцев у Ноготка  был случаем заурядным, но в сочетании с новенькими деньгами казался очень подозрительным. Ну не ходят обычные советские люди просто так по улицам города с такими деньжищами в карманах.

Интуиция доктора не подвела. На его сообщение о деньгах милиция отреагировала так быстро, что когда Ноготок вышел из гипсовой, его уже ждал наряд. И это было неспроста.

В тот день одна уважаемая ростовчанка сняла с книжки пятьсот рублей, чтобы отдать их любимому племяннику, живущему в Батайске. Днём племянник был на работе, поэтому она отправилась в Батайск ближе к вечеру. Однако, прибыв на место, она с ужасом обнаружила пропажу денег. Аккуратно разрезанная сумочка не оставляла сомнений в том, что деньги украли. Дама тут же явилась в милицию с требованием найти украденное. Дежурный отбивался от неё как мог, и советовал ей подавать заявление по месту жительства. Дама не знала где и когда её обворовали, подозреваемых не было, и единственной приметой украденных денег была их новизна. С такими данными поиск преступника был совершенно бесперспективен.  Но тут поступил звонок из больницы, и всё сразу переменилось. Дежурный отправил наряд в травмо­пункт и вызвал оперов, которым объяснил ситуацию. Оперативники соображали быстро. Один из них отвёл даму на предварительный допрос, а второй остался ждать задержанного. Конечно, всё это могло оказаться простым совпадением, но опыт подсказывал операм, что дело нечисто.

Ноготок был сбит с толку и совершенно не понимал смысла происходящего. Поэтому ко­гда его привезли в отделение и обыскали, он не был готов отвечать на вопрос о происхождении денег, и, сославшись на закон, отказался говорить на эту тему. Этот отказ милиционеров только подзадорил. Презумпция невиновности служит ограничением властного произвола, но в то же время для органов правопорядка она является своего рода лакмусовой бумажкой на честность, ведь в большинстве случаев давать показания отказываются люди с нечистой совестью. Честному человеку скрывать нечего.

Оперативники развили бурную деятельность и организовали опознание по всем правилам. Пострадавшая женщина, не задумываясь, опознала Ноготка среди нескольких молодых людей. Она заявила, что по дороге в Батайск он сидел рядом с ней в маршрутном автобусе. Только после этого Ноготок узнал, в чём его обвиняют, но было уже поздно.  Возможно, он бы и выкрутился из этой ситуации, но тут на него посыпались новые обвинения. У Ноготка изъяли золотые часы, о происхождении которых он не смог дать внятный ответ. Накануне он выиграл их в карты у одного застенчивого юноши, оценив эти часы в десять рублей. Между тем юноша оказался воришкой. Он спёр эти часы у отца своего приятеля. Юношу быстро вычислили, а часы объявили в розыск. Ноготок не знал, что на внутренней стороне крышки часов выгравиро­вано имя владельца, вот и попался. Опера поняли, что задержали человека с богатым крими­нальным прошлым, и взялись за Ноготка всерьёз. Разбирая его дела, опера вышли было и на Жирноглаза, но чтобы избежать обвинения в «групповухе» Ноготок его не сдал. Возможно, именно поэтому он получил всего два года, а часы и пятьсот рублей были конфискованы.

 Эту историю, как яркий пример милицейского произвола, Родион услышал через не­сколько лет от знакомого станичника, мотавшего срок вместе с сидевшим за чужое преступле­ние Ноготком. Будучи в городе, Родион специально заехал к старому товарищу Смирнову, чтобы порадовать его этим расска­зом. Смирнов обрадовался и сказал, что теперь он будет спать спокойно и не сокрушаться о тех чёртовых деньгах, отправивших врага за решётку. А Жирно­глаз получил своё ещё раньше Ноготка, правда, вышло так, что месть осуществил Родион.

Первое время Жирноглаз не знал о судьбе Ноготка, и свободно разгуливал по городу. Ро­дион увидел его в шахматном клубе парка Островского. На ту пору он проходил обучение шахматам у Беломазова и ревностно относился к игре. Шахматисты народ курящий, и в хорошую погоду многие из них предпочитали играть за пределами клуба на парковых скамей­ках. Родион тоже любил играть вдали от шума и суеты, а потому ходил в парк со своими шахматами. Многих завсегдатаев он знал в лицо, да и сам там примелькался.

Недели через две после описанных событий лицо у Родиона зажило и приняло свой обыч­ный вид. В первый же выходной он бросил в спортивную сумку большую шахматную доску с деревянными фигурами и после обеда отправился в парк Островского поиграть с Беломазовым. Наставник задерживался, поэтому Родион откликнулся на предложение лысого бровастого мужика сгонять партийку. Но едва они сделали первые ходы, как Родион увидел Жирноглаза, который переходил от столика к столику и наблюдал за игрой. С Бровастым Родион встречался за доской не впервые, и на правах старого знакомого сказал:

 – Я этого с пухлыми глазками здесь раньше не видел.

 – Да он не часто здесь бывает. Должно живет далеко.

 – А  ходит важно, ну чисто гроссмейстер.

 – Да какой там гроссмейстер! Так, любитель средней силы. Это он высматривает игрока послабее, не любит проигрывать.

Вскоре Жирноглаз подошёл к их столику. Родион тут же специально начал делать дурац­кие ходы, и быстро проиграл. Бровастый посетовал, что Родион сегодня явно не в форме, забрал из под доски выигранный рубль и ушёл. Родион отошёл в сторону, выбрал в тенёчке пустую­щую скамейку, вытащил из сумки шахматы и принялся их расставлять. Наживка была забро­шена, и оставалось только ждать. Нехитрый план сработал и минут через пять, как бы случайно на аллейке появился Жирноглаз. Проходя мимо, он остановился возле скамейки и заговорил:

 – Кого-то ждёте юноша?

 – Обещал товарищ подойти, да что-то задерживается.

 – Так может, сыграем?

 – В принципе можно.

 – Но учтите юноша, я играю по-крупному.

– Это как?

– Десять рублей под доску.

 – Идёт.

И начался этот матч, напоминающий скорее шахматное избиение младенцев. Первый ход достался Родиону, и разыграв острый вариант королевского гамбита, он на одиннадцатом ходу влепил Жирноглазу мат, и забрал деньги. :Жирноглаз удвоил ставку и снова проиграл. Он поставил на кон последние двадцать шесть рублей и через пятнадцать минут лишился всех своих карманных денег в сумме пятьдесят шесть рублей. Родион не баловал противника разнообразием игры. Поняв, что Жирноглаз не имеет понятия о королевском гамбите, он стал методично разыгрывать его раз за разом. Вообще-то Жирноглаз не разбирался и в остальных дебютах, поэтому все его начала Родион сводил всё к тому же королевскому гамбиту с измене­нием цвета и потерей темпа белыми. Он недавно проштудировал книгу по этому знаменитому дебюту и выучил его основные варианты, поэтому делал ходы почти не думая, а у его сопер­ника не было шанса даже свести партию вничью.

Родион удивился тому, что проигрыш только раззадорил Жирноглаза.  Любой на его месте сообразил бы, что нарвался на более сильного игрока, и либо бросил играть, либо снизил ставки, но Жирноглаз, похоже, бы не в ладу со здравым смыслом. Он был уверен, что играет не хуже Родиона, а сегодня ему просто не везёт, и с верой в победу снова и снова бросался в бой. Этот азарт выглядел проявлением какого-то болезненного состояния. Узкие глазки Жирноглаза светились нездоровым блеском, руки дрожали, речь сделалась отрывистой, а в уголках рта собралась пена. Так Родион впервые увидел приступ так называемой «Шахматной лихорадки».

Проиграв деньги, Жирноглаз предложил сыграть в долг, но Родион категорически отка­зался. Он сказал, что играет только на наличность или вещи,  и предложил сыграть на старые часы «Победа», некогда принадлежавшие Смирнову, а теперь красовавшиеся на руке Жирно­глаза. Согласие тут же было получено, и через несколько минут часы поменяли владельца.

Родион сделал следующий шаг и предложил сыграть на рубашку. Жирноглаз согласился, но Родион согласно правилам потребовал снять рубашку и положить её под доску вместе с десятью рублями, в которые он её оценил. Глаза Жирноглаза начали принимать осмысленное выражение, он начал осматриваться, но тут Родион сказал:

 – Пошли вон туда, ближе к стадиону. Там народу мало ходит, а если увидят тебя без ру­башки, то подумают, что ты спортсмен.

И Жирноглаз,  как заколдованный, пошёл вслед за Родионом.. Найдя в дальнем углу парка малолюдную аллейку, они расположились на скамейке со спинкой возле густых подстрижен­ных кустов. Вскоре рубашка отправилась в Родионову сумку, а вслед за ней остальная одежда и обувь Жирноглаза. Не прошло и часа, как он остался в одних трусах. Бедняга вошёл в такой азарт, что проиграл даже ключи от квартиры на стальном колечке. Родиону они были абсо­лютно без надобности, но он поставил себе задачу обчистить противника до последней мелочи.

Оставшись в одних трусах, Жирноглаз начал приходить в себя. Он был уже готов бро­ситься в драку, но Родион почуял его настроение и предупредил:

 – Даже не мечтай! Мы в разных категориях. Так дам по кумполу, что последние паморки отобью! Лучше давай ещё раз сыграем.

 – На что? У меня уже ничего нет

. – Как нет? А трусы?

 – Зачем тебе трусы?

 – Они мне ни к чему, но ведь надо же тебе дать шанс отыграться. Я против них ставлю всю твою одежду. Вдруг тебе повезёт. Если станешь вот здесь между скамейкой и кустом, то никто не увидит, что ты без трусов.

В голове Жирноглаза билась мысль, что стоит ему выиграть хотя бы один раз, и ситуация развернётся в обратном направлении. А потом он покажет этому долговязому настоящую игру. Его охватила безумная надежда, и трусы легли под доску. Но чуда не случилось. Это была самая длинная партия в матче, но через двадцать минут Родион объявил сопернику мат, хладнокровно уложил в сумку добытый трофей и шахматы, а затем сказал

– Ну, всё. Больше у тебя ничего нет, значит, конец игре. Бывай здоров, а я пошёл.

 — Погоди1 Но ведь так нельзя!

 – Почему?

 – Слушай! Отдай мне шмотки. Мы сейчас поедем ко мне домой, и я заплачу за них в три раза больше, чем они стоят.

 – Опять двадцать пять! Я же сказал, что журавли в небе мне не нужны.  Дома всякие, деньги, это одна видимость, иллюзия, а вещи вот они, в сумке, и они реальны. Ладно, я же не зверь, понимаю. Мне твои манатки без надобности, и в принципе я могу их вернуть, но ведь не просто так! Сам подумай, я играл, напрягался, время убил, и всё впустую? Нет, ты должен что-то за это сделать.

 – Что?

 – О, придумал! Если сейчас ты прямо в таком виде прокатишь на закорках какую-нибудь женщину по этой аллейке хотя бы метра два, то сразу же получишь всю свою одежду до последнего носочка.

 – Ты чего, издеваешься?

 – Какое издевательство? Можно подумать тебя под пистолетом заставляют. Не хочешь – не делай. Выбор за тобой. Значит так: считаю до пяти и ухожу. Раз, два, три, четыре …

 – Подожди, дай подумать.

 – Думай быстрей, а то плюну и уйду, а ты до ночи будешь в кустах здесь сидеть. Вон тётка подходящая идёт очень кстати.

 – Чем подходящая?

– Всем. Возрастом, походкой и видом.  Грымза в общем, а они голых мужиков не боятся. Я тут из-за кустов буду наблюдать. А струсишь, значит, так меня и видел.

Широкоплечая некрасивая женщина лет тридцати пяти упругой спортивной походкой шла  по аллейке к стадиону.  Должно быть, положительный опыт Смирнова придал Жирноглазу уверенности, и со словами: – «Разрешите вас подвести», он решительно вышел из-за скамейки навстречу женщине. Родион через кусты с большим интересом наблюдал за представлением. Он не ожидал от Жирноглаза такой прыти, и уже забросил сумку с его вещами через плечо, чтобы уйти и бросить того на произвол судьбы, но задержался, так как зрелище превзошло все его ожидания. Женщина нисколько не испугалась возникшего перед ней голого мужчину. Не замедляя хода, она, схватив Жирноглаза за правую руку,  рванула его на себя, и, одновре­менно сделав переднюю подсечку, уложила его брюхом на асфальт. Придавив его к земле коленом, она так завернула ему руку назад, что Жирноглаз изогнулся и взвыл не своим голосом. Родион понял, что Жирноглаз очутился в руках профессионала, и песенка его спета, а потому требова­лось быстренько покинуть место происшествия.

Для Жирноглаза это был один из худших дней в его жизни. Злая судьба столкнула его с инспектором детской комнаты милиции капитаном Елисеевой. Но хотя капитан Елисеева занималась детьми, разряд по самбо у неё был вполне взрослый. Двадцать минут Жирноглаз нюхал асфальт, а потом приехал вызванный проходящими спортсменами милицейский бобик. Капитана Елисееву знали в лицо, и лишних вопросов не возникло. Доставлять нарушителя в отделе­ние голышом было неудобно, и рослый сержант начал допытываться, где его одежда. Ведь ясно же, что в парк он пришёл одетым.  Деморализованный Жирноглаз от безысходности стал рассказывать правду. Услышав, что все деньги и одежду он проиграл в шахматы, мили­ционеры переглянулись. Ладно бы очко или буру, но чтобы людей раздевали игрой в шахматы? Рослый сержант спросил:

 – А куда этот шахматист делся?

 – Сказал, что вон из-за того куста будет наблюдать.

Сержант шагнул за живую изгородь и, присвистнув, остановился. На травке в двух шагах от скамейки лежали аккуратно сложенные брюки с рубашкой, прикрытые сверху майкой и трусами. Рядышком стояли чистенькие туфли с вложенными в них носками. Жирноглаз был вынужден признать, что это его вещи. А найденные в карманах ключи, сигареты и шестна­дцать рублей денег развеяли шахматную версию ограбления как дым. Милиционеры убедились, что им попался тот самый больной на голову Конь, не способный даже объяснить толком своего поведения. Рослый сержант несильно ударил Жирноглаза по почкам и спросил:

 – Давно ты этим занимаешься развращенец?

Но ответа не было. Коварный шахматист подложил Жирноглазу такую свинью, что оста­валось только молчать. В милиции решили, что он помешанный и быстренько оформили его в психдиспансер. Там у него и в самом деле нашли какое-то отклонение и под конвоем отправили лечиться в психбольницу под Новочеркасском, откуда его выпустили только через полгода. Но общение с душевнобольными не проходит даром, и Жирноглаз сделался там частым гостем.

В понедельник смазчица Надя объявила утром, что накануне доблестная милиция изло­вила Коня, и теперь женщинам можно не бояться ходить вечерами по улицам. В Надином изложении поимка негодяя смахивала на масштабную войсковую операцию, в которой участвовало не меньше сотни специально отобранных женщин милиционерш. Они в одиночку патрулировали всякие укромные места в городе, и, в конце концов, в парке Островского на одну из них Конь попался как на живца.

В скором времени Вадим Смирнов и Диана Кобылянская поженились..Свадьба получи­лась очень скромной. Родион уже по традиции в своём костюме расписался в Загсе в качестве свидетеля. Со стороны невесты свидетельницей была молодая повариха Лена, с которой Родион, было, подружился, но потом Рыжий из восьмой комнаты её отбил. После Загса человек восемь друзей молодожёнов собрались в «Девятнадцатом», и без лишней помпы отметили это событие. В качестве свадебного подарка Родион преподнёс Смирнову часы «Победа», чему тот был несказанно рад. Сами по себе эти часы большой ценности не имели, но они были дороги Вадиму, как память о любимом дядюшке. Смирнов понял, что часы к нему вернулись не случайно, но только на следующий день узнал от Родиона подробности шахматного марафона и задержание милицией голого Жирноглаза. Смирнов от возбуждения выругался матом и сказал:

 – И ты столько дней знал и молчал! Дорого б я дал, чтобы на это посмотреть.

Через пять с лишним месяцев при встрече Родион спросил у Смирнова:

 – Ну, что Вадим, скоро развод?

 – С чего ты взял?

 – Так у вас же брак по расчёту. Договаривались вроде как на полгода.

 – Вон ты о чём! Да я и думать об этом забыл. И дело даже не в квартире. Таких жён как Дина, поискать. А от добра добро не ищут. Какой там развод, если Дина беременна, и мы весной ребёночка ждём. Я ведь с первой разошёлся из-за того, что детей не было. И эта сука меня в бесплодии обвиняла. А теперь оказалось, что всё наоборот. Знаешь Родион, мы тут с Дианой посоветовались и решили, что если родится мальчик, то назовём его твоим именем.

Родион не возражал, но у Смирнова рождались одни дочери. Они появлялись на свет одна за другой строго через два года, и все три были невероятно похожи на отца.

                 Глава XXVII. Маргарита..

С каждой встречей Родион открывался Маргарите с новой стороны, и её отношение к нему менялось соответственно от простого любопытства до откровенного восхищения. Вначале она считала его забавным чудаком, но вскоре начала воспринимать его вполне серьёзно, и, в конце концов, он сделался для неё героем. Окружавший Родиона ореол таинственности и налёт мистики, напугавшие Веронику, Маргариту привлекали. Несомненно, что в других обстоятель­ствах между ними возникла бы другая, более простая форма отношений.

Сведения о Родионе приходили Маргарите из разных источников. Однажды прямо с утра заводская подруга Зиночка сообщила, что этот вечно исцарапанный Родион на самом деле сын её бывшей классной руководительницы Нины Моисеевны.  Маргарита удивилась:

 – Как это? Он же из станицы, в общежитии живёт.

 – Мне самой интересно стало, ведь всем известно, что у них одна только дочка.

Зиночка рассказала, как намедни в выходной пошла в фотоателье забрать фотографии, и встретила там дочку Нины Моисеевны по имени Валя, которая тоже искала свои фотографии в общей куче снимков. Зиночка глянула на отложенные девочкой семейные фотографии и вдруг увидела на них сидящего в центре Родиона. Удивившись, она принялась расспрашивать Валентину. Девочка раскраснелась от волнения и рассказала, что Родион её брат, который потерялся много лет назад. Его долго искали, и наконец, весной он нашёлся. Было видно, что девочка в нашедшемся брате души не чает. Она восторженно сказала: – «Вы даже не представ­ляете, какой он удивительный»! Зиночка завершила рассказ словами:

 – Мелодрама, в кино не ходи. А чтобы ты не сомневалась, я это, незаметно присвоила пару фоток. В общем, какие под руку попались.

И Зиночка передала Маргарите две довольно больших фотографии. На одной Родион стоял с девочкой лет двенадцати, а на другой был его поясной портрет. Маргарита сказала:

 – А приодетый он на снимке неплохо выглядит.

 Озорная Зиночка добавила:

 – В плавках он тоже смотрится. Я его как-то на пляже видела.

Маргарита забрала фотографии с намерением отдать их при случае Родиону, но каждый раз почему-то забывала это сделать.

Как и у большинства красивых девушек у неё была некрасивая подруга по имени Тоня. Су­ществует расхожее мнение, что красавицы специально обзаводятся некрасивыми приятельни­цами, чтобы на их фоне выглядеть ещё эффектнее. Но не всё здесь так просто. На самом деле многие девушки с заурядной внешностью стараются выбрать себе красивую подругу, чтобы таким образом хотя бы иногда попадать в орбиту мужского внимания. Некраси­вая Тоня ещё со школы подсознательно тянулась к Маргарите, но дружба у них получилась на равных, без какой-либо дискриминации. Свою некрасивость Тоня компенсировала добротой и преданностью. Кроме этого она была умна, хорошо разбиралась в моде, и благодаря отцу, крупному торговому начальнику, элегантно одевалась. А такие подруги на дороге не валяются.

В тот день после обеда Маргарита прибыла домой к Тоне посмотреть новые импортные блузки. Маргарита выбрала себе зелёненькую и светло-розовую, которая особенно её шла. Затем подруги решили пройтись по магазинам, и в одном из них в музыкальном отделе Маргарита увидела Родиона. Она окликнула его, поздоровалась и познакомила с Тоней. Желая разузнать о семейных делах Родиона, Маргарита попросила его проводить её домой. Родион не возражал, и они втроём неторопливо зашагали по улице. Тоне сразу понравился статный паренек, и она начала с ним заигрывать, но Родион тупо этого не замечал. Было жарко, ему хотелось пить, и он мечтал быстрее добраться до ларька с газировкой. Через квартал они подошли к нужной будочке и утолили жажду. И тут метрах в пятнадцати от ларька они увидели небольшую взволнованную группу людей и стоящую у тротуара машину скорой помощи. Подойдя ближе, они увидели лежащего под стеной здания пожилого человека без сознания. На нём были особенные тёмные очки для слепых. Человек явно нуждался в медицинской помощи, но санитары не могли подойти к больному из-за немецкой овчарки, которая никого к себе не подпускала. Родион сразу понял, что это собака поводырь охраняет своего хозяина. Заняв круговую оборону, она скалила зубы и бросалась на всех, кто пытался к ним приблизиться. Родион спросил у санитара, чего они ждут, и тот ответил, что уже вызвали кинолога. Родион сказал: – «Если инфаркт, то дорога каждая минута. Разрешите», и двинулся к собаке. Девушки с замиранием сердца наблюдали за ним.  Родион присел на корточки перед рычащей собакой, поймал её взгляд и уверенным тоном негромко сказал – «Успокойся подружка, я свой. Фу!». После этого он быстро встал, шагнул к собаке, и, схватив за шлейку, отвёл её в сторону. Медики тут же погрузили больного на носилки и потащили к машине. Овчарка нервничала и рвалась к хозяину, но Родион её удержал.

Люди быстро разошлись. Вопросов Коновалову никто не задавал, так как все подумали, что он родственник пострадавшего. Тоня исключением не была и спросила его:

 – Родион, так это был твой знакомый?

 – Откуда? Первый раз вижу.

Маргарита тут же вспомнила, чем кончилось их первое свидание, и воскликнула:

 – Погоди! Родион, ты этот самый, как его, кинолог?

 – Ну, в какой-то мере. Но учти: в данный момент я слесарь.

 – А что теперь?

 – Да ничего. Идите по своим делам, а я собаку домой отведу.

 – Но ты же не знаешь, где она живёт.

 – Мне и не надо знать, ведь любая собака знает свой дом.

Родион заговорил с собакой:

 – Слушай команду подружка! Домой! Я сказал домой!

Овчарка крутнулась на месте, посмотрела на Родиона, коротко взлаяла и уверенно двину­лась известной ей дорогой. Заинтригованные девушки не оставили Родиона и пошли вслед за ним. Родион по дороге начал их просвещать:

– Проще всего её было бы отпус­тить, но сегодня нельзя, потому что вместо дома она бро­сится искать хозяина и забежит неведомо куда. А сука, между прочим, непростая, больших денег стоит, и лучше её проводить. Немногие породы годятся в поводыри: овчарки, колли и ещё кое-кто. И дрессируют на эту службу в основном сук.

 – Почему?

 – Потому. У собак ведь всё почти как у людей. Медсестра женская профессия. Возможно, где-то и есть медбратья, но я их ещё не встречал. На самом деле выдрессировать кобеля ничуть не сложнее чем суку, и временами это делают, но у них есть природный недостаток – кобель не может не реагировать на течную суку. Даже самый преданный и обученный. Мужчины тоже …

Они уже свернули с улицы во двор, но, пройдя метров десять, овчарка вдруг села, задрала голову, и душераздирающе завыла. Родион машинально перекрестился и сказал:

 – Царство небесное рабу божьему. Помер.

– Кто?

 – Хозяин собаки. И до больницы не доехал горемычный.  Собака не просто так завыла. Она почувствовала смерть близкого существа. Не все, но мно­гие собаки на это способны. Да мы сейчас это проверим.

Через десять минут собака завела их в подъезд большого дома, остановилась против двери на первом этаже и коротко гавкнула.  Дверь тут же открыла молодая женщина, но увидев чужих людей, побледнела и отступила назад. Родион коротко рассказал ей о случившемся, и женщина бросилась звонить в больницу. Вскоре ей сообщили, что несколько минут назад её незрячий свёкор скончался от инфаркта прямо в карете скорой помощи. Девушки были так поражены увиденным чудом, что обратно шли в молчании. Лишь выйдя на оживлённую улицу, Тоня остановилась и сказала:

 – Рита, но ведь нам же никто не поверит!

Она посмотрела на невозмутимого Родиона подозрительным взглядом и вдруг засобира­лась домой.  Маргарита напомнила ей о предстоящем дне рождения и девушки расстались. Оставшись вдвоём, Маргарита с Родионом неторопливо зашагали к её дому. Маргарита вдруг поняла, что этот парень далеко не так прост, как ей показалось вначале, и от её иронического отношения к Родиону не осталось и следа. Но главное в этот день было впереди. Родион заинтересовался её последними словами и спросил:

 – У кого день рождения? У тебя?

 – Да. Через три дня.

 – Надо бы что-то подарить тебе на память.

 – Ой, Родион! Ничего не надо. Это семейное торжество. Соберутся все свои

 – Знаю. Те, кто может тебя Ритой называть. Не переживай Маргарита, я не собираюсь в гости напрашиваться. А подарок я хотел сделать тебе особенный. Такое маленькое чудо, которое за деньги нельзя купить. Да и мне оно ничего не будет стоить. Как в песне: – «Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить». И сделать это можно прямо сегодня.

 – Уже интересно. Что за подарок такой?

 – Символический. Это такой своего рода фокус. Я его с детства знаю. У тебя дома ком­натные растения имеются? Алоэ, например?

 – В моей комнате ничего нет, но в доме зелени много. Насчёт алоэ не скажу, зато полно кактусов. Их жена моего старшего брата разводит.

 – Вообще-то я привык с алоэ работать, но за неимением сойдёт и кактус, хотя эффект уже не тот. Но чтобы всё получилось, мне нужно его в руках подержать. Можно это организовать?

 – В принципе нетрудно.

Двухэтажный генеральский особняк подавлял своими размерами, но благодаря продуман­ной внутренней планировке, оказался весьма удобным жилищем. Верхний этаж целиком занимала семья генеральского сына Виктора, брата Маргариты. Виктор родился перед самой войной и был намного старше Маргариты. К великому разочарованию отца Виктор не захотел становиться генералом и решительно отказался от военной карьеры. Будучи с детства «техна­рём», он закончил «Политех», и в описываемый момент работал главным инженером цеха связи. Любил животных, особенно лошадей, и на ипподроме был своим человеком. Его жена Валерия работала журналистом в городской газете. Настырная и коммуникабельная, она, как и всякая хорошая журналистка, была знакома со многими представителями партийно-хозяйст­венной и творческой элиты города и окрестностей. Разведением кактусов она увлеклась недавно, всего года три назад, но уже заставила ими целую комнату.

Маргарита завела Родиона в дом, проводила в свою комнату на первом этаже и ушла за кактусом. Ни во дворе, ни в доме им никто не встретился. Родион осмотрелся. Его удивил строгий и даже несколько аскетичный вид жилища Маргариты. Сверкающая лаком мебель отличалась простыми, без всякой вычурностью формами. Узкая деревянная кровать смахивала на армейскую. И никаких мягких игрушек, статуэток на полках и прочих финтифлюшек, которыми девушки любят украшать свои комнаты. Не было даже фотографий артистов на стенах, и лишь туалетный столик с зеркалом говорил о том, что здесь обитает девушка.

Вскоре пришла Маргарита с большим ребристым кактусом в руках и сказала

 – Это дискокактус. Пойдёт?

 – Мне без разницы. Пойдёт.

Но едва он поставил горшок на широкий подоконник, как в комнату зашла Валерия. В ру­ках она держала горшок с алоэ. Оглядевшись, она сказала: – «Вот нашла. Рита, а в чём дело?». Вместо ответа Маргарита познакомила её с Родионом, который сказал:

 – Да вы не переживайте, я до растений и дотрагиваться не буду. От стакана воды им ни­какого вреда не будет, постоят тут немного, а после дня рождения уберёте их отсюда.

Маргарита набрала из графина стакан воды и подала Родиону. Он попросил  их отойти в сторонку, и начал аккуратно окроплять растения, тихо бормоча при этом. Процедура заверши­лась так быстро, что Маргарита с Валерией ничего толком не поняли. Родион сказал, что в день рождения и кактус и алоэ расцветут, после чего распрощался и ушёл. Валерия спросила:

 – А что это было?

 – Он сказал, что это фокус.

 – Любопытный экземпляр.

– Ещё какой.

Маргарита вкратце рассказала Валерии о Родионе, и более подробно о недавнем происше­ствии с собакой поводырём.  Валерия задумалась и вдруг сказала:

 – А ведь я его уже где-то видела. Теперь не успокоюсь, пока не вспомню где именно. 

Если бы Маргарита наблюдала за растениями на подоконнике, то заметила бы, что они начали выгонять цветоножки. Но ей было не до того, потому что из Москвы прибыл её жених Сергей, или, как он просил его называть, Серж.

Маргарита влюбилась в него ещё восьмиклассницей. Их отцы подружились ещё на войне, а затем дослужились до высоких званий. Судьба их разбросала, но хотя отец Сержа занимал большую должность в министерстве обороны, старого друга он не забывал. Каждый год московский генерал-полковник с женой и сыном по дороге на южный курорт заезжал в Ростов погостить денёк-другой у фронтового товарища.

Маргарита просто не могла не обратить внимания на Сержа, так он выделялся из круга знакомых парней. Одетый по европейской моде Серж выделялся даже внешне. Его узкоплечая, но изящная фигура гармонировала с тонкими чертами лица, а ухоженным белым рукам могли позавидовать многие женщины. Родион таких нежных красавчиков называл «смаз­ливчиками». Маргарите, любившей немецкую поэзию девятнадцатого века, его образ предста­вал в некоем романтическом свете. Этому способствовали манеры Сержа. Он был всегда ироничен и немногословен. И, в отличие от других мужчин, никогда не смотрел на неё вожделеющим плотоядным взглядом. Сказать по правде, он вообще её не замечал. В её представлении студент МГИМО Серж был выдающимся представителем столичного высшего общества.

Но год назад Серж прозрел и увлёкся Маргаритой, да так, что не поехал с родителями на юг, а специально задержался в Ростове для общения с девушкой. Серж ухаживал за Маргаритой в полном соответствии с её представлениями об этом, то есть романтично и сдержанно. Он дарил ей цветы, водил в театр, на концерты и читал стихи на французиком языке. Обращался только на вы и дальше целования ручек не заходил, хотя Маргарита была и не против более жарких поцелуев. Но её раздражало другое обстоятельство. Серж остановился в гостинице, и к нему тут же заявился его однокурсник по имени Мишель, на редкость циничный и нахальный тип. Этот Мишель оказался ростовчанином, и в короткий срок познакомил Сержа с приятелями из местной «золотой молодёжи». И хотя Серж уверял её в своей преданности, было заметно, что ему интереснее общаться с сынками городской элиты. Несмотря на это, к моменту возвра­щения родителей Серж, картинно упав на колено, попросил её руки, и она приняла его предло­жение. Для тех и других родителей это решение оказалось неожиданным, но они не стали возражать. Лишь отец Маргариты поставил условие, что следует дождаться совершеннолетия невесты. Все согласились. Маргарита видела, что родители недовольны её выбором, но прямо высказался только брат Виктор. Зайдя к ней в комнату, он с искренним недоумением спросил:

 – Ритка, тебе в самом деле понравился этот хлыщ? Ты не заболела? Вокруг полно нор­мальных ребят!

Маргарита обиделась, и месяц не разговаривала с братом. Серж уехал в Москву, и обще­ние с ним свелось к переписке. Серж писал регулярно, но, несмотря на красивый почерк и изыскан­ный стиль, его письма по накалу чувств напоминали путеводители. Маргарита воспри­ни­мала это как сдержанность и нежелание Сержа использовать словесные штампы для выраже­ния чувств. Как и всякой нормальной девушке, ей нравилось мужское внимание, но только не в пошлой и вульгарной форме. И всё бы ничего, но её критерии пошлости и вульгарности были строже, чем общепринятые. И в этом отношении Сержу не было равных. Впрочем, минувшей весной сердце Маргариты дрогнуло. Сама того не желая, она отбила парня у одноклассницы. Та уже месяц встречалась с молодым лейтенантом танкистом. Увидев Маргариту на первомай­ской демонстрации, лейтенант тут же горячо влюбился в неё, и, не раздумывая, бросил преж­нюю зазнобу. Разузнав о Маргарите, он принялся за ней ухаживать по всем правилам.

Маргарита была дочерью военного и сразу отметила выправку и манеры молодого офи­цера. Выглядел он на все сто, хотя по части сдержанности ему было далеко до Сержа. Лейте­нант не ограничивался целованием ручек, а жарко обнимал её, целовал в губы и давал волю рукам, отчего сердце девушки сладко замирало. Маргарита вдруг поняла, что несдержан­ный лейтенант с каждой встречей нравится ей всё больше и больше, а образ Сержа уходит в тень. Неизвестно чем бы всё это закончилось, если бы однажды лейтенант не пропал. Он исчез не оставив адреса, и, как оказалось, навсегда.  Маргарита почувствовала себя обманутой и расстроилась, но потом решила, что всё к лучшему. Маргарита не знала, что исчезновение лейтенанта было подстроено той самой одноклассницей, которую лейтенант покинул ради неё. Мстительная девушка нашла способ передать письмецо отцу Маргариты. В записке было сказано, что лейтенант такой-то такой, всё свободное время занимается тем, что соблазняет девушек из приличных семей, а потом бросает их на произвол судьбы. А в данный момент он усиленно соблазняет Маргариту. Генерал не стал делать разборок, он просто позвонил куда следует, и лейтенант, не успев ни с кем проститься, отправился служить в далёкую Среднюю Азию. Мало того, вместо танковой части он попал в стройбат на должность командира взвода. Он писал Маргарите письма, но все они возвращались с пометкой, что адресат выбыл.

Маргарита переживала недолго, ведь у неё был милый Серж. И вот долгожданная встреча. Серж приехал из Москвы специально на день рождения. Как и прошлый раз, он поселился в гостинице, куда сразу же зачастили его дружки. Особенно Маргариту раздражал пёстро одетый хамоватый Мишель, который везде сопровождал Сержа как приклеенный. Слава богу, что Серж не взял его с собой на домашнее торжество.

День рождения получился скорее официальным и занудливым, чем весёлым. Народу было немного, а из молодёжи кроме Сержа и Маргариты присутствовали её подруга Тоня и приятель Сержа искусствовед Владислав. Серж подарил дорогое ожерелье, но остальные подарки тоже были не из дешёвых. Народ собрался не бедный. Маргарита отнесла подарки в свою комнату и сложила их на столике. Она уже собралась уходить, но глянув на подоконник, непроизвольно ахнула. Над алоэ взметнулся факел красно-жёлтого соцветия, а кактус распустился белым многолепестковым цветком. Она позвала Валерию, которую увиденное чудо поразило ещё больше, чем Маргариту. Её, опытную цветоводку, удивило даже не цветущее алоэ, а кактус. Она принесла дорогой фотоаппарат со вспышкой, сфотографировала растения, и объяснила Маргарите, что кактус расцвёл не вовремя, причём второй раз в году, а этого не должно быть. Маргариту охватило странное чувство нереальности происходящего. Ей захотелось как можно быстрее увидеть Родиона, но это удалось сделать только в понедельник. Валерия тоже горела желанием узнать секрет фокуса с цветами.

В воскресенье Родион вместе с дядей Колей и Жорой Ханом посетил Ростовский иппо­дром.  Сам он не был любителем тотализатора, а вот дядю Колю с Жорой время от времени одолевал азарт скачек, но проиграв несколько рублей, они успокаивались и переходили на пиво. Узнав, что Коновалов с детства дружил с лошадьми, они стали брать его с собой на ипподром в качестве эксперта. Родион проявил себя неплохим специалистом, но к огорчению мужиков, он был экспертом «наоборот». Оглядев скакунов перед заездом, Родион называл два-три номера, и высказывал мнение, что эти лошадки гарантированно не победят в скачке.  Он рассказал мужикам, что среди лошадей одного класса лидера можно только угадать, ведь если бы он выделялся каким-то внешним признаком, то скачки потеряли бы смысл. А что касается аутсайдеров, то по некоторым внешним данным их вполне можно вычислить. Родион не заливал, потому что отмеченные им лошади всегда приходили последними или предпослед­ними. По этому поводу Жора Хан как-то печально заметил: – «Эх, вот если бы платили за последние места, то мы бы здесь озолотились». Тем не менее, опираясь на эти данные, мужики стали меньше проигрывать, а иногда случалось выиграть рубля три на пиво.

Они стояли возле ограждения и разглядывали готовящихся к заезду лошадей. Родион комментировал:

 – Вон тот гнедой и тот лысый, который головой машет, побегут плохо.

Жора Хан не выдержал:

 – Да почему?

 – У гнедого куража нет. Землю нюхает. Чего он там потерял? Лысый неплох, только жо­кей у него какой-то неуверенный, а кони это сразу чуют и бегут вполсилы.

В нескольких шагах от них обосновались четверо щегольски разодетых молодых людей, которые принялись обсуждать не лошадей, а сам ипподром.  Взглянув на них, Родион сразу узнал Казимировых приятелей Владислава и Енота. Остальные были ему незнакомы. Централь­ной фигурой в этой компании был тонкого сложения вальяжный молодой человек с причёской под Элвиса Пресли. Надменно-ироничное выражение лица и расслабленные жесты говорили о том, что этот немногословный юноша принадлежит к сливкам общества. В лексиконе бабушки Фроси для таких модников имелось словечко «Ломотный». Енот громко вещал:

 – Да разве можно сравнивать этот ипподром с европейскими? Любой английский иппо­дром в десять раз лучше. Да что Англия, если даже в какой-то Венгрии уровень выше. Я там был в прошлом году и …

 В этот момент Енот  заметил устремлённый на него недобрый взгляд Родиона, и, не окончив фразы, смешался и замолчал. Родион шагнул вперёд и зло спросил:

 – Ты сегодня молился на портрет Ленина? Или забыл?

Дядя Коля вдруг почуял неладное, встал перед Родионом и принялся его урезонивать:

 – Охолонь Родион! Здесь нельзя! Охота тебе из-за этого фраера на сутках париться? Пой­маешь его в другом месте.

Владислав сказал жеманному юноше:

 – Серж, пошли на трибуну, оттуда лучше видно.

Серж пожал плечами, развернулся, и во главе своей компании отправился к трибунам. По­сле их ухода дядя Коля начал журить Родиона:

 – Не знал я, что ты такой забурунный! Чего это на тебя нашло?

– Да не люблю я эту публику.

 – Стиляг что ли? Так они, считай, уже перевелись.

 – Да нет, я сынков всяких имею в виду.

 – Куда они тебе соли насыпали?

 – Пусть только кто-нибудь попробует! Я ему вперёд нежные места скипидаром намажу. Да дело не в этом. Зависть плохое чувство, но когда она становится идеологией, то это уже катастрофа. Когда эти «Мальчиши-Плохиши» заменят старую гвардию в руководстве, стране придёт каюк. За импортную бочку варенья эти жертвы западного агитпропа сдадут буржуям Родину, и глазом не моргнут. Видел того прилизанного? Это из-за него я тогда ночь в обезьян­нике просидел. Но ничего, он ещё попадётся.

– Так бы сразу и сказал, а то развёл политику.

Вечером ему позвонила Маргарита, и, узнав, что с понедельника он выходит во вторую смену, назначила встречу прямо с утра. Родион подумал и согласился. Он решил завтра же поговорить с Маргаритой, и попросить её не искать с ним больше встреч, за их полной беспер­спективностью. Иными словами расставить все точки над «и».

В десять утра они встретились на автобусной остановке недалеко от её дома. Маргарита не скрывала восторга:

 – Родион, ты и, правда, удивительный! Такого подарка на день рождения я никогда не за­буду. Спасибо тебе огромное!

И неожиданно для Родиона она поцеловала его в щёку. У него смешались мысли, и мо­мент для объяснения был упущен. А Маргарита продолжала:

 – А Валерию ты просто потряс. Ей жутко интересно как ты это сделал. Опыты хочет ста­вить. Она так хотела тебя увидеть. Поехали к ней прямо сейчас!

 – Куда?

 – Да прямо к ней в редакцию.

Через полчаса они вошли в большое редакционное помещение, где кроме Валерии за ра­бочими столами трудились две женщины и один мужчина. Женщины быстро печатали на машинках, а мужчина по фамилии Дубов копался в большой кипе документов. Валерия обрадовалась их приходу, но едва они поздоровались, как в помещение зашёл энергичный человек и направился к мужчине с бумагами. Родион сразу узнал в нём Виктора, помощника худрука драмтеатра. Виктор принёс какие-то данные для готовящейся статьи по поводу грядущего театрального юбилея. Коротко переговорив с редакционным работником, он собрался уходить, но взглянув на рабочее место Валерии, воскликнул:

 – Сколько лет, сколько зим! Ну, где можно встретить театрального критика, если не в ре­дакции? Всё правильно!

Валерия порозовела от удовольствия и поправила причёску, но к её безмерному удивле­нию  Виктор с этими словами обратился не к ней, а к Родиону. Он подошёл к нему, пожал руку и сказал:

 – Привет Родион! Куда ты пропал? Между прочим, Борис Леопольдович тебя не забы­вает, спрашивает. В чём дело?

 – Да как-то всё недосуг. А если честно, то я последнее время отошёл от театра.

 – Это не­правильно. Театру изменять нельзя. «Три сестры» Чехова. Это же классика! Сей­час я напишу распоряжение, а ты найдёшь такого зам администратора Чикаданова и передашь ему эту записку, а он выдаст тебе контрамарку. Договорились?

 – Хорошо.

 – Вот и славно.

Виктор что-то быстро написал в блокноте, вырвал листок и отдал Родиону. Затем попро­щался со всеми и быстрым шагом удалился. Но это было не всё.

Едва Валерия открыла рот, как Дубов перебил её вопросом к Родиону:

 – Скажите юноша, ваша фамилия случайно не Коновалов?

 – Да, я Коновалов и не скрываю этого. А в чём дело?

 – Вы знакомы с архитектором Шиманским?

 – Знаком. С ним всё в порядке?

 – В полном.

 – Тогда …

— Извините Родион. Как-то в разговоре с Николаем Романовичем и его сыном Казимиром упоминался некий Родион Коновалов. Имя редкое, вот я и полюбопытствовал.

Родион не успел что-либо сказать, потому что коротко стриженая женщина бросила печа­тать и громким голосом сказала:

 – Вот теперь и я его вспомнила. Откуда, думаю, лицо знакомое? Сейчас найду ту газету.

Родион болезненно сморщился и сказал:

 – Я вас тоже вспомнил. Не надо искать, насмотрелся. Ваша газета мне жизнь отравила. Я в этой истории был случайным прохожим, которому дали ребёнка подержать. А что написали? Хоть из дому беги! А от поздравлений пришлось за городом скрываться. И кроме всего прочего, из-за этой фотографии чёртовой меня хорошая девушка бросила. А потом ещё одна.

Маргарита растерянно молчала. Она не успевала осмыслить этот поток сведений. Валерия хлопнула рукой по бумагам, поднялась из-за стола и раздражённо сказала:

 – Всё! Вы Родион оказались слишком известным человеком, и нам тут не дадут погово­рить. Идём в «Чайку».

Облюбованное сотрудниками небольшое уютное кафе «Чайка» располагалось недалеко от редакции. И уже через десять минут Валерия, Маргарита и Родион зашли в кафе, уселись за простенький столик на четверых, и заказали настоящий кофе с пончиками. Валерия тут же приступила с расспросами насчёт распустившихся цветов, но Родион её разочаровал. Он сказал, что не может ей помочь, так как и сам не знает секрета фокуса. Валерия завелась:

 – Но почему? Я же своими глазами видела!

 – Я могу вам показать ритуал, но у вас ничего не получится. Возраст и образование не дадут. Скажу больше, если бы я этому учился сейчас, то у меня тоже бы ничего не вышло. Здесь, как говорил один учёный человек, случай единичного опыта. Я могу только предпола­гать, в чём тут дело. Этот трюк старая монашка показала одной из моих бабушек, а та показала мне. В двенадцать лет душа моя ещё не мучилась сомнениями, и многие вещи я бесхитростно принимал на веру. Должно быть, эта вера в раскрытие цветов отпечаталась в подсознании, а как она действует, я не знаю.

На этом разговор прервался, потому что в кафе с шумом завалилась компания молодых людей во главе с Сержем. Среди них были Владислав, Енот и незнакомый Родиону парень. Они подошли к барной стойке, а Серж приблизился к столику, поздоровался и сказал:

 – Извините Рита, я вас специально искал, чтобы предупредить насчёт вечера. Наши планы на сегодня меняются.

Маргарита встала, подошла к нему и что-то тихо сказала. А затем, повернувшись к сто­лику, громко произнесла:

 – Кстати, Родион, познакомься. Это Серж.

Родион не выказал желания знакомиться. Не меняя позы, он поднял левую бровь и сказал:

 – Да мы вчера малость виделись.

 – Где?

 – На ипподроме.

Серж подтвердил:

 – Да, точно, я вспомнил.

В этот момент в кафе заскочил пёстро одетый суетливый Мишель и крикнул: – «А вот вы где», после чего общее внимание переключилось на него.  Мишель не останавливаясь, подошёл к Сержу, хлопнул его по спине и сел за столик против Родиона со словами:

 – Тот, кто утром кофе пьёт, целый день не устаёт!

Родион удивлённо посмотрел на него и произнёс:

 – Ты не ошибся Светофор? Тебя сюда не приглашали.

Маргарита знала, что Родион способен на грубость, но в данном случае такое поведение оказалось к месту, и неожиданно для себя она испытала настоящее злорадство, оттого что хамоватый Мишель наконец-то получил отпор, пусть даже и в такой невежливой форме.

Развалившись на стуле и выпятив подбородок, Мишель с выражением произнёс – «Не по­нял». Родион бросил взгляд на приятелей Сержа и громко сказал:

 – Владислав, ты человек с высшим образованием, ну так объясни этому ублюдку на по­нятном ему языке, что если он не уберётся отсюда, то я ему бельбухи поотбиваю.

 Владислав отозвался:

 – Мишель, не связывайся с ним. Уйди оттуда.

Мишель совету не внял. Глаза его налились яростью, руки схватились за край стола, а рот открылся для отповеди, но что он хотел сказать, осталось неизвестным. Именно в этот момент Родион протянул под столиком свою длинную ногу, и мощным толчком вышиб из под Мишеля стул. Не ожидавший этого Мишель с размаху приземлился на копчик и, как бывает в таких случаях, отбил себе внутренности, которые в народе зовутся «бебехи» или «бельбухи». Состояние Мишеля в точности соответствовало поговорке  «Не вздохнуть, не охнуть». Он мог только зевать. Барменша схватилась за телефонную трубку и застыла в ожидании дебоша, но больше ничего не происходило,  В наступившей тишине послышался комментарий Родиона:

 –  Понапьются с утра, а потом со стульев падают.

Он поднялся из-за стола и, сказал Валерии:

 – Ну, у вас тут своя компания, мешать не буду. Прощайте.

Он подошёл к Владиславу, посмотрел на него злым взглядом и негромко сказал:

 – А за тобой Владик должок имеется. Не забывай.

Родион беспрепятственно вышел из кафе и спокойно зашагал к троллейбусной остановке. Первой опомнилась Маргарита и бросилась вслед за ним. Метров через пятьдесят она догнала его и окликнула:

 – Родион подожди, я не всё тебе сказала!

Родион отошёл в сторонку под большое дерево и раздражённо спросил:

 – Чего ещё?

 – На днях я уезжаю в Москву. Возможно, уже и не увидимся. Возьми на память.

Маргарита передала Родиону конверт с двумя фотографиями, на которых она была снята в фас и вполоборота. Настроение у Родиона улучшилось, и он от души поблагодарил:

 – Спасибо, не ожидал.

 – Ты будешь меня вспоминать?

 – Буду, конечно. Но если честно, вспоминать –то особенно нечего. Для тебя это важно?

 – Я считала, что мы друзья.

 – Окстись Маргарита! Ты о чём? Настоящая дружба с тобой будет возможна только лет через пятьдесят, не раньше. А сейчас тебя можно только любить или ненавидеть, и прикрывать это словами о дружбе.

 – А за что ненавидеть?

 – За что любовь, за то и ненависть. За красоту. У женщин чужая красота вызывает рев­ность и зависть. Но это всё отвлечённые материи, а у меня конкретный вопрос: Маргарита, тебя насильно замуж выдают?

 – Нет, с чего ты взял?

 – Тебе и в самом деле нравится этот слизняк?

 – Не называй его так. Ты его совсем не знаешь.

 – Я его дружков знаю. Он того же поля ягода.

– Понятно. Классовое чувство.

– Ну, это уже слишком! Нет у меня такого чувства. Ему привиться не на чем, потому что у нас бесклассовое общество. Старую элиту уничтожили, а новая ещё не сложилось, ведь процесс этот длительный, несколько поколений должно пройти.  Государство у нас молодое. Многие из вас вознеслись дальше некуда, и уже забыли, что деды ваши в лаптях ходили. Я хочу сказать, что эти потомки необразованных выдвиженцев в большинстве своём так и остались тем самым быдлом, из которого они вышли, и до настоящего элитного класса им как до неба.

 – Интересно, а сам-то, из каких будешь?

 – Мои предки были царскими и советскими офицерами. Сохранились фотографии.

 – А как же …

Маргарита хотела спросить о Либерманах, но вопрос так и не прозвучал, потому что Ро­дион перебил её:

 – Честно говоря, я сам про это недавно узнал. Тебе первой говорю.

 – Между прочим, у Сержа фамилия Князев.

– Эта фамилия говорит лишь о том, что до освобождения крестьян предок Сержа был кре­постным у какого-то князя. Банальный случай.

– Родион, а ты не ревнуешь?

 – Ну, в какой-то мере присутствует, врать не буду, но дело в другом. Мне его прилизан­ная морда не понравилась ещё до того, как я узнал, что он твой жених. Скажу больше: если бы на его месте был какой-нибудь лейтенант или курсант, то я бы искренне за тебя порадовался.

– Почему?

 – Ты девушка из военной семьи, поэтому твоё призвание быть офицерской женой.

 – Ты считаешь, что я больше ни на что не пригодна?

 – Я в этом убеждён. Маргарита, мне, в самом деле, пора идти. Бог даст, когда-нибудь свидимся, но в любом случае желаю удачи, и прощай.

Родион быстро исчез из виду, а Маргарита вернулась в кафе. Серж с компанией сидели за отдельным столиком и смаковали коньяк в крошечных рюмках. Маргарита села на своё место рядом с Валерией и услышала голос Мишеля, грозившегося смешать Родиона с грязью. Владислав его успокаивал:

 – Я же говорил тебе, что не надо с ним связываться. От этого дуболома одни неприятно­сти. Он каким-то образом связан с КГБ. Понял теперь?

Серж, увидев Маргариту, прошёл к её столику и, спросив разрешения, сел. В очередной раз он продемонстрировал своё воспитание. Тактично скрывая свою неприязнь к Родиону, он положительно отозвался о его внешности:

 – А мне этот ваш знакомый понравился. У него фигура хорошая, вот только мужиком от него за версту несёт.

Маргарита хмыкнула:

 – Естественно, ведь он вырос в станице.

Валерия молчала, она просто не успевала за событиями. Скорректировав планы на вечер, Серж с приятелями удалились, а Валерия с Маргаритой вернулись в редакцию. Заинтригован­ная личностью Родиона, Валерия хотела расспросить о нём Дубова. Она догадывалась, что он  знает больше, чем рассказал вначале. А Маргарите хотелось взглянуть на фотографию отра­вившую Родиону жизнь. Дубов действительно кое-что слышал о Родионе, но его отрывочные сведения только разожгли любопытство Валерии и Маргариты. Негромким голосом с театраль­ными паузами Дубов рассказывал:

 – Вы знаете Валерия, что такое заказная статья в прессе. Вот сейчас я исполняю вполне официальный заказ, и это в порядке вещей. И вам и мне приходилось писать статьи под нажимом заказчиков, которые себя не афишировали, и это тоже в порядке вещей. Но в этом деле бывают такие случаи, что ахнешь.  

Не очень давно в областной газете был напечатан фельетон «Комсомольская любовь под блатные песни». Так вот: заказчиком этого материала является этот самый юноша Родион Коновалов. Он меньше чем за неделю, заметьте, в одиночку провернул это дело, а участники этого спектакля до сих пор не догадываются, что на самом деле их дёргал за ниточки простой рабочий паренёк. Всех деталей Казимир Шиманский не знает, но по его словам у этой статьи была предыстория, организованная Коноваловым. Он свёл вместе ранее незнакомых людей, среди которых был друг Казимира художник Эдуард, ресторанная певица, этот горе сценарист Цекавый и даже американский негр. Сам Коновалов на глаза не показывался, но, контролируя процесс, всё время находился поблизости.  В какой-то момент произошёл сбой и ситуация вышла из под контроля. Но Коновалов был начеку, он тут же вышел из тени и выбил зуб ресторанному вышибале.  Это каким-то образом привело ситуацию в норму, и он снова ушёл в тень, из которой уже не выходил до конца операции.

Валерия заметила:

 – Ну и страсти вокруг этого  фельетона. Сюжет закручен как в авантюрном романе.

 – Да, только неясно куда он закручен, а главное, с какой целью?

–  Что тут неясного? Газета опорочила беднягу так, что ему теперь уже не подняться.

 – Да, Коновалов тут постарался. Ведь это он настоял на включении в сценарий преслову­той «блатной» песни. Через посредника, конечно. Исполнитель слов не знал, так Коновалов своей рукой текст этой песни на бумажке написал. А потом нашёл журналиста, который за эту самую песню камня на камне от спектакля не оставил. Впрочем, известно, что название фельетону придумал именно Коновалов. Но похоже на то, что дискредитация Цекавого была не главной, а промежуточной, целью этой операции. Дело в том, что до этого Коновалов с Цекавым не враждовали, потому что не было почвы для неприязни. Они были знакомы, но на уровне шапочного знакомства. И вдруг Коновалов без всякого повода бульдогом вцепляется в этого безобидного графомана, а его целеустремлённость производит впечатление идущего напролом буйвола. Материал предназначался для заводской многотиражки, но там редактор заартачился. Тогда в редакцию областной газеты позвонили не откуда-нибудь, а из КГБ, и посоветовали этот фельетон напечатать. Мы бы тоже после такого звонка напечатали. А после того как вся эта свистопляска закончилась, Коновалов по-прежнему, как ни в чём ни бывало, здоровается с Цекавым. То есть ничего личного.

 – Вам просто не всё известно.

– Ну, конечно! Автор фельетона явно не случайный человек. А потом случайно я узнал, что в этом деле каким-то боком замешана жена Цекавого. Но боюсь, что ответы известны одному Коновалову, а он, похоже, не из разговорчивых.

Маргарита вскочила:

 – Извините, но я в это не могу поверить. Родион простой сельский парень с прямым и от­крытым характером. Да, он бывает несдержан и груб, он даже способен ударить человека, но я не могу представить его в роли хладнокровного интригана.

  – Послушайте девушка! Настоящие шпионы похожи на кого угодно, но только не на шпионов. Это же относится и к хладнокровным интриганам. Лично я не рискнул бы стано­виться на пути у этого юноши с прямым и открытым характером.

Через три дня Маргарита уехала в Москву поступать в университет, а после Нового года они с Сержем поженились. Маргарита Родиона не забывала, и в письмах к Валерии всякий раз спрашивала о нём. Она думала, что уже не увидит его, однако следующей весной они встрети­лись ещё раз. Но об этом ниже.

                      Глава XXVIII. Полоса неудач.

Ухабистый жизненный путь Родиона время от времени делался настоящей полосой пре­пятствий, но он не отчаивался. Как и всякого нормального человека неприятности его огорчали, но он не впадал в уныние и всегда утешал себя тем, что не одинок в своих несчастьях, а также тем, что любая плохая ситуация могла быть ещё хуже. Более того, он считал, что всякого рода невзгоды есть необходимый элемент жизни, так как без них благополучные периоды утрачи­вают свою ценность, и тем самым перестают быть таковыми. Родион любил подтверждать свою точку зрения примерами из библии. По его мнению, своё пребывание в Раю Адам и Ева не воспринимали как блаженство. Вечное благоденствие оборачивалось для них пустым и скучным времяпровождением, но только после изгнания из Рая они смогли оценить период райской жизни именно как блаженство, увы, теперь уже недоступное. Проще говоря, у них появилась возможность сравнивать. Такая философия в реальной жизни помогает мало, но в некоторой степени утешает.

У Марка Абрамовича Либермана имелась небольшая, но хорошо подобранная библиотека медицинской литературы. Родион с самого начала получил доступ к этим книгам и постепенно увлёкся темой, а затем под нажимом Марка Абрамовича начал всерьёз готовиться к экзаменам в мединститут. Дело было нешуточным, ведь Родиону предстояло кардинально изменить свою жизнь, но он решился и в августе подал документы на лечебный факультет.

Экзамены Родион сдал хорошо, но не прошёл по конкурсу. Больше всего его огорчало то, что по конкурсу прошли многие абитуриенты с более низкими баллами, чем у него. Он начал подозревать, что кто-то кому-то перешёл дорогу, но узнать что-либо конкретное не смог, так как сам по себе конкурс явление таинственное, и в какой-то мере даже мистическое.

У Марка Абрамовича в мединституте имелись знакомства, а один член приёмной комис­сии вообще был его старый приятель. Вот к нему-то по секрету от Родиона и обратился Марк Абрамович с просьбой в случае чего помочь талантливому юноше. Товарищ обещал. Именно поэтому, как только Родион сообщил ему о провале, Марк Абрамович заподозрил неладное, и тут же созвонился с этим товарищем по телефону. Товарищ и сам был в недоумении. Он рассказал, что с самого начала всё шло лучше некуда. То есть Родион был так хорошо подго­товлен, что никакая протекция ему не требовалась. Более того, он уверенно прошёл конкурс, но в самый последний момент вдруг пришло распоряжение вычеркнуть его из списка принятых на первый курс.  Именно его, и выглядело это как избавление от нежелательного элемента, а против таких распоряжений бессильна даже взятка. Марк Абрамович положил трубку и спросил:

 – Родион, у тебя есть враги?

 – Само собой! Враги есть у всех. Даже у тех, кто думает, что у него их нет. На самом деле они всего лишь плохо информированы. Не все враги себя афишируют. Козьма Прутков заметил, что даже устрица имеет врагов.

 – Могущественные враги у тебя есть?

 – Нажил, к сожалению. Вы правильно решили, что это месть. Кое-кто из моих нехороших знакомых вполне способен провернуть такое дело.

 – Надеюсь это не КГБ?

 – Нет, конечно. Я слишком мелкая сошка для таких игр. Это были козни частного лица. И если это действительно месть, то в данном случае рано или поздно мститель себя обозначит.

– Почему?

 – Злорадство. Ведь если мне не намекнуть, что это была именно месть, то я могу поду­мать, что случился обычный провал на экзаменах, и тогда пропадает всё наслаждение от мести. Но ничего, как только он объявится, я постараюсь ему кайф испортить. А если всё останется по-прежнему, то через год попытаюсь ещё раз поступить, но только в другой институт.

Родион оказался прав, мститель не заставил себя ждать. Через день, вернувшись с работы, он узнал от вахтёрши тёти Нины, что ему дважды звонил неприятный женский голос. Не прошло и полчаса, как тётя Нина позвала его к телефону. Родион взял трубку и сказал:

 – Слушаю.

Незнакомый женский голос ответил:

 – Привет беглец! Не узнаёшь?

 – Нет.

 – Что, забыл, как пол ящика «Мадеры» высадил, а потом сбежал?

 – Вспомнил. Валя, а что случилось?

 – Ничего, просто захотелось поболтать. Я слышала, ты поступал в институт, да по кон­курсу не прошёл.

 – Вы хотите сказать, что это было не случайно?

 – Догадливый. И как у тебя сейчас настроение?

 – Хорошее. Должен вас огорчить Валя, этот случай меня не расстроил.

– Да ну?

 – Дело в том, что на самом деле я хотел поступать в другое место, а родственники на­стояли на медицинском. Пока сдавал экзамены, сомнения замучили, ведь профессия на всю жизнь. А вдруг я неправильный выбор сделал? А когда узнал, что не прошёл по конкурсу, то настоящее облегчение почувствовал. Извините Валя, но получается, что вместо неприятности вы нечаянно оказали мне услугу.

Валя заверещала в трубку: – «Сволочь! Ублюдок», но Родион положил трубку и, довольно прищёлкнув пальцами, сказал: – «Есть!». Валя орала так громко, что её услышала даже тётя Нина, которая недоумённо спросила?

 – Чего это с ней? Что ты ей сделал?

 – Настроение испортил. Она сейчас мне рассказала, что это из-за неё я в институт не по­ступил. Отомстила, в общем, и специально позвонила, чтобы услышать мою ругань. Она слушала бы её как райскую музыку и наслаждалась моей бессильной злобой. А я наоборот, взял, да и похвалил её за старания, вот её с досады и понесло. Другой раз подумает, прежде чем устраивать людям гадости.

Тётя Нина задумчиво посмотрела на него и сказала:

 – Я давно поняла, что непростой ты человек, и умней, чем кажешься.

Должно быть, Валя это тоже поняла, и после этого разговора исчезла с горизонта.

Круглолицая с милыми ямочками на щеках повариха Лена была симпатичной девушкой, но характер имела требовательный и обидчивый. Она постоянно что-то требовала, и если требование не выполнялось, то обижалась. Впрочем, обиды быстро забывались, но их количе­ство утомляло, поэтому, когда они расстались, Родион почувствовал облегчение. За время их короткой дружбы произошло всего два запомнившихся эпизода.

Лена что-то прослышала о былом увлечении Родиона театром, и призналась ему, что давно мечтает сходить куда-нибудь по контрамарке. Всё равно куда – в театр, в цирк или на концерт, лишь бы по контрамарке. Родион попытался объяснить ей, что по контрамарке усаживают на свободные места куда придётся, а то и вовсе на приставные стулья, и поэтому лучше просто купить билет, но Лена стояла на своём. Для неё контрамарка сама по себе была элементом «красивой жизни». Родион уже знал, что все эти закидоны у Лены возникли под влиянием пожилой дамы по имени Рогнеда Елизаровна, которая жила по сосед­ству с её тётей. Бывшая курсистка дворянского происхождения любила рассказывать наивной девочке о людях и нравах дореволюционного высшего света, и постепенно стала для Лены главным авторитетом по части благородных манер.

Видя такое упрямство, Родион обещал достать контрамарку в театр. С полученной в ре­дакции запиской, он после работы сразу же отправился в драмтеатр. До вечернего спектакля было ещё далеко и людей в театр ещё не пускали. Узнав, что он ищет администратора Чикада­нова, какой-то человек направил его к служебному входу. Там Родиону повезло. Он встретил недавнего знакомого корреспондента Быкова. Узнав, в чём дело, вхожий за кулисы Быков любезно согласился проводить Родиона к нужному человеку. Зрительный зал был пуст, но в служебных помещениях театра кипела жизнь. По коридорам сновали артисты в гриме и другие озабоченные люди. Хлопали двери, из-за которых доносились человеческие голоса и какие-то неясные шумы. Впрочем, Родиону была знакома эта взвинченная атмосфера, характерная для всех театров. Но далеко идти не пришлось. В первом же длинном коридоре Быков воскликнул – «А вот и товарищ Чикаданов», и взмахом руки указал на приближающегося невысокого лысого молодого человека в строгом костюме. Родион сразу узнал в нём бывшего воздыхателя Вероники Кирилла, и ему сделалось тоскливо. Интуиция подсказывала, что контрамарку сегодня он не получит. Дубов остановил администратора и жизнерадостно сказал:

 – Привет Кирилл Иванович! Этого юношу к тебе направил Виктор Афанасьевич. Прошу любить и жаловать.

Дубов, обогнув застывшего на месте администратора, отправился дальше по своим делам, а Кирилл, мгновенно узнавший Родиона, побледнел от злости и, срываясь на фальцет, истошно заорал на него:

 – Кто тебя сюда пустил? Какого чёрта? А ну проваливай отсюда!

На громкие крики в обычно тихом коридоре стали открываться двери, и несколько со­трудников театра, вместе с затормозившим Дубовым, принялись наблюдать за разгорающимся скандалом. Среди наблюдателей оказалась и Люся, молодая жена Акима Ласкирёва. На ту пору она уже работала в городском отделе культуры на какой-то должности, и в тот день находилась в театре по своим бюрократическим делам. Она уже шла на выход, но Родиона узнала издалека, а услышав крики, замерла на месте. Родион зарядился от Кирилла агрессией, и огрызнулся в том же стиле:

 – Чего ты разорался, лысый сперматозоид?

Две молодые актрисы, стоявшие возле стены, прыснули от смеха, а у Кирилла задёргался левый глаз. Теряя остатки самообладания, он завопил:

 – Что? Ты знаешь, кто я такой?

 – Да мне плевать на тебя и на твою должность!

 – Как это плевать? Я …

Что он хотел сказать, осталось неизвестным, потому что Родион перебил его словами: – «Да вот так!», сделал шаг вперёд и, схватив Кирилла за шею, смачно плюнул ему на лысину. Кирилл отскочил от Родиона, повернулся к людям и, указывая пальцем на свою голову, заголосил:

 – Вы видели? Вы это видели? Будете свидетелями!

Администратор бросился назад по коридору и заскочил в какой-то кабинет, а Родион про­комментировал:

 – А расхвастался, как будто медаль получил.

Две молодые женщины переглянулись и расхохотались, а к Родиону подошёл Дубов и удивлённо спросил:

 – В чём дело? Что произошло?

 – Не повезло мне. Если б я знал, что товарищ Чикаданов это Кирюха, то и не совался бы к нему за контрамаркой.

 – Так вы знакомы?

–  Немного. Я по весне у него девушку отбил. Причём некультурно.

– Побил, что ли?

 – Хуже. Спину ему исцарапал. Он где-то розами разжился, а я его подстерёг, и этот букет ему за шиворот затолкал. Вот он и мечет икру. Но если честно, то на его месте любой психанёт.

– Это случайно не та девушка, что после фотографии в газете тебя бросила?

 – Она самая. Вы, если встретите Кирюху,  скажите ему, что путь к сердцу девушки для него открыт. Это поднимет ему настроение. А мне надо дёргать отсюда, а то он со злости ещё наряд вызовет. Досвидания.

Дубов тут же отыскал Кирилла и передал ему слова Родиона. Администратор и в самом деле, хотя и не повеселел,  но сразу утратил ярость, и уже спокойным тоном, скорее для порядка, обозвал Коновалова скотиной. Вернувшись в редакцию, Дубов представил в лицах этот эпизод, чем здорово повеселил коллег. Люся вечером рассказала Акиму о происшествии в театре, но так как предыстории конфликта они не знали, то причина его так и осталась для них тайной. Артисты недолюбливали администратора, и после того случая Кирилл Чикаданов получил неформальное прозвище «Лысый Сперматозоид».

Родион не мог раскрыть Лене подробности своей неудачи с контрамарками, поэтому она обиделась на целую неделю. Однако в субботу после обеда она позвонила Родиону, сказала, что простила его и назначила встречу в парке. Это свидание запомнилось Родиону тем, что оно принесло неприятности, причём не ему самому, а дяде Коле и его другу Боре Хану.

Родион с Леной чинно шагали по аллее парка, и обсуждали планы на вечер. Навстречу шли две пожилые расфуфыренные дамы. Лена напряглась, и когда они приблизились, уважи­тельно с ними поздоровалась. Родион интереса к ним не проявил, и, не дождавшись от него естественного вопроса, Лена сама завела разговор:

 – Знаешь, кто это были?

 – Нет.

 – Рогнеда Елизаровна со своей сестрой Олимпиадой.

 – А-а, наставница твоя.

 – Между прочим, они недалеко от твоего общежития проживают. Против базара, только улицей ниже.

 – Я там почти не хожу. А которая из них Рогнеда?

 – Та, что в малиновой шляпке. Сколько лет ты ей дашь?

– Судя по рукам, ей сильно за семьдесят.

– Ой, какой ты приглядистый, даже неинтересно. Зато как сохранилась! Дворянскую по­роду не скроешь. Фигурка как у девушки. Олимпиада моложе на десять лет, а выглядит хуже. У Рогнеды, между прочим, молоденький любовник имеется. Она его зовёт Николя. Он водитель, да непростой, большого начальника возит. Но и Олимпиада женщина ещё та, даром, что с войны тугоухая. У неё тоже молодой любовник имеется. Так этот Борис вообще инженером в ремонтной мастерской работает.

– Кого-то мне эти имена напоминают.

 – Не умничай, ты их не можешь знать.

Чтобы проверить свою догадку, Родион на следующий день выбрал момент, и, когда они с дядей Колей остались в комнате одни, задал ему вопрос:

 – Дядя Коля, ты сегодня идёшь к своей Бабушке?

 – Собирались, а что?

 – Да так, ничего. Вот ты меня критиковал за перестарков, а сам бабушку посещаешь.

 – А-а! Да это просто кликуха. Я смолоду всех своих баб так называю, а на самом деле она не старая.

 – Ничего себе не старая! Да ей семьдесят с гаком! И с хорошим гаком.

 – С чего ты взял?

 – Я её вчера в парке вместе с её глухой сестрой видел.

 – Какой сестрой?

 – Той самой, к которой твой друг Боря ходит.

– Ты чего-то напутал, сестру какую-то приплёл.

– Да? А как твою молодуху зовут?

 – Фу ты, хотел быстро сказать. Имя у неё заковыристое, на «Р» как-то, сейчас вспомню …

 – Рогнеда.

 – Точно. А откуда …

 – А Борину глухую любовь как звать?

 – Оля.

 – Её имя Олимпиада, и она моложе от Рогнеды на десять лет. А живут они в соседних дворах вон по той улице.

Дядя Коля побледнел, велел Родиону обождать и бросился наверх. Вскоре он вернулся в сопровождении Бори Хана, и попросил рассказать обо всём подробно. Родион хмыкнул:

 – А чего там рассказывать. Эти пенсионерки направо и налево хвастаются своими моло­дыми любовниками, да ещё и врут, как сивые кобылы. Ты Николя личный шофёр у большого начальника. На «Волге» нарезаешь. Ну, с дядей Колей всё ясно, а вот почему тебя Борис назначили инженером ремонтной мастерской, для меня загадка.

Некоторое время Боря Хан смущённо ерзал на стуле, но всё-таки объяснил эту загадку. Из его рассказа Родион узнал ещё кое-что интересное.

Года три назад Боря с получкой в кармане летними сумерками возвращался домой. Он был слегка навеселе и, сокращая путь, свернул на узкую улочку с частными домами. Возле одного двора его окликнула фигуристая женщина в лёгком платье и попросила открыть заевший замок во флигель. Для опытного слесаря это не проблема, и через минуту дверь в жилище распахнулась. Благодарная хозяйка усадила Борю за стол и принялась угощать по первому разряду. Присев за стол, она налила себе немного вина из стоящей на столе восьмисо­тки, выпила и пожаловалась, что давно овдовела и живёт одна, а ведь ей нет и сорока. Тусклая лампочка под красным абажуром окрашивала комнату в эротический полумрак, а поза хозяйки и её вздохи,  говорили о том, что отказа Бориным желаниям не будет. Боря Хан был нормаль­ным мужиком и без долгих разговоров тут же завалил её в кровать. Вот так они и подружились.

У Оли были свои недостатки, но они с лихвой перекрывались достоинствами. Она не ка­призничала и всегда была рада его приходу в любом состоянии и в любое время. Более того, для милого дружка у неё всегда имелась бутылочка винца, а если её было мало, то доставала из подвала очередную трёхлитровую банку отменной домашней наливки. А чего ещё нужно холостому мужчине в расцвете сил?

Дядя Коля на ту пору состоял в любовной связи с одной разведённой диспетчершей, про­живавшей в Батайске. Женщина надеялась на брак, но когда поняла, что дядя Коля о женитьбе даже и не думает, тотчас прекратила всякие отношения. То есть просто дала ему пенделя. Диспетчера вообще народ суровый и решительный. Дядя Коля рассказал об этом своему дружку Боре, который высказал мнение, что всё к лучшему, и обещал познакомить его с Олиной соседкой, одинокой сорокалетней бабёнкой по имени Рогнеда. На всякий случай Боря сообщил, что Рогнеда довольно худощава, но дядя Коля сказал, что не любит толстух, и в ближайшее воскресенье, изрядно поддав, они пошли знакомиться. Всё прошло на уровне, потому что дядя Коля пришёл в себя уже в постели у новой «Бабушки», а само знакомство сохранилось в памяти смутными фрагментами. После этого они стали посещать любовниц согласованно.

Самое интересное, что за всё время они ни разу не приходили к своим дамам трезвыми, и никогда не видели их при дневном свете. Они и не подозревали, что их любовницы родные сёстры. Родионово сообщение их просто оглоушило. Минут десять они потрясённо молчали, а потом дядя Коля засобирался в магазин. Родион его остановил:

 – Мужики, не начинайте всё сначала. Не заливайте глаза. Прямо сейчас, пока солнце вы­соко, сходите и посмотрите на них трезвым взглядом и при хорошем освещении.

Но мужики для храбрости всё же выпили по стаканчику хереса, а затем, подбадри­вая себя матерными словами, отправились на смотрины давних любовниц. Они увидели их стоящими на  улице возле двора Олимпиады. Родион был прав, их пассии при дневном свете выглядели обычными старухами. Мужикам сделалось неимоверно стыдно, и они тихо ретировались.

Но не таковы оказались их бывшие зазнобы. Поняв, что их окончательно бросили, сёстры загрустили, а через неделю, выпив с горя, они пустили было слезу, но когда вино ударило в голову,  решили отвести душу руганью и публичными оскорблениями своих бывших любовни­ков. Они пришли к общежитию, и, устроившись под балконом двадцатой комнаты, истошными голосами начали поносить всякими словами дядю Колю и Бориса. В этом дуэте главным исполнителем была Рогнеда. Хотя её ругань была пересыпана нецензурными выражениями, речевые обороты имели непривычно хороший литературный слог. Родион с большим интере­сом слушал это выступление. Он сразу понял, что перед ним профессионалка своего дела и сказал вслух: – «Так элегантно обложить человека, одного таланта мало, нужно ещё дореволю­ционное образование». Дядя Коля, сидя на кровати, вполголоса матерился в обычном вульгар­ном стиле. Боря затаился в своей комнате, зато всё общежитие вышло на балконы поглазеть на скандал. Этот концерт прекратил Жора Короедов. Он прямо с балкона окатил сестёр водой из большой кастрюли. Женщины сразу замолчали, отряхнулись и засеменили по домам.

Дяде Коле и Боре повезло в том, что издалека никто толком не разглядел их любовниц, а Родион никому не проболтался об их возрасте. С тех пор они знакомились с женщинами только в трезвом виде и при солнечном свете, а в сомнительных случаях требовали показать паспорт.

После встречи в парке Лена выбрала часок и заглянула в гости к бабушке Рогнеде, чтобы узнать её мнение о Родионе. Злая на мужчин Рогнеда в данном случае постаралась быть объективной. Она сказала, что паренёк выглядит неплохо, но внешний вид обманчив, и хорошо бы подстраховаться, то есть раскинуть на него карты. Лена горячо поддержала это предложе­ние. Её с самого начала мучили смутные, но неопределённые сомнения в искренности Родиона. Она чувствовала, что он, если и не врёт, то многое скрывает от неё. А уж карты скажут правду.

Рогнеда достала заветную колоду, занавесила окна и зажгла большую свечу на столе. Пер­вый расклад получился рутинным. Карты предсказывали Родиону дальнюю дорогу и казённый дом. Следующий расклад оказался довольно странным, он показал наличие у Родиона второго имени и смену масти. Толкование свелось к тому, что Родион ведёт двойную жизнь.

Лена разволновалась:

 – Я так и знала, что у него ещё кто-то есть.

 – Нет, дело не в женщине, тут другое значение. Он что-то скрывает. Так себя ведут шпионы и тайные агенты. Ага, а вот и крестовый валет.

– А что он значит?

 – Мужчину в форме, но невысокого чина. Солдат, например. Твой приятель как-то связан с формой.

– Да он ещё и в армии не был.

– Форму носят не только в армии. Пожарники, милиционеры, почтальоны, да их не пере­честь. И в какой-то момент эта его форма всплывёт, но ты ей не обрадуешься.

 – И что мне теперь делать?

 – Обходи его подальше. Не пара он тебе. Давай лучше на тебя погадаем.

Карты легли благоприятно. И хотя они предрекали Лене какую-то измену, сердце её должно было успокоиться знакомством с бубновым королём.

Это гадание сильно повлияло на Лену. Она стала избегать встреч с Родионом, который ничего не понимал в происходящем, но точку в их отношениях поставил очередной, третий по счёту трудовой отпуск Родиона. Вообще-то отпуск в жизни человека играет большую роль, и Коновалов здесь не исключение. Поэтому стоит подробнее остановиться на этой теме.

                      Глава XXIX. Кролики, обезьяна и подставной кондуктор.

Честно говоря, Родиону в отпусках не везло. Впрочем, действительно невезучим оказался его второй отпуск, а первый омрачился всего лишь мелкой неприятностью. Но в целом отпуск удался, потому что в представлении Родиона на тот момент настоящим отдыхом были не поездки на море, в леса или куда-нибудь в гости, а тихое времяпровождение в родной станице с деликатесами бабушки Фроси и рыбалкой на прудах. И эта программа в основном осуществи­лась. Этот первый отпуск был самым продолжительным. Родиону в ту пору не было ещё восемнадцати лет, а несовершеннолетним рабочим по закону полагался месячный отпуск.

Безмятежное времяпровождение ему испортила одна назойливая станичная девушка. Объ­явилась она где-то за месяц до отпуска. Вскоре после того, как Родион поселился в общежитии, ему пришло письмо из Камчатской от девушки по имени Клава. Крупным почти детским почерком она сообщила, что Родион ей нравится, и предложила дружбу. Обратный адрес был незнаком. Родион подумал, что это какая-то глупая школьница, а он уже не в том возрасте, чтобы поддерживать глупую переписку. Поэтому отвечать он не стал, а письмо выбросил. Но не тут-то было! Через два дня от Клавы пришло новое послание, а затем письма от неё пошли с завидной регулярностью по два-три в неделю. Судя по всему, отсутствие ответов не сильно огорчало Клаву, и этот эпистолярный монолог её вполне устраивал. Уже в третьем письме Клава призналась, что на самом деле она Таня, но имя Клава ей нравится больше. Это призна­ние упрочило мнение Родиона, что девушка, мягко говоря, пустоголова. Она писала ему о погоде и других малоинтересных событиях районного масштаба, но больше всего хвалилась своим отцом и кроликами, которых он разводил. Соседей по комнате начало разбирать любопытство особенно после того, как Родион начал выбрасывать письма не читая. А так как Родион хранил молчание, они начали вслух строить всякие догадки о содержании этих писем, чаще всего дурацкие, но тут наступил отпуск и все разговоры прекратились.

Приехав в станицу, первые дни Родион посвятил приведению хозяйства в норму. Покра­сил железную крышу, отремонтировал в доме полы и соорудил в хоздворе новый угольный сарай. И только через неделю, управившись с делами, он рано утром привязал к велосипеду удочки и поехал на рыбалку. В этот же день, ближе к вечеру сестра Нина сообщила, что на улице его ждёт Галя, девушка с соседней улицы. Это была та самая плотная Галя, на которой в своё время Родион учился знакомству с девушками. За то время, что они не виделись, Галя выросла и стала очень фигуристой девушкой, но Родиона по-прежнему считала пареньком немного туповатым. Небрежно поздоровавшись, она спросила в лоб:

 – Ты почему не отвечаешь девушке на письма?

 – Так ты знаешь эту чокнутую?

 – На себя посмотри умник! И чего она в тебе нашла? Не пойму.

– Кто она вообще такая?

 – Моя двоюродная сестра Танька. Живёт далеко отсюда, за парком.

 – А зачем она себя Клавой называет?

 – Нравится, вот и называет. Я вот тоже при знакомстве некоторым ребятам представля­юсь Гликерией.

 – Извини, я ж не знал, что это у вас семейное. А откуда она меня знает? Мы никогда с ней не виделись. И откуда у неё мой адрес?

 – Ой-ой-ой! Возомнил о себе, прямо таинственный монах! Не так и трудно про тебя уз­нать. Танька вот тоже тебя раньше не видела. Она по фотографии в тебя втюрилась.

 – Да ладно! Так не бывает.

 – Зелёный ты ещё Родион. Девушки часто влюбляются по фотографии, особенно в арти­стов. Недавно она у твоей матери платье шила, вот там твою фотку и увидела. А сестра твоя Нинка ей твой адрес дала. А вчера к ней вернулось её письмо с надписью, что адресат выбыл. Она поняла, что ты в станице и прибежала ко мне. В общем, хватит болтать, пошли!

– Куда?

– Вон за тот угол. Она там тебя ждёт, если только с перепугу не сбежала.

Таня, она же Клава, не сбежала. Перед Родионом стояла угловатая худенькая голубоглазая ещё не девушка, но уже и не девочка пятнадцати лет. Глядя от смущения в небо, она лишь изредка бросала на Родиона короткие взгляды. Родиону она не понравилась и он недовольно сказал:

 – Привет. И как мне тебя называть?

 – Таня. Я передумала быть Клавой.

 – Слава богу. И что дальше?

Таня покраснела, и чуть слышно пролепетала:

 – Проводи меня домой.

Родион хмыкнул, но согласился. До её дома они шли молча. Родион не хотел заводить ро­ман с этой школьницей и вместо ритуального рассказа всю дорогу придумывал как бы потак­тичнее отвязаться от этой Тани, и уговорить её больше ему не писать. Возле своего дома Таня вдруг сделалась разговорчивой, пригласила его зайти во двор и чуть ли не силой затащила в кролят­ник. Там она вовсю принялась расхваливать кроликов и все выгоды кролиководства, а потом начала агитировать Родиона заняться этим полезным делом. Не ограничиваясь словами, Таня поймала в вольере молодого кролика, усадила его в кирзовую сумку и подарила его Родиону в качестве родоначальника будущих кроличьих поколений. А затем попросила сводить её в кино на следующий день. С подарком в сумке отказывать было неловко, и он согласился.

Родион притащил подарок домой и задумался. У него не было желания разводить кроли­ков, а самое главное, не было возможности, ведь после отпуска он уезжал в город, а без него ухаживать за зверьками было некому. Матери было некогда за работой, а у бабушки хватало забот с курами и утками. Сестра Нинка взялась бы за разведение ушастиков  с удовольствием, но из-за её плохой ауры они быстро бы передохли. Тут он вспомнил печальную историю адвоката Полуянова и решил, что самое разумное, это сразу же употребить животное в пищу. А чтобы кролик не мучился в сумке, он тут же его забил и освежевал, а тушку отдал бабушке Фросе. Бабушка как всегда была на высоте, и жаркое получилось отменным.

На следующий день, отправляясь в кино, он захватил сумку, чтобы отдать Тане, но после свидания вернулся домой с крольчихой в этой же сумке. Так у них и пошло. Через день да каждый день Родион шёл с сумкой в кино или просто погулять, а возвращался домой с кроли­ком в этой же сумке. Кролятина со стола не выбывала и уже начала приедаться. На удивлённые вопросы домашних он сказал, что познакомился с девушкой, у которой этих кролов не пере­честь, и на каждом свидании она просто так, от чистого сердца дарит их по одному.

Долго это продолжаться не могло, и вскоре наступила развязка. Через неделю, или чуть больше, Таня среди дня приехала на велосипеде к Родиону домой с ревизией. Дома была одна Нина, и Таня первым делом осведомилась у неё, как себя чувствуют её друзья кролики. Нина была совсем не похожа на Родиона, но кое-чему у брата научилась, в том числе стилю «Каков вопрос, таков ответ». Поэтому она сказала Тане, что в данный момент кролики никак себя не чувствуют. Таня не поняла этих слов и стала просить разрешения взглянуть на милых зверьков. Нина сморщила лоб и неуверенно сказала:

 – Ну, не знаю. … Видишь уборную?

 – Я не хочу в туалет. Показывай кроликов.

 – Так я и показываю. После того как их съели, они попали в уборную. А куда ж ещё? Правда, шкурки ещё были, но их Родион куда-то дел.

 – Так их съели? Какой ужас! Я же их давала на развод. Породистых.

 – Ну, ты даёшь Танька! Где он будет их разводить? В общежитии, что ли?

Расстроенная Таня попросила лист бумаги и тут же написала гневное письмо Родиону, где обозвала его негодяем и циником, а затем сообщила, что с этого дня пусть забудет её навсегда, и ни о какой дружбе не может быть и речи. Забрала свою сумку и, бешено вращая педалями, уехала. Родион этому письму обрадовался, и последние дни отпуска провёл в безмятежности.

Они встретились только через несколько лет, но сразу узнали друг друга. Повзрослевшая Таня из нескладного подростка превратилась в довольно миловидную женщину. Вспоминая эту кроличью историю, она засмеялась и сказала, что в ту пору действительно была глупышкой, ведь могла бы сразу догадаться, что Родиону негде разводить кроликов, и не морочить ему голову. Родион согласился, но тактично не стал развивать эту тему.

По его мнению, глупость является личностным прирождённым качеством, избавиться от которого нельзя. То есть глупая девушка с возрастом превращается в старую дуру. Житейски опытную, но всё-таки дуру, потому что жизненный опыт делает мудрыми только тех, кто родился умным. Впрочем, это относится не только к женщинам. С другой стороны глупость человеческая является скорее нормой, ведь ещё Артур Шопенгауэр подсчитал, что три четверти населения любой страны глупцы. И так было всегда, но, справедливости ради надо заметить, что большой ум далеко не всегда гарантирует его обладателю благоденствия. В мире полно счастливых глупцов и несчастных умников.

Второй отпуск выпал Родиону на октябрь месяц следующего года. Он любил это время года, когда жара уже кончилась, а до осенней слякоти был ещё далеко. Однако на этот раз Родион не стал сидеть дома в станице, а решил съездить в гости к любимой тёте Лене, которая давно звала его побывать у них в Крыму. Родиону тоже захотелось побывать на юге и иску­паться в настоящем море, к тому же ещё и в «бархатный сезон». Тётя Лена с мужем и сыном жила под Симферополем, но к морю от них было рукой подать. Родион был лёгок на подъём, и на сборы ушло всего полдня. Подарки и гостинцы были упакованы в среднего размера чемодан, а продукты в дорогу бабушка Фрося сложила в большую чёрную сумку. Ехать было не так уж и далеко, поезд шёл меньше суток, но бабушка на всякий случай загрузила в сумку большой кусок окорока, вареную утку, добрый шмат сала, хлеб, яблоки, штук двадцать пирожков, пачку магазинного печенья и баночку закваски. В результате сумка сделалась тяжелее чемодана, но Родион против обилия еды возражать не стал. В дороге лишний кусок никогда не помешает.

На следующий день Родион обычным рейсовым автобусом прибыл в город Сальск, через который ходили поезда в Крым, причём более прямым и коротким путём, чем из Ростова. Оказалось, что приехал он слишком рано, так как поезда на юг шли ночью. Родиона это не огорчило. Он сложил свои вещи в камеру хранения и отправился знакомиться с городом, а неторопливая пешая экскурсия для этой цели подходит лучше всего. Как и многие небольшие степные города, Сальск напоминал собою разросшуюся станицу, но этим-то он и был хорош.

Вечером Родион купил билет на проходящий поезд до Симферополя. Билет обошёлся Ро­диону всего в десять рублей с копейками, потому что в те годы железная дорога была едва ли не самым дешёвым видом транспорта. Затем он достал из камеры хранения свои вещи и, сидя на вокзальной скамье, основательно подкрепился утятиной.

Минут за двадцать до прихода поезда народ потянулся на выход к перрону. Родион тоже покинул здание вокзала. Он загодя прошёл в дальний конец перрона, так как его вагон был в конце состава. Тусклые фонари, освещающие перрон, не могли разогнать ночные тени, и уже через несколько метров в сторону от путей всё тонуло в ночном мраке. Родион поставил чемодан на землю, и в этот момент услышал странный верещащий звук, доносящийся со стороны закрытого ларька. Он подошёл ближе, нагнулся, и, к своему безмерному удивлению обнаружил сидящую в тени маленькую обезьянку. Присев на корточки, он протянул к ней руку. Обезьянка отступила к железному забору, но убегать не стала. Родион вытащил из сумки яблоко и протянул его обезьянке. Она схватила яблоко и быстро его сгрызла, а затем протянула лапку в характерном выпрашивающем жесте. Родион понял, что обезьянка ручная и угостил её печеньем. Он подумал, что животное каким-то образом отбилось от хозяина, который теперь ищет пропажу по всей станции. Будь у Родиона время, он позаботился бы о зверьке, отнёс его на вокзал и попытался найти хозяина, но в этот момент подкатил его поезд. Родион на проща­нье погладил обезьянку, подхватил чемодан и пошёл к своему вагону.

 Поезд стоял всего несколько минут, и щекастая проводница в форменном картузе даже не стала выходить на перрон. Она просто открыла дверь в вагон и, громко объявив о скором отправлении,  начала проверять билеты при тусклом тамбурном освещении. Родион пропустил трёх суетливых женщин и забрался в вагон последним. Но как только он поставил чемодан на пол и полез в карман за билетом, поезд тронулся. Дальнейшие события понеслись в ускоренном темпе. Проводница уже собралась закрывать дверь, как вдруг обезьянка выскочила из-за ларька, тенью промчалась по перрону, вскочила на вагонные ступеньки и прошмыгнула мимо провод­ницы в другой конец тамбура. Метнувшись от стенки к стенке, она присела за Родионовым чемоданом. Проводница резко повернулась и, показывая рукой на чемодан начала задавать вопросы: – «Что такое? Кто это?». Родион тоже заметил обезьянку, и уже хотел обстоятельно про неё рассказать, но не успел. Обезьянка вскочила на чемодан, повернула к проводнице свою мордочку и оскалилась. Своими большими глазами, оттопыренными ушами и прочими чертами она напоминала карикатурно некрасивого маленького человечка, что произвело неожиданный эффект. Проводница вытаращила глаза и завизжала как резаная: – «А-а! Сатана!». Этот вопль сильно испугал обезьянку. В панике она прыгнула на стенку и ухватилась за стоп-кран. Родион схватил её за тельце и принялся отрывать от рычага. Ручонки у обезьянки оказались неожи­данно сильными, и всё закончилось тем, что стоп-кран сработал, а набиравший скорость поезд резко остановился. Свистящий воздух снова испугал обезьянку, и она прыгнула в обратную сторону, то есть Родиону на грудь. Должно быть, она решила, что это самое безопасное место и всеми лапками вцепилась ему в плащ мёртвой хваткой. Проводница соскочила на землю и принялась дуть в свисток. На пронзительные трели прибежали проводники соседних вагонов и два станционных рабочих. Вслед за ними явился запыхавшийся начальник поезда. Родион попытался объяснить ситуацию, но не успел, потому что из темноты появились два милицио­нера, которые с ходу задали вопрос: – «Кто остановил поезд»? Проводница указала пальцем на Родиона и громко сказала – «Он», и добавила, что данный пассажир пытался  незаконно провезти в плацкартном вагоне опасное животное. Милиционеры объявили Родиона задержан­ным за хулиганство, и тут же доставили его в местное линейное отделение железнодорожной милиции.

Вскоре Родион сидел в тесной дежурке и отвечал на вопросы заполняющего протокол ху­дощавого дежурного лейтенанта. Поезд ушёл, а притихшая обезьянка сидела у него на коленях. К рассказу Коновалова дежурный отнёсся недоверчиво. Родион был совершенно трезв, и списать остановку поезда на пьяную выходку было затруднительно, поэтому дежурный не стал отрицать участия в деле обезьяны, но и в этом случае, по его мнению, Родион был виноват хотя бы в том, что не следил за своей мартышкой и спустил её с поводка. Никто не знал породы обезьянки, и дежурный называл её просто мартышкой. Родиону не верили, что обезьяна не его, потому что она не отходила от него ни на шаг, а на всех остальных скалилась и агрессивно верещала. После допроса дежурный популярно объяснил Родиону, что остановка поезда дело нешуточное, а меру наказания за это определит начальник, который прибудет на службу к девяти утра. Родиона по всем правилам обыскали, составили опись изъятого и вместе с обезьяной отправили в так называемый «отстойник». В этой камере площадью около трёх квадратных метров кроме тусклой лампочки на высоком потолке не было ничего. Здесь можно было только стоять или сидеть на грязном цементном полу. Однако дежурный оказался не очень злым человеком и немного уменьшил мучения Родиона. Должно быть, обезьяны здесь редко попадали за решётку, поэтому он выдал Родиону деревянный табурет.

Задержанных кроме Родиона в отстойнике ещё не было, и он беспрепятственно уселся на табурет в углу помещения. Сняв плащ, он укутал в него обезьянку и посадил её на колени, где она вскоре задремала. Только тут Родион как следует рассмотрел приблудное животное. В мартышках он разбирался неважно, помнил только, что у некоторых макак самец определяется по задранному хвосту. Его подопечный несомненно был самцом. Родион дал ему имя Мартын, образованное от слова мартышка. Только через день он узнает из справочника, что Мартын является обычной макакой резусом. Так как на вокзале обезьяну никто до этого не видел, Родион пришёл к выводу, что Мартын случайно отстал от поезда, следовавшего в северном направлении. А если хозяин не заметил этого сразу, то шансов найти животное, у него почти нет, ведь для этого ему придётся обследовать все станции и остановки, где проходил поезд.

Усевшись поудобнее, Родион погрузился в дремоту, но это продлилось недолго. Рано ут­ром в отстойник загнали человек восемь задержанных накануне пьяных хулиганов. Здесь им предстояло ждать прибытия начальника, от которого зависела их дальнейшая участь. Сразу стало нечем дышать. Мартын зашевелился под плащом. Здоровый дядька с опухшим похмель­ным лицом подошёл к Родиону и, дыхнув густым перегаром, сказал: – «Эй, молодой! Уступи место старшему». Родион убрал плащ, а Мартын поднял хвост трубой, оскалился и пронзи­тельно заверещал. Эффект был потрясающим. Мужики нервно отхлынули к стенкам, а здоро­вый дядька выпучил глаза и попятился к выходу. Подойдя к двери, он развернулся и начал стучать в неё руками и ногами, перемежая удары криками: – «Черти, черти! Здесь черти! Выпустите меня отсюда!». Милиционеры скрутили этого дядьку и куда-то его отправили. Судя по всему, Мартын своим видом спровоцировал у него приступ «белой горячки». Дежурный понял, в чём дело, вывел Родиона из отстойника и приказал ему ждать на скамейке в коридоре.

Первым к начальнику вызвали Родиона с Мартыном. Начальник решил дело быстро. Он не стал вникать в подробности и выслушивать оправдания, а сразу задал Родиону вопрос насчёт денег. Узнав, что деньги у Родиона имеются, он на месте оштрафовал его на двадцать пять рублей за хулиганскую остановку поезда. Но перед тем как отпустить Родиона восвояси, он вызвал какую-то девушку в железнодорожной форме, показал на него рукой и сказал: – «Этого в следующий номер стенгазеты». Девушка вытащила блокнот и сделала в нём запись. Родион понял, что о нём будет написана сатирическая заметка в местной стенгазете, но переживать из-за этого не стал, ведь здесь его всё равно никто не знал.

Оказавшись на воле, Родион первым делом решил позавтракать. Захватив Мартына, чемо­дан и сумку, он прошёл в зал ожидания и устроился на массивной вокзальной скамье. Родион усадил Мартына рядом, распаковал сумку, и они дружно приступили к еде. Родион доедал утку, а оголодавший Мартын с удовольствием наворачивал яблоки и пирожки с творогом. Вскоре к ним подошёл милиционер и крайне недружелюбным тоном сказал Родиону, чтобы он как можно скорее уматывал с вокзала, а затем пояснил, что Родиона вместе с обезьяной всё равно ни на какой поезд не посадят. Мол, на этот счёт вышел приказ по всей дистанции.

Что оставалось делать? Родион загрузился в рейсовый автобус и вернулся в станицу. Мать по привычке его отругала, Бабушка Фрося заступилась, и только сестра Нина пришла в восторг от обезьянки. Она в тот же день сшила Мартыну клетчатые штанишки и байковую жилетку. Мартын не возражал, ему, похоже, нравилось быть живой куклой. Но расслабиться, как в прошлом году Родиону не удалось. Он сходил в читальный зал библиотеки, взял материалы о приручении и содержании обезьян, просмотрел их, и загрустил.

Как и предполагал Родион, содержание обезьян в домашних условиях оказалось делом хлопотным и ответственным. К тому же в домашнем содержании обезьян нет практического смысла. Они легко приручаются и дрессируются, но на роль домашних животных совершенно не годятся, потому что в хозяйстве от них нет никакой пользы. Именно поэтому обезьян держат в неволе только для развлечения. Как правило, они живут в цирках или зоопарках, но изредка их держат и частные лица, но опять же с целью развлечения публики. Раньше это были шарманщики, а потом обезьянками обзавелись пляжные фотографы.

Иначе говоря, Мартын был абсолютно никому не нужен, в том числе и Ро­диону. Самому Мартыну жизнь в деревне понравилась. Ел всё, что давали, лазал по веткам росшей во дворе шелковицы, дразнил кошку и научился грызть жареные семечки. Спал он в летней кухне в плетёной корзине под старым детским одеялом. Уже на следующий день не стало отбоя от окрестных детей, желающих посмотреть на живую обезьянку, а Нинка привела на экскурсию весь свой класс. О спокойном отдыхе нечего было и думать, поэтому на третий день Родион вместе с Мартыном уехал в Ростов.

Мартын категорически отказался путешествовать в сумке, поэтому Родион надел ему ак­куратный ошейник с узеньким кожаным поводком. Город есть город с его оживлённым движением, в котором пугливому животному легко потеряться или попасть под машину.

Вначале Родион хотел пристроить Мартына в цирк, но потом решил не канителиться и сдать его в зоопарк. Поэтому прямо с автовокзала он туда и отправился. Мартын вёл себя спокойно, поэтому Родион пришёл к выводу, что он родом не из джунглей, и с детства привык к шуму машин и людской суете. Родион не хотел никому рассказывать про обезьяну, но сохранить в тайне это приключение ему не удалось. На троллейбусной остановке возле автовокзала он столкнулся с Витей Гагаркиным из своей бригады.  Витя тут же пристал с расспросами и, не получив внятного ответа, решил, что обезьянка родом из Крыма. Родион с трудом от него отцепился. Кроме того, в тот день его видели два знакомых парня из общежи­тия, ведь человек с обезьянкой на плече невольно привлекает внимание.

В зоопарке всё прошло как по маслу. После недолгих расспросов Родион нашёл кабинет нужного администратора. Полный мужчина средних лет с добродушной улыбкой выслушал грустную историю знакомства Родиона с потерявшейся обезьяной, покивал головой, и начал заполнять какие-то бумаги. Он записал данные Родиона и его адрес, после чего велел распи­саться в похожем на заявление документе. Затем пришёл ветврач в белом халате. У щуплого с виду ветеринара оказалась мощная аура повелителя животных, так как Мартын даже не пикнул во время осмотра. Вскоре формальности были закончены. Родион облегчённо вздохнул, попрощался и отправился на выход. Он был уже возле двери, когда администратор окликнул его и сказал, что если Родион надумает поступить на работу в зоопарк, то его примут без разговора. Родион обещал подумать и быстро вышел на улицу.

В общежитии удивились его несвоевременному возвращению, но причину его узнали только через месяц. В этот раз Родион сказал только, что поездка в Крым сорвалась. Он написал письмо тёте Лене с обещанием приехать на следующий год, а затем уехал к дяде Семёну, чтобы оставшиеся дни отпуска провести на реке с удочкой и просто отдохнуть на природе.

Бригада, взбудораженная слухами о ручной обезьяне, с нетерпением ждала возвращения Родиона из отпуска, и как только он появился, на него обрушился град вопросов. Родион ответил коротко и без подробностей, что в Сальске к нему приблудилась обезьяна, из-за которой пришлось отменить поездку в Крым. Он вернулся домой, а обезьяну сдал в зоопарк. Саня Буров сказал, что такого не может быть, потому что бродячих обезьян в наших местах не было, нет, и не предвидится, а значит, Родион что-то скрывает. В определённой мере он оказался прав.

Недели через две Родиона вызвали к начальнику цеха на ковёр. Кроме начальника в каби­нете находился председатель цехкома. Начальник посмотрел на Родиона, сокрушённо вздохнул и сказал:

 – Интересно ты проводишь отпуск Коновалов. Вот, полюбуйся.

Он швырнул на стол большой вскрытый конверт, на котором лежала фотография. Это был снимок красиво оформленного стенда под названием «Крокодил», расположенного на вокзале станции Сальск. В нём была размещена карикатура размером с газету. На рисунке был изобра­жён сидящий на огромном раке человек, который в одной руке держал обезьяну, а другой срывал висящий в пространстве стоп-кран. Пояснительный текст был плохо виден, но он имелся в сопроводительном письме, которое председатель цехкома тут же и озвучил. В документе было сказано, что такого-то числа, в такое-то время, гражданин Коновалов Р. А. находясь в поезде дальнего следования «Волгоград – Симферополь», из хулиганских побужде­ний с помощью дрессированной обезьяны путём приведения в действие стоп-крана произвёл экстренную остановку данного поезда. За это правонарушение он был задержан линейным отделом милиции станции Сальск и оштрафован на сумму двадцать пять рублей.

Для Родиона эта телега оказалась неожиданным ударом исподтишка, ведь он полагал, что уже сполна наказан штрафом. Покраснев от негодования, он изложил начальнику, как было дело, а затем в своё оправдание сказал, что все эти события не имеют к производству никакого отношения, а значит, никакого нарушения производственной дисциплины тоже не было, и ему непонятны претензии начальства. Как ни странно, эти доводы убедили начальника, и он уже хотел отпустить Родиона, но вредный председатель цехкома сказал, что реагировать на сигналы органов нужно обязательно. По крайней мере, на профсоюзном уровне. Но в данном конкрет­ном случае можно ограничиться проработкой Коновалова бригадным активом.  

Родион покинул кабинет, а начальник, после некоторого раздумья принял компромиссное решение. Он по телефону вызвал сменного мастера Анатолия Ивановича, выдал ему злополуч­ный милицейский конверт и попросил вместе с профоргом и комсоргом бригады провести с Коноваловым воспитательную беседу. Комсорг Феликс был довольно болтливым человеком, и тут же рассказал Сане Бурову о том, что Родион на пару с обезьяной устроили, чуть ли не крушение поезда. Саня выпросил у мастера злополучную фотографию с карикатурой и пустил её по рукам. Людей разобрало любопытство, и в результате вместо келейных разборок в конце смены образовалось стихийное бригадное собрание. Родион вновь повторил свой рассказ, но к его удивлению члены бригады встали на его сторону и единогласно постановили, что он не виноват. Анатолий Иванович развёл руками и доложил об этом начальнику цеха. Тот тоже развёл руками и спустил дело на тормозах. Довольно быстро эта история докатилась до общежития, и около месяца соседи подначивали Родиона просьбами рассказать, как он верхом на раке тормозил поезд.

Прошёл ровно год, и наступило время очередного отпуска. У Родиона не пропало желания погостить у тёти Лены, и он решил сделать ещё одну попытку съездить в Крым. И на работе, и в общежитии все знакомые напутствовали его просьбой не связываться больше с обезьянами и не тормозить поезда. Получив отпускные, Родион отбыл в станицу.

Всё было, как и год назад. Тот же маршрут, тот же чемодан с подарками и та же сумка с таким же набором продуктов. Родион изменил только время отбытия. Чтобы не болтаться в Сальске целый день, он приехал туда вечерним автобусом. Купив билет, он присел на скамью в зале ожидания и хотел уже заглянуть в сумку с едой, как вдруг женский голос окликнул его по имени. Голос принадлежал сидевшей через проход на такой же скамье тётке Лукерье, дочери его старого знакомого деда Обозова. Рядом с ней восседал разодетый в пух и прах по сельской моде сороковых годов сам дед Обоз. На нём были хромовые сапоги, синие галифе, военного покроя светлый френч с пуговицами до самого верха и парадный белый картуз на бритой голове. Казалось, годы не властны над этим худощавым стариком, но, скорее всего, возрастные изменения маскировались большими очками и пышными седыми усами. Худую и бледную тётку Лукерью ничего не маскировало, и она выглядела на свои пятьдесят лет. Она подсела к Родиону и принялась выспрашивать, куда он едет. Тут же выяснилось, что им предстоит ехать в одном поезде и даже в одном вагоне. Это известие сильно обрадовало тётку, и она начала просить Родиона о помощи при посадке и высадке из поезда. Родион согласился, но крайне неохотно, потому что с дедом Обозом они были не в ладах с давних пор.

Тётка Лукерья тут же подробно рассказала о последних событиях в их семействе. Год на­зад дед овдовел и сильно загоревался за своей скандальной бабкой, что удивило многих его знакомых. Но постепенно депрессия прошла, и к весне дед пришёл в норму. Более того, он решил жениться на шестидесятилетней молодухе с соседней улицы, и дочь с зятем еле отгово­рили его от этого шага, обещав исполнять все его другие прихоти. И вот, в конце лета ему приспичило съездить в гости к сестре, которую он не видел лет двадцать. Тётка Лукерья обещала свозить его, как только она получит на работе отпуск. И вот этот день настал. Дедова сестра жила, в общем-то, не очень далеко, а именно в станице Динской, стоящей на подъезде к Краснодару в каких-то тридцати километрах от него. А самый короткий путь туда и пролегал через Сальск. Муж Лукерьи, шофёр электросетей на казённой машине к вечеру привёз их в Сальск, приволок вещи на вокзал и уехал обратно. Теперь им осталось проехать всего не­сколько часов на поезде без всяких пересадок, чтобы рано утром оказаться на месте, где их встретит двоюродный брат Лукерьи или его жена. Телеграмма уже отправлена.

Оставшееся до поезда время Родион посвятил еде. Когда объявили посадку, он подошёл к деду и поздоровался, но тот не желал его признавать. Он тыкал в сторону Родиона парадной деревянной тростью, гордо именуемой костылём, и приговаривал: – «Не подходи ко мне сатанинское отродье»! Тётка Лукерья принялась его отчитывать:

 – А вы папа не вередуйте! Сами набили чемодан так, что не поднять, а ни здеся, ни тама носильщиков нету. Скажите спасибо, что нашёлся человек согласный помочь.

Дед плюнул с досады, и зашагал на перрон. Большой чемодан и впрямь оказался неподъ­ёмным. Родион так и не узнал, чем был набит этот чемодан, но казалось, что он упакован кирпичами. Чтобы чемодан не развалился, он был обвязан специальными лямками с приделан­ной к ним большой точёной деревянной ручкой.

Их вагон оказался почти в самом конце поезда, но, тем не менее, они благополучно загру­зились. Вагон был самым обычным плацкартным. Сонная проводница указала места и принесла Родиону постель. Дед Обоз с дочкой от постелей отказались.  Родионово место было в проходе. Он разложил полку, раскатал матрас, и под стук колёс быстро уснул. Но выспаться в эту ночь ему не удалось. В седьмом часу утра перед самой Динской его разбудила тётка Лукерья. Полагая, что дело минутное, Родион не стал надевать свою коричневую нейлоновую куртку, а также чёрную кепку, и в одном пуловере выволок тяжёлый чемодан в тамбур. Впрочем, погода была тёплой и безветренной.

Замелькали станционные огни, и поезд остановился на втором пути. Ночной сумрак ещё не рассеялся, хотя небо на востоке посветлело. Первой высадилась тётка Лукерья. Родион подал ей небольшой узелок и сумку, а затем, поднатужившись, вытащил из тамбура чемодан и поставил его на перрон. Тётка Лукерья поблагодарила Родиона и пожелала ему счастливого пути. Он кивнул и подошёл к ступенькам в тамбур, по которым не спеша чинно спускался на землю дед Обозов. Сонная проводница равнодушным тоном напомнила о скором отправлении, и вот тут-то всё и завертелось. Едва дед ступил одной ногой на перрон, как вдруг глаза у него закатились, и он безвольно повалился прямо на Родиона, который рефлекторно его подхватил и не дал упасть на землю. Оглядевшись по сторонам, он оттащил деда в сторону, и попытался усадить его на чемодан, но ничего из этого не получалось. Тело деда так и норовило мешком сползти на землю. Проводница крикнула: – «Эй, немедленно сообщите дежурному по вокзалу, а он вызовет дедушке скорую помощь»! Родион в панике торопливо схватил деда на руки и быстро зашагал к вокзалу. Растерянная тётка Лукерья семенила вслед за ним.

Возле стены вокзала стояли две обычные скамьи из деревянных реек на фигурных чугун­ных ножках. Родион положил деда на левую скамью и попытался нащупать у него пульс, но ни на руке, ни на шее пульса не было. Родион повернулся к тяжело дышащей Лукерье и сказал:

 – Ну, всё. Кажись, дедушка помер.

Тётка Лукерья упала на колени, схватила деда за безвольную руку и завыла:

 – Папа! Папа, что же ты наделал!

Родион торопился, а причитания могли растянуться надолго, поэтому он хлопнул жен­щину по плечу и внушительно сказал:

 – Мне некогда, поезд вот-вот отойдёт, а вы тётя Луша время не теряйте, а сразу идите к дежурному и вызывайте скорую. Мало ли что?

Тётка Лукерья подхватилась и засеменила в здание вокзала. Родион подумал, что он сде­лал всё от него зависящее, попрощался с дедом и быстро зашагал к своему поезду. Всё про­изошло довольно быстро, и он наверняка успел бы заскочить в свой вагон, но откуда ни возьмись, дорогу перегородил длинный товарняк, проходивший на небольшой скорости по первому пути. Громкоговоритель объявил об отправлении пассажирского поезда, и когда, наконец, товарняк закончился, пассажирский поезд уже набрал ход и мигнул Родиону фонарём последнего вагона. На перроне одиноко стоял тяжёлый дедовский чемодан. При его виде Родион вспомнил о собственном чемодане и бросился к дежурному по вокзалу спасать свои вещи. Навстречу ему от комнаты дежурного шла заплаканная тётка Лукерья. Её держала под руку худенькая женщина среднего возраста. Родион понял, что это встречающая родственница. На Родиона они не обратили внимания. Зайдя к дежурному по вокзалу, он в двух словах объяснил ситуацию. Процедура была отработанной. Родион написал стандартное заявление, а дежурный позвонил на станцию «Краснодар – 1», и попросил снять вещи гражданина такого-то с поезда такого-то. Затем он объяснил Родиону, как восстановить билет, забрать в Краснодаре чемодан с курткой и следовать выбранным маршрутом дальше, но всё оказалось не так просто. Неприятности сыпались на Коновалова одна за другой. Не успел он выйти от дежурного, как туда забежала тётка Лукерья и набросилась на Родиона с вопросом: – «Куда ты дел папу?». Вслед за ней появились медики и спросили: – «Где больной?», а затем стали угрожать штрафом за ложный вызов. Ничего не понимающий Родион тупо молчал, а стоящая возле дверей родственница тётки Лукерьи решительно сказала:

 – А чего с ним разговаривать? Милицию надо вызывать!

Дежурный тут же вызвал наряд, прибывший буквально через пять минут. Сержант начал проводить осмотр места происшествия, и только тут, увидев пустую скамью, Родион понял, что дедушка Обозов таинственно исчез в неизвестном направлении. Тётка Лукерья в присутствии милиции осмелела и чуть ли не с кулаками набросилась на Родиона:

 – Куда ты дел папу изверг?

 – Да вы чего тётя Луша? Я тоже не знаю, куда он делся. Я вон там возле путей пережидал товарняк и ничего не видел.

 – Не оправдывайся! Ты давно хотел его извести. Не знаю только за что. Думаешь, я за­была, как ты повесил его на дереве и поливал водой?

 – Чего вы городите! Это же было лечение.

 – Хорошо лечение! Ещё неизвестно чем бы оно закончилось, если бы мама не нагрянула. Успел только руку бедному папочке вывихнуть.

Родственница в ужасе округлила глаза и проговорила:

 – Лушенька, как же после этого ты доверила ему ваш чемодан?

Родион в отчаянии только махнул рукой. Опытный сержант не стал вникать в подробно­сти. В меру своих полномочий он объявил Родиона задержанным до выяснения, а женщин записал в свидетели. И не успел Родион сказать что-нибудь в свою пользу, как очутился в КПЗ.

Через полтора часа его вызвали на допрос. Средних лет оперативник хмуро посмотрел на него и начал задавать стандартные вопросы. Затем казённым тоном сообщил, что открыто уголовное дело по факту пропажи человека, по которому он, то есть Коновалов, проходит подозреваемым. Родион не очень в это поверил, но сомнения оставил при себе. Допрос занял много времени. Родиону пришлось рассказать в подробностях не только о происшествии на станции, но и о том, как несколько лет назад он принял участие в лечении дедушки Обоза от радикулита. Выслушав его, опер сказал:

 – Допустим, что к пропаже гражданина Обозова ты и непричастен. Но это не значит, что ты чист перед законом как Папанин на льдине. Зачем ты унёс тело с места происшествия? Посторонним лицам это запрещено. А ты кто такой? Самое настоящее постороннее лицо, а значит правонарушитель, и ответишь за это по всей строгости закона. И будешь сидеть под следствием до тех пор, пока гражданин Обозов не найдётся в живом или покойном виде.

 – А если не найдётся?

 – Куда он денется? Найдём.

Уверенности в голосе оперативника не было. Дело оказалось слишком нестандартным.

В небольшой камере, куда определили Родиона, томились два средних лет мужика. Один попался на воровстве цемента, а другого раскручивали на срок за драку с соседом. Узнав, за что посадили Родиона, они утратили к нему всякий интерес. Коротая время, драчливый мужик рассказывал длинные и скучные истории про своих знакомых и родственников. Кормили здесь вполне прилично, так как еда доставлялась из близлежащей столовой, но Родион всё равно скучал по своей сумке с харчами.

На третий день сразу после обеда его вызвали к следователю. В кабинете следователя его ждал давешний оперативник. Без всяких предисловий он спросил Родиона:

 – Ты сможешь уверенно опознать гражданина Обозова?

– Да!

– Тогда поехали.

Ехать пришлось километров пятнадцать в небольшую станицу Пластуновскую. Морг рас­полагался в маленьком домике в углу больничного двора. В нём лежали всего два покойника, в одном из которых Родион сразу узнал дедушку Обозова. Дед лежал голый со следами вскрытия на груди, но в картузе и очках. Санитар объяснил, что картуз на голове сидел очень плотно, как будто приклеенный, поэтому трогать его не стали, иначе пришлось бы сдирать головной убор вместе со скальпом. Дед обнаружился ещё вчера утром в местной больнице. Он лежал мёртвый в процедурном кабинете на кушетке для постановки клизм. Как он туда попал, не знает никто. Вначале думали, что он местный житель и полдня искали его родственников, а уж потом милиция объявила его неизвестным трупом. Вскрытие показало, что дедушка умер сутки назад естественной ненасильственной смертью от сердечной недостаточности. Это избавляло милицию от поиска преступников. Оставалось сообщить родственникам и закрыть дело. Впрочем, Родион подозревал, что никакого дела и не заводилось, слишком оно несуразно выглядело, и даже постороннему человеку было ясно, что раскрыть его шансов почти не было.

Возвратившись в отдел, оперативник сразу доставил Родиона в кабинет начальника. Мельком взглянув на Родиона, начальник произнёс сакраментальную фразу – «Деньги с собою есть?», после чего оштрафовал его на тридцать рублей за нарушение правил оказания помощи пассажирам, и отпустил на все четыре стороны.

Первой же попутной электричкой Родион прибыл в Краснодар. Побродив по величествен­ному и красивому вокзалу, он нашёл дежурного, и через полчаса бюрократических процедур вернул назад снятые с поезда все свои вещи. Вопреки опасениям, утка не испортилась, и прямо на вокзальной скамье Родион утолил голод, оставив от птицы одни косточки. Он проделал это так быстро и аккуратно, что сидевшая напротив интеллигентного вида женщина в очках сказала мужу: – «Ты видел? Это же номер, с которым можно выступать на сцене».

К сожалению выданный в Сальске билет оказался просроченным, и, чтобы его восстано­вить, требовалась справка из милиции, поэтому Родион махнул на него рукой. У него остава­лось ещё сорок с лишним рублей, и можно было путешествовать дальше, тем более, что осталось проехать всего полпути. В кассе сказали, что его поезд прибывает рано утром, а билет на него оформляют перед самым прибытием. Оставалось ждать. Родион сложил чемодан и сумку в автоматическую камеру хранения и отправился поглазеть на город. Уже сгущались сумерки, когда в своей экскурсии по городу Родион наткнулся на гостиницу «Москва». После нар хотелось отдохнуть в нормальной постели. Родион подумал: – «А вдруг», и зашёл внутрь. Чуда не случилось, на стойке администратора красовался стандартный плакат с крупно написанными словами «Мест нет». Для очистки совести Родион всё-таки подошёл к сурового вида тётке администратору и попросился переночевать до утра. Он рассказал, что отстал от поезда и даже показал ей билет. Тётка не удостоила его ответом, движением подбо­родка она указала на плакат и равнодушно отвернулась. Родион поплёлся на выход, но в этот момент администраторша окликнула его и поманила к себе рукой. Вернувшись к стойке, Родион услышал:

 – Так тебе только до утра?

– Да, мой поезд отправляется полседьмого.

 – Есть место в двухместном номере, но только до утра. Плати три рубля, подойди к де­журной по этажу, а она тебя определит на место и всё покажет.

Родион понял, что номер забронирован, но постояльцы прибудут только завтра. Номер представлял собой просторную комнату с санузлом. Две односпальные кровати вдоль стен и стоящие возле них тумбочки делали этот номер похожим на больничную палату. Тем не менее, холодильник в углу, телевизор на железной подставке, полированный шкаф и письменный стол с настольной лампой создавали уровень комфорта недоступный для всякого рода «Домов колхозника» и прочих ночлежек.

Номер не пустовал. За письменным столом сидел постоялец и читал газету. Хорошо оде­тый мужчина около сорока лет своим горбоносым породистым лицом, благородной сединой на висках и аккуратной причёской именуемой в народе «Политзачёс» (изображён на всех портре­тах Сталина) имел вид потомственного интеллигента.  Отточенные манеры и литературно правильная речь только подчёркивали это. После того, как Родион снял куртку и повесил её в шкаф, мужчина встал, сделал изящный полупоклон и представился:

 – Станислав Огинский. Режиссёр.

Родион кланяться не стал, но ответил в том же стиле:

 – Коновалов. Слесарь.

 – Полагаю, вы слышали знаменитый «Полонез Огинского»?

 – Довелось.

 – Перед вами стоит внук в пятом поколении того самого знаменитого Михаила Клеофаса Огинского. Иначе говоря, его прямой потомок.

 – Это хорошо. Главное, что не внук лейтенанта Шмидта.

Огинский замер на несколько секунд, затем шутливо погрозил пальцем и сказал:

 – Однако! Вам пальца в рот не клади. А имя у вас есть, молодой человек?

 – Есть.

Решив, что знакомство состоялось, Родион прекратил разговор и удалился в туалетную комнату. Его сосед обескуражено хмыкнул, пожал плечами и вернулся к газете. Посмотрев в зеркало, Родион пожалел, что его электробритва «Киев» осталась в чемодане. За эти дни его лицо порядочно заросло по-юношески мягкой, но густой щетиной. Родион впервые обратил внимание на свою разноцветность, так как в отличие от тёмных бровей и усов его бакенбарды и бородка имели яркий красноватый оттенок, а волосы на голове оставались такими же белоку­рыми, как и в детстве. Впрочем, измученному Родиону было не до отвлечённых размышлений и умных бесед с соседом. Вернувшись в комнату, он сразу предупредил Огинского, что устал и хочет спать. Затем Родион по-солдатски быстро разделся, брюки и остальную одежду повесил на стул возле кровати, забрался под мягкое одеяло, и через минуту заснул богатырским сном.

Проснулся он полшестого утра. Соседа не было, и, судя по застланной кровати, в номере он не ночевал. Родион быстренько умылся, оделся, сунул руку в брючной карман и застыл на месте. Карман был пуст. Он принялся лихорадочно проверять остальные карманы, но денег не было нигде! Ни копейки. Остальные вещи были на месте, а на руке тикали часы «Полёт». По какой-то причине вор ограничился одними деньгами. Скорее всего, из осторожности.

Так Родиона впервые обокрали, и это стало для него серьёзным уроком. С той поры он на­чал подозрительно относиться к незнакомцам, особенно к тем, кто без нужды хвастал знатным происхождением и своей интеллигентностью.

Когда заспанная администраторша поняла, о чём её спрашивает Родион, то сказала:

 – Какой ещё Огинский! Его фамилия Рыжиков. Он приехал из Сочи на какой-то гастро­номический, нет, астрономический симпозиум. А в чём дело?

 – Этот гад обобрал меня до копейки.

 – И много взял?

 – Сорок два рубля с мелочью.

 – Да, нехорошо. Мне этот пижон сразу не понравился. Он ещё с вечера поговорил с кем-то по телефону, сказал, что обстоятельства изменились, и тут же съехал. А оказывается вон оно что.  И, что теперь? В милицию будешь сообщать?

 – А смысл? Даже если его случайно и задержат, то он легко отопрётся, на деньгах ведь не написано, что они мои. Свернёт на ваш персонал, и поди докажи, что это не ваших рук дело.

Администраторша облегчённо вздохнула и поинтересовалась:

 – И куда ты теперь?

 – Домой, наверное. А как, не знаю. Денег ведь нет даже на троллейбус.

И тут случилось чудо. Администраторша шумно вздохнула, и сунула Родиону металличе­ский рубль. Он поблагодарил добрую женщину и пешком отправился на вокзал, благо идти было недалеко. Родион подозревал, что этот рубль он получил за то, что не стал обращаться в милицию.

Прибыв на вокзал, он достал из камеры хранения чемодан с изрядно похудевшей сумкой, присел на скамью в зале ожидания и стал думать о том, что делать дальше. Сорок рублей сумма не ахти, но на эти деньги можно было съездить в Крым и обратно, да ещё бы и осталось,  а с одним рублём нечего было и рыпаться. Перебрав в уме несколько вариантов, Коновалов решил, что самым разумным будет вернуться в Ростов на электричке зайцем, тем более, что опыт в этом деле у него имелся. Приняв решение, он первым делом изучил расписание. Электричка отправлялась ещё не скоро, причём шла она только до Староминской, а там нужно было делать пересадку на ростовскую электричку, которая прибывала на место уже к вечеру. Пригородные поезда за медлительность называли «Пятьсот весёлых». Обычный поезд шёл в два раза быстрее, но выбора у Родиона не было.

От нечего делать он вышел на перрон и начал ходить возле ларьков, борясь с искушением потратить на что-нибудь вкусненькое последний рубль. На второй путь прибыл поезд «Тамбов – Анапа». Народу на платформе было немного, и посадочная суета быстро закончилась. Стоявшая возле четвёртого вагона проводница посмотрела на Родиона и вдруг окликнула его:

 – Эй, молодой человек! Ты случайно не Коновалов?

Родион пригляделся и узнал в проводнице землячку Инну, бывшую невесту курсанта Нов­городцева. За прошедшие годы красивая девушка расцвела и превратилась в ещё более красивую женщину, но это была прежняя ироничная и властная Инна. Однако Родион ей не обрадовался и довольно хмуро ответил:

 – Да, Коновалов. Привет Инна.

 – Вот так встреча! Куда едешь?

 – Домой.

– Откуда? У тебя вид, как будто ты недавно из кутузки.

 – Я в Крым ехал, к тёте своей в гости, да от поезда отстал. А здесь, в Краснодаре в гости­нице переночевал, да не повезло. Пока я спал, сосед по номеру обчистил карманы до копейки и смылся. Теперь жду электричку, чтобы хоть зайцем в Ростов добраться. Спасибо администра­торше гостиницы, рубль дала на дорогу.

 – Погоди-ка! Ты хочешь сказать, что администраторша гостиницы просто так дала рубль?

 – Да, а что?

 – Первый раз про такое слышу. Даже посмотреть на неё захотелось. Добрый администра­тор, надо же! А ты Коновалов всё равно какой-то нерасторопный. Что у тебя в чемодане?

– Подарки всякие.

– Что именно?

 – Отрез крепдешина и ещё кой-какие тряпки.

– Покажи.

Родион открыл чемодан, а Инна, увидев лежащий сверху отрез крепдешина, пришла в восторг и сказала:

 – Твоя мама разбирается в этих вещах. Слушай Коновал! Тебе в Ростов надо? Так давай я тебя за этот отрез туда доставлю.

 – Да вы же в другую сторону едете.

– Ну и что? Куда ты торопишься? Сегодня в Анапе в море искупаешься, а завтра на об­ратном пути я тебя в Ростове и высажу. Охота тебе весь день с чемоданом от ревизоров бегать?

 – А у вас ревизора, что ли нету?

 – Билет не твоя забота. Не переживай, система отработана. Прибудешь на место, как бе­лый человек. Давай решай быстрее, стоянка десять минут заканчивается.

Крепдешин стоил около двадцати рублей, но с другой стороны в предложении Инны были свои плюсы. Родион подумал: – «А почему бы и нет», и согласился.

В обычном плацкартном вагоне имелась пара свободных мест, но все четыре с лишним часа до Анапы Родион просидел в купе проводников. Инна сдала дежурство по вагону своей русоволосой напарнице, но вместо отдыха насела на Родиона с вопросами о станичных новостях и общих знакомых, которых, к удивлению Родиона, нашлось предостаточно. Инна давно не бывала на родине, и теперь её интересовало всё. Выйдя замуж, она переехала к мужу в Тамбов. Он работал в управлении железной дороги, а она устроилась проводницей. Муж был недоволен её работой, ему хотелось свежего борща каждый день, а ей нравилось колесить по стране. Но всё хорошее быстро кончается, муж настоял на своём, и теперь её ждёт должность кассира на станции «Тамбов», а этот рейс в качестве проводницы для неё последний.

Родион хотел побриться, но слабенькая электробритва оказалась бессильна перед начи­нающей бородой. Инна заинтересовалась, где он отрастил такую щетину, и волей-неволей Родион поведал о печальной судьбе дедушки Обозова, который оказался довольно близким родственником Инны. С глубоким интересом обе проводницы  выслушали рассказ о приключе­ниях дедушкиного трупа и о мытарствах Родиона. Слушали внимательно, не перебивая, лишь в конце рассказа Инна воскликнула: – «Ну, надо же! Прямо настоящий детектив».

Но вот и Анапа. После высадки пассажиров поезд отогнали на запасной путь, и провод­ники, немного отдохнув,  начали готовить вагоны к обратному рейсу. Родион прямо с вокзала отправился в сторону моря, мечтая искупаться на каком-нибудь пляже, которые растянулись по побережью на километры. Ласково светило солнышко и было не по-осеннему тепло, но по мере приближения Родиона к морю, погода портилась. Вдруг подул холодный ветер, небо покрылось тучами, и начал срываться мелкий дождь. Купаться сразу расхотелось. Стоя возле железной ограды на побережье, Родион полюбовался на хмурые морские волны, разочарованно вздохнул, и поплёлся обратно. Ему вдруг стало казаться, что некая посторонняя воля специально пресе­кает все его попытки искупаться в море, и на пути к нему воздвигает всё новые и новые препятствия, как будто в этом есть какой-то скрытый смысл. Впрочем, рационально мыслящий Коновалов выбросил эту ерунду из головы, тем более, что путь домой оказался тоже непро­стым.

Вернувшись к поезду, Родион взялся помогать женщинам, и быстро убедился, что подго­товка к рейсу, это трудоёмкая и ответственная работа. Минут через двадцать к ним в вагон пришла Наташа, проводница из соседнего вагона. В её широко открытых глазах застыло отчаяние, а голос взволнованно срывался:

 – Всё пропало! Инночка, всё пропало!

 – Да, что случилось?

 – Илюша! Братик мой! В первом рейсе и такое устроить! Без ножа зарезал!

 – Говори конкретнее.

– Я ему внушала, что уходить с поезда нельзя, а он не послушал. У него, видите ли, здесь армейский дружок живёт. Переоделся в цивильное и ушёл. А сейчас младший братишка того дружка пришёл ко мне и рассказал, что Илья с сослуживцем пошли отмечать встречу в ресторан, а там с кем-то подрались и попали в милицию. Теперь их раньше утра не выпустят. А где мы утром будем?

 – Да, отмочил Илюха капкан. В первый же рейс от поезда отстать. Всякое бывало, но, чтобы проводник отстал, не припомню. Это же гарантированный вылет с работы.

 – Да знаю я. Жалко дурачка, а как быть, понятия не имею.

Худенькая Наташа была довольно привлекательна на вид. Её белое овальное личико вы­годно оттенялось чёлкой тёмных волос. В свои двадцать три года она уже много испытала в жизни. Против воли родителей рано вышла замуж и вскоре родила девочку. Опасения родите­лей насчёт её мужа оказались верными, так как он оказался рецидивистом, и после рождения дочери снова загремел на пять лет. Не имея образования, она поступила в проводницы. Работа оказалась тяжёлой и неблагодарной, но со временем Наташа её полюбила. Настолько полюбила, что уговорила вернувшегося из армии брата Илью поступить на курсы проводников. Всё было хорошо, учёба позади и вот он, первый рейс. Кто же знал, что он обернётся катастрофой.

Бедовая Инна вдруг напряглась и спросила:

 – Первый рейс, говоришь? Ты кому-нибудь ещё про это рассказывала?

 – Нет, тебе первой.

 –  Это хорошо, я придумала выход, только ты больше никому про Илюху ни слова.

– Какой выход?

 – Самый простой. В этом рейсе твоим братом побудет Родион. Он тут всё равно без дела катается. Вот пусть немного поработает и совместит приятное с полезным. А заодно и тебя выручит.

 – Как это он побудет братом? Не пойму.

 – Да очень просто! Разве ты сама всех новичков запоминаешь в лицо с первого раза в подробностях? И бригадир, и проводники ещё как следует не пригляделись к Илье, а многие и голоса его не слышали. Для них он пока просто высокий чернявый парень, Наташин брат. А Родион похож на него и ростом, и фигурой.

 – Разуй глаза Инна! Какой из него Илья? Фигура ладно, а волосы?

– Это как раз не проблема.

Родион подал голос:

 – Инна, а моё мнение тебя не интересует?

– Твои мнения никого не интересуют. Слушай Коновал, разве ты не видишь, что женщина попала в беду и её нужно выручать?

– В беду попал её брат.

 – А тебя никто и не просит ему помогать. Речь идёт о моей подруге, и если ты сейчас бросишь её в беде, то, значит, ты сволочь. А с такими гадами у нас разговор короткий – вон! Забирай свой чемодан и катись отсюда, ищи попутный товарняк.

 – Да я ничего такого …

 – Тогда помалкивай и делай всё, что тебе говорят.

Родиону не хотелось путешествовать товарными поездами, поэтому в знак согласия он просто кивнул головой. Инна надела плащ и сказала Наташе:

– Жди нас в своём вагоне. Тут недалеко есть парикмахерская. Там Родиона побреют как надо, и слегка загримируют.

Зайдя в парикмахерскую, Родион сел в кресло, и молчал до конца всех процедур, потому что все распоряжения мастерице средних лет давала Инна. За лето волосы у Родиона подросли, и незадолго до отпуска он подстригся под «канадку», поэтому теперь парикмахерше осталось лишь немного подправить аккуратную причёску. Во время бритья ему по указанию Инны оставили такие же как у Ильи небольшие «бачки». Гримирование свелось к тому, что волосы Родиона были окрашены в радикальный чёрный цвет. Родион, было, дёрнулся, но Инна соврала ему, что краска нестойкая, и после всего легко отмоется хозяйственным мылом. Слабо разби­рающийся в косметике Родион поверил ей и успокоился.

Эти простые способы маскировки оказались достаточно эффективными, так как в конце процедур Родион с трудом узнал себя в зеркале. А когда они пришли в Наташин вагон и Коновалов переоделся в мундир Ильи, Наташа ахнула. В форме Родион и в самом деле смахивал на Илью, причём не столько лицом, а общим видом. Теперь только хорошо знакомый с Ильёй человек мог увидеть подмену, а таких на поезде не имелось. То есть был хороший шанс на то, что план Инны сработает.

Инна пожелала Родиону успехов на новом рабочем месте и ушла в свой вагон. Работы было много, а до отправления оставалось всего несколько часов. Наташа воспряла духом и принялась обучать его азам профессии. Родион оказался хорошим учеником и схватывал всё на лету, тем более, что растапливать печку и мыть полы он был приучен с детства. Больше всего Наташа переволновалась из-за начальника поезда, или по-другому бригадира. Проходя по вагону с проверкой, он посмотрел, как Родион укладывает на верхнюю полку бельё и спросил:

 – Ну как молодой человек, освоился?

 – Вполне.

Наташа от волнения пропустила мимо ушей обращённый к ней вопрос бригадира, и он обеспокоенно переспросил:

 – Что с тобой Наталья? Какой-то вид у тебя. Ты не заболела?

Наташа пришла в себя и торопливо ответила:

 – Нет, нет! Всё в порядке.

Бригадир пожелал успехов и пошёл дальше, а у Натальи отлегло от сердца. Теперь она по­верила, что их авантюра удалась.

Так Родион неожиданно стал проводником Ильёй Селезнёвым. Узнав работу проводника с изнаночной стороны, он понял, что стояние с флажком и проверка билетов, это всего лишь верхушка айсберга, парадная часть труда вагонных проводников.

В полночь локомотив прицепился к составу и подал его к посадочной платформе. Родион с Натальей начали принимать пассажиров, и вот, наконец, поезд тронулся в путь. По большому счёту, если не считать мелких неприятностей и нежелательных встреч, путешествие в Тамбов прошло гладко и закончилось для всех благополучно. В кармане форменного кителя Родион нашёл адрес анапского друга Ильи. Наталья обрадовалась и на продолжительной стоянке перед Краснодаром отправила по этому адресу телеграмму на имя Ильи: – «Если не хочешь вылететь с работы, немедленно выезжай или вылетай в Тамбов».

Отношения с Наташей у Родиона сложились чисто братски-сестринские. Наташа была главной, и на правах старшей сестры командовала Родионом, не стесняясь при случае ругать его за всякие промахи в работе. Она вела всю документацию, и следила за Родионом, чтобы он меньше контактировал с другими проводниками ради маскировки. О каких-то иных отноше­ниях не было и речи. Наташа была нормальной женщиной. Она предпочитала серьёзные отношения, а на парней моложе себя смотрела как на пустое место. Впрочем, Родион и не претендовал на близкие отношения, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Что касается нежелательных встреч, то они начались прямо с Анапы. Старая знакомая Ро­диона Амалия Львовна возвращалась домой из санатория и купила билет в его вагон. В посадочной суете он её не заметил, а вот она сразу обратила на него внимание. Когда Наталья собирала билеты, Амалия Львовна её спросила:

 – А как зовут вашего напарника?

 – Илья. Илья Селезнёв. А что?

 – Он удивительно похож на паренька с моей улицы. Если бы не волосы, то полная копия.

– Бывает. А вообще, он мой брат.

Наталья забеспокоилась, попросила Родиона пройти мимо тридцатого места и взглянуть на подозрительную пассажирку. Родион с первого взгляда узнал землячку. Наталья поняла, что окраска волос является хорошей маскировкой, но не идеальной, так как хорошо знакомый человек, хотя и с трудом, но может узнать Родиона. Она сказала ему, чтобы при встрече со знакомыми он делал каменное лицо и притворялся ничего не знающим посторонним человеком.

В Краснодаре в соседний вагон села журналистка Валерия. Она не любила вагонный чай, и перед станцией Тимашевской отправилась в вагон-ресторан попить кофе. Пройдя через соседний вагон, в его нерабочем тамбуре она увидела занятого уборкой проводника, и вдруг узнала в нём Родиона.  Резко затормозив, она окликнула его по имени. Сработал рефлекс, и утративший бдительность Родион повернул в её сторону голову. Поняв, что раскрылся, он чертыхнулся про себя и стал просить Валерию не выдавать его:

 – Валерия, прошу вас, не говорите никому, что узнали меня!

 – Ты так стесняешься, что поступил в проводники?

 – Никуда я не поступал. У меня контракт только на одну поездку до Тамбова.

 – Понимаю, спецзадание.

 – Да нет же. Просто я попал в неприятную ситуацию.  Поехал было в Крым к тёте в гости, а по дороге в Динской по моей вине пропал труп. Меня за это в кутузке продержали двое суток, а потом, когда это тело обнаружилось в соседней станице, отпустили.

В этот момент дверь открылась, в тамбур заглянула Наташа и строго сказала:

 – Илья, скоро санитарная зона, не забывай обязанности.

Валерия удивлённо подняла брови:

 – Так ты Илья?

 – Да. Сейчас меня зовут Илья Селезнёв.

– Почему?

 – Извините Валерия, эта история длинная, объяснять нет времени, к тому же она ещё и не закончилась. Потом когда-нибудь я вам всё расскажу, а сейчас мне надо идти закрывать туалет.

Родион покинул тамбур, а Валерия растерянно кивнула и отправилась дальше по вагонам. Наташа негромко спросила Родиона о Валерии:

 – Чего ей было надо?

 – Знакомая встретилась. Назвала меня по имени, а я сказал ей, что меня зовут Илья Се­лезнёв. Ну, она и пошла дальше.

 – Молодец, правильно. Хорошо, что она в другом вагоне едет. Хватит одной твоей зем­лячки. Умираю, спать хочу. Командуй один, пока остановки маленькие, а перед Ростовом меня разбудишь.

Свободных мест почти не было, и за оставшийся до Ростова путь Родион посадил в свой вагон всего троих пассажиров. В Батайске стоянка была две минуты, но для очередной непред­виденной встречи их оказалось достаточно. Открыв дверь, Родион обомлел. На перроне с какой-то подругой стояла Лена повариха, и с изумлением смотрела на него. Они ждали электричку на Ростов, которая должна была подойти минут через десять. Лена воскликнула:

 – Ой, Родион! А чего это ты?

Но Родион уже вошёл в роль. Он отвёл взгляд и притворился глухим. Возникло неловкое молчание.  Из соседнего вагона Инна выпустила пассажира. Услышав слова Лены, она пришла Родиону на выручку:

 – Девушка, вы обознались! Его зовут Илья Селезнёв.

 – Да прям! А то я его не знаю. Вон и отметина на щеке. Форму надел, замаскировался.

А ты Родион, если не хочешь встречаться, так прямо и скажи. И нечего мне тут мозги пудрить всякими селезнями. Рогнеда как в воду глядела, двуличный ты.

Дальнейшие слова негодующей девушки заглушило шипение сжатого воздуха трогающе­гося поезда.  Едва Родион закрыл дверь, как в тамбур забежала Инна и с ходу спросила:

 – Так это была твоя девушка?

 – Да. Последнее время мы встречались.

– Ну, ты Родион прямо зверь. Я бы не выдержала, призналась.

 – Ерунда. Наша дружба и так на ниточке держалась, да всё повода для разрыва не было. А теперь появился, да ещё такой шикарный. Вообще-то она девчонка неплохая, но её всё время сбивает с толку одна старорежимная ведьма по имени Рогнеда.

Родион вкратце рассказал Инне о бравых пожилых сёстрах, чем здорово повеселил собе­седницу. Чтобы подстраховаться от нежелательных встреч, Ростов-Главный Родион просидел в служебном купе, но это проблемы не решило. Валерия и Амалия Львовна с поезда сошли, но тридцатое место в Натальином вагоне заняла ещё одна знакомая Родиона по фамилии Шведова. Причём знакомы они были не первый год и очень хорошо, так как она работала на его участке контролёром. Хотя Шведова не состояла в бригаде официально, практически она была её членом, так как работа на одной территории сближает людей. Должно быть, из-за строгого выражения лица её всегда называли только по фамилии, хотя она была довольно молода. У неё подошёл очередной отпуск, и сейчас она ехала в Воронежскую область к бабушке по матери.

После того как город остался позади, Родион пошёл открывать туалеты и тут же попался на глаза Шведовой. Она сразу его узнала и уже открыла рот, чтобы поздороваться, но мысль о том, что такого быть не может, запечатала ей уста. Родион тоже узнал её, но, сделав непрони­цаемое лицо, прошёл мимо. Он сразу же доложил об этом Наташе. Чертыхнувшись по поводу заколдованного тридцатого места, она велела Родиону отдыхать. Усталый и не выспавшийся он упал на служебную постель и мгновенно заснул. Беседа со Шведовой чуть ли не дословно повторила беседу с Амалией Львовной. Услышав от Натальи, что молодой проводник её брат Илья Селезнёв, она заметно успокоилась и сказала:

 – Ваш брат удивительно похож на паренька из моей бригады по фамилии Коновалов. Если бы не волосы, то их и не различить.

Родион спал часов пять до самого Миллерово, куда поезд прибыл уже в сумерках. Наталья не очень полагалась на Родиона, но она была не железная, и ей тоже требовался отдых. Маршрут был рутинным, и она решила, что несколько часов Родион сможет подежурить и один. Она разнесла вечерний чай, приказала разбудить её перед Воронежем и легла отдыхать.

Шведова высадилась в Кантемировке, а на её место по литеру сел военный, в котором Ро­дион с изумлением узнал бывшего сержанта Салюка, превратившегося в бравого сержанта сверхсрочника, или на армейском сленге «куска». Салюк напряжённо всматривался в Родиона, веря, и не веря глазам своим, но хотя проводник был внешне очень похож на Дынина, он начал думать, что сходство случайное. Слишком неожиданными были время и место встречи, да и манерами проводник не походил на борзого новобранца. Профессионально глядя сквозь пассажира, Родион забрал у Салюка билет и равнодушным тоном спросил:

 – Постель брать будете?

 – Да.

 – Один рубль.

Перед Воронежем Родион, выполняя приказание, разбудил Наташу, и она приступила к своим командирским обязанностям. Стояла ночь, но Салюку не спалось, его терзали сомнения. Выйдя в тамбур покурить, он увидел Наташу и спросил её:

 – Скажите, у вашего напарника фамилия случайно не Дынин?

 – Нет, это мой брат Илья Селезнёв.

Салюк успокоился, вернулся на место, и даже ненадолго заснул. Наташа ничего не сказала Родиону, решив, что военный банально обознался. Перед Грязями, где Салюк выходил, Родион его разбудил и проводил в тамбур. В Грязях поезд стоял обычные две минуты. Родион открыл двери, и Салюк молодцевато спрыгнул на перрон. Он уже хотел идти к вокзалу, но посмотрев на ироничное выражение лица стоящего в открытом тамбуре Родиона, застыл на месте. Что-то было не так. Соблазн был велик, и, выйдя из роли проводника, Родион громко сказал:

 – Эй, Салюк! Чего ждёшь? Сапоги тебе здесь всё равно никто не будет вылизывать.

Будущий прапорщик мгновенно понял всё, и с криком: – «Ах ты, сука!» бросился к ва­гону, но поезд уже тронулся, а Родион, держась за поручни, демонстративно приподнял ногу для удара. Встречаться с ботинком сорок шестого размера Салюк не захотел и остановился. В бессильной ярости он махал кулаком и кричал банальное:

 – «Я тебя урою! Только попадись!».

Эту сцену из соседнего тамбура видела Инна, и уже через пять минут она всё рассказала Наташе. Усевшись в служебном купе, женщины приступили к допросу Родиона. Инна сказала:

 – Ну, ты даёшь Родька! Откуда у тебя столько знакомых? Прямо кишмя кишат.

 – Сам удивляюсь. Но точно знаю одно, если бы я искал знакомых, чтобы занять денег, то не встретил бы ни одного.

 – Хорошо. Когда попадались земляки, это можно понять, но откуда тебя знает этот носа­тый кацап? Ты раньше бывал в Кантемировке или Грязях?

 – Нет, не бывал. Мы с ним в армии столкнулись.

 – Но ты же говорил, что ещё не служил.

– Да, под своей фамилией не служил, а вот под фамилией Дынин пришлось строевой шаг отрабатывать. Недолго, правда.

– Это как?

– В точности так же, как я сейчас работаю проводником Ильёй Селезнёвым.

Наталья заварила чай, и в оставшееся до Тамбова время Родион неторопливо рассказал о своих весенних приключениях в армии, чем здорово развеселил подруг.

В Тамбов они прибыли часа за два до позднего осеннего рассвета. Настоящий Илья Се­лезнёв, прилетевший самолётом, уже поджидал их на перроне, маскируясь под обычного пассажира. Узнав его, Наташа показала кулак, и он тут же исчез с глаз. И лишь когда пустой состав отогнали на запасной путь, Илья тенью проскользнул в свой вагон. Переодевшись, Родион тепло попрощался с Наташей и вслед за пассажирами прошёл в зал ожидания вокзала. Так как Наташе нельзя было светиться, отправкой Родиона домой занялась Инна. Она просто-напросто взяла в кассе билет на отходящий через час поезд «Тамбов – Ростов», и в укромном месте за зданием вокзала передала его Родиону и поцеловала его на прощанье, сказав, что он мировой парень. Расчувствовавшись, она забыла дать Родиону хотя бы немножко денег на еду, и он снова остался в дороге без денег. Впрочем, Родион не унывал, ведь у него был металличе­ский рубль, а ехать было не так уж и далеко. Денёк можно прожить на чае и пирожках.

Дорожные мытарства подходили к концу. Вскоре Родион занял своё место в купейном ва­гоне поезда. Кроме него в купе ехали двое солидных мужчин в фетровых шляпах и благообраз­ная бабушка в очках. Родион сразу забрался на вторую полку и заснул богатырским сном. Проснулся он после обеда на станции Лиски. Осмотревшись, Родион увидел в купе двух новых пассажирок, занявших места высадившихся в Воронеже мужчин в шляпах. Это была просто одетая женщина лет сорока и похожая на неё девушка лет шестнадцати, скорее всего дочь. Родион сходил в туалет, умылся и привёл себя в порядок. Вернувшись в купе, он присел на сиденье рядом с бабушкой в очках. Сидевшая у окна девушка внимательно на него посмотрела и вдруг сказала:

 – Здравствуй Родион! Я тебя еле узнала. Ты как-то странно изменился.

Женщина вопросительно смотрела на неё. а девушка сыпала словами:

 – Мама, это же Родион, двоюродный брат Витьки Сотникова, племянник Семёна Ивано­вича, железнодорожника.

Далее последовал рассказ о том, как три года назад ей не давал прохода Вовка по про­звищу Кретин. Однажды на речке он чуть не утопил её, но оказавшийся поблизости Родион вытащил её из воды, а Кретину отвесил такой шелбан, что тот по сей день обходит её стороной. Девушка кого-то смутно Родиону напоминала, а после этого рассказа он её вспомнил:

 – Погоди-ка, выходит ты сестра Тамары? Как там тебя?

 – Света. Вспомнил теперь?

Девушка оказалась сестрой той самой Тамары, из-за которой однажды на танцах Родиону дали по сопатке. Обрадованная встречей Света продолжала:

 – Мы ж как раз с Тамариной свадьбы едем. Папа раньше уехал, а мы с мамой только се­годня. Вася, жених её, после училища попал служить в Воронеж, вот она к нему и уехала.

 – Такой высокий танкист?

 – Да. А откуда ты его знаешь?

 – Было дело, встретились однажды. Долгий у них роман получился. Больше полгода редко кто женихается, а некоторым и месяца до свадьбы хватает.

– Так они же оба учились. От силы раз в месяц встречались. Поначалу он Тамарке не нра­вился, а вот после того, как он подрался за неё, и ваши ребята его тогда отлупили, тут-то у неё чувства к нему и возникли.

Светина мама отреагировала на Родиона самым лучшим образом – она достала сумку с едой и принялась угощать хорошего земляка. Родион не заставил себя упрашивать, и без всяких церемоний съел полкурицы и шесть сладких пирожков. В душе он похвалил себя за то, что в своё время заступился за эту девчонку, которая смотрела теперь на него с благодарностью, и доставала из сумки вкусные сырники на десерт. Ему и в голову не приходило, что он сам по себе нравится Свете.  Как только Родион вытер руки, Света вдруг хлопнула в ладоши и громко воскликнула:

 – Ой! Только сейчас поняла в чём дело! Ты из-за чёрных волос на себя стал непохожий. Давно почернел?

 – Позавчера с помощью краски. Но это ненадолго, мне сказали, что потом в бане хозяйст­венным мылом всё смою.

 – Ты красился акварельной краской?

 – Вроде нет. Честно говоря, я в этом деле не очень. В парикмахерской красили.

 – Первый раз про такую краску слышу. А зачем ты перекрасился?

Родион смутился, но сработал эффект дорожного знакомства, развязывающий языки у случайных попутчиков, и он поведал присутствующим свою железнодорожную эпопею. Из его рассказа Света сделала неожиданный вывод и сказала матери:

 – Слышала мама? Теперь я знаю, что делать после школы. Иду учиться на проводницу.

Впоследствии Родион убедится, что она сдержала это обещание.

Больше ничего не произошло. Света с мамой сошли с поезда в Новочеркасске, чтобы ко­ротким путём ночной электричкой прибыть домой в Берданосовку. А часа через полтора Родион с чемоданом среди ночи ввалился в общежитие. Расспросам не было конца. Надо сказать, что через Лену повариху по общежитию прошёл слух, что Родион поступил в провод­ники и перекрасился. В двадцатой комнате этому не верили, но увидев чёрные волосы Родиона, начали сомневаться. Родион озвучил короткую версию своих приключений, дескать, обворо­вали в дороге, и пришлось возвращаться. Да, поработал временно проводником, но это лучше, чем добираться из Анапы на товарняках. Да, покрасился, иначе не брали в проводники. Жора стучал ладонью по столу, приговаривая, что так не бывает, и требовал подробностей.

У Родиона были небольшие сбережения, которые он, как образцовый гражданин, хранил в сберкассе. На следующее утро он снял немного денег со сберкнижки, и укатил в станицу, чтобы провести оставшиеся дни отпуска в тишине и покое. В какой-то мере это ему удалось. Прибыв домой, Родион первым делом пошёл в баню, но к его разочарованию краска оказалась весьма стойкой, и волосы на голове нисколько не посветлели. Можно было пойти радикальным путём и просто состричь весь этот маскарад, но Родиону не хотелось этого делать. В те годы не было моды на бритый череп, и стрижеными под нулёвку ходили только новобранцы и пятнадцатису­точники. То есть, причёска из чёрных волос была всё-таки предпочтительнее лысины, к тому же Родиона не покидала надежда, что регулярное мытьё головы хозяйственным мылом смоет краску. В действительности от крашеных волос его избавила регулярная стрижка, и свой обычный вид он приобрёл только к февралю следующего года.

Из-за этих чёрных волос ему не удалось сохранить инкогнито ни в общежитии, ни дома, ни на работе. В общежитие весть о Родионе принёс сосед Вадима Смирнова Рыжий из восьмой комнаты, услышавший её от Лены поварихи. Разъярённая Лена попрощалась с подругой, и электричкой отправилась домой. Пересев в троллейбус, она встретила в нём Рыжего. Завязался разговор, в котором Лена рассказала о недавней встрече с Родионом, обозвав его сволочью. Выйдя из троллейбуса, Рыжий пошёл провожать расстроенную девушку, пытаясь её успокоить и как-то оправдать Коновалова. Лена не успокаивалась:

 – Вот и не верь после этого в гадание. Карты всё сказали до последней мелочи, и про мундир, и про смену масти, и про всё остальное. Как сказала Рогнеда Елизаровна про измену и дальнюю дорогу, так всё и есть. Голову отвернул, и притворился, что не узнаёт. Он, видите ли, Илья Селезнёв. Тьфу!

 – Напрасно ты так Лена. Коновал парень хороший, просто он невезучий. То его пошкаря­бают ни за что, то в цепи закуют, а то обезьяна отпуск испортит.

 – Да? А вот с тобой такое тоже происходит?

 – Упаси бог. Моменты всякие бывают, случается и подраться с кем-нибудь, не без этого, но до Родионовых приключений мне далеко. Я человек спокойный и простой.

 – В этом всё и дело. Слушай, а ты можешь достать контрамарку?

 – Куда?

 – Всё равно куда.

– «Дом офицеров» годится?

 – Ещё бы! А две?

 – Попробую.

После этого разговора Рыжий специально наведался в двадцатую комнату узнать, почему Родион поступил в проводники, чем сильно озадачил дядю Колю и Жору Короедова. А спустя пару дней, через своего дядю, работавшего в «Доме офицеров» электриком, за добрый магарыч Рыжий достал две контрамарки на концерт набиравшей популярность певицы Аиды Ведище­вой. Купить билеты было проще и дешевле, но контрамарки себя оправдали, ведь этот концерт стал началом его любовных отношений с Леной, которые со временем завершились браком.

В станице Родиона с ходу рассекретила его сестра Нина. Предыдущим днём её остановила на улице Амалия Львовна и поинтересовалась Родионом, а затем рассказала, что в поезде из Анапы видела очень похожего на Родиона проводника с чёрными волосами. Нина рассказала об этом матери, но Полина Гавриловна только отмахнулась, хотя её тоже беспокоило отсутствие вестей от сына. И как только Нина увидела чёрные волосы Родиона, то сразу связала концы с концами и громким голосом сообщила всем свои выводы. Родиону буквально с порога при­шлось рассказывать о своём путешествии. Бабушка Фрося во всех Родионовых невзгодах обвинила дедушку Обоза, сказав, что жил он невпопад и помер некстати. Был бы хорошим человеком, то потерпел бы немного и окочурился часом позже. Вечером Родион написал письмо тёте Лене с извинениями и обещанием приехать к ним в следующий отпуск.

У контролёрши Шведовой отпуск закончился немножко раньше, чем у Родиона, и в пер­вый же день она заинтриговала всех сообщением о похожем на Коновалова проводнике. А когда на следующий день Родион появился на участке, Шведова тут же разоблачила его по чёрным волосам. Родион вновь повторил короткую версию своего путешествия, начиная с того, как его обворовали по дороге. Саня Буров подозревал, что в этом рассказе многое скрыто, но Родион упорно не раскрывал подробностей.

Вытесняемая другими событиями, эта история начала уже забываться, как вдруг через ме­сяц на участок явился старший мастер, посмотрел на Коновалова «особенным» взглядом и сказал, что его вызывает начальник цеха. Саня Буров по прозвищу «Щука» насторожился. Комсорг Феликс крутил любовь с секретаршей начальника цеха, и Саня приказал ему сходить до неё и узнать в чём дело. Феликс тут же умчался на административный этаж. Вернувшись, он сообщил, что Коновалова разбирают за спрятанный труп. Изнывающая от любопытства секретарша подслушивала происходящее за дверью и замахала на Феликса рукой, чтобы не мешал. Прикрыв трубку ладонью, она сказала, что подробности будут позже. От такой новости члены бригады напряглись, а Шведова сказала, что теперь ей стало ясно, почему Коновалов маскировался как шпион.

В кабинете собралось практически всё цеховое начальство, включая парторга, профорга и даже главного бухгалтера. С нескрываемым интересом она смотрели на зашедшего в кабинет Родиона. Ему вдруг вспомнились школьные времена, когда педагоги специально вызывали его в учительскую, чтобы послушать его занятные истории. Родион понял, что здесь от него ждут чего-то подобного, и немного приободрился. Поздоровавшись, он увидел на столе у начальника казённый распечатанный конверт, и понял, что это «телега». Начальник взял со стола бумагу и прочитал вслух:

 – На гражданина Коновалова наложен штраф в сумме тридцать рублей за незаконное пе­ремещение трупа. Начальник линейного отдела станции Динская майор милиции Миненко.

Родион быстро сказал:

 – Я больше не буду.

 – Что не будешь?

– Незаконно перемещать трупы.

 – Эх, Коновалов! Как ты докатился до такого? Причём трезвый.

 – Товарищ начальник, но я же не специально.

 – Не хватало ещё специально. А чего тебя туда занесло? Это ж под Краснодаром где-то?

 – Так отпуск же. Поехал к тёте в Крым.

 – Ага. В прошлом году не доехал, обезьяна помешала. Решил съездить в этом. И как?

 – Никак. Застрял в Краснодаре.

– Вот что Коновалов, хватит напускать туману! Давай с самого начала и по порядку.

– Это длинная история.

 – Ничего, терпения у нас хватит. Вот и товарищ парторг головой кивает, соглашается.

Пришлось Родиону озвучить полную версию своих похождений. Мало того, наводящими вопросами из него вытащили рассказ о том, как несколько лет назад он лечил деда Обоза от радикулита, и что из этого вышло. Некоторые детали Родион скрыл, но и без них его рассказ произвёл такое впечатление на собравшихся, что о каких либо репрессиях не зашло даже речи. Начальник покрутил головой, и взмахом руки отпустил Родиона: – «Всё. Иди с богом Конова­лов, и следующий раз езжай к другой тёте. На крымском направлении тебе не везёт».

Такого же мнения были все члены его бригады, а Саня его упрекнул:

 – Скрытным ты сделался Родион последнее время.

 – Не хотелось о покойнике незнакомым людям рассказывать, шута из него делать. В принципе дед хорошим человеком был. Мне ведь и в голову не приходило, что телега на работу может придти из другой области.

Через несколько дней Саня подошёл к Родиону и сказал:

 – Ты был прав, не надо было рассказывать про этого деда. Какой день я мучаюсь и никак не могу придумать хоть что-нибудь правдоподобное насчёт того, как, а главное с какой целью, покойник оказался в другой станице.

– Да, всем загадкам загадка, и, кажется без ответа. Я сам её из головы не сразу выбросил.

Ответ на эту загадку Родион получил через два года, когда он уже, и думать забыл о де­душке Обозове и связанных с ним неприятностях. Случилось это во время службы в армии в камере гарнизонной гауптвахты, где Родион отбывал очередное наказание. Камера представ­ляла собой рассчитанный на четверых арестантов каменный мешок площадью два на два метра без мебели и окна. Развлечений, кроме чистки туалета и ползания по мокрому плацу, не было никаких, и после скудного ужина до отбоя в десять вечера арестанты, слегка расслабившись, негромко рассказывали друг другу всякую всячину. Однажды вместо бородатых анекдотов и вранья о своих любовных победах речь зашла о покойниках, и вот тут-то один из сокамерников Родиона поведал удивительную историю о приблудном трупе. Рассказчиком был кубанец Стёпа Дрибний.  Родом он был из станицы Динской Красно­дарского края.

Вопреки фамилии природа на­градила Стёпу внушительной фигурой и пригоже­стью. По сельским меркам его семья была небольшой. Отец, которого все звали просто Тарасом, работал в местном коммунхозе сварщи­ком. Мать Евдокия Ивановна работала там же бухгалтером. Стёпа выучился на тракториста и устроился в этот же коммунхоз работать на колёсном тракторе, а его младшая сестра ещё училась в школе. Жили они в просторном частном доме хотя и не в центре станицы, но и не на окраине. Жили не богато, но и не бедно. Стёпа любил технику, и когда подрос, то по винтику перебрал отцовский «ИЖ 56», после чего сделался его полновластным хозяином. Тарас этому был только рад. Он любил заложить за воротник и предпочитал ездить на мотоцикле пассажиром. Тарасовы родители жили далеко, а вот тесть с тёщей проживали в хуторе Кочетовском, расположенном в каких-то шести километрах от станицы на берегу степной речки, то есть для мотоцикла практически рядом. Стёпиного дедушку по матери все уважительно называли Митрофановичем. Стёпа тоже его уважал, потому что строгий дед иного отношения не заслуживал, так как он был ветераном двух войн, и вообще авторитетным человеком. Своего легкомысленного зятя Митрофанович недолюбливал.

Митрофанович был активным пенсионером, и настал день, когда областной комитет вете­ранов войны, существующий с 1956 года, включил его в состав делегации, отправляемой за рубеж с целью борьбы за мир во всём мире. Взволнованный Митрофанович собрал необходи­мые документы, парадно вырядился и к вечеру приехал к дочке в Динскую, чтобы с утра пораньше отбыть электричкой в Краснодар. Зять Тарас обрадовался поводу и тут же выставил на стол банку чистейшего пшеничного самогона, но тесть решительно отказался от этого угощения из-за предстоящего серьёзного мероприятия. Он отказался выпить даже символиче­ские «двадцать грамм», сославшись на некий «подбой сердца», и Тарасу пришлось пить в одиночестве. Митрофанович перед сном ещё раз просмотрел документы, положил их на стол, а в пять утра по деревенской привычке уже был на ногах. После раннего завтрака жена приказала Тарасу первым делом доставить Митрофановича на вокзал и посадить на поезд. Сама она ходила на работу пешком. Тарас рассчитал время так, чтобы посадить тестя в электричку и обратным ходом успеть на работу. Стёпа завёл мотоцикл, Митрофанович уселся в коляску, а Тарас устроился на заднем сиденье. Вскоре они прибыли на вокзал. Стёпа остался с мотоцик­лом на привокзальной площади, а Тарас посадил тестя на привокзальную скамью, а сам ушёл покупать в кассе билет. Вот тут-то всё и завертелось.

Вся дальнейшая путаница случилась из-за сильной похожести Деда Обозова на Митрофа­новича. Они были примерно одного роста, схожи худощавым телосложением, одинаково сутулились и имели одинаковые седые усы на смуглом морщинистом лице. Но главным был антураж. Митрофанович тоже придерживался моды тридцатых-сороковых годов и был одет в точности как дедушка Обозов. На нём были такие же сапоги, зелёные галифе, светлый френч и белый картуз на лысой голове. Более того, он носил такие же массивные очки и опирался на такой же деревянный костыль. Кроме того, некоторую роль сыграло похмельное состояние Тараса, от которого у него шумело в голове, а перед глазами мельтешили плывуны.

Никто не подсчитывал, сколько происшествий случилось с людьми из-за возникшей не ко времени физиологической нужды организма. Едва Тарас скрылся за дверями вокзала, как Митрофановичу приспичило по тяжёлому. Время позволяло, и он отправился к видневшемуся в конце перрона кирпичному туалету. До электрички было ещё минут двадцать, и людей на перроне почти не было. Тут подошёл пассажирский поезд и буквально через две минуты Коновалов положил на скамейку тело деда Обозова, которое затем на несколько минут осталось без присмотра. Именно в этот момент с билетом в руке появился Тарас. Увидев лежащего деда, он подумал, что это его тесть в обмороке, и бросился за угол здания к сыну. Из его слов Стёпа понял, что деда сразил «подбой сердца», и его срочно нужно доставить в больницу. На разду­мывание времени не было. Стёпа схватил деда в охапку и, обогнув слева здание вокзала, притащил его к мотоциклу и усадил в коляску. Тарас следом принёс костыль. Если бы пережи­давший товарняк Родион в этот момент оглянулся, то наверняка их увидел, но этого не случилось. По правде говоря, ошибка похмельного Тараса и совершенно трезвого Степана простительна, потому что в утренних потёмках перепутать стариков мог кто угодно.

Стёпа дал по газам, и мотоцикл рванул в сторону больницы. Но едва они свернули на нужную улицу, как с головы деда слетел картуз. Свернув с дороги, Стёпа остановился. Подоб­рав картуз, он посильнее нахлобучил его на лысую голову деда, пригляделся к нему и сказал:

 – Батя, а не зря мы в больницу едем? Дедушка того, не дышит, кажись, помер уже. Да и не похож он на нашего деда.

 – Чего ты там болтаешь?

Тарас слез с мотоцикла, проверил у деда пульс и с грустью сказал

– Да, помер тестюшко. Геройский мужик был, царство ему небесное.

– Так то ж чужой дед, вы присмотритесь, он только одеждой на нашего похож.

 – Это он после смерти так изменился. Знаешь, как людей смерть меняет? Они даже рос­том больше становятся. Вытягиваются. И борода отрастает.

 – Может, и вытягиваются, но пальцы у них не отрастают. У нашего деда с войны на левой руке пальца нет, а тут все пять в наличии.

Тараса окатила волна жара, смывшая похмельную одурь. Зрение прояснилось, и он уви­дел, что перед ним действительно незнакомый человек. Он растерянно спросил:

 – А где ж тогда Митрофаныч?

 – Где ж ему быть? На вокзале электричку ждёт.

 – А с этим что делать?

 – Назад отвезти и положить где взяли.

 – А вдруг его ищут?

 – Тогда тем более.

– Нет, тут что-то не так. Накрой его брезентом и жди меня здесь, а я схожу на вокзал раз­ведаю. Если всё спокойно, то мы его обратно на скамейку определим.

По дороге на вокзал Тарас услышал свисток электрички и мысленно пожелал тестю хо­рошей дороги. Придя на вокзал, Тарас похвалил себя за осторожность, потому что покойника действительно искали. Возле скамейки стояли несколько человек, среди которых были санитары и дежурный по вокзалу, а высокий парень без верхней одежды давал показания милиционеру. Тарас понял, что в пропаже трупа обвиняют именно этого парня, которого после допроса забрали в милицию. Женщина с бледным лицом спросила у дежурного:

 – А что ему будет?

 – Будет, не сомневайтесь. Врежут по полной. Это вам не шутка покойников воровать.

Последние слова испугали Тараса. Он уже хотел вмешаться и рассказать о случайно уве­зённом мёртвом дедушке, но после этих слов резко передумал. Тарас понял, что ситуация хуже чем казалось вначале. Избавляться от покойника нужно как можно скорее, но анонимно. Связываться с милицией дураков нет.

Вернувшись к мотоциклу, он всё рассказал сыну. Тот немного подумал и сказал, что ано­нимно избавиться от трупа можно только в потёмках, то есть не раньше вечера. Времени до начала рабочего дня оставалось мало, поэтому они решили отвезти покойника домой и припрятать его до вечера, а там видно будет. Также решено было ни в коем случае не говорить о покойнике жене Тараса, так как Евдокия Ивановна была весьма болтлива. По их расчётам она уже должна была уйти на работу, поэтому мужики смело закатили мотоцикл во двор, вытащили из коляски труп и отнесли его в сарай за домом. Там они уложили его на большой деревянный ларь с зерном, накрыли старым покрывалом, а затем на мотоцикле укатили на работу.

Выйдя из туалета, Митрофанович одёрнул френч, похлопал себя по карманам и с ужасом обнаружил, что в утренней спешке забыл все необходимые документы, которые так и остались лежать на столе, а без них поездка теряла всякий смысл. Тем не менее, шанс успеть на совеща­ние оставался, нужно было только быстро обернуться. На перроне собирался ждущий элек­тричку народ. Митрофанович смешался с людьми и никем незамеченный вышел через вокзал на прилегающую площадь, однако провожающих нигде не было. Чертыхнувшись в адрес безалаберного зятя и безответственного внука, дед энергично зашагал по широкой улице.

Тарас и Стёпа насчёт Евдокии Ивановны ошиблись, она была дома. Обычно по утрам с хозяйством управлялся Тарас, а в этот день ей пришлось делать всё самой, вот она и задержа­лась. Евдокия Ивановна зашла в дом, выпроводила дочку в школу и уже начала одеваться для выхода, как вдруг во двор заехал мотоцикл с её мужчинами. От того, что произошло дальше, она испытала шок. В окно ей было хорошо видно, как Тарас со Степаном бесцеремонно вытащили из коляски её папу Митрофановича и утащили куда-то за дом. Через минуту они вернулись, деловито завели мотоцикл и выехали со двора, не забыв тщательно запереть ворота. На ослабевших ногах Евдокия вышла из дома, открыла дверь в сарай и включила свет. Откинув покрывало, она увидела мёртвого отца и зарыдала. Ничего удивительного в том, что она обозналась, не было. Евдокия Ивановна, как и многие счётные работники, страдала близоруко­стью, к тому же лампочка в сорок ватт еле освещала тёмный сарай.

Минут через пять Евдокия Ивановна пришла в себя и обрела способность рассуждать. Зайдя в дом, она приняла валокордин, села за стол и начала думать. Работа начисто вылетела у неё из головы. Нужно было что-то делать, но что? Сбивало с толку поведение мужа и сына. Куда они уехали? Неужели на работу? Такое чёрствое и циничное отношение к покойному отцу было просто необъяснимо. А может они перевернулись на мотоцикле и дедушка убился, а они теперь скрывают этот факт? Додумать эту мысль ей не пришлось, потому что дальше про­изошло страшное. Заскрипели ступеньки крыльца, открылась дверь, и в дом зашёл оживший Митрофанович. Поскольку она только что видела его в сарае, то решила, что перед ней самое настоящее привидение и задрожала от страха.

Митрофанович с порога пробормотал, что забыл документы, прошёл к столу и забрал ле­жащие на нём бумаги. Взглянув на дочь, он нахмурился и озабоченно спросил:

 – Что с тобой Дуся? Прямо с лица сошла. Ты не заболела?

Дуся проблеяла:

 – Да. Нет, папа.

А затем, направив палец вверх, дрожащими губами спросила:

 – А разве там не принимают без документов?

 – Конечно, нет. На что я там сдался без документа. Ничего, ещё успею.

Митрофанович вышел из дома, а Евдокии Ивановне сделалось жарко, по телу разлилась слабость, и впервые в жизни она упала в настоящий глубокий обморок. Зазвонил телефон, но она его уже не слышала.

Тарас не успел толком приступить к работе, как вдруг пришла секретарша и спросила:

 – Что с Евдокией Ивановной?

 – Разве она не на работе?

 – Нет. Её никто не видел, и телефон не отвечает. На моей памяти такое первый раз.

Тарас почуял неладное и обещал разобраться. Инженер разрешил отлучиться с работы по важному делу, и Тарас кинулся искать Стёпу, но тот уехал куда-то на своём тракторе. При­шлось идти пешком. На полпути к дому он вдруг увидел идущего навстречу старика в белом картузе  и замер на месте. Ему показалось, что он сходит с ума, а сердце сделало «подбой», но при дневном свете Тарас опознал своего живого и здорового тестя, и облегчённо передохнул. Вопреки ожиданиям Иван Митрофанович не стал ругаться, а взяв вину на себя, объяснил, что ходил за забытыми документами, а теперь спешит на автобус.

Застав жену лежащей в обмороке, Тарас позвонил в «неотложку», а затем бросился в са­рай, и в лихорадочном темпе упрятал покойника в ларь с зерном, захлопнул крышку и положил на неё свёрнутое покрывало. Вернувшись в дом, он начал приводить жену в чувство. После взбрызгивания водой и пощёчины Евдокия Ивановна очнулась, и с помо­щью Тараса уселась в кресло. Всхлипывая, она принялась задавать вопросы о лежащем в сарае папочке, и зачем они его туда затащили. Тарас начал уверять её, что в сарае никого нет, и не было, то есть ей всё это померещилось. Если не верит, то пусть сходит и сама посмотрит. А в дом за документами приходил не бестелесный призрак, а настоящий Митрофанович, который в данный момент живой и здоро­вый едет в автобусе в Краснодар. У Евдокии Ивановны кружилась голова, но, опираясь на мужа, она прошла к сараю, и убедилась, что в нём действительно никого нет. Вскоре приехали медики и, обнаружив у пациентки высокое давление, отвезли её в больницу. Перед отъездом Тарас шёпотом посоветовал жене не рассказывать врачам о привидениях, а то ведь так и работу можно потерять. Кому нужны сумасшедшие бухгалтеры?

Вернувшись на работу, Тарас оповестил начальство о болезни жены, а затем нашёл Стёпу и сообщил ему последние новости. Посовещавшись, они пришли к выводу, что аккуратно избавиться от трупа совсем не так просто, как может показаться на первый взгляд. Куда не повернись, везде люди, которые в любой момент готовы тебя опознать. Проще всего было закопать труп ночью где-нибудь в укромном месте, но это было, во-первых, не по-христиански, а во-вторых, не гарантировало прекращения поисков. Поэтому нужно было так избавиться от покойника, чтобы его сразу же нашли и закрыли дело.

После обеда Стёпа доложил отцу, что у него появилась отличная идея, нужно только дож­даться темноты. Вернувшись после работы домой, они стали действовать по заранее составлен­ному плану. Чтобы дочка не мешала, Тарас отправился вместе с ней проведать мать в больницу. За это время Степан перетащил уже закоченевшего мертвеца из сарая в гараж, и с большим трудом засунул его в коляску мотоцикла. Стёпа готовился к операции тщательно, стараясь не упустить ни одной мелочи, способной навести на след. Очки деду он привязал к голове тесёмками, а чтобы в дороге картуз не потерялся, намазал его изнутри подвернувшимся под руку универ­сальным клеем. Во всяком случае, так было написано на тюбике синего цвета. Стёпа действовал по инструкции, и перед тем как надеть картуз на голову покойнику, обезжи­рил её ацетоном. Клей схватился намертво. Самого покойника он аккуратно завернул в палаточный брезент.

Вскоре вернулся из больницы Тарас с дочкой. Затем был ужин и сиденье перед телевизо­ром. В десять вечера Тарас отправил дочку спать, и только после этого отец с сыном тихо выкатили мотоцикл со двора. Видавший виды, но работавший как часы мотоцик завёлся с полуоборота, Тарас сел на заднее сиденье, и они покатили ночными дорогами в станицу Пластуновскую. Чтобы лишний раз не попадаться на глаза, колесили всякими объездными путями, но маршрут Стёпа знал хорошо.

Несмотря на молодость, в любовных делах Стёпа был опытным парнем. Летом ему случи­лось навестить мамину двоюродную сестру, живущую в этой самой Пластуновской, и там он познакомился с местной симпатичной девушкой. Между ними вспыхнула любовь, и Стёпа на своём мотоцикле начал регулярно два-три раза в неделю ездить на свидания. Для молодого темперамента пятнадцать километров не расстояние. Оставив мотоцикл у двоюродной тёти, он шёл с подружкой миловаться в какое-нибудь укромное место. Летом на селе таких мест полно, но с наступлением осени уединяться становилось всё труднее. Поцелуйный период закончился быстро, и они перешли к близким отношениям, а для занятий любовью требовалось более комфортное место, чем скамейки и кусты. Инициативу в этом деле проявила Стёпина зазноба. Она работала медсестрой в местной больнице и предложила встречаться прямо там во время её ночных дежурств.

Терапевтическое отделение на первом этаже небольшой местной больницы место спокой­ное. В нём больные, как правило, ночью спят. Дежурная врачица занимается своими делами в ординаторской, а дежурная медсестра на своём посту заполняет бумаги или просто читает книгу. В условленный вечер, когда после отбоя всё затихает, Стёпа тихонько стучит в окно. Его любовница отпирает ключом дверь в специальную процедурную комнату с ванной и унитазом, и, не зажигая огня, открывает окно, в которое тут же ловко забирается Стёпа. Не теряя времени, они проходят за ширму в специально оборудованную «клизменную», где стоит кушетка для процедур. Время от времени медсестра наведывалась на пост, и если всё было в порядке, то свидание продолжалось. Затем Стёпа покидал уютное помещение с кушеткой обратным путём через окно. И ни одна живая душа не знала об этих свиданиях. Одно слово – романтика.

В эту ночь Стёпина подружка не дежурила, но он давно изучил все подходы и знал, как можно открыть окно в процедурную. Отца такая осведомлённость удивляла, но в данной обстановке было не до вопросов. Заглушив мотоцикл, они вручную прокатили его по глухой улочке до невысокой больничной ограды за небольшим строением морга. Некоторое время они наблюдали за обстановкой, но всё было спокойно, и они перетащили покойника через забор. Риска было немного, потому что с этой стороны здания не было фонарей, и рассмотреть что-либо в осеннем мраке было очень трудно. Стёпа тенью проскользнул к нужному окну и через две минуты просигналил отцу зажжённой спичкой, что путь открыт. Тарас взвалил покойника на спину и принёс к открытым створкам окна, где Стёпа подхватил его и затащил внутрь. Быстро и бесшумно Стёпа уложил мёртвого дедушку на кушетку для клизм, и через три минуты, аккуратно закрыв оконные створки, покинул территорию больницы. Откатив мотоцикл подальше, они завели его и с чувством облегчения поехали домой. 

Операция прошла без сучка и задоринки, и Стёпе с отцом удалось сохранить всю эту ис­торию в тайне.  На следующее утро покойник был обнаружен, и вскоре опознан, но Стёпа так и не узнал, откуда он был родом. Обнаружившая деда пожилая медсестра божилась, что не делала ему клизму. Она так часто это повторяла, что все начали подозревать её в обратном. А свидания в процедурном кабинете с того дня прекратились, потому что Стёпину любовницу перевели в другое отделение, и им пришлось искать другое место встреч.

После этого рассказа в камере воцарилось молчание, а затем Родион сказал:

 – Надо же! А я думал, что уже никогда не узнаю, по чьей милости тогда двое суток в ку­тузке парился, и тридцатку штрафа заплатил, не говоря о пропавшем билете на поезд.

– Ну, ничего себе! Так это тебя тогда в ментовку забрали? Ты Коновалов не шутишь?

 – Да какие там шутки. Из-за вас гадов меня с поезда сняли, и домой пришлось возвра­щаться аж через Тамбов. И я думаю, что будет справедливо с тебя получить хотя бы неболь­шую компенсацию. Я расскажу как меня найти, и после отсидки принесешь мне тридцать рублей хотя бы в счёт того штрафа. Если что, батя твой вышлет, у него тоже рыльце в пушку. А не принесёшь, пеняйте на себя. Родичи деда Обозова, которого вы катали на мотоцикле, там же в Динской проживают. И если я им сообщу, кто покойнику фуражку к голове приклеил, то вам небо в овчинку покажется.

 – Успокойся Коновалов! Кто ж знал! Принесу я тебе деньги, только расскажи, как дело было.

В этот момент распахнулась дверь, и караульный сказал:

– Берите сигареты, курите, только ты длинный расскажи всё сначала.

И пришлось Родиону снова рассказывать про свои дорожные приключения.

                      Глава XXX. Резус-фактор.

Закончился отпуск, а вместе с ним закончилась хорошая погода и наступила привычная осенне-зимняя слякоть. Жизнь Родиона быстро вошла в свою колею – работа, общежитие, библиотека и нехитрые развлечения. Не прошло и двух недель, как он встретил свою прежнюю любовь Настю. К тому времени она окончила техникум и уехала к себе в Кущёвскую, где устроилась работать технологом на молзавод. Она была в отпуске и приехала на несколько дней проведать старых знакомых, а заодно походить по магазинам. На эти дни она остановилась у своей подруги, снимающей квартиру в частном доме с отдельным входом. Старые чувства вспыхнули вновь, и целую неделю они встречались на этой чудесной квартире. Настина подруга днём была на работе, а Родион в эти дни трудился во вторую смену, поэтому до обеда они без помех вовсю предавались любовным утехам. Родион дошёл до того, что перед Насти­ным отъездом предложил ей руку и сердце. Родион был уверен в её согласии, ведь в любви у них была полная гармония, но, к его удивлению, Настя сказала, что подумает, а ответ даст письмом. Родион скис. Он понял, что это вежливая форма отказа. Письмо пришло через неделю. Из него Родион узнал, что он хороший парень и хороший любовник, но представить его в качестве мужа Настя не в состоянии.  Родион не стал выяснять, каким её стандартам он не соответствует, потому что любил себя таким, каким был, и подлаживаться к девичьим капризам не собирался, не позволяло патриархальное воспитание. Три дня он страдал от горького осадка на душе, знакомого всем парням, которых просто так, без объяснения причин бросала девушка. Родиона утешала вся двадцатая комната. Метис говорил:

 – Эта колхозница ещё сто раз пожалеет, что такого орла упустила. Тебе ли о ней жалеть? Не падай духом и бери пример с Жоры. Какой год ищет девушку без недостатков, как будто такие бывают. А надежды не теряет. Да и на кой тебе так рано жениться?

Последний аргумент возымел действие и успокоил Родиона. Скучал он недолго, и вскоре подружился с хорошей девушкой по имени Маша. Но ступенькой к этой дружбе стало знаком­ство с Лорой, и это знакомство изменило жизнь многим людям. Но по порядку.

На заводе случилась кампания массового безвозмездного донорства. Будучи сознатель­ным гражданином, Родион сходил в заводскую поликлинику и, высидев порядочную очередь, сдал двести грамм крови. Впрочем, сдатчикам крови по закону кое-что причиталось. Им давали бесплатный калорийный обед со стаканом красного вина и три дня оплачиваемого отгула, которые можно было использовать по своему усмотрению, то есть сразу, или же прибавить их к очередному отпуску.

Ещё во время сдачи крови Родион заметил, что девушка в форменном халате контролёра ОТК с большим начёсом под тёмной косынкой явно интересуется его особой. Она всё время смотрела на него, и, поймав его взгляд, приветливо улыбалась. В её облике было что-то смутно знакомое, но он не мог вспомнить, где они раньше встречались. Загадка раскрылась в столовой во время калорийного обеда с вином. Девушка с начёсом оказалась с ним за одним столиком, и, назвав его по имени, поздоровалась. Родион тоже поздоровался и спросил, откуда она его знает, а получив ответ, сразу её вспомнил. Это была та самая девушка, которая приезжала в мастер­скую Казимира со своими дружками, и видела, как Родион с ними поссорился.

Звали её Лора. Её круглое личико было вполне миловидно, а в фигуре не было заметных изъянов, но дурацкая причёска и плохо сидящая безвкусная одежда придавали ей некоторое сходство с пугалом. Впрочем, Лору это мало заботило. Похоже, девушка была из тех, кто предпочи­тает держаться в тени. Родион подумал, что она просто бедная стеснительная провин­циалка, однако ему была непонятна её радость от встречи. Лора была заметно старше Родиона, и на его вопрос бесхитростно ответила, что ей двадцать три. Помня наставления дяди Коли, Родион не стал за ней ухаживать, тем более, что она не очень ему и нравилась, а потому ритуальный рассказ при знакомстве в этот раз не прозвучал. За неимением других тем, речь зашла о донорстве. У Лоры был резус-отрицательный фактор крови, и по этому поводу она сказала, что этот самый отрицательный резус превратил её жизнь в драму.

Здоровяк Родион потерю двухсот грамм крови даже не ощутил, а вот Лора, несмотря на выпитый стакан кагора, вдруг побледнела и пожаловалась на головокружение. Оглядевшись по сторонам, она вздохнула и попросила Родиона проводить её до дому. Чертыхнувшись в душе, Родион предложил вызвать такси, но Лора испуганно отказалась. Тем не менее, Родион настоял на этом варианте, и вскоре они подкатили на «Волге» к уютному пятиэтажному дому в тихом переулке Семашко. В дороге Лора призналась, что на такси она едет первый раз в жизни. Вначале Родиона это не удивило, таких людей в городе полно, но когда он узнал, что отец Лоры работает директором таксопарка, то призадумался. С каждой минутой Лора удивляла его всё больше и больше. Сказав, что в это время дома у неё никого нет, она пригласила Родиона в квартиру подкрепиться какао. Они поднялись в шикарную четырёхкомнатную квартиру, не уступавшую размером квартире Патрикеевых. Лора занимала комнату площадью около пятнадцати квадратных метров. Однако из-за трёх шкафов, двух секретеров и каких-то огром­ных корзин она не выглядела большой. Лорина мебель состояла из кровати, простого стола, книжной полки, одного шкафа, и одного стула. Для всего остального её комната играла роль вещевого склада.

Вначале они прошли на кухню, где Лора профессионально и быстро приготовила отлич­ное какао. Родион сразу понял, что девушка прекрасно готовит, а это не согласовывалось с образом богатой дочки. И вообще, что-то здесь было не так, поэтому Родион сказал напрямик:

 – Ты Лора городская, а с виду как будто вчера из Репяховки.

 – Вот и ты Родион смеёшься надо мной. Не знаю я никакой Репяховки.  Я только один раз в детстве в деревне была у бабушкиной сестры в Красном Ерике. И не глупая я вовсе, в школе училась без двоек.

 – Я не смеюсь, а констатирую.

Кружка горячего какао взбодрила Лору гораздо лучше, чем стакан кагору, она повеселела и пригласила Родиона в свою комнату побеседовать. Родион не стал возражать, он уже понял, что девушка страшно одинока, и рада любому вниманию со стороны. Сидя на стуле, он слушал её, не перебивая, и уже через десять минут узнал всю печальную историю её жизни. Больше всего Родиона удивило то, что Лора в своих горестях винила себя, и в первую очередь тем, что родилась не мальчиком. Нет, ей нравилось быть девушкой, просто родившись ею, она не угодила папе.

Фёдор Иванович смолоду был целеустремлённым и серьёзным человеком. Отвоевав три года, он демобилизовался в сорок пятом, и, вернувшись домой, сразу женился на девушке со своей улицы. Поселились они в однокомнатной квартире на окраине города в посёлке Фрунзе, а через год у них родилась дочь Лора. Родители Лориной мамы разменяли трёхкомнатную квартиру на двухкомнатную и однушку, которую отдали дочери с зятем. Папа был не против дочери, но ему хотелось сына, и мама вскоре забеременела опять. В положенный срок на свет появился мальчик, но сразу после родов помер. Врачи объяснили причину смерти несовмести­мостью резус-фактора матери и плода. Так иногда бывает при несовпадении резус-фактора у родителей. До этого Фёдор Иванович даже не знал, что у него отрицательный резус, а у жены положительный. Механизм этого явления достаточно изучен, и врач посоветовал супругам больше детей не рожать, потому что, скорее всего, их ждала такая же участь.

В сложившейся ситуации виноватых не было, но Фёдору Ивановичу от этого было не легче. Ему хотелось наследника мужского пола, и выход был найден. Он развёлся с женой и ушёл жить к родителям. Довольно быстро он женился на девушке с резус-отрицательным фактором, и она родила ему желанного здоровенького мальчика. Набрав водительский стаж, он повысил классность и начал работать таксистом, а затем в том же году поступил в техникум на вечернее отделение. С завершением учёбы, у Фёдора Ивановича начался карьерный рост, и с каждой должностной ступенькой он делался всё богаче и влиятельнее.  Довольно быстро он обзавёлся своей шикарной квартирой и получил возможность жить на широкую ногу, но этой возможностью не злоупотреблял. Его новая жена Зинаида Петровна после рождения сына детей больше не рожала. Она бросила работу и сосредоточилась на воспитании наследника, в результате чего Алик вырос избалованным эгоистом.

Фёдор Иванович вовсе не был гадом. Без всяких судов он исправно платил деньги на со­держание дочери и помогал материально бывшей жене. Девочка росла тихой, работящей и очень послушной, а дедушка с бабушкой внушили ей безусловное уважение к отцу кормильцу. С ранних лет Лора умела готовить, убирать квартиру и красиво вышивать. Дружба со сверстни­ками у неё не получалась. Робкую и наивную девочку либо высмеивали, либо просто не воспринимали как равную. Со временем она приспособилась к своему одиночеству. Когда Лоре исполнилось четырнадцать, её мать вдруг вышла замуж и привела нового мужа к себе в квартиру. И тут выяснилось, что девочке нигде нет места, она везде была лишней. Узнав об этом, Фёдор Иванович принял волевое решение и без всяких согласований с кем-либо перевёз дочь к себе домой, где к великому недовольству жены выделил для Лоры отдельную комнату для постоянного прожива­ния.

После бедного и тесного жилища отцовская квартира показалась Лоре дворцом падишаха, и, чтобы её оттуда не выгнали, она по совету бабушки принялась всем угождать. Зинаида Петровна поняла, что бог послал ей слабохарактерную, нетребовательную и смирную девочку, то есть практически дурочку, и, навязав ей кучу обязанностей, быстро превратила в бесплатную прислугу. Она специально устроила в комнате Лоры склад своих вещей, чтобы иметь повод заходить туда в любое время суток для полного контроля территории. Ключи от комнаты она выбросила в мусор. Вечно занятый Фёдор Иванович особенно не вникал в домашние дела, он выдавал жене деньги на ведение хозяйства, в том числе и на содержание Лоры, и считал, что этого достаточно. Лора ему не жаловалась и ничего не просила, а значит, дочку не обижают, и у неё всё есть. Зинаида Петровна Лорины деньги расходовала экономно, то есть покупала всё дешёвое и некрасивое, а когда Лора выросла, то стала донашивать вещи мачехи, которые были немного больше размером, и девушка выглядела в них чучелом. Отец по этому поводу делал замечания, но Зинаида Петровна ссылалась на то, что девушке в своё время не привили вкус красиво одеваться. Девушке оставалось плакать в подушку. Лора давно поняла, что её безза­стенчиво эксплуатируют, но поднять бунт она была не в состоянии. Впрочем, она сделала попытку вырваться из под гнёта даже не мачехи, а практически чужой тётки. Хотя и с трудом, но этой весной Лора окончила машиностроительный техникум, и, преодолев сопротивление Зинаиды Петровны,  устроилась на работу. Зинаида Петровна мигом приспособилась под разными предлогами забирать у неё зарплату, но зато теперь Лора целых восемь часов отдыхает на работе от домашней атмосферы. Тут Родион не выдержал:

 – Извини Лора, но ты размазня, каких поискать! Я понимаю, что тебя с детства затюкали, но ведь всему есть предел. Сейчас ты взрослая самостоятельная девушка, а ведёшь себя как десятилетняя. Неужели ты не в силах постоять за себя перед этой ведьмой?

– Ой! Должно быть, она и в самом деле ведьма. Вот как уставится своими рыбьими гла­зами, так у меня всё внутри холодеет и язык отнимается. Прямо гипноз какой-то.

– А поглядеть на неё можно? Фотографии есть?

 – Да, конечно.

Лора вдруг почувствовала себя младшей сестрой Родиона, и с готовностью подала ему не­сколько чёрных пакетиков с фотографиями.

Со времени знакомства с Либерманами Родион увлёкся теорией наследственности, а затем это увлечение переросло в академический интерес. Он прочитал всю доступную литературу о породах, генах, хромосомах и связях генотипа с фенотипом, а также о передаче фамильных признаков. Кроме того, при встречах он автоматически начал обращать внимание на родовую  похожесть или непохожесть членов какой-либо семьи. С этой целью он любил рассматривать семейные альбомы даже незнакомых людей. Эти упражнения не прошли даром, и со временем Родион даже при беглом взгляде на сравниваемые объекты мог довольно точно определить наличие или отсутствие родственных связей. В данном случае Родион отметил, что высокий губошлёп Алик совершенно не похож на всех своих родственников, включая мать и отца, не говоря уже о сестре. Родион подумал, что это неспроста, и принялся изучать все фотографии.

Лору удивил такой интерес к чужим фотографиям, но она дисциплинированно называла изображённых на снимках людей. Фёдор Иванович внешностью смахивал на известного артиста Крючкова в молодости. Зинаида Петровна была худощавой некрасивой женщиной лет сорока. Своими близко посаженными глазами и тонкими губами большого рта она и правда была похожа на ведьму средних лет. Оказалось, что Лора похожа не на мать, а на отца, но при этом по-девичьи была вполне привлекательна.  На школьном снимке в белом фартуке и с заплетённой косой её было не узнать. Перед глазами Родиона чередой прошли дедушки, бабушки, дяди и тёти, но больше всего его заинтересовал снимок постороннего солидного человека в полувоенной форме. Лора пояснила, что это бывший начальник Фёдора Ивановича, который в данный момент живёт в Москве и работает в министерстве транспорта. Затем Родион спросил Лору, как она попала в компанию блатных сынков.

Лора покраснела, но рассказала, что в ту пору Алик начал встречаться с девушкой со сво­его курса. Он приводил её домой в отсутствие родителей, но девушке мешала домоседка Лора. Тогда эта девушка попросила своего брата вытащить Лору куда-нибудь из дому, чтобы не мешала.  Брат не отказал. В тот самый день он познакомился с Лорой и предложил ей прока­титься в машине, а затем посидеть в компании его друзей. Вне себя от радости Лора сразу же согласилась. Однако вскоре она почувствовала откровенно пренебрежительное отношение со стороны новых знакомых, а когда Владислав ни за что, ни про что мимоходом обозвал её простодыркой, от радости не осталось и следа. Да, Алик её тоже обзывает, но ведь он брат, а кто такой этот Владислав? Поэтому когда Родион дал Владиславу по морде, Лора почувство­вала себя отомщенной, и следом за Родионом покинула эту гнилую компанию. Навсегда.

Родион спросил:

 – А зачем ты носишь этот колтун на голове?

Лора снова покраснела и рассказала, что эту модную причёску ей соорудила та самая под­ружка Алика. Родион пробурчал:

 – Типично женский способ устранения соперницы. Сама, небось, так не причёсывается.

 – Да какая ж я ей соперница?

 – Такая же, как и все остальные девушки. Эта Аликова подружка внешне, должно быть, не очень из себя. Она инстинктивно, просто на всякий случай вывела тебя из строя. Ведь с красивой причёской ты могла бы понравиться какому-нибудь балбесу из её окружения.

В этот момент дверь распахнулась, в комнату бесцеремонно ворвался Алик, и возмущённо заорал:

 – Лорка, почему на кухне бардак? Почему жрать нечего? Чего вылупилась тупая ин­дюшка? А ну давай …

В этот момент Алик осознал, что Лора в комнате не одна и запнулся на полуслове. Увидев Лориного брата живьём, Родион с первого взгляда понял, что хотя Алик и выше его ростом, но, выражаясь спортивным языком, «сырой», то есть нетренированный пухленький маменькин сынок. Родион вскочил со стула и воскликнул: – «Привет Алик! Какая встреча!». Он подошёл к Алику и дружелюбно протянул ему руку как старому знакомому. Алик в недоумении сморщил лоб, но всё-таки протянул свою мягкую ладошку незнакомцу. Схватив Алика за руку, Родион наступил ему на ногу и, сделав переднюю подсечку, поставил юношу на колени.  Он взял Аликову руку на болевой излом и так её завернул, что тот заорал от боли. Лора испугалась и отбежала к окну, откуда стала наблюдать за происходящим вытаращенными глазами.  Родион ухватил скорчившегося Алика за длинные волосы, задрал ему голову и прямо в ухо сказал:

 – Проси прощения сучонок!

– За что?

 – Так ты считаешь, что всё в порядке вещей, тебе можно всё, и всякие извинения ни к чему.  Ошибаешься ублюдок.

Родион поднажал, и Алик снова заорал:

 – А-а! Я не знаю, кто ты, но прости, пожалуйста!

 – Да не у меня, а у сестры своей проси. Скажи ей, что больше не будешь её обзывать и оскорблять. И вообще она тебе не служанка. Ну?

Глядя в потолок, Алик словами Родиона попросил у сестры прощения. Родион повернулся к девушке и спросил:

 – Ты его прощаешь?

Перепуганная Лора утвердительно закивала. Родион продолжил воспитание её братика. Отпустив руку, он помог дрожащему Алику встать на ноги, подвёл к двери и сказал:

 – Видишь какая Лора добрая. Скажи спасибо, что она тебя простила. И только попробуй хоть раз её ко­гда-нибудь обидеть, сразу морду набью. Брат называется! И последнее. Вот дверь, а вот порог. Этот порог – граница, и ты не имеешь права нарушать её под любым предлогом. Всё понял?

 – Да.

 – А теперь катись отсюда придурок.

Родион открыл дверь и мощным пинком под зад вышиб Алика из комнаты. Лора обрела дар речи и укоризненно сказала:

 – Ой! Не надо было с ним так. Теперь меня сырую съедят.

 –  Успокойся Лора, ничего тебе не будет, ведь ты в этом деле человек посторонний.

 – Как это посторонний?

 – Так не ты же сейчас его уму-разуму учила, а я. Значит и спрос с меня. Понимаешь Лора, я не так воспитан, чтобы равнодушно смотреть, как в моём присутствии оскорбляют или даже бьют женщину. Ведь если в этот момент я промолчу или отвернусь, значит, я дерьмо. То есть сегодня я в первую очередь защищал своё доброе имя. Не переживай, Алику стыдно будет об этом рассказывать, а если всё-таки пожалуется мамочке, значит он и вовсе полное ничтожество. А тебе Лора помощь действительно нужна. И для начала я поставлю тебе завтра новый замок.

Родион осмотрел дверь, распрощался и ушёл. Жизнь и судьба новой знакомой неожи­данно захватили Родиона. В её истории что-то было не так, и он решил во всём разобраться. Родион по-человечески сочувствовал Лоре, но какой-то особенной жалости к ней не испытывал. Он был уверен, что судьбу Золушки она выбрала себе практически добровольно. Проще говоря, к Лориной семье у него возник чисто научный интерес.

Алик всё-таки нажаловался маме. Зинаида Петровна накричала на Лору, а вечером огоро­шила Фёдора Ивановича сообщением, что Лора водит в дом хулиганов, которые обижают дорогого Алика. Отец вызвал детей на ковёр и учинил им допрос. Выслушав стороны, Фёдор Иванович разобрался в ситуации и, как ни странно, сделал правильный вывод. Он задумчиво посмотрел на Алика и посоветовал ему проявлять к сестре больше уважения. На возмутив­шуюся жену он цыкнул, а Лору отпустил с миром. Но главные события были впереди.

На следующий день, купив подходящий замок, Родион захватил инструменты и в услов­ленное время позвонил в дверь Лориной квартиры. Лора было дома одна, и сразу впустила его в свою комнату. Не теряя времени, Родион сноровисто поменял замки, и посоветовал Лоре спрятать подальше запасные ключи, а всем домашним сказать, что у замка всего один ключ. Иначе от смены замка никакого толку не будет. Лора спросила:

 – А как же вещи Зинаиды Петровны?

 – Если ты будешь регулярно запирать дверь, то она быстро их отсюда уберёт.

Затем, присев за стол, Родион принялся расспрашивать Лору о здоровье Алика и где он лечится. Лору вопросы удивили, но она послушно рассказала, что Алик по причине изнеженно­сти частый гость поликлиники, куда мама таскала его при всяком чохе, и назвала её адрес. Родион посмотрел на часы и, отказавшись от угощения, собрался уходить, как вдруг дверь распахнулась и в комнату влетела Зинаида Петровна. Увидев Родиона, она заорала:

 – Это ещё что? А ну марш из квартиры хулиган!

Родион встал со стула, зло прищурил глаза и танком двинулся на непрошеную гостью:

 – Ты сама кто такая? Почему без стука заходишь на чужую жилплощадь? Разве тебя не учили хорошим манерам? Запомни хамка, не ты меня сюда пригласила, не тебе и выгонять.

Не ожидавшая такого отпора Зинаида Петровна слегка растерялась и попятилась к двери, а Родион хищно изогнулся и гаркнул так, что зазвенела стеклянная люстра:

 – Пошла вон, старая ведьма!

Зинаиду Петровну оглушило  звуковой волной, и как только она очутилась за порогом,  перед её носом захлопнулась дверь с характерным щелчком замка. Она крикнула:

 – Ах, так! Я звоню в милицию!

Перепуганная Лора сказала:

 – Уходи быстрей Родион!

 – Ещё чего! Теперь я из принципа останусь. Надо для приличия посидеть здесь хотя бы полчаса, чтобы эта хабалка не подумала, что я сдрейфил.

 – Она и в самом деле вызовет милицию.

 – Вот именно поэтому и нельзя убегать, ведь это как признание вины. Да не бойся Лора, мы ж ничего не нарушаем. Мы не пьём, не курим, не включаем громко музыку и не играем в карты. Милиции придраться будет не к чему, вот они эту старую кошелку и оштрафуют за ложный вызов. Она будет наговаривать на меня, но если ты не струсишь и не перекинешься на её сторону, то мы её так опарафиним, что не скоро в себя придёт. Да не переживай, я имел дело с ведьмами похлеще этой. Говорить в основном буду я, а ты только поддакивай, и всё время называй её папиной сожительницей, это для неё будет как для быка красная тряпка.

 – Она папина жена.

– Ты свидетельство о браке видела?

 – Нет.

 – Значит, можешь называть её как угодно.

 – Всё равно боязно как-то. Милиция. Ещё арестуют тебя.

 – За что? В комнату без спросу зашла посторонняя женщина, а я вежливо попросил её выйти.

 – Интересная у тебя вежливость.

 – Нормальная. Если бы я обошёлся с ней невежливо, то сейчас она ходила бы с синяком под глазом.

Лору охватила какая-то весёлая злость, и она хихикнула. Ею овладел повстанческий дух. Родион ещё раз проинструктировал её на случай прихода милиции и занялся книгами на полке. Он уже собрался уходить, но в этот момент в дверь решительно постучали. Милиция всё-таки прибыла. Родион уселся за стол с книгой «Измерительные приборы и их применение в машино­строении», а Лора подошла к двери и спросила: – «Кто там?». Услышав ответ: – «Милиция», она открыла дверь, но с порога не ушла, и в свою очередь задала вопрос:

 – Что случилось?

За дверью стояли сержант и рядовой милиции. За их спинами маячила Зинаида Петровна. Сержант мельком показал удостоверение и пробубнил:

 – Сержант Опанасенко. Проверяем сообщение о наличии хулиганства в квартире. Разре­шите войти.  

– Я полноправная дочь Фёдора Ивановича. Я прописана в этой квартире и проживаю в этой комнате. Я не вызывала милицию. Вас неправильно информировали. Здесь нет хулиганов. Ищите их в других местах.

Родион вскочил, подошел к девушке и, взяв её под руку, повёл к кровати, приговаривая:

 – Лора, вам же нельзя волноваться. Прилягте и успокойтесь. Сейчас они увидят, что тут никто не хулиганит, и уйдут.

Повернувшись к милиционерам, он сказал:

 – Лора ещё очень слаба. Вчера у неё была большая кровопотеря, поэтому говорите тише.

Зинаида Петровна из-за спины рядового закричала: – «Да вот же он хулиган! Держите его!».  Родион сел за стол и устало сказал:

 – Ну вот! Опять эта домработница скандалит.

Лора слабым голосом поправила:

 – Она папина сожительница.

Зинаида Петровна взвилась:

 – Не бреши змея! Я законная жена.

– Я не видела вашего свидетельства о браке.

Сержант поморщился и обратился к Родиону:

 – Ты кто такой?

 – Извольте обращаться по форме. Здесь квартира уважаемого человека, а не шалман.

Рядовой отозвался:

 – Гля, какой грамотный.

Сержант продолжал:

 – Имя и фамилия.

– Родион Коновалов.

– Документы есть?

 – Есть.

– Предъявите.

 – А на каком основании? Потрудитесь объяснить причину вашего визита, и скажите, на­конец,  что именно я нарушил.

Раздался плачущий голос Лоры:

 – Да что же это такое! Если человек зашёл проведать больную девушку, значит он пре­ступник? Вот я пожалуюсь папе, а он всё расскажет прокурору, они вместе на рыбалку ездят.

Родион тут же подключился:

 – Лариса Фёдоровна, только не волнуйтесь, а то ещё сознание потеряете. Милиционеров тоже надо понять, работа у них не сахар. Я им сейчас объясню это недоразумение, и они уйдут.

Сержант недобро смотрел на Родиона. Он уже понял, что угодил на обычную семейную ссору, в которой сам чёрт не разберёт кто прав, и кто виноват. Он уже придумал благовидный предлог, чтобы уйти из квартиры, но мешал Коновалов, который увлечённо рассказывал:

 – Мы с Ларисой Фёдоровной работаем на одном предприятии. Она сама попросила меня проведать её. Сидим мы, беседуем, техническую литературу обсуждаем.

С этими словами Родион воткнул открытую книгу сержанту в руки, и продолжил:

 – Всегда, знаете, приятно освежить в памяти калибровку индикаторов. Вдруг ни с того, ни с сего в комнату врывается вот эта гражданка и, хотя видит она меня первый раз в жизни, почему-то начинает скандалить. Ну, я вежливо проводил её из комнаты, и на этом всё.

Зинаида Петровна возмущённо сказала:

 – Ничего себе вежливо! Орал так, что я чуть не оглохла.

Лора тут же подала голос:

 – Неправда! Он разговаривал нормально.

Сержант поморщился и обратился к Зинаиде Петровне.

 – Что он вам сделал конкретно?

 – Он издевался над моим сыночком в этой самой комнате. Ставил его на колени.

 – Сколько лет сыночку?

 – Двадцать.

Милиционеры переглянулись, а Родион сказал:

 – Товарищ сержант оглядитесь вокруг. Где мальчик-то?

Зинаида Петровна нервно воскликнула:

 – Это было вчера.

Родион хмыкнул:

 – Вот, вот. А позавчера я совершил поджог Рейхстага. Товарищ сержант, это же типич­ный бред во время «делириум тременс».

 – Во время чего?

 – Так на латыни называется «белая горячка», иначе алкогольный психоз. Товарищ сер­жант, да вы принюхайтесь! Ведь от неё за десять метров коньячищем несёт. Причём свежим. Видать недавно стакан махнула, да ещё и без закуски. А это признак хронического алкоголизма.

Родион обратил взор на женщину и сочувствующим тоном произнёс:

 – Вы гражданка если уж пьёте, то хотя бы закусывайте, так ведь и в психдиспансер можно загреметь, я уж не говорю про вытрезвитель.

Впервые в жизни Зинаида Петровна подверглась такому наглому и беспардонному ого­вору. Да, сегодня на посиделках в компании своих приятельниц, таких же бездельниц домохо­зяек, она выпила рюмку коньяка, но это же не повод для подобных инсинуаций. От небывалого оскорбления Зинаида Петровна начисто утратила здравый смысл. От ярости лицо её побагро­вело, волосы растрепались, и она на самом деле стала похожа на крепко выпившую дебоширку. Забыв все правила хорошего тона, она укрыла Родиона отборным матом, оттолк­нула рядового в сторону и, растопырив пальцы с длинными ногтями, с криком: – «А-а» бросилась на врага. Родион напрягся, но с места не сошёл. Впрочем, боестолкновения не случилось. Бдительный сержант ловко ухватил разъярённую женщину за руки и приказал:

 – Спокойно гражданка!

И тут Зинаида Петровна сделала непростительную ошибку. В пылу драки она укусила до крови сержанта за руку и, освободившись, задела ногтями физиономию рядового. Не сталки­вавшаяся до этого дня с милицией, Зинаида Петровна не знала, что нанесение ран представите­лям власти приводит их в бешенство. Забыв о казённой вежливости, сержант и рядовой с руганью скрутили визжащую хулиганку и поволокли её в участок.

В комнате наступила тишина. Через минуту Лора догадалась:

 – Родион, а ведь ты специально её разозлил!

 – Конечно, а она как последняя дура купилась на дешёвую провокацию. Зато теперь она больше никогда не будет вызывать милицию по пустякам. Но у каждой шутки есть свои границы. Чтобы тебе не попасть под раздачу, сейчас же позвони отцу и всё расскажи. Пусть он её выручает, а ответственность за всё вали на меня. Но учти: продолжение следует.

Родион посмотрел на часы, сказал, что ему нужно ещё зайти в одно место, и был таков. Он торопился в сберкассу положить немного денег на книжку. Это была ежемесячная процедура.

Небольшая сберкасса располагалась на первом этаже большого жилого дома недалеко от общежития. Родион зашёл туда перед самым закрытием и сразу обратил внимание на новень­кую молоденькую кассиршу. Соблазнительно пышненькая девушка своим обликом напомнила Родиону его первую любовницу Машу. Клиентов в маленьком зале уже не было, и суровая тётка в очках посоветовала ему зайти на следующий день, но более молодая женщина оператор сказала, что обслужит постоянного клиента, и протянула руку за сберкнижкой. Оказалось, что он тут уже примелькался. Родион давно избавился от деревенской стеснительности, поэтому он без раздумий сразу же привязался к понравившейся ему симпатичной кассирше с целью знакомства. Девушка не стала корчить из себя принцессу, сказала, что зовут её Маша, и согласилась на провожание до дому. Родион подождал её на улице, а затем они прогулочным шагом направились к трамвайной остановке. Тему для ритуального рассказа подбросила сама Маша. Она завела речь о деньгах и их роли в любовных отношениях:

 – Как, по-вашему, Родион, имеют ли значение деньги в любви?

 – Конечно, само собой. Без денег, какая любовь? Девушку в кино сводить, в ресторан, цветов купить, подарки.

 – Я не про это. Я хотела сказать вообще.

 – А-а, в философском смысле. Понятно. Вопрос сложный. Любовь по природе своей бес­корыстна, ведь были времена, когда денег не было, а вот любовь существовала всегда. Поэтому в любви деньги играют чаще негативную роль. Богатеи всё время подозревают своих жён, любовниц и детей в том, что на самом деле они любят его деньги, а не его самого. Для настоя­щей любви деньги как таковые ценности не представляют, и тому есть удивительные примеры. Года два назад я прочитал биографию знаменитого оружейника Мосина, конструктора не менее знаменитой «трёхлинейки», винтовки Мосина, и был потрясён не столько его техническими достижениями, сколько его любовной историей. Великий человек велик во всём, в том числе и в любви. Меня удивляет, что об этой любви до сих пор не сняли фильм. А деньги в этой истории играют особую роль.

После этого предисловия Родион изложил краткий вариант биографии изобретателя в ка­честве ритуального рассказа:

 – Сергей Иванович Мосин родился в 1849 году в семье небогатого офицера, а когда вы­рос, то продолжил традицию и тоже стал военным. Причём с самого начала занялся конструи­рованием оружия, и пока его сверстники ухаживали за девушками, он корпел над чертежами. Но природа берёт своё, и он влюбился. Вот тут и начинается драма. Его угораздило влюбиться в жену знакомого помещика, мать двоих детей. Однако сила его любви была такова, что он решил, во что бы то ни стало соединиться с любимой женщиной. А препятствия были нешуточ­ные. В девятнадцатом веке прав у женщин было не густо, да и с разводом обстояло непросто, но главным препятствием был, конечно, сам помещик, не желавший отпустить жену на свободу. Дело приняло скандальный оборот, Сергей Иванович пару раз даже вызывал поме­щика на дуэль, но тот не принимал вызова.

В конце концов, чтобы отделаться от назойливого офицера, помещик выставил невыпол­нимое, как ему казалось, условие. Он сказал, что отпустит жену на свободу за пятьдесят тысяч рублей. Так он оценил нанесённый ему моральный ущерб. Расчёт был верен, для небогатого офицера такие деньги были за гранью возможного. Пятьдесят тысяч были непомерной суммой, в те времена за них можно было купить не одно имение. Закон был на стороне помещика, и Мосину пришлось согласиться. Но вскоре его винтовка заняла первое место на Парижской выставке, и Сергей Иванович получил в качестве приза тридцать тысяч рублей. Тем не менее, этих денег на выкуп было мало, но Мосина это не остановило. Шестнадцать лет он собирал недостающую сумму, и, в конце концов, полностью расплатился с помещиком, который был вынужден отдать ему жену. Сергей Иванович тут же заключил брак со своей избранницей. К этому времени он уже был генералом.

Рассказ произвёл на Машу сильное впечатление. Уже в трамвае она спросила:

 – А вы Родион смогли бы так?

– Куда мне! В те годы люди были из другого теста. Да у меня терпения бы не хватило ждать шестнадцать лет. Я бы сразу придумал какую-нибудь хитрость и умыкнул её.

С этого знакомства Родион начал встречаться с Машей.

На следующий день была суббота, но поликлиника, где лечился Алик, работала. После завтрака Родион туда и отправился. Подойдя к регистратуре, Родион узнал, что карточек на руки не выдают. Тогда он назвал в окошко регистратуры имя, фамилию, год рождения Алика, и попросил номерок в туберкулёзный кабинет. По его расчётам в этом кабинете Алика не должны были знать в лицо. Девушка регистратор подумала, что он назвал свои данные, и общим порядком выдала ему номерок, а затем отнесла историю болезни в тубкабинет.  Заполучить карточку в руки из кабинета врача оказалось нетрудно. Родион быстро придумал благовидный предлог, и, получив историю болезни на руки, спрятал её под куртку и вышел из поликлиники. На улице было по осеннему неуютно, поэтому Родион зашёл в первое попавшееся кафе. Купив бутылку лимонада, он сел за пластмассовый столик и принялся изучать Аликову историю болезни. Найдя подклеенные результаты анализов, он покопался в них, и нашёл тот, в котором было написано, что у Алика положительный резус-фактор крови. Родион удовлетворённо хмыкнул, спрятал историю под куртку и вышел на улицу. Нигде не задерживаясь, он напра­вился в библиотеку, отыскал там нужный медицинский справочник и вернулся в общежитие. В двенадцать часов Родион собрался в столовую. Он подходил к тамбуру, когда входная дверь открылась, и навстречу ему зашёл Жора Короедов. Увидев Родиона, он воскликнул:

 – О! Тебе уже сказали?

 – Чего сказали?

 – На улице возле входа тебя какое-то чучело спрашивает. Ну, у тебя и подруги!

Под деревом напротив входа его ждала Лора. Она слышала Жорины слова, но не придала им значения. У неё были проблемы посложнее.

Фёдор Иванович понял, что все неприятности исходят от неизвестного ему Родиона, и се­годня утром он приказал Лоре разыскать его и доставить к нему для серьёзного разговора. Для поиска Лора избрала медленный, но верный способ. Она принялась методично обходить все заводские общежития, пока не наткнулась на Родиона. Вопреки её опасениям, Родион не стал отнекиваться, а наоборот, выказал желание, не откладывая встретиться с Фёдором Ивановичем.

Родион вернулся в комнату, уложил свои трофеи в небольшую спортивную сумку и вы­шел на улицу к ожидающей его Лоре. Вскоре они приехали к ней домой, и беспрепятственно прошли в её комнату. Пока Лора ходила за отцом, Родион быстро вытащил из лежащих в тумбочке фотографий два снимка, и положил их в карман. Фёдор Иванович появился минут через пять, начальственно развалился на стуле и некоторое время изучал стоявшего посреди комнаты Родиона. Затем недоумённо спросил:

 – Ты кто такой?

 – Родион Коновалов.

 – Откуда ты взялся? Для Ларисы больно молодо выглядишь.

 – Мы с Лорой на одном заводе работаем, вот и познакомились. Но ничего такого, просто знакомство.

 – Не очень понятно. Может, растолкуешь, что тут происходит.

 – Для того и приехал. Только это разговор один на один.

Фёдор Иванович иронично хмыкнул и выразительно посмотрел на Лору, которая тут же вышла из комнаты. Родион подошёл к столу и заговорил:

 – Я знаю, что лезть в чужую семейную жизнь нехорошо, но в данном случае просто вы­нужден был вмешаться. Лора девушка робкая и безответная, она боится рассказывать вам, как её здесь гнобят, и уже не первый год. А я вас не боюсь, и скажу в лицо, что нельзя так отно­ситься к собственной дочери. Она бедная не может укрыться от притеснений даже в своей комнате, потому что ключи у неё отняли. Вот я и поменял в её комнате замок в двери, а ваших домашних это так возмутило, что милицию вызвали. Это нормально? Другая на её месте давно бы сбежала из вашего гадюшника в общежитие, а она почему-то терпит.

 – Что-то невероятное. Это она тебе нажаловалась?

 – Нет. Лора никогда не жалуется. Я своими глазами увидел, как её здесь унижают, и ре­шил немного помочь, хотя бы с замком. Да, это не моё дело, но нельзя же так относиться к дочери только за то, что она родилась девочкой. Да, я понимаю, что вам хотелось наследника и вы усыновили Алика, но это же не значит …

Родион не договорил, потому что Фёдор Иванович подался вперёд, гневно вытаращился, и осипшим голосом его перебил:

 – Ты чего тут несёшь! Какое усыновление? Алик мой сын!

 – Даже так? Уже интересно. Моя бабушка Фрося в таких случаях говорит: – «Похожа свыня на коня, только шерсть не така». Получается, что все эти годы вас водят за нос. А с виду мужик не глупый.

Фёдор Иванович побледнел, встал из-за стола и гневно прошипел:

 – Ты знаешь сопляк, что за такие слова бывает?

 – Знаю, поэтому я на всякий случай кое-какие документы захватил.

Родион вытащил из сумки справочник, открыл его на странице с таблицей наследования резус-фактора и отдал его Фёдору Ивановичу со словами:

 – Если не верите справочнику, то вам любой врач скажет, что у родителей с отрицатель­ным резус-фактором в ста процентах случаев дети рождаются с отрицательным резусом. А у Алика резус положительный, то есть он никак не может быть вашим сыном.

Родион достал историю болезни Алика и показал Фёдору Ивановичу вклеенный туда лис­ток с результатом анализа крови, где чёрным по белому было написано, что у Алика третья группа крови и положительный резус-фактор. Фёдор Иванович опустился на стул и глаза его забегали с больничной карточки на справочник и обратно. Родион вытащил из кармана две фотографии и разложил их перед Фёдором Ивановичем со словами:

 – Присмотритесь внимательно. Странно, что вы не замечали этого раньше.

На снимках были изображения Алика и бывшего начальника Фёдора Ивановича. Фёдор Иванович посмотрел в потолок и грязно выругался в пространство. Теперь, когда эти фотогра­фии лежали рядом, портретное сходство изображённых лиц становилось очень заметным. Фёдор Иванович мутным взглядом обвёл комнату, а Родион сказал:

 – И последнее.

 – Есть ещё и последнее? Ну, добивай.

 – Нет, ничего такого. Это такая к вам просьба. Настоятельная. Отложите все дела и  схо­дите в драмтеатр. Сейчас там идёт «Король Лир». Вам обязательно нужно его посмотреть.

– Зачем?

 – Видите ли, несмотря на то, что вы и относитесь к Лоре как к предмету мебели, она вас искренне любит. Надеюсь, вы этого достойны.

Глядя на Родиона мрачным взглядом, Фёдор Иванович проговорил:

 – Мне, наверное, надо тебя поблагодарить, но …

 – Не надо Фёдор Иванович, я не для вас старался. Прощайте.

Лора ждала его на улице. Поймав её тревожный взгляд, Родион улыбнулся и сказал:

 –  Успокойся Лора, всё прошло как по маслу. С этого дня у тебя начнётся новая жизнь. Больше тебя никто не будет притеснять. Домой пока не ходи, потому что сейчас там «Буря смешала землю с небом». Погуляй где-нибудь часика три. А вот мне в твою квартиру теперь вход заказан. Но это не беда, ведь ты знаешь мой адрес.

Родиону хотелось кушать, поэтому он быстро распрощался и ушёл.

Через несколько дней Лора отыскала Родиона на рабочем месте и с радостным блеском в глазах рассказала последние новости. Папа страшно обозлился на жену и подал на развод. Оказалось, что Алик ему неродной сын. Фёдор Иванович развил бурную деятельность и уже переселил жену обманщицу вместе с ублюдком Аликом куда-то в пригород. А вчера, вернув­шись из театра, он объявил Лоре, что она его законная наследница, и плевать, что она женского пола. Он положил в деревянную шкатулку пятьсот рублей ей на всякие расходы и попросил Лору купить себе более модную одежду, и вообще, привести себя в божий вид. Лора всей душой за, но у неё нет соответствующего опыта. В этот момент у Родиона совершенно некстати сработал рефлекс совершения добрых дел, и он пообещал ей помочь в данном вопросе. Порыв быстро прошёл, но обещание, пусть и необдуманное, нужно было выполнять.  На самом деле Родион утратил интерес к Лоре и её дальнейшей жизни, а её приставучесть начала его раздра­жать. Лора было обрадовалась, а потом со вздохом сказала:

 – Папа запретил приглашать тебя в гости.

 – Ничего удивительного. Мой вид будет напоминать ему, каким он был ослом все эти годы. Но я легко переживу этот запрет. Просто я знаю одну девушку, которая тебя научит всему.

Родион имел в виду Машу. С первых встреч он увидел, что Маша обладает отменным вкусом во всём, что касается одежды и прочих женских причиндалов. Она не только разбира­лась в моде, но и сама могла сшить что-нибудь этакое, чего не было у других.

В тот же вечер на свидании с Машей Родион засыпал её комплиментами. Он сказал, что у неё душа художника и есть свой особый стиль, а затем рассказал о Лоре и предложил порабо­тать над её внешним обликом, или, говоря современным языком, над имиджем. Родион особо подчеркнул, что финансовых ограничений не будет. Он угадал. Маша легко согласилась, потому что в душе она и в самом деле была модельером. Уже на следующий день Родион познакомил девушек. Маша немедленно приступила к делу, и через неделю Лору перестали узнавать. Аккуратная причёска, кокетливая чёлочка, лёгкий макияж и умело подобранный новый гардероб сделали Лору весьма привлекательной девушкой.

Но это было только начало. Девушки не на шутку подружились. У них нашлись общие интересы, и они зачастили друг к другу в гости. Лора не могла нарадоваться своей новой жизни. Друзей у неё было ещё немного, а поделиться с кем-нибудь радостью хотелось. С этой целью в ближайший выходной она пришла к Родиону в общежитие, и смело постучалась в двадцатую комнату. Родион в этот день уехал в станицу, и в комнате находился один Жора Короедов. Открыв дверь, Жора увидел симпатичную девушку, и пригласил её в комнату. Бывалый ловелас, он начал разговор с комплимента:

 – Вы не ошиблись адресом, красивая?

 – Я к Родиону.

 – Он уехал и вернётся только в понедельник. У вас что-то срочное?

 – Да нет, ничего особенного. Просто хотела увидеть.

 – У вас отношения?

 – Нет, что вы! У него с Машей отношения, а мы просто дружим. Ой, а ведь мы с вами не­давно встречались. Вы меня тогда чучелом назвали.

 – Этого не может быть!

 – Да я не обижаюсь, потому что и правду тогда была чучелом.

Поняв, что девушка никуда не торопится, Жора усадил её на стул и начал знакомиться по всей форме. Лора охотно поддержала этот ритуал. Больше всего Жору удивило полное отсутст­вие у Лоры какого-либо жеманства и хитрости. Ответив на анкетные вопросы, Лора без запинки назвала свой настоящий возраст. Жора вдруг понял, что если у Лоры отсутствуют два-три зуба, то он легко простит ей этот недостаток. Но сработал поведенческий стереотип и, сам того не желая, он поинтересовался у девушки количеством зубов. Ничуть не удивившись, Лора открыла рот и продемонстрировала полный комплект белоснежных зубов. Более того, она по просьбе Жоры разулась и показала ему все десять пальчиков на ногах, а затем спросила его о причинах такого стран­ного интереса к частям её тела. Севшим от волнения голосом Жора сказал:

 – Вы мне нравитесь.

 – Как вы интересно знакомитесь. Я про такое даже в книгах не читала. Знаете Георгий, вы мне тоже нравитесь, и, чтобы к этому больше не возвращаться, скажу, что все остальные органы у меня тоже в целости и сохранности, даже аппендикс, но тут уж вам придётся верить мне на слово.

Потрясённый Жора не сходя с места пригласил Лору в ресторан, и с того дня у них завя­зался роман. Всё было настолько серьёзно, что после Нового года они поженились. Но для Жоры путь к Загсу не был усыпан розами, так как ему пришлось сделать трудный, и в какой-то мере унизительный выбор. На этот раз он сам сделался объектом обследования. Фёдор Ивано­вич даже в баню его сводил, чтобы убедиться в отсутствии телесных недостатков будущего зятя. Мало того, Фёдор Иванович попросил его принести анализы крови. Жора начал чувство­вать себя выставленным на продажу бычком производителем. Но Лора,  оказавшаяся вдобавок ко всему богатой невестой, того стоила. Результаты анализа крови показали, что у Жоры тоже отрицательный резус-фактор. Крайне довольный этим обстоятельством Фёдор Иванович немедленно организовал поездку в Семикаракоры для знакомства с Жориными родителями. Старшие Короедовы были колхозни­ками среднего достатка, но уважаемыми в районе людьми, а Жорин дядя вообще работал адвокатом. Убедившись в здоровой наследственности бывшего механика-водителя танка, Фёдор Иванович торжественно огласил помолвку. Однако на следующий день он выставил Жоре такое условие, что свадьба повисла на волоске. Фёдор Иванович потребовал, чтобы Жора взял фамилию жены и вместо Георгия Короедова стал Георгием Дятловым. Жора психанул, обложил потенциального тестя матом и убежал. Но это был не конец. Через два дня Фёдор Иванович нашёл Жору и сказал, что он всё понимает, а затем предложил в качестве компенса­ции за утраченную фамилию новенький автомобиль «Волга». Жора заколебался.

Вечером в двадцатой комнате состоялось обсуждение проблемы «Короедов – Дятлов». Родион сказал Жоре, что ради любимой девушки стать принцем-консортом вовсе не унизи­тельно. После того, как он объяснил присутствующим кто такой принц-консорт, слово взял мудрый дядя Коля. Он сказал, что если сильно приспичит, то всегда есть способы вернуть свою фамилию назад. Например, при разводе. Жора воспрянул духом и, отбросив сомнения, решил стать Дятловым.

Бракосочетание было назначено на середину февраля, и в назначенный срок Жора рас­прощался с холостой жизнью. Свадьбу отгуляли в одном из солидных центральных ресторанов. Дружкой невесты была, конечно, Маша, а «боярином» Жора пригласил своего давнего приятеля Николая. Народу было немного, человек пятьдесят, но хотя Жора пригласил всех близких приятелей из общежития, Родиона среди них не было. На его присутствие наложил вето Фёдор Иванович. Жора потом долго извинялся перед Коноваловым, но тот лишь махнул рукой и сказал, что он ничуть из-за этого не переживает.

После свадьбы Жора переехал жить к тестю и первым делом поступил на курсы шоферов. А на его место поближе к другу дяде Коле переселился Боря Хан с третьего этажа.

Между тем любовный роман с Машей набирал обороты. Не прошло и месяца, как плато­нические отношения сменились куда более приятной телесной любовью. К огорчению Родиона, такого рода интимные свидания бывали гораздо реже, чем ему хотелось. В отличие от Родиона, готового заниматься любовью в первом попавшемся укромном месте, Маша была девушкой строгих правил и соглашалась на любовь только в комфортных условиях чьей-нибудь квар­тиры. Чаще всего это была квартира Машиной школьной подружки, реже она приводила Родиона домой в отсутствие родителей. Но через месяц свидания почти прекратились, и с каждой встречей Маша делалась всё холоднее. Родион начал подозревать, что у него появился соперник, и вскоре его подозрения оправдались. В начале апреля Маша объявила, что им надо расстаться навсегда, потому что она полюбила другого и выходит за него замуж. Этим другим был Фёдор Иванович Дятлов. Дружба с Лорой стала поводом для знакомства с её отцом. Эта новость стала для Родиона сильным ударом. Маша взяла его за руку и принялась утешать:

 – Родион, ты мне очень нравишься, но если мы поженимся, то будем несчастны. Ведь у меня резус отрицательная кровь, а у тебя резус положительный, поэтому наши дети могут умереть при родах. Я узнавала, так часто бывает. А у Фёдора такая же кровь как у меня. И то, что мы с ним встретились, можно назвать счастливым случаем, ведь людей с отрицательным резус-фактором очень мало, чуть больше десяти процентов.

– Значит, вас зов крови соединил. Прямо как в романе.

– Не обижайся Родион, ты ещё встретишь свою половину.

Через месяц Фёдор Иванович расписался с Машей, а в положенный срок она родила по­хожего на отца здоровенького мальчика. В том же роддоме в тот же день Лора родила здоро­венькую девочку, но Родион узнал об этом через несколько лет.

                      Глава XXXI. Утоление страсти.

В этот тёплое апрельское воскресенье дядя Коля со своим другом Борей Ханом собрались посетить ипподром и позвали с собой Родиона. В компанию к ним набился Гена Чикомасов со своей подружкой Людой. Родион не первый раз видел эту вертлявую брюнетку. Последнее время она часто навещала Гену и примелькалась в общежитии. Гена с Людой на ипподром попали впервые. Гена к скачкам был равнодушен, и согласился на это мероприятие под нажимом Люды, которой двигало обычное девичье любопытство и желание похвастаться перед своими подружками.

 По случаю открытия сезона народу пришло очень много, и на трибуны было не попасть. Компания устроилась возле ограждения, а затем Боря Хан и Гена отправились в кассовый зал. Ставки они делали практически наобум. Родион ставок не делал, ему просто нравилось смотреть на красивых животных. Вскоре Гена вручил Люде бумажку с надписью «ординар» и цифрой «2», а вслед за этим объявили заезд. Люда разволновалась и принялась жаловаться, что из-за невысокого роста ей плохо видно скачку. Недолго думая, Родион подхватил её за бока и посадил себе на правое плечо. Люда взвизгнула, но увидев вырвавшегося вперёд скакуна под номером два, забыв обо всём, принялась с восторгом наблюдать за скачкой. Позже Гена Чикомасов отругал Родиона за такую помощь. Дело в том, что после того случая Людочке понравилось кататься на парнях, и она стала использовать любой повод, чтобы забраться Гене на шею. Второй номер победил в скачке, и Люда захлопала в ладоши, а Родион тут же поставил её на землю. На радостях она поцеловала Гену и принялась ему что-то рассказывать, но в этот момент Родиона позвали. Обернувшись, он увидел Маргариту. Она была так хороша собою, что увидев её, на некоторое время все забывали о лошадях. Родион подошёл к ней и поздоровался. Маргарита спросила:

 – Ты меня ещё не забыл Родион?

 – Кокетничаешь? Нет, не забыл, конечно.

– Ты завтра в какую смену?

 – Во вторую.

– Значит, встречаемся в десять часов на входе в парк Горького. Договорились?

–  Договорились.

Маргарита развернулась и ушла на трибуны, оставив Родиона в недоумении.

В ещё большем недоумении были генерал с домочадцами, когда Маргарита и Серж, прие­хавшие в гости к майским праздникам, остановились не у родителей, а в гостинице «Ростов». Родственники сразу отметили какую-то натянутость в отношениях молодожёнов. Визиты в родительский дом напоминали официальные приёмы, а ночевать молодые уезжали в гости­ницу. Маргарита на все доверительные расспросы отвечала, что всё в порядке, но её грустный взор и понурый вид свидетельствовали о другом. На третий день брат Маргариты Виктор решил, что сестрёнке нужно встряхнуться, и организовал коллективное посещение ипподрома.

Валерия и Маргарита сидели почти на краю трибуны. Услышав женское взвизгивание, Валерия посмотрела вниз и сказала Маргарите:

 – Гляди, это же Родион!

 – Где?

 – Да вот же он! Какую-то барышню курносую на плечо посадил.

Маргарита тут же сорвалась с места, и через несколько минут Валерия увидела её корот­кую встречу с Родионом. Назад Маргарита вернулась другим человеком. Она как будто ожила.

На следующий день по-немецки точно в десять часов Родион прибыл в назначенное ме­сто. Маргарита его уже ждала. Они зашли в парк, и присели на свободную скамью. Помолчав, Маргарита взяла Родиона за руку и спросила:

 – Я тебе нравлюсь?

От этого прикосновения у Родиона по всему телу прошла волна сладостного покалывания, и пересохло во рту. Он понял, что вопрос задан не просто так, и еле ворочая языком от волне­ния, задушено сказал:

 – Ещё как!

 – Тогда пошли.

Весь путь до расположенной на Будённовском проспекте гостиницы Родиона покола­чи­вала внутренняя дрожь, и только в шикарном номере на втором этаже он взял себя в руки, но нервное возбуждение не проходило. Родион понял, что его былое чувство к Маргарите не потухло, а всё это время тлело в глубине подобно уголькам под слоем пепла. Но стоило ему ощутить встречное чувство, как любовь опять вспыхнула ярким пламенем. Ждущий взгляд Маргариты говорил о том, что все запреты сняты. Родион поцеловал её в губы, а затем бросил на кровать, и начал лихорадочно срывать с неё одежду. Маргарита ему помогала, и вскоре они слились в любовном экстазе. Всё происходило в молчании. Накал страсти был таков, что всякие слова и прелюдии оказались не нужны.  Они успокоились только минут через сорок. Теперь уже без помех Родион с восхищением разглядывал природные формы девушки. С густыми волосами на плечах обнажённая Маргарита походила на какую-то языческую богиню. Но больше всего Родиона потрясло то, что Маргарита, вернее уже Рита, оказалась девственницей. До этого страсть подавляла логическое мышление, но теперь он начал понимать, что в этой истории не всё так просто. На его недоумение Маргарита горько усмехнулась и сказала:

 – Ах, Родион! Какая же я была наивная. Я ведь искренне любила Сержа, а он …

 – За версту видно, что фраер с гнильцой. Я сразу об этом сказал. И всё равно непонятно.

 – Точно сказал, с гнильцой. Сколько я пережила за это время. В первую же ночь после свадьбы он признался, что любит мужчин, а не женщин.

– Педераст что ли?

– Ну да. Только они себя «голубями» называют. Их в Москве там возле Большого Театра целая компания собирается. Все образованные, культурные. Вообще-то Серж человек по-своему неплохой. Он мне сразу сказал, что я могу любовника завести, только не наглядно.

– Всё равно непонятно зачем ему весь этот маскарад?

– Вот именно маскарад. Для работы за границей нужна репутация нормального мужчины и законная жена.

 – В Москве шалавы закончились? Только намекни, любая согласится, причём на любых условиях и с восторгом.

 – Любая не годится, органы забракуют. Невеста должна быть из порядочной семьи. К тому же московские барышни много знают и могут проболтаться, поэтому лучший вариант –  наивная провинциалка.

– Ну, так разведись, и вся история. Тоже мне проблема.

– Разведусь, конечно, только не сразу. Этот узел надо аккуратно развязывать. Это со сто­роны всё просто. Ни его, ни мои родители ничего не подозревают. Они считают его просто балованным пижоном. Скандал убьет всех.

В этот момент послышался звук открываемой входной двери и в спальню вошёл Серж.

До этого Родион никогда так близко не сталкивался с гомосексуалистами. Да и видеть со стороны представителей секс-меньшинств ему доводилось нечасто.  Он знал, что они сущест­вуют в каком-то своём мирке, но свой образ жизни не афишируют. Впрочем, бывали и исклю­чения. В станице Камчатской жил единственный на весь район открытый пассивный педераст,  которого все звали «Тётя Паша». Это был похожий на рыхлую бабу мужик средних лет. Вёл он себя чисто по-женски, да и работал в женском коллективе на ферме дояркой, то есть дояром. Кстати единственным дояром за всю историю колхоза. Слабо разбирающиеся в извращениях колхозники держали его за шута горохового. Тётя Паша, ко всему прочему был лишён чувства юмора, шуток и подковырок не понимал, и со временем стал героем местного скабрезного фольклора. Глядя, как он кокетничает с мужиками, Родион понял, что такое не лечится и не поддаётся перевоспитанию. Он сделал вывод, что это одна из ошибок природы, а значит, эти люди не виноваты в том, что они такими уродились. Точно так же не виноваты гермафродиты, сиамские близнецы и ещё кое-кто. По этой причине враждебных чувств ко всем таким людям Коновалов не проявлял. Однако и толерантностью он похвастать не мог. Родион избегал любых физических контактов с гомосексуалистами всех видов, потому что испытывал к ним физиоло­гическую брезгливость. Он вообще был скуп на рукопожатия, и протягивал руку при встрече только своим хорошим друзьям-приятелям и заведомо достойным людям.

Родион к появлению Сержа отнёсся агрессивно, но его злость не была приступом гомофо­бии. На месте Сержа мог оказаться кто угодно. Родион просто-напросто инстинктивно защищал территорию любви от посторонних. Серж только по бумагам числился своим, а в реальности он был чужаком. Родион, на котором из одежды были только носки,  вскочил с кровати и относи­тельно вежливо спросил:

 – Кто тебя сюда звал придурок? Конай отсюда!

Растерянный Серж, не спуская глаз с Родиона, попятился из комнаты со словами:

 – Простите Родион! Я же не знал, что вы здесь. Я не собирался вам мешать. Всё в поряд­ке, у меня нет претензий, только в следующий раз предупреждайте о своём визите.

Тем не менее, вежливого удаления Сержа из любовного гнёздышка не получилось. И ви­ной тому стало выражение лица Сержа. Родион с детства посещал общественные бани, без всякого стеснения в мальчишеской компании голышом купался в реке и снимал трусы на медосмотрах, но никогда прежде не замечал специфического внимания к своему обнажённому естеству. Откровенно похотливый взгляд Сержа привёл Родиона в бешенство. Вытесняя его из комнаты, он зло сузил глаза и крепко его обложил:

 – Чего вылупился г… штопаный? Выметайся, пока я тебе в лобешник не закатил!

Открыв дверь, Серж обернулся, желая что-то сказать, но разгорячившийся Коновалов мощным пинком выбросил его наружу. В этот момент Родион увидел постороннего зрителя. Это была стоящая около входа горничная, у которой от изумления слегка приоткрылся рот. Коновалов чертыхнулся и захлопнул за собою дверь. Как только он скрылся в спальне, Серж попросил горничную никому не рассказывать об увиденном скандале, и подкрепил свою просьбу пятью рублями, после чего вышел из номера и не появлялся в гостинице до вечера.

Присев на кровать, Родион досадливо сказал:

 – Нехорошее здесь место. Атмосфера какая-то напряжённая.

После этих слов он начал одеваться. Маргарита встревожилась, обняла его и спросила:

 – Ты меня бросаешь?

 – Никого я не бросаю. Одевайся, проводишь меня, и я пойду искать нормальную хату.

Маргарита послушно оделась, и, взявшись под руку, они чинно пошли на выход. Проходя по вестибюлю, Родион вдруг увидел стоящего возле администраторши Ласкирёва и приветст­венно махнул ему рукой. Ласкирёв механически кивнул головой в ответ.

Родион подозревал, что на любовь с Маргаритой у него почти не было шансов, и он про­сто вовремя подвернулся ей под руку. А затем с Маргаритой случилось маленькое природное чудо – она привязалась к Родиону. Как мужчина он ей нравился, но не более того. Но после близости она почувствовала, что влюбилась по-настоящему, а чувства, которые раньше ею воспринимались как любовь, это всего лишь глупые девичьи фантазии. Вот эту привязанность к мужчине, возникающую у женщины после любовного контакта, Родион считал проявлением естественной женской любви вообще.

Через много лет на эту тему у него сложилась местами непонятная, но не лишённая опре­делённой логики теория. С его точки зрения любовь есть вид положительной агрессии, а эмоции энергетически взаимосвязаны с пространством общения, то есть физический интимный контакт порождает эмоциональный взрыв, создающий привязанность. Взаимная любовь с первого взгляда на самом деле очень редкое явление, в буквальном смысле «одна на миллион». В реальности всегда влюбляется кто-нибудь один, а предмет его страсти только отвечает на любовь, и в подавляющем большинстве случаев отвечает на любовь женщина. Слова известной песни: – «Я за тобою следую тенью, я привыкаю к несовпаденью», только подчёркивают это. И хотя женщины часто сами проявляют в любви инициативу, выбор всегда остаётся за мужчиной. Об этом красноречиво свидетельствует количество применяемых женщинами украшений и косметики. Мужчины тоже привязываются к жёнам, но несколько иначе, чем женщины, так как у мужской любви другая природа.

Надо полагать, что в старые времена в нюансах женской любви и привязанности люди разбирались гораздо лучше современных психологов и сексопатологов. Традиция сохранения девственности до свадьбы возникла не на пустом месте, она имела практическое значение. Давно было замечено, что вспышка гормональной влюблённости, так называемый «медовый месяц», быстро заканчивается, а чувственная привязанность длится годы и десятилетия. Поэтому для прочности будущей семьи чувственный любовный потенциал невесты сохранялся для будущего мужа, а не расходовался на всяких проходимцев. Ведь если у девушки до свадьбы были любовники, то гарантии, что она всей душой привяжется к мужу нет, потому что самые яркие чувства «медового месяца» она разбазарила с другими. Иначе говоря, девственная плева символизирует целостность души, или по-другому целомудрие. И всё это работало, ведь известно, что раньше, особенно до революции, семьи были очень крепкими.

Речь здесь идёт о нормальных женщинах, которых в обществе к счастью большинство. Но кроме них существует немалое количество ущербных женщин, которые просто-напросто лишены способности чувственно привязываться к мужчине. На одном полюсе это фригидные женщины, у которых инстинкт привязанности блокируется физиологической чувственной холодностью. В этом плане они чем-то похожи на мотор без стартера. На другом полюсе шлюхи. С физиологической чувственностью у них всё в порядке, поэтому радости секса им доступны в полной мере, но и только. У них по какой-то причине атрофирована способность эмоционально привязываться к мужчине, то есть они просто не могут полюбить мужчину по-настоящему. Нечем. В мужчинах они видят только самцов, и ценят в них лишь то, что нахо­дится ниже пояса. Им кажется, что они выходят замуж по любви, но это всего лишь гормональ­ная влюбленность, которая быстро проходит, и наступает разочарование. После этого они либо разводится с мужем, либо начинают изменять ему. Шлюхи хорошие любовницы, но плохие матери. В то время, как нормальные женщины рожают детей, воспитывают их и заботятся о муже, шлюхи меняют половых партнёров в тщетной надежде на простое женское счастье. Иными словами, они всю жизнь едут на одном стартере.

 Именно шлюхи в первых рядах борцов за так называемую «Свободную любовь». Звучит красиво, но выражение «Свободная любовь» на самом деле такое же бессмысленное, как и слова «деревянное железо» или «сухая влажность», потому что любовь в принципе не может быть свободной, так как она сама по себе есть эмоциональная связь. Достаточно вспомнить пословицу «Насильно мил не будешь», или «сердцу не прикажешь». А вот насильный секс может быть запросто. Иначе говоря, действительно свободным может быть только физиологи­ческий секс, лицемерно именуемый любовью. Таким образом, сексуальная революция есть не что иное, как попытка в угоду шлюхам и всяким уродам заменить любовь и привязанность на голый секс, и тем самым низвести людей на уровень животных. Причём на уровень таких примитивных животных как жабы или черепахи, для которых личность полового партнёра абсолютно не имеет значения. Мотивация здесь проста. Чтобы не выделяться своей грязью среди чистого окружения имеются два способа. Можно отмыться от грязи самому и стать таким же чистым, как и все остальные, а можно вымазать грязью всё окружение, и тогда некому будет тыкать в тебя пальцем. С этой точки зрения сексуальная революция и права секс-меньшинств являются настоящей социальной грязью, так как они впрямую нарушают божьи заповеди.

Между прочим, у теплокровных зверей и птиц любовная привязанность существует, чему есть огромное количество примеров. У каждого вида животных свои ритуалы ухаживания за самками, от самых простых до весьма церемонных, а в некоторых случаях их любовное поведение удивительно похоже на человеческое.

Все слышали о лебединой верности. О ней даже в песнях поётся. Гораздо меньше из­вестно, что любовь бывает и у лебединых родственников обычных домашних гусей. Будучи на хуторе в гостях, Родиону довелось увидеть проделки влюблённого гусака по кличке Басурман.  У гусака было пылкое сердце, и он закрутил любовь сразу с двумя гусынями, за что и получил свою кличку. И ладно бы со своими гусынями, а то с чужими, и это выглядело странно, так как все гуси в хуторе были одной породы и походили друг на дружку как новенькие пятаки.  Но не для Басурмана. Каждое утро, как только открывались ворота, он выскакивал со двора на улицу и с радостным гоготанием, раскрыв крылья, бежал стометровку к соседнему двору, где проживали его лапчатые пассии. Его подружки тут же покидали своё стадо, подходили к ухажёру и приветствовали его частыми поклонами. После этого Басурман чинным шагом вёл любовниц к себе во двор, отгонял от кормушки с зерном всех домашних птиц, и кормил своих гостий, не подпуская к ним никого ближе метра. Затем он ворковал с ними на полянке, а к вечеру провожал до дому. Басурмана ругали, гоняли метлой его подружек, меняли их на других гусынь, но стоило птицам оказаться на воле, как они тут же вновь соединялись, и всё шло по-старому. Это была самая настоящая любовь, и никто в этом не сомневался.

Расхожее выражение «заниматься любовью» на самом деле означает физиологическое со­вокупление, то есть секс. Данный эвфемизм придумали те, кто утратил или вовсе не имел способность любить. Заниматься любовью нельзя, так же как нельзя заниматься ненавистью, радостью, удивлением или печалью. Можно только любить, ненавидеть, радоваться и печа­литься. Различие между любовью и сексом Родион узнал не из книг.

 Ещё когда он работал в инструментальном цехе, случился в отделе стихийный перекур с досужими разговорами. И, как это часто бывает в мужских компаниях, речь зашла о личных подвигах на сексуальном фронте. Черноусый электрик из соседнего отдела хвастался, что может уфаловать любую биксу. Плотный слесарь по фамилии Коробко сказал, что он способен на восемь-десять актов за ночь, а тщедушный дежурный слесарь Голубев заявил, что он может довести женщину до обморока двухчасовым половым актом.  Молодой неопытный Коновалов помалкивал, а опытный пожилой Митрофанович скептически хмыкал.  В это время за углом цеховая малярша Зина готовилась красить строгальный станок и хорошо слышала весь этот трёп. Тридцатипятилетняя Зина была житейски опытной нормальной женщиной. Внезапно появившись перед смутившимися половыми гигантами, она не стала уличать их во вранье, а с укоризной в голосе сказала:

 – Какие же вы мужики дураки! Да если ты мне не люб, то никакими своими жеребячьими способностями, никаким умением не удовлетворишь меня как женщину даже за целую ночь. А если ты мне до души, то на это хватит и пяти минут любви.

Родион запомнил эти мудрые слова, и в дальнейшем вступал в интимные связи только с теми женщинами, которые отвечали на его чувство влюблённости. Иногда девушки притворя­лись и обманывали его, но благодаря соблюдению принципа Зины малярши, как он называл его про себя, Родион не запятнал себя сексом с профессиональной проституткой. Через много лет Родион пришёл к выводу, что принцип малярши Зины имеет более широкое применение. С его помощью, например, можно провести границу между эротикой и порнографией. Индикаторами служат любовь и разум. В порнографии нет ни того, ни другого. Она напрямую возбуждает половой инстинкт практически на физиологическом уровне. С этой точки зрения всякого рода учебники секса, начиная с «Камасутры», являются несомненной порнографической литерату­рой. В какой-то мере сюда примыкают школьные уроки сексуального просвещения. По мнению Коновалова сексуальная революция и права-то не имеет называться революцией, потому что она представляет собой не качественный скачок в какое-то новое состояние, а всего лишь возврат к животным формам сексуального поведения, нравственная деградация.

Но в описываемый момент Родиону было не до отвлечённых рассуждений. Перед ним стояла конкретная задача – найти уединённое любовное гнёздышко. И, не теряя времени, он приступил к поискам.

Аким Ласкирёв был только в начале своей профсоюзной карьеры и его, как мелкую сошку, в тот день отправили в гостиницу устраивать проживание крупных профсоюзных деятелей, прибывших из соседней области. Но едва он приступил к переговорам с администра­торшей, как пришла горничная и громким шёпотом принялась рассказывать администраторше на ухо последние новости о генеральском сыне из Москвы. Желание рассказать кому-нибудь о скандале переполняло горничную до такой степени, что у неё начался зуд по всему телу. Промучившись пять минут, она плюнула на договор о неразглашении и бросилась к админист­раторше. От волнения горничная срывалась на голос, и Ласкирёв невольно подслушал, о чём шла речь. В этот момент в вестибюле появился Родион с Маргаритой. Взявшись под руку, они чинно двинулись к выходу. Горничная тихо сказала: – «Это он самый».  Но Ласкирёв пропустил эти слова мимо ушей. Он загляделся на красивую молодую женщину, и только когда её спутник махнул ему рукой, Аким с изумлением узнал в нём Коновалова. Когда парочка вышла на улицу, любопытные женщины насели на Ласкирёва:

 – Так вы его знаете?

 – Знаю. Век бы с ним не встречаться. Жуткий тип.

 – А по виду и не скажешь. Молоденький совсем.

 – Молодой, да ранний. Вы с ним тут осторожнее, он на КГБ работает.

Горничная облегчённо вздохнула:

 – Ну, вот теперь всё ясно. Я тут давно работаю, всего насмотрелась. И дебоши, и прости­тутки бывают, но чтобы муж перед любовником извинялся, вижу первый раз. Должно быть, на здоровом крючке сидит бедненький.

После этого разговора авторитет Ласкирёва среди персонала гостиницы значительно вы­рос, и его дело устроилось наилучшим образом.

Квартирный вопрос Коновалов решил в тот же день прямо на работе. В его бригаде на кран-балке работал дядя Толя, бывший зэк по прозвищу «Ребристый». Кличку он получил из-за пары лишних рёбрышек, случайно обнаруженных рентгеновским аппаратом во время обследо­вания. С криминальным прошлым дядя Толя завязал уже на пятом десятке. Он поступил на работу, и через пару лет впервые женился  на дважды разведённой тридцатилетней молодухе. Как именно это случилось, можно было только догадываться, но сам он никогда об этом не рассказывал. Бабёнка оказалась такой сварливой, что дядя Толя иной раз был не прочь отдох­нуть от неё в тюрьме. Его, авторитетного мужчину эта стерва превратила, чуть ли не в подкаб­лучника. Но всё когда-нибудь кончается, и два месяца назад после очередного скандала она собрала чемодан и ушла жить к маме. Обычно воздержанный дядя Толя на радостях упился как свинья, а когда пришёл в себя, то первым делом сменил в квартире замки. От спокойной без нервотрёпки холостяцкой жизни дядя Толя даже слегка поправился, но три дня назад идиллия закончилась, так как супруга передала через соседку, что простила ему все грехи и возвраща­ется назад. Её немедленному переезду помешал новый замок. Чтобы не встречаться с ней, дядя Толя перешёл на подпольный образ жизни – не включал вечером свет, не отвечал на звонки и не реагировал на стук в дверь. На улицу выходил со всеми предосторожностями, как шпион, а на работу добирался через дальнюю проходную. Он понимал, что капитуляция неизбежна, но хотелось побыть на свободе ещё хотя бы несколько дней. Поэтому идея Родиона поменяться на неделю жильём ему пришлась по душе. То есть Родион на время переселялся в его квартиру и своим присутствием отпугивал от неё дяди Толину супружницу, а сам дядя Толя в это время наслаждался свободой в компании солидных холостяков на Родионовом месте в общежитии.

Сказано – сделано. В ту же ночь после второй смены они совершили переселение. Дядя Толя постучал соседке по площадке и сказал ей, что уезжает на несколько дней, а в квартире на это время поселится его племянник в качестве охранника. Небольшие проблемы возникли в общежитии с вахтёршами, но Родион быстренько всё уладил через магарыч, а утром проснулся уже на новом месте. Дяди Толина квартира находилась на первом этаже четырёхэтажного дома, стоящего на тихой Клубной улице, пролегающей совсем недалеко от проходной завода. При нужде можно было позвонить по телефону от соседки. Добрая пенсионерка брала за звонок по гривеннику. Скромная обстановка двух комнат и небольшой кухни компенсировалась их безукоризненной чистотой. Проснувшись, Родион первым делом созвонился с Маргаритой, и вскоре подкатил за ней к гостинице на такси. Приехав в квартиру, они не стали тратить время даже на завтрак, а сразу бросились в койку и не вылезали из неё до двух часов дня. Они бы и дальше наслаждались интимным общением, но Родиону нужно было идти на работу.

Так началась их «медовая неделя». После его ухода Маргарита озаботилась пропитанием. Готовить она не умела, да и не хотела, поэтому ограничилась походом в гастроном, где купила два кило колбасы, бочковой атлантической селёдки, хлеба и трёхлитровую банку натурального абрикосового сока. Ближе к вечеру она позвонила в гостиницу и сказала Сержу, что до отъезда будет жить с Родионом на съёмной квартире, и назвала адрес. Он этому сообщению обрадо­вался и назвал Родиона порядочным молодым человеком. Вечером Серж на такси подкатил на Клубную улицу по указанному адресу за Маргаритой, после чего они поехали к родителям с плановым родственным визитом. Родители Маргариты были приятно удивлены её хорошим настроением, и подозрения, что она несчастлива в браке, понемногу рассеялись. Отец генерал неоднократно предлагал молодым свою машину с шофёром, но они предпочитали раскатывать по городу на такси. На обратном пути Маргарита вышла на улице Клубной, а Серж поехал к своим дружкам. По этому расписанию они жили и в другие дни. Маргарита под большим секретом рассказала Валерии о своих отношениях с Родионом. Надо сказать, Валерия не очень и удивилась этому. Через некоторое время она рассказала об этих событиях мужу. Виктор не переносил Сержа, и отреагировал словами: – «Так ему и надо».

Уже на следующее утро заявилась жена дяди Толи. Это была высокая тощая женщина по виду не старше тридцати. Однако, несмотря на худобу и злобный прищур чёрных глаз, она была весьма миловидна. Стало ясно, почему дядя Толя попался на этот пряник. Родион не впустил её в квартиру со словами:

 – Дядя Толя уехал на месяц и приказал никого сюда не пускать. В первую очередь вас.

 – Да я здесь прописана!

 – Ничем не могу помочь гражданочка. Раньше чем через месяц выписаться не сможете. Только после возвращения дяди Толи, не раньше.

 – Какая ещё выписка? Куда он уехал?

 – Это конфиденциальная информация.

–  Не морочь мне голову сопляк, говори яснее.

 – Проще говоря, это секрет.

– Видали мы эти секреты! Никуда не денется козёл в наколках. Я ему покажу выписку!

 – Счастливых поисков.

С этими словами Родион захлопнул дверь перед носом склочной женщины, и вернулся в сладкие объятья Маргариты. В минуты расслабления и отдыха от любви они беседовали о том, о сём, но главным рассказчиком был Родион. Он поведал ей некоторые истории из своей жизни, но в первую очередь Маргарита потребовала рассказа о том, как он стал проводником Ильёй Селезнёвым, о котором она слышала от Валерии. Маргарита услышала от Родиона про то, как он был подставным мужем, милиционером и солдатом, а также историю про обезьяну, но на вопрос о происхождении шрамов на груди он только морщился.

На третий день появилась Родионова тётя Мария. Она приехала в город навестить двою­родную сестру Глафиру, а на обратном пути заехала в общежитие, чтобы передать Родиону гостинец от бабушки Анфисы. После некоторых выяснений дядя Толя был вынужден доставить её на свою квартиру, чтобы тётушка передала гостинец племяннику в руки и убедилась, что с ним всё в порядке. Увидев Маргариту, дядя Толя сразу понял, из-за чего на самом деле Родион махнулся с ним жильём. Тётя Маруся расцеловала племянника, поздоровалась с Маргаритой и одобрила его выбор словами:

 – А у тебя Родя губа не дура, на такую кралю замахнулся.

Гостинец представлял собой два кило буженины, но испробовать на вкус этот чудесный продукт не получилось, так как мужчинам нужно было уходить на работу.  Родион отрезал кусок дяде Толе, и они отправились на завод. Тётя Маруся тоже заторопилась на автовокзал. Маргарита вызвалась её проводить. Ей хотелось узнать от тёти как можно больше о Родионе, и в какой-то мере это у неё получилось. До отправления камчатского автобуса оставалось минут сорок. Купив билет, они сели на вокзальную скамью и продолжили начатую ранее беседу:

 – У тебя с ним серьёзно Маргарита?

 – Ещё как! Только вот обстоятельства. Всё так непросто.

– Родиону обстоятельства не помешают. Учти девонька: наш Родя не парень, а золото, да характером гордый. Его за это многие не любят. Он ведь рос без отца, и сам за себя привык стоять, да так, что чертям тошно делается. Моя мама, Родионова бабушка считает его ангелом и с детства ему потакает, но таких как она мало. Куда чаще его называют сатанинским отродьем.

 – А вы тётя Маруся?

 – Ну, я-то знаю, что Родион добрый, но до ангела ему и, правда, далеко. Уж очень он зло­памятный. Тут и за сутки не расскажешь, что было с теми, кто его притеснял, а кто руку на него поднимал, потом десять раз каялись.

Маргарите было жутко интересно, но время поджимало, и она задала конкретный вопрос:

 – А откуда у него такие странные шрамы на груди?

 – А он сам не рассказал?

 – Нет.

 – Его понять можно. Не любит он эту жуткую историю вспоминать. Да про неё мало кто знает. Я бы тоже не знала, если бы не моя свекруха. Её все бабой Анфисой кличут, и я тоже следом. Она первая за сто километров беду почуяла. Одно слова –  ведьма.

– Почему ведьма? Такая злобная?

– Нет. Ведьма в смысле колдовка. Травками и заговорами скотинку пользует, да и людям помогает при случае. А женщина она очень хорошая и добрая.

 – Так она знахарка.

 – Да, только вдобавок ещё и ведьма, потому как ворожить умеет. Родион, между прочим, тоже к этому способность имеет, но специально этим не занимается. Говорит, что матерьялист и комсомолец, да шила в мешке не утаишь. Оно само по себе в нём проявляется. Он ещё в школу не ходил, когда она в нём эту способность почуяла, и с тех пор у них дружба пошла. Он у неё сделался вроде ученика или помощника. Одним словом подколдовок. Они часто работали на пару, но все свои обряды держали в секрете. Чистое мракобесие. Ну, я кое-что видела, всё-таки в одном дворе живём. Главное, что они совершенно не боялись начальства. Вот не сойти мне с места, я своими глазами видела, как они околдовали районного прокурора.

Должно быть, бабе Анфисе надоело весеннюю грязюку месить, вот она и провернула это дело. Родион тогда ещё в школе учился. И вот среди дня ко двору подкатывает прокурорская «Волга», а баба Анфиса уже во дворе стоит, ждёт. Из машины вылезает Родион и идёт к бабушке с докладом, мол, доставил. А чем он его заманил, так и не признался. После доклада махнул прокурору рукой, и тот послушно зашёл во двор. А бабка так и с места за всё время не сходила. Прокурор подошёл к ней, а она и давай над ним ворожить. Что она с ним делала, не знаю, может быть и гипнотизировала, только через три минуты прокурор посылает шофёра за начальником коммунхоза. А когда тот приехал, прокурор приказал ему заасфальтировать дорожку до самого нашего двора.

 – А причём здесь прокурор? Он же не имеет отношения к коммунхозу.

 – Да. Только бабе Анфисе на это наплевать. Начальник коммунхоза взял под козырёк, и через месяц дорожка была сделана. А на следующий год её проложили по всей нашей улице.

 – Так эти шрамы у Родиона ещё с детства?

 – Нет, они у него недавно. Даже не знаю, про такие дела на ночь не рассказывают.

 – Тётя Маруся, посмотрите, где солнце. До ночи ещё очень далеко.

– Ладно, слушай, только Родиону не проболтайся.

Тётя Маруся была умелой рассказчицей. Она описывала приключения Родиона в доме у Пиявки так, что у Маргариты кровь стыла в жилах, а по спине бегали мурашки. Способность бабы Анфисы к ясновидению впечатляла, но Маргарита вспомнила, что однажды уже видела подобное чудо, и рассказала тёте Марусе про собаку поводыря. Тётя Маруся хмыкнула:

 – Вот и у моей свекрухи чутьё как у той собаки. Ты думаешь, я просто так к Родиону за­ехала? Да и в мыслях не было! Это меня баба Анфиса заставила. На днях я надумала к двою­родной сестре Глафире съездит. Никому про это не говорила, только ещё подумала, а свекровь приходит и говорит: – «Марусенька, ты часом не собираешься Глафиру проведать»? Ну не ведьма ли? А дальше промеж нас пошёл такой разговор:

 – Мама, а с чего вы взяли, что я до Глаши собираюсь?

 – Я вас во сне увидела. Над вами бабочка летала, а это к свиданию.

 – Хорошо мама, когда поеду к ней, то привет от вас передам.

 – Дай тебе бог здоровья Марусенька! А в какой день сбираешься ехать?

 – Скорее всего, послезавтра. А вам не всё равно?

 – Марусенька, я хотела к твоему отъезду передачку для Родиона приготовить.

 – Час от часу не легче. Какую?

 – Ничего особенного. Кусочек буженины. Будешь в городе, так попутно ему и передай от меня. Адрес я на бумажке тебе напишу.

 – А что это с вашим любимчиком случилось? Неужели занедужил?

 – Нет, с ним всё в порядке. А тебе трудно свекруху уважить?

 – Нетрудно. Только непонятно. Как-то вдруг ни с того, ни с сего, и почему буженина? Объясните мама, что происходит.

– У Родиона великая любовь случилась, и буженина ему придётся в самый раз.

– Вы от него письмо получили?

– Какие там письма! Ему зараз не до них. Я на него карты раскинула. И по всему выхо­дить, что у его зазнобушки, девицы-лебёдушки, отец «благородный король» в больших чинах. Може охвицер, а то и сам генерал.

Тётя Маруся обвела взглядом зал ожидания и с какой-то надеждой во взоре обратилась к Маргарите:

 – Ну, разве можно верить в эти бабушкины сказки? Маргарита, кто твой отец?

От такого необычного подтверждения Родионовой любви Маргарита даже растерялась, и тихо произнесла – «Генерал». Тётя Маруся издала носом стон разочарования и воскликнула:

 – Ну, надо же! Как в воду глядела! Я ведь почему согласилась Родиону мясо передать? Хотелось своими глазами убедиться, что старая карга всё это выдумала, и после этого уже спать спокойно. Куда там! Одно слово – ведьма, будь она неладна.

В этот момент объявили посадку на автобус, и они вышли на перрон. Напоследок Марга­рита задала вопрос о Либерманах. Тётя Маруся пожала плечами и сказала, что слышит о них первый раз. Маргарите стало ясно, что Родион на самом деле скрытный, и даже таинственный человек, но это её не отпугнуло. Скорее уж наоборот. Она попрощалась с тётей Марусей и пошла к троллейбусной остановке.

Маргарита считала себя трезвомыслящим образованным человеком. Она не верила в при­меты, оккультизм, колдовство, заговоры, порчу и всю остальную чертовщину. Ей был чужд любой мистицизм. Но после знакомства с Родионом её взгляды начали меняться. Оказалось, что в окружающем мире есть место для иррациональных явлений, существование которых трудно не замечать. И это при том, что сам Родион вовсе не был склонен к мистике, а к таким её проявлениям как спиритизм или, например, карточное гадание относился с иронией. Поэтому нет ничего удивительного в том, что после разговора с тётей Марусей Маргарита решила найти хорошую гадалку, и с этой целью отправилась к своей подруге Тоне, у которой наверняка были нужные знакомства.

Тоня обрадовалась подружке, провела её на кухню и принялась радушно угощать. За кофе они обсудили события последних месяцев. Тоня училась в кооперативном техникуме и познакомилась с перспективным молодым человеком. Маргарита не удержалась, и рассказала ей о Коновалове. Тоня была шокирована: – «Риточка тебе не страшно? Я с первого раза поняла, что он колдун. Собака эта, цветочки, сама подумай». На эти слова Маргарита только махнула рукой и вновь удивила Тоню просьбой найти гадалку. Тоня сказала, что раньше не увлекалась такими делами, но случайно знает одну гадалку, к которой её однажды затащили две знакомые студентки просто за компанию. Однако она не уверена в предприятии, потому что бабка очень капризная. В тот раз Тоня заинтересовалась процессом, и ей тоже захотелось узнать своё будущее, но гадалка её просьбу не исполнила. Она сказала, что у Тони пустой интерес, а карты этого не любят. Кроме того, по правилам нельзя гадать больше одного раза в день, так как от частого употребления карты начинают врать.  В общем, хотя старушка и с прибабахом, но не дура, потому что её гонорар составляет минимум пять рублей.

Других кандидатур не было, и девушки вскоре прибыли к означенной гадалке. Этой га­далкой была популярная в некоторых кругах всё та же Рогнеда Елизаровна.  Худая, но энергич­ная старорежимная сивилла внимательно посмотрела на Маргариту, кивнула головой и провела клиентку в свой кабинет с затемнёнными окнами и толстой свечой на невысоком столике. Тоня осталась ждать во дворе на скамейке под вишнёвым деревом.

Начало гадания не выходило за рамки обычного. Карты предсказали дальнюю дорогу, бубновые хлопоты, и великий обман, а сердце Маргариты должно было успокоиться крестовым королём.  Но последний расклад оказался таким своеобразным, что возбуждённая Рогнеда Елизаровна отбросила карты и, схватив Маргариту за руку, принялась изучать линии на ладони. Маргарита занервничала:

 – В чём дело?

 – Непростой этот король, ох непростой, не иначе принц заморский. А вот это пересечение линии судьбы означает, что жизнь твоя скоро круто изменится.

– Как именно?

 – Слушай дамочка! Гадание, это наука, которая даёт общий прогноз и не больше. Это не примитивное угадывание имён, названий и прочих деталей. А крутые повороты чаще всего связаны с переменой места жительства. Во многих случаях это тюрьма. Но тебе переживать не нужно, потому что все перемены к лучшему и впереди тебя ждёт ровное благополучие.

 – А чем отличается великий обман от обычного?

 – Временем. Великий обман длится годы и десятилетия. Вот тебе простой пример. Одно­му богу известно, сколько мужиков десятилетиями воспитывают чужих детей, а потом слу­чайно узнают правду. Но у тебя обман другого рода, и откроется он лет через тридцать-сорок.

От этих туманных прогнозов Маргарита испытала разочарование, но запомнила их, и спустя много лет с удивлением обнаружила, что предсказания Рогнеды Елизаровны сбылись на все сто процентов. Тем не менее, события этого дня повлияли на Маргариту, и она задумалась о перспективе отношений с Родионом. На следующий день во время позднего завтрака из буженины и чая, она завела разговор:

 – Родион, а почему ты мне не делаешь предложение руки и сердца?

 – Прямо сейчас?

 – Да, сейчас. Я должна знать, на что мне рассчитывать дальше.

 – Тут надо подумать.

Маргарита от этих слов пришла в ярость и не в шутку стукнула его кулаком. Она считала себя невестой высшей пробы, женится на которой не посчитал бы для себя зазорным даже сын члена политбюро, а тут какой-то слесарь изволит раздумывать! Покраснев от негодования, она сказала:

 – Ты меня уже разлюбил? О чём тут раздумывать? Быстро же я тебе разонравилась!

 – Ничего не разонравилась. Ты Рита высший класс, и лучше тебя я уже никого не встречу. Но какая из тебя пролетарская жена? Ты ведь готовить не умеешь, и даже пуговку пришить не в состоянии. Тебя к другому готовили.

 – Ой, ой, ой! Сам-то ты кто, пролетарий липовый? Ты же из военного сословия, а наслед­ственность не спрячешь. Кстати, а почему ты не в армии?

– По здоровью забраковали.

– Ты и, правда, шутить не умеешь.

– Какие шутки? Года два назад я ногу повредил, вот отметина на колене, а после этого меня признали нестроевым.

 – Но ты даже не хромаешь.

 – Да ничего у меня не болит, но врачам виднее. Военкомат меня не трогает, а я к ним не навязываюсь.

– Родион я никогда не поверю, что ты с детства мечтал о карьере слесаря.

– Ты права, мне всегда нравилось работать с деревом. Я и выучился на столяра, а в сле­саря попал случайно.

– А о более престижной профессии ты не мечтал?

– Ну, скажем, хорошие краснодеревщики на дороге не валяются. Ты просто не в курсе, какая это престижная специальность.

– Родион, ты из принципа не хочешь получить высшее образование?

 – Кто сказал? Если ничего не перебьёт, то в этом году я обязательно поступлю в инсти­тут. Готовлюсь в медицинский, но меня больше тянет стать ветеринаром. А ты в себе уверена?

– Да. Я уверена, что из нас получится отличная пара. А научиться варить борщ и штопать носки мне по силам.

– Значит, и раздумывать больше нечего. Как только получишь развод, так сразу и поже­нимся. И заживём мы с тобой Рита всем на зависть! Лишь бы ничего до осени не случилось.

На работе сразу заметили, что последние дни Родион какой-то не такой. Он сделался рас­сеянным и неловким, а своим мечтательно-тупым взглядом напоминал сомнамбулу. Он ни с кем не разговаривал, а в любую свободную минуту, порой даже стоя, впадал в дремоту.  Анатолий Иванович начал подозревать его в злоупотреблении и пару раз заставлял Родиона дышать в стакан, но спиртным от него не пахло. Смазчица Надя своим женским чутьём сразу угадала причину и заявила, что Коновалов просто-напросто влюбился. Вскоре эту догадку подтвердил дядя Толя. Он сказал мастеру:

 – Не приставайте вы к Родиону. У него сейчас гон.

 – Какой гон?

 – Весенний. На днях я его милку увидал. Краля – закачаешься! От такой у любого гайки из рук будут сыпаться.

Неделя пролетела как один невыносимо счастливый миг, и наступил день расставания. Но если быть точным, это был вечер понедельника. Поезд на Москву отправлялся в первом часу ночи, и было решено, что вечером Маргарита и Серж прибудут к родителям на прощальный ужин, после которого на генеральской машине с шофёром вместе с провожающими отбудут на вокзал. Наступили длинные весенние сумерки, и Маргарита попросила Родиона проводить её напоследок до гостиницы для воссоединения со своим фиктивным мужем. Все слова уже были сказаны, а немногие вещи Маргариты уложены в небольшую спортивную сумку. Они вышли на улицу и, взявшись за руки, в молчании неторопливо зашагали на троллейбусную остановку.

Вскоре они прибыли к гостинице и остановились под разросшейся ивой через дорогу от главного входа. Настало время прощания, и Маргарита потянулась к Родиону для поцелуя, но в этот момент из гостиничного ресторана с шумом вышла группа хорошо выпивших молодых людей во главе с Сержем. Несомненно, это был прощальный ужин в дружеской компании. Относительно трезвый Серж увидел Маргариту и воскликнул:

 – А вот и моя несравненная Марго! Прощайте ребята!

Он по очереди пожал всем руку и двинулся через дорогу к жене. Подойдя к Маргарите, он церемонно поцеловал ей руку, кивнул Родиону и спросил его на американский манер:

 – Как поживаете Родион?

 – Нормально.

 – Вот и отлично. Пошли Марго, вещи уже собраны. Счастливо оставаться!

Родион на секунду отвлёкся от разглядывания приятелей Сержа и рассеянно ответил:

 – Ага. Вам тоже это, как его, счастливого пути.

Взглянув на Родиона, Маргарита вздрогнула. Таким она ещё его не видела.  В сумерках его глаза светились таким же хищным огнём, как у следящего за неосторожной птичкой кота. Она поняла, что кто-то привлёк внимание Родиона так сильно, что он забыл и про неё, и про Сержа, и про будущую разлуку. Сценарий романтического прощания, о котором она мечтала, скомкался, и ей сделалось обидно.  По дороге к гостинице Серж что-то говорил, но она не слушала. Возле входа Маргарита оглянулась и замерла – Родион через дорогу направился к стоящим возле крайней колонны дружкам Сержа. Почуяв неладное, она стала наблюдать за компанией, но вопреки её опасениям Родион повёл себя миролюбиво, и после короткого разговора с парнями уехал на подвернувшемся такси.

Вскоре Маргарита с мужем прибыли к родителям. Отца дома ещё не было, его задержали служебные дела, поэтому торжественный ужин был отложен на час-полтора. Маргарита не находила себе места от странного поведения Родиона. Так равнодушно с любимой женщиной не прощаются. Она догадывалась, что с Родионом в данный момент что-то происходит, и ей нестерпимо захотелось узнать что именно. Она сказала матери, что ненадолго сходит к бывшей однокласснице, но выйдя со двора, быстрым шагом заторопилась на Клубную улицу. Перейдя Новочеркасское  шоссе, она направилась к пересекавшей его улице, как вдруг открылась дверь стоявшего на обочине маленького автобуса, и до боли знакомый голос сказал: – «Подожди Славка, чуть не забыл машинку. Сейчас за ней сбегаю». Это был Родион.  Маргарита окликнула его по имени. Не ожидавший этого Родион подошёл к ней и удивлённо спросил:

 – Что случилось Рита? Почему ты здесь?

 – Я шла к тебе.

 – Зачем?

 – Так я уже лишняя в твоей жизни? Короткая твоя любовь оказалась. С глаз долой, как говорится, из сердца вон.

Родион с досадой сказал:

 – Ну не надо всё в кучу мешать. Ладно, залезай в автобус, поговорим.

Когда они забрались в пустой салон маленького автобуса, Родион сказал водителю:

 – Слава, я тут поговорю с девушкой, а ты пока сходи и возьми у Рубля в аренду машинку.

 – Какую машинку?

 – Для стрижки. Деньги я ему завтра отдам.

Метис, а это был он, посмотрел на Маргариту, одобрительно покачал головой, и от­пра­вился выполнять поручение. Родион сказал:

 – Извини Рита. Я и вправду немного забылся, да уж очень удобный случай подвернулся, не мог я его упустить. Ни тебя, ни твоего мужа это дело никаким боком не касается.

 – Да я же сразу поняла, что-то произошло, и ты сделался чужим и страшным. Вот я и по­шла к тебе всё разузнать. Родион, да я же ночей не буду спать, если не узнаю, зачем брать рубля за машинку для стрижки.

 – У Рубля. Это прозвище такое.

Родион задумался, но решение принял быстро. Потерев ладони, он спросил:

 – Время у тебя есть?

 – Немного, около часу.

– Ладно, я думаю, управимся. Сейчас мы поедем на квартиру, там человек один ждёт. От­везём его в одно место, а потом на этом автобусе прямо к дому тебя подбросим. Но учти, это секретная операция, значит обо всём, что увидишь никому ни слова.

Вскоре пришёл Метис и, передав Родиону маленький свёрток, забрался на водитель­ское сиденье. На его вопросительный взгляд Родион ответил:

 – Она поедет с нами. Трогай.

– А как же …?

 – Всё в порядке. Рита баба своя в доску, не проболтается. А кое в чём и поможет.

Метис пожал плечами и завёл мотор. Маргарита поняла, что её оценили по очень вы­соко­му стандарту, и чтобы его поддержать, она никому не проболталась о событиях этого вечера, хотя искушение было сильным.

Прощаясь с Маргаритой возле гостиницы, Родион вдруг увидел среди вышедших из рес­торана приятелей Сержа Владислава, своего должника, которого сразу узнал по длинным прямым волосам. Даже издалека было видно, что пьяный Владислав еле держится на ногах, да и то с помощью невысокого крепкого паренька, прислонившего его до колонны. Родион понял, что другой такой удобный случай для расчёта подвернётся не скоро, если вообще подвернётся, и его мысли заработали в одном направлении. Чувство мести на какое-то время оказалось сильнее любви, и оттеснило Маргариту на второй план.

Дружки Сержа обсуждали дальнейший маршрут развлечений. Один человек был за «Стекляшку», остальные голосовали за «Подвальчик». Паренёк, служивший Владиславу опорой, сказал, что Владика не пустят в любое заведение, и его надо отправлять домой в постельку. Быть сопровождающим никому не хотелось, и в этот момент к ним подошёл Родион. Молодые люди видели, что этот юноша разговаривал с Сержем как старый знакомый, и по молчаливому согласию признали его за своего. Родиону оставалось им подыграть. Действовал он нагло, так как среди этих ребят в лицо его знал один Владислав, к тому же все они были хорошо навеселе. Подойдя к компании, Родион небрежно сказал: – «Приветик», и, сделав вид, что только сейчас его увидел, воскликнул:

 – О-о, Владик! Какая встреча!

Не поднимая головы, Владик что-то невнятно пробормотал, а Родион укоризненно сказал:

 – Ну что же ты так неосторожно!

Невысокий паренёк хмыкнул:

 – Да он последнее время за столом часто начал осторожность терять. Слышь длинный, а ты случайно не знаешь его адрес?

 – Не вопрос. Подбросить Владика домой? В принципе можно, всё равно по пути. Вот только согласится ли таксист его в машину посадить в таком виде?

 – А это как раз и не проблема! Ты же трезвый. Подержи его, а я сейчас тачку поймаю.

Обрадованный невысокий паренёк тут же остановил «Волгу» с шашечками, Владислава впихнули на заднее сиденье, где он сразу же уснул, Родион занял место впереди, и такси покатило на Клубную улицу. Шофёр переживал, что нетрезвый пассажир может загадить салон, но Родион сказал, что это исключено. Владик из приличной семьи, он приучен к хорошим напиткам, от которых людей не тошнит. Таксист на это только хмыкнул и сказал, что наиболь­ший вред машине наносят именно приличные молодые люди, а вовсе не работяги.

Прибыв на место, Родион попросил таксиста обождать, и буквально на руках занёс спя­щего Владика в квартиру, где, подослав коврик, уложил его на полу, и накрыл его дяди Толиным пальто. На всякий случай он решил запутать следы и, вернувшись в такси, проехал пару кварталов в случайном направлении, после чего высадился недалеко от гастронома и расплатился с таксистом. В магазине он купил восьмисотку «тринадцатого» портвейна, и быстро вернулся в квартиру. Соблюдая маскировку, он при тусклом свете ночника практически насильно выпоил стакан этого вина ничего не соображающей сонной жертве. Убедившись, что наркоза Владику хватит часа на два, Родион быстрым шагом двинулся в общежитие.

Метису часто приходилось работать по вечерам, и этот день не был исключением. Ро­дион издалека увидел стоящий возле общежития автобус и прибавил ходу, так как Метис в любой момент мог укатить во Дворец развозить начальство по домам. Метис был в комнате один, и, сидя за столом, наворачивал вкуснейшую сухую баранью колбасу по девяносто копеек за килограмм. От внезапного появления соседа он чуть не подавился, а Родион, не тратя время на приветствия, сказал:

 – Хорошо, что я тебя застал. Дело есть. Надо срочно и по-тихому перевезти одного чело­века в одно хорошее место.

Метис откашлялся и сделал слабую попытку отвертеться:

 – Мне скоро ехать во Дворец.

 – Мы быстро. А если и задержимся на полчаса, то они легко это переживут. Буфет под боком. Я бы и на такси его доставил, но это тайная операция, а ты не проболтаешься.

– Шпион?

 – Вроде того. Подставной уголовник. Некогда рассказывать. Потом сам увидишь. Ты пока доедай, а я ему одежду приготовлю.

Но Метис забыл о колбасе и, раскрыв рот от изумления, смотрел на бурную деятель­ность Родиона.

За эти годы Родион повзрослел и превратился в уверенного в себе неглупого парня с репу­тацией надёжного товарища. Подшучивать над ним уже не рисковали, и даже мудрый дядя Коля перестал делать ему замечания. Он по-прежнему вёл себя скромно, не высовывался и не проявлял инициативы, пока его об этом не попросят. Однако всеми его знакомыми было замечено, что в некоторых кризисных ситуациях Родион вдруг принимал командование на себя, и в этих случаях, невзирая на возраст и должность все почему-то беспрекословно ему подчиня­лись. По этому поводу Жора Короедов как-то заметил: – «По тебе Родька армия плачет. Такой командирский талант зря пропадает». Метис был старше Родиона, но в этот момент он почувст­вовал себя в шкуре «салаги», выслушивающего непонятные, но обязательные для исполнения распоряжения «старика».

Очень многие люди не спешат расставаться с вышедшими из употребления вещами и за­бивают ими чердаки, сундуки, антресоли и прочие укромные места. В общежитии таких мест почти нет, но кое-какая старая одежда у жильцов имелась. В этот вечер Коновалов решил побыть старьевщиком и начал бесцеремонно рыться в шкафах. Из своего шкафа он достал новую синюю нейлоновую рубашку. Купил он её давно, но сразу же забраковал из-за плохого воздействия на кожу, и с той поры её не надевал. Осмотрев её, он цокнул языком и сказал – «Слишком чистая. Но ничего, вымазать недолго». У дяди Коли он реквизировал старый в масляных пятнах синий пиджак, а у Бори Хана отслужившие срок рабочие спецовочные штаны. В комнате напротив уже полгода на видном месте висела забытая каким-то гостем, давно вышедшая из моды кепка шестиклинка. Флегматичный и нелюбопытный Иванов не стал задавать вопросов и сразу же отдал её Родиону. У дяди Толи был конфискован дырявый вещмешок, в который Родион сложил свою добычу. Родион знал, что у Метиса в инструмен­тальном ящике автобуса валяется самодельная финка с рукояткой из плексигласа. Она исполь­зовалась в качестве инструмента для зачистки проводов и других технических надобностей. Родион выпросил эту грубую самоделку в обмен на свой охотничий нож. Выйдя на улицу, Родион бросил на землю рубашку и начал по ней топтаться. Метис насмешливо заметил:

 – А не проще этой рубашкой поддон двигателя вытереть?

 – А это мысль! Бери вот эти штаны и вытирай. Да серьёзно я!

Но едва они выехали на дорогу, как Родион вспомнил про машинку для стрижки волос. Эта  машинка загнала Метиса в тупик. Он не знал, что и думать, но по дороге на Клубную Родион  кратко поведал своим спутникам предысторию конфликта и сообщил, что подвернулся удобный случай опарафинить врага, который в данный момент пьяный спит в квартире. Убедившись, что Родион не сошёл с ума, Метис облегчённо передохнул и сказал:

 – Ну, вот теперь всё ясно. Ты решил нарядить его в алкаша и сдать в вытрезвитель.

 – Плохой из тебя мститель Славка. Мне такой пошлый вариант даже в голову не пришёл. Этот гадёныш хотел подвести меня под срок за то, чего я не совершал, значит будет справед­ливо, если он посидит в том же самом обезьяннике за такое же выдуманное преступле­ние.

В тишине квартиры слышалось лишь негромкое похрапывание пленника. Чтобы его не разбудить Родион приказал не шуметь и разговаривать вполголоса. Даже при слабом свете ночника Маргарита без труда узнала Владислава, и сразу вспомнила сцену в кафе. Она понима­ла, что Родион совершает что-то противозаконное, но сердцем была на его стороне. Глаза у Родиона опять засверкали как у кота при виде мыши. Он склонился над пленником и ласково проворковал:

 – Спи золотой, спи крепко. Сейчас ещё вина выпьешь, а потом я тебя загримирую, пере­одену и отправлю на место.

Для начала Родион с помощью Метиса заставили Владика выпить ещё один стакан вина. Чтобы он не захлебнулся, Коновалов потёр ему ухо и разбудил. Владик мутным взором посмотрел на Метиса, который поднёс к его рту стакан с вином, и механически его осушил. После этого глаза его закрылись, и через минуту он снова погрузился в глубокий алкогольный сон. Пока он засыпал, Родион отыскал в дяди Толиной кладовке его стоптанные кирзовые сапоги без одного каблука и, не раздумывая, их конфисковал.

Родион действовал быстро и умело. Он обработал Владислава за каких-то двадцать минут. Вначале он постучал Владика ложкой по лбу и, убедившись в крепости сна, подослал ему под голову газету, а затем машинкой профессионально окатал безвольную жертву налысо. После этого он аккуратно переодел и переобул Владика в приготовленное грязное старьё. Гримом послужила размоченная земля из цветочного горшка, которой Родион вымазал Владику лицо и руки, не забыв натолкать ему грязи под ногти. Теперь Владика не смогла бы узнать даже родная мать.  Родион не упустил ни одной мелочи. Он тщательно протёр бутылку с остатками вина, затем оставил на ней отпечаток руки Владика и засунул её во внутренний карман синего пиджака. То же самое он проделал с самодельным ножом и засунул его в другой внутренний карман пиджака. В брюках Владислава нашлось двадцать рублей с мелочью и блокнот с телефонами и записями. Блокнот Родион трогать не стал, а деньги переложил в карман грязных штанов. Затем все снятые с Владислава вещи упаковал в вещмешок и повесил его на плечо жертве злого розыгрыша. Поражённый такой сноровкой, Метис сказал:

 – Родион, а у тебя большой опыт в таких делах! Сразу видно, что не в первый раз людей на дно пускаешь. Оказывается ты страшный человек.

 – Не бойся Слава, я так только с врагами поступаю. Ну, пора в путь.

 – Куда?

– На станцию Кизитеринка.

– Почему?

 – Оттуда он гарантированно попадёт в Александровское отделение. Это их территория. Утром его, конечно, отпустят, но эту ночь он запомнит на всю жизнь.

 Владислав в кепке шестиклинке и кирзовых сапогах так рассмешил Маргариту, что она убежала в кухню и полминуты хохотала в полотенце. Приключение ей нравилось всё больше и больше. Родион аккуратно взял пленника на руки и, стараясь не разбудить, понёс его в автобус. Лёжа на заднем сиденье, Владислав по дороге на станцию раза три просыпался, но тут же засыпал снова. Автобус остановился на улице Герцена метров за пятьдесят до станции, но операцию пришлось затормозить на пять минут, так как в этот момент прибыла электричка, пассажиры которой редкой цепочкой потянулись мимо автобуса в город. Осторожный Родион дождался, когда опустеет вокзал, и только после этого перетащил Владика в крошечный зал ожидания, где уложил его на скамейку с вещмешком под головой. Билетная касса закрылась, поэтому наблюдать за ними было некому. В открытые двери слышались железнодорожные звуки, а с Дона несло сыростью, но Владик спал крепко. Вернувшись в автобус, Родион посмотрел на Маргариту и сказал:

 – Ну, а теперь твой выход на сцену Рита! Для полной достоверности необходим взволно­ванный женский голос.

Они затормозили возле первого же телефона-автомата. Народа вокруг было мало. Нау­ченная Родионом Маргарита зашла в будку и ,набрав «02», сообщила дежурному, что некий уголовный тип в кирзовых сапогах недавно в тамбуре электрички угрожая финкой ограбил прилично одетого молодого человека. Сперва он забрал у него двадцать рублей, а потом и вовсе раздел перепуганного юношу и, сложив вещи в мешок, вышел на станции Кизитеринка. И если милиция поторопится, то застанет бандита прямо на вокзале.

Они вернулись на улицу Герцена и стали ждать. Вскоре мимо них в направлении станции проехал милицейский «воронок», а минут через десять он вернулся обратно. Родион пошёл на разведку. Зал ожидания был пуст, но рядом на перроне что-то обсуждали две солидные женщины в железнодорожной форме. Родион спросил у них напрямик:

 – А, что тут было? Зачем милиция приезжала?

Взволнованные происшествием женщины обернулись на него, после чего та, что была по­хожа на кассиршу, сказала:

 – Бандюгана арестовали. Скрутили, он и не пикнул. Людей по электричкам раздевал.

 Другая железнодорожница иронично прокомментировала:

 – Кого там было крутить? Он же пьянючий был, как не знаю кто. Лысый, должно быть только из тюрьмы.

Довольный Родион вернулся в автобус, и вскоре они подъехали к генеральскому дому. Родион с Маргаритой вылезли попрощаться, а Метис отправился во Дворец развозить своих начальников кого куда. Маргарита с Родионом зашли во двор, затем пробрались в палисадник на скамеечку, и там уже попрощались по-настоящему. Маргарита чувствовала, что Родион стал прежним, а она вновь сделалась для него главным человеком на свете. Маргарита принялась строить планы на осень, но Родион её оптимизма не разделял. При расставании он сказал:

 – Рита, у меня предчувствие, что увидимся мы очень нескоро, если увидимся вообще.

 – А вот этого не надо. Я знаю, что ты колдун, но не ясновидец же. Всё будет хорошо.

Прав оказался Родион. Когда на улице сверкнули фары генеральской машины, они расста­лись практически навсегда. Отсутствие Маргариты прошло незамеченным. Одна только Валерия обратила внимание на её возбуждённый вид и пристала с вопросами. Маргарита ответила, что расскажет обо всём не раньше, чем через полгода.

В этот же вечер закончилась свободная жизнь для дяди Толи. Когда Родион вернулся в квартиру на Клубной, то обнаружил там дядю Толю с торжествующей супругой. Дядя Толя виновато развёл руками, и, провожая Родиона, негромко сказал, что ему очень понравилось в общежитии, но эта стерва каким-то образом его выследила и захомутала. Родион сообщил, что позычил у него сапоги и вещмешок, но Дядя Толя в ответ лишь махнул рукой. Впрочем, квартира Родиону была уже не нужна, поэтому он нисколько не расстроился и в хорошем настроении вернулся в общежитие. Зато у Владислава Лыкова настроение было хуже некуда.

 Родион был прав, эту ночь и утро Владик запомнил на всю жизнь. Когда милиционеры разбудили его на вокзале и запихнули в «воронок», он молчал. Владик просто не мог понять, что происходит. Во время обыска он тоже молчал, даже когда узнал свою одежду и туфли, извлечённые из потрёпанного мешка. Заговорил он только при составлении протокола, когда потребовалось назвать своё имя и фамилию, да и то после того, как лейтенант Белов врезал ему по шее. Он не оправдывался и не пытался чего-то объяснить, потому что обвинения не уклады­вались у него в голове. Поняв, что в таком состоянии допрашивать Владика бесполезно, его отправили в КПЗ.

В камере сидели трое зловещего вида мужиков средних лет. Владик хотел присесть на скамейку, но ему не позволили. Мужик с татуированными руками придирчиво осмотрел новичка с головы до ног и, переглянувшись с сокамерниками, обозвал Владика скирдой и вшивым чушком, а затем пинками загнал его на место возле параши. Там Владислав и просидел до утра в полудрёме, изредка вздрагивая от резких звуков. От кого-то он слышал, что уголов­ники любят унижать попавших в тюрьму мягкотелых интеллигентов, а теперь убедился в этом на своей шкуре, хотя в данном случае на интеллигента он походил меньше всего.

В десять часов утра его вызвали на допрос. Владислава ужаснула нелепость возводимых на него обвинений. Следователь не верил, что одежда в вещмешке принадлежит самому Владиславу. Более того он не верил, что Владик сын товарища Лыкова, и требовал назвать своё настоящее имя. Следователь был раздражён, так как по большому счёту из-за отсутствия заявления потерпевшего и свидетелей, он мог обвинить задержанного только в ношении холодного оружия. Но тут у Владика не выдержали нервы, и он горько заплакал, чисто по-детски перемежая всхлипы просьбами позвонить маме. На обычный истерический припадок это было не похоже, и следователь заколебался. Он обещал Владику неприятности в случае вранья, и позвонил по названному им телефонному номеру. К его удивлению на другом конце провода оказалась беспокоящаяся о сыне мадам Лыкова. Узнав, что Владик в беде, она немедленно прибыла в отделение. О таком повороте дела следователь сообщил лейтенанту Белову. Тот удивился не меньше, и сразу пришёл к нему в кабинет.

Мать не узнала Владислава с первого взгляда. Посмотрев на грязного лысого бомжа в кирзовых сапогах, она презрительно сморщила нос и отвернулась. Владик жалобно пролепетал: – «Мамочка, это же я». Услышав родной голос, мадам Лыкова дёрнулась, внимательно присмотрелась к бомжу и, воскликнув – «Боже мой! Владик!», повалилась в непритворный обморок. Её уложили в кабинете начальника на диван и вызвали врача. Белов вспомнил давнее обещание Коновалова и сказал недоумевающему следователю:

 – Кажется, я знаю, в чём тут дело. Надо с жертвой потолковать.

 – Какой жертвой?

– Этот Владик на самом деле потерпевший. Это всё подстроено.

 – Кем?

 – Ты его не знаешь. Коновалов. Ловкий чёрт, как сказал, так и сделал. Потом расскажу. Пока Лыкову приводили в порядок, Белов устроил Владику небольшой допрос без протокола:

 – Значит, ты и есть тот самый Владислав Лыков?

 – Ну, я. А, что?

– А ты не догадываешься, кто это тебе такой маскарад соорудил?

 – Понятия не имею. Пьяный был.

 – Коновалова помнишь?

 – Этого длинного урода? Нет, не забыл. Вы думаете это он?

 – Я ничего не думаю, просто своими ушами слышал, как он пообещал, что ты проведёшь ночь в обезьяннике нашего отделения, и вот результат. Но попробуй это доказать. Ты вчера его где-нибудь видел?

 – Нет. Я после ресторана плохо всё помню. Вроде бы ехали в такси, потом квартира полу­тёмная и какая-то мерзкая рожа вино в стакане мне даёт. Но это был не Коновалов. Но теперь и я вспомнил, что этот гад когда-то мне угрожал. Ну, я ему устрою!

 – Остынь Владислав! Даже не думай опять начинать с ним войну. У тебя нет ни одного шанса на победу. И отец твой для него пустое место. Мне про него кое-что рассказывали. Он не просто гад, а настоящее сатанинское отродье. В соседнем отделении его не зря называют Нечистым Духом.  В этот раз, скорее всего ты ему попался под руку случайно, мимоходом, так сказать. Дело, конечно, хозяйское, но если он займётся тобой специально, то в следующий раз ты проснёшься в таком месте, что сегодняшняя ночь покажется тебе райской.

 – Да кто он такой? На него управы, что ли нет?

 – Есть управа, но только та, которую он сам признаёт.

 – Всё так серьёзно?

 – Да. И ещё. Прекрати напиваться и смени окружение. Вчера с тобой были не друзья, а дешёвые собутыльники. Увидели, что ты перебрал, и бросили как собаку. Настоящие товарищи так не поступают. Если бы рядом с тобой были нормальные ребята, у Коновалова не было бы возможности вот так тебя разыграть.

 – Так это был розыгрыш?

 – И ещё какой! Ведь он не взял у тебя ни копейки и не тронул ни одной вещи. Он даже сам потратился на этот спектакль. А главное, он с самого начала знал, что утром тебя отпустят. Голова у парня работает. Устроил так, что человека арестовали за грабёж самого себя. До такого не всякий додумается.

Как ни странно, нравоучения лейтенанта произвели впечатление на Владислава, и после этого случая он сильно изменился. Когда вечером отец вызвал его на ковёр, Владислав резким тоном отчеканил, что он сам разберётся со своими проблемами. А после того как Владик порвал с бездельниками приятелями и бросил пить, отец понял, что сын наконец повзрослел, и выбил ему должность посерьёзнее. Со временем Владислав обзавёлся новыми приятелями, но в общении с ними был осторожен и панибратства не позволял, а к осени выгодно женился.  Через много лет, став видным демократом, иногда в минуту отдыха он, задумчиво глядя в потолок, говорил соратникам: – «Что вы знаете о советской карательной системе? Кто-нибудь из вас хотя бы раз сидел в КПЗ? Над вами издевались уголовники?». Все подавленно молчали, а Владислав мысленно благодарил Коновалова за полученный тюремный опыт.

Глава XXXII .Без лица.

Май для Родиона выдался суматошным и богатым на события. Едва он вернулся с квар­тиры дяди Толи в общежитие, как неожиданно для всех Петя Скряба по-настоящему сошёл с ума. Вообще-то соседи давно замечали, что с Петей происходит что-то неладное, но на фоне его чудаковатости не придавали этому значения. В этот день его сосед, которого из-за пышных бакенбард все звали Пушкиным, вернувшись с работы, застал Петю за странным занятием. Сидя в углу кровати, Петя разложил между вытянутых ног все свои документы от паспорта и военного билета до всяких прочих бумажек, и с отрешённым видом ел расчётные листки за последние месяцы. Удивлённый Пушкин пристал к нему с расспросами, но на все обращения Петя отвечал одними и теми же словами: – «Чужого мне не надо. Я честный человек». Пушкин отступился и занялся своими делами, решив, что Петя банально напился с получки, хотя от него не пахло. К тому же все знали, что Петя всю получку безналично переводил на книжку. Но после того как вслед за расчётными листками Петя съел профсоюзный билет, Пушкин обеспо­коился всерьёз. Он забрал лежащие на кровати бумаги и спрятал их в свою тумбочку. Петя не сопротивлялся. Он полуприкрыл глаза и впал в странное оцепенелое состояние. Пушкину сделалось не по себе, но тут пришли с работы остальные жильцы комнаты.

По общежитию поползли тревожные слухи. Увидев в коридоре Родиона, Пушкин сказал:

 – Коновал, ты в медицинский поступал. Зайди в комнату, глянь, что с Петей.

Взглянув на Петю, Родион сразу понял, что мужика садануло по мозгам не на шутку. Пушкин суетливо комментировал:

 – Бумагу жрёт и твердит, что честный. И жрёт только где напечатано. Письмами брезгует, должно чернила не по вкусу. Вот смотри.

Пушкин дал Пете обрывок газеты и тот с готовностью сунул его в рот. Родион спросил:

 – А кроме бумаги он что-нибудь ест?

 – Не знаю, мы больше ничего ему не давали.

 – Так дайте ему нормальной еды.

Пухлощёкий толстый юноша, приволокший набитую продуктами авоську, возмутился:

 – Может его с ложечки покормить? Не обязаны.

Родион зло прищурился:

 – Ты от Пети жадностью заразился? Так гляди, чем это кончается. Со временем тоже га­зеты жрать начнёшь.

Толстячок сконфузился и выделил из своих запасов бутылку молока и сайку за шесть ко­пеек. Петя взял в руки молоко и хлеб, но по-прежнему безучастно смотрел в пространство. Тогда Родион взял его за подбородок, посмотрел ему в глаза и скомандовал: – «А ну, ешь!». И Петя послушно начал есть. Родион покачал головой и сказал:

 – Плохо дело. Заторможены базовые рефлексы. Значит, помешался капитально и надолго, если не навсегда. Пушкин дай его документы.

Бегло просмотрев бумаги, Родион обыскал висящий на стуле Петин пиджак, и в пропуске обнаружил чудом уцелевший расчётный листок за последний месяц. Посмотрев на цифры, он присвистнул. За последний месяц Петя заработал тысячу сто двадцать два рубля пятьдесят шесть копеек плюс сорок рублей аванса. Родион показал бумажку Пушкину, который издал нецензурный возглас и сказал: – «Так это он на радостях с глузда съехал». Родион подозри­тельно уставился на Петю, а потом силой пересадил его с насиженного места. Петя верещал, что он честный, но активного сопротивления не оказал. В том месте, где он сидел, под матрасом лежала сберкнижка. Оказалось, что такую шикарную зарплату Петя получает уже шесть месяцев. Родион печально покачал головой и сказал:

 – А чего вы ждёте ребята? Вызывайте санитаров. У него родня имеется?

Обозвался толстый юноша:

 – У него сестра в Азове. Я видел открытку.

– Сейчас же найдите её адрес и дайте телеграмму. Пушкин, ты за старшего. Паспорт и сберкнижку отдашь ей лично в руки, больше никому. Дело нешуточное.

Петю сгубил технический прогресс. На заводе ввели в эксплуатацию машиносчетную станцию. Теперь все расчёты делались запрограммированной автоматикой. Техника в принципе работала нормально, но однажды автоматика споткнулась на Петиной фамилии, и начала прибавлять ему каждый месяц к зарплате лишнюю тысячу рублей. К примеру, если Петя зарабатывал сто тридцать рублей, то щедрая автоматика начисляла ему тысячу сто тридцать, и так всё время. Петя, конечно, с первого раза понял, что это машинный сбой, но паниковать не стал, и решил, что на следующий месяц ошибка будет исправлена, поэтому ему и в голову не пришло тратить приблудные деньги. Однако на следующий месяц всё повторилось, а затем лишние тысячи начали поступать ему на книжку регулярно. Возникла дилемма: с одной стороны деньги не были заработаны, но с другой стороны они не были ворованными. И без того экономный Петя на всякий случай перешёл на ливерную колбасу. Напряжение росло, Петя стал плохо спать, а после шестой зарплаты с лишней тысячей рублей его психика не выдержала. В тот же день Петю увезли в психдиспансер, и, как оказалось, навсегда.

Вечером в двадцатой комнате состоялось обсуждение происшествия с Петей. Все сошлись во мнении, что он рехнулся от жадности. Все кроме Родиона, считавшему причиной всего Петину честность. Он сказал:

 – Я думаю, жадность тут ни при чём. Петя, конечно, человек неприятный, спору нет, но честный. Даже щепетильный в этом плане. Все честные люди делятся на две категории. Те, кого называют порядочными людьми, честны по убеждению. Они ни при каких условиях не возьмут чужого, потому что так воспитаны. Остальные честны из страха наказания. Их планка нравственности зависит от цены искушения, а у каждого человека она своя. Иным людям совесть позволяет присвоить даже чужой рубль, лишь бы была уверенность, что его не засту­кают. А кто-то сломается на тысяче или десяти тысячах рублей. Многие честные люди на самом деле просто не знают цену своей честности, но всё открывается, когда приходит время делить наследство. А бывает, что в душе человек не очень честный, а за всю жизнь так никого не обворует. Да ему просто случай не подвернулся, и взятки никто не предложил. А Петя не из страха, он по-настоящему честный. Его сбило с толку, что эти тысячи не ворованные, иначе он сразу же их вернул бы. С другой стороны они и не заработанные. Вот его на этом и заклинило. А будь у него совесть посговорчивее, то, как всякий практичный человек он быстренько снял бы деньги с книжки, рассчитался с работы, сменил место жительства, и концы в воду. Для холостого мужика нет ничего проще. И никаких тебе психологических проблем. Впрочем, Петя слишком хорош для нашего мира, а такие люди всегда плохо кончают. Я думаю, что не случись этих денег, он бы слетел с катушек от чего-то другого.

Самое интересное, что когда через несколько лет Петя умер в Горопановской психболь­нице для хроников, его наследница сестра без особых затруднений сняла злополучные Петины деньги с книжки и приобрела новенький автомобиль  «Жигули».

После Маргариты важным событием для Родиона стал отъезд Либерманов в Москву на постоянное место жительства. Марк Абрамович давно хотел вернуться на родину, но всё время возникали разного рода препятствия. Полгода назад скоропостижно умер его отец, после чего на семейном совете было принято окончательное решение о возвращении в родительский дом. Хлопоты с переездом растянулись не на один месяц, но, в конце концов, проблемы с жильем и работой были решены, и настал день отбытия. У Либерманов было много друзей, и на про­щальный банкет в ресторане пришли человек двадцать. Все говорили тёплые слова и просили не забывать бывших коллег. А на вокзале их провожал один Родион. Впрочем, драматического прощания не было. По общему мнению, они расставались ненадолго, так как Марк Абрамович взял с Родиона слово, что в августе он приедет в Москву поступать в институт.

Проводив Либерманов, Родион наметил съездить в станицу на три-четыре дня, чтобы по­мочь своим по хозяйству. С этой целью в пятницу на работе он написал заявление на два отгула за счёт донорства, но этот план не осуществился. Придя с работы в общежитие, он начал собираться на автовокзал, как вдруг в комнату ворвался Гена Чикомасов и объявил, что завтра женится. Затем он пригласил двадцатую комнату на свадьбу, а конкретно Родиона уговорил побыть его свидетелем. Вообще-то к свадьбе давно всё было готово, но по каким-то бюрокра­тическим причинам бракосочетание было отложено, а в эту пятницу все преграды наконец-то устранились.

Тем же вечером в комнате через коридор собрался мальчишник. Это мероприятие получи­лось гораздо скучнее обычной попойки, на которой можно было поиграть в карты, или пригласить на неё весёлых девушек. Часа через два после хорового исполнения романса «На заре ты её не буди» Иванов, как всегда прилёг на кровать, а за сдвинутыми столами осталось человек шесть тех, кому отсутствие развлечений не мешало. Дядя Коля смаковал маленькими глотками вино «Три семёрки», а Родион как всегда налегал на закуску. Все остальные в относительной тишине слушали их беседу на злободневную тему ранней женитьбы. Дядя Коля назидательно критиковал Родиона:

 – Вот ты Родька вычухался в городе и стал похож на культурного человека, а всё равно ведёшь себя другой раз как дитё неразумное. Зачем тебе сейчас жениться? Ты ж ещё молодой. Тебе учиться надо, условия для семьи, какие-никакие, а уж потом. Ты ж не баран, какой, чтобы всю жизнь одну гайку крутить.  Не у всех получается сразу в институт поступить. Осенью поступишь обязательно. У тебя же способности. Метис рассказывал, как ты с собаками управляешься. А как ты Чикомасу масляные угри свёл! А гайки крутить, сможет любой осёл.

 – Да не хочу я жениться!

 – Тогда зачем ты их замуж зовёшь?

 – Ну, а как же иначе? Если дело дошло до постели, то, как честный человек, я обязан …

 – Ты честный идиот. Да ничего ты никому не обязан, пусть не подставляют. Радоваться должен, что до сих пор ни одна тебя не захомутала. Тебя из-за молодости всерьёз не принима­ют, только ведь это ненадолго. Учти Родька, если не бросишь эту дурацкую привычку, то попадётся какая-нибудь дура и согласится, а потом запоёшь «Матушку-Репку».

 – Уже.

 – Что уже?

 – Согласилась. Хотя в этот раз я ей предложения и не делал.

Присутствующие навострили уши, они уже знали, что Родион не способен на выдумки. Дядя Коля шлёпнул ладонями по коленям и досадливо произнёс:

 – Ну! И когда же свадьба?

 – Нескоро. Она сейчас в Москве. Осенью приедет, тогда решим конкретно.

 – Тогда тебе и переживать нечего. Если ей так забожалось, то она до осени и в Москве замуж выскочит. Видали мы таких.

– Уже.

 – Что уже?

– Она замужем. Но к осени обещала развестись.

 – Слава богу, я думал, что серьёзное.

 – Всё серьёзно.

 – Кто бы сомневался? Эх, Родион, Родион! Как ты можешь с твоим характером загады­вать на осень, если не знаешь, что с тобой будет завтра?

 – А, что мой характер?

– Ничего. Поживем, увидим.

Родион всегда прислушивался к умным советам, поэтому слова дяди Коли о том, что предложение руки и сердца соблазнённой девушке не долг честного джентльмена, а всего лишь дурацкая привычка, глубоко запали ему в душу, и с этого дня он перестал раздавать опрометчи­вые обещания девушкам. Впрочем, на обдуманные предложения руки и сердца он тоже сделался крайне скуп, и, чтобы выбить из него такое обещание, требовался какой-нибудь убойный аргумент вроде ружья или беременности претендентки.

На следующий день состоялось бракосочетание, на котором Родион предстал в своём лю­бимом парадном чёрном костюме. Торжественная церемония в Загсе прошла без запинок в плановом режиме и не омрачилась неприятностями. Свадебный банкет проходил в популярном среди заводчан ресторане «Девятнадцатый». По городским меркам гостей собралось немало – человек пятьдесят. После вручения подарков и поздравительных речей гости расслабились, и началось веселье с песнями и танцами. На этой свадьбе у Родиона было много знакомых, и каждый из них старался выпить с ним по маленькой. И как он ни увиливал, всё равно к середине веселья изрядно выпил. Гости перемешались и после танцев начали садиться за столы куда попало. Грустному Родиону не хотелось танцевать, но его чуть ли не силой вытащила из-за стола незнакомая девушка, и во время танца спросила:

 – Родион, ты меня не узнаёшь? Присмотрись! Я Эмма.

 – Какая Эмма?

– Я каждое лето на каникулы приезжала в Камчатскую к своей бабушке Ульяне. Ты ей ко­гда-то собаку обстриг. Вспомнил? Ты меня тогда Глистой называл.

 – Вот теперь я тебя узнал. Здорово ты Эмма изменилась.

Родиону улыбалась худенькая девушка с гладкими светлыми волосами, собранными в за­дорный хвостик. Её узкоплечая гибкая фигура двигалась с какой-то змеиной грацией. Образно говоря, бывшая Глиста трансформировалась в прелестную змейку. При этом девушка вовсе не была костлявой плоскодонкой, в нужных местах у неё имелись вполне развитые женские прелести. Внешне  Эмма смахивала на итальянку Монику Витти, поэтому иностранное имя ей было к лицу. Она щебетала:

 – Ой, как я рада, что тебя встретила. Ты мне с детства нравился.

 – А сейчас?

 – Сейчас особенно. Здоровенный стал, и взгляд у тебя живой, не то, что раньше, когда де­вочек в упор не замечал.

 – Смотря каких девочек. А ты как здесь оказалась?

 – Случайно. Вон та рыженькая моя однокурсница, она невесте двоюродная сестра. При­стала ко мне, мол, поехали, да поехали, и уговорила. А остальных я тут никого и не знаю.

Окончился танец, и они прошли к столу. В костюме было жарковато, поэтому Родион снял пиджак и повесил его на спинку стула. Эмма налила по стопочке и уговорила Родиона выпить за встречу, а потом защебетала вновь.

Эмма проживала с родителями в центральной усадьбе совхоза «Гигант», известной под именем «Трубецкая». Бабушка Ульяна в последнее время сильно сдала, и её забрали в Трубец­кую доживать. Эмма пошла по стопам отца и поступила в местный техникум учиться на бухгалтера. В данный момент родители находятся в Доме Отдыха, куда уехали на десять дней, оставив бабушку на попечение взрослой дочери.

Затем был ещё один танец. Вернувшись к столу, Родион не обнаружил пиджака на своём месте. Эмма воскликнула: – «Да вон он!», и показала рукой на стул с пиджаком, на котором сидела полная женщина. В перемещении пиджака на другой стул была какая-то неправиль­ность, и уже собрался разобраться с этой загадкой, но в этот момент заметил пристальный взгляд убиравшей пустые бутылки официантки, и забыл про пиджак. На него смотрела Марина, сестра бывшей невесты Жоры Короедова скандалистки Лиды. Родион почувствовал себя неуютно, и ему захотелось оказаться подальше от этой, в общем-то симпатичной девушки. Вдруг она такая же буйная, как и её сестрица? Он начал оглядываться по сторонам, но Эмма поняла это по-своему, и подлила ему в стакан белого вина. Родион механически выпил и перешёл в состояние автопилота, но Эмма ничего не заметила. Она стала рассказывать ему о том, что, бабушка Ульяна плохо видит, поэтому Эмма должна уже сегодня вернуться домой, пока старушка сослепу не наделала беды, а затем попросила Родиона проводить её на вокзал. Родион деревянно кивнул, и они незаметно покинули ресторан. Вот так на этой свадьбе Родион напился четвёртый раз в жизни, а последствия этого не заставили себя долго ждать.

Он проснулся в плацкартном вагоне неведомо куда едущего поезда. Его голова лежала на мягких девичьих коленях, а вытянутые ноги цепляли бродящих по вагону пассажиров. На сей раз, амнезия была неглубокой, но некоторые моменты пришлось восстанавливать в памяти. Он вспомнил свадьбу и Эмму, но куда и почему едет с ней на поезде, было для него загадкой. Впрочем, всё тут же выяснилось. Увидев, что он проснулся, Эмма погладила его по лицу своей узкой ладонью, улыбнулась и сказала:

 – Проснулся Родя? Уже подъезжаем.

 – Куда?

 – Как куда? К Трубецкой.

 – Зачем?

 – Как зачем? Ты же сам обещал проводить меня до самого дому и погостить пару дней. Забыл что ли?

Родион такого эпизода не помнил, но судя по всему обещание было, иначе он сейчас дрых бы на койке в родном общежитии. Родион сел и огляделся. Чего-то не хватало, и вдруг он вспомнил чего именно. Схватив Эмму за руку, он спросил:

 – А где пиджак?

 – Ой, мы его в ресторане оставили. Да ничего страшного, вернёшься и заберёшь.

 – Там документы.

 – Да кому они нужны?

Тусклый свет не мешал спать пассажирам, а за окном в ночной темноте уже мелькали приближающиеся станционные огни. Сойдя с поезда, они через каких-то двадцать минут подошли к нужному дому. Облицованный кирпичом дом был красив и удобен, и это было заметно даже при свете луны. Солидным басом заворчал кобель, но узнав хозяйку, замолчал. Эмма провела гостя на невидимую с фасада просторную веранду с видом на сад, и уложила на стоявшую там большую металлическую кровать с пружинной сеткой. Затем она сходила проведать бабушку и, убедившись, что всё в порядке, вернулась на веранду и залезла к Родиону под одеяло.

Изначально этой кроватью пользовался глава семьи, но только в светлое время суток, а ночевал всегда в доме.  Причина была в обилии комаров. В детстве Эмма комаров тоже боялась, но когда выросла, то обнаружила, что веранда удобное место для любовных свиданий, и на комаров ей стало наплевать.

Живая характером Эмма была человеком настроения. Она любила принимать быстрые, а потому часто непродуманные решения и, как все кокетливые девушки, любила приврать. Не соврать, а именно приврать. То есть Эмма не считала грехом  приукрасить какое-нибудь событие. В данном случае она приврала Родиону, что какая-то подруга уговорила её поехать на свадьбу. В действительности Эмма сама напросилась на поездку.

Накануне она поссорилась со своим женихом Аркашей Тяпкиным,  причём серьёзно. Тяп­кины жили в соседях. Отношения с ними были такими хорошими, что в заборе между дворами была даже сделана калитка. Аркадий был средним из трёх братьев Тяпкиных. Старший был женат и работал в совхозе шофером, а младший только заканчивал школу. Аркадий осенью демобилизовался из армии, и сразу же поступил в милицию. Там он в звании рядового получил должность карауль­ного. Посменно караулить арестантов занятие не геройское, но начальник обещал ему служеб­ный рост. Далее по программе следовала женитьба, и с Нового Года Аркадий начал ухаживать за подросшей соседской девушкой Эммой. Аркадий был видным парнем, и Эмма благосклонно приняла его ухаживания. Отношения плавно развивались и с наступлением тепла их свидания всё чаще стали проходить на веранде.  Дело определённо шло к свадьбе, как вдруг произошла эта нелепая ссора.

Как это часто бывает, всё началось с пустяка. Она хотела в кино, а он хотел на веранду. Спор быстро перешёл на личности, и тут Аркадий, возомнивший себя хозяином положения, необдуманно произнёс роковые слова: – «Да кому ты нужна после меня? Забыла что ли, как кувыркались на твоей веранде?». Эмма мгновенно пришла в ярость и с криком «Свинья» плюнула ему в лицо, а затем больно пнула острой туфелькой по ноге. Однако девушка тут же пришла в себя и ледяным тоном сказала: – «Ты Аркаша о себе побеспокойся. Кому ты нужен с твоим копеечным окладом? А за меня не переживай, от одиночества не завяну».

После этого разговора Эмма уехала в Ростов, а ночью Аркадия разбудил младший брат и сказал, что возвращаясь с позднего свидания, засёк Эмму с каким-то рослым парнем, которого она привела к себе домой с вокзала. Аркадий как ошпаренный выскочил во двор и принялся следить за соседским домом. При лунном освещении он увидел две тёмные фигуры на веранде, и его сердце сжалось от ревности. И не только от ревности. Именно в эту минуту Аркадий понял, что любит эту змею в человеческом облике по-настоящему, и должен вернуть ее, во что бы то ни стало. Так он и просидел под забором до самого утра, строя планы возвращения любимой девушки. Пробраться ближе к соседнему дому мешал соседский пёс. Когда-то Аркадий навернул его камнем, и с тех пор злопамятный кобель пускал его на свою территорию только в сопровождении хозяев.

Надо сказать, что братья Тяпкины были очень дружны и всегда приходили на помощь друг другу. На рассвете Аркадий разбудил младшего и послал за старшим, который жил в совхозной квартире на окраине. Аркадий рассказал всё как на духу, и братья открыли военный совет. Рассудительный старший брат сказал:

 – Ты Аркаша успокойся и забудь о своих драконовских планах. Этот хлопец перед тобой не виноват. Сам знаешь, кто всю кашу заварил. Вот не был бы ты милиционером, тогда можно было бы его и отлупить.

 – Почему?

 – Потому. Если ты его изобьёшь, или заарестуешь напрасно, то Эмка скажет, что власть нечестно  применил. Опять же неприятности по службе.

 – Но ведь в любом случае его надо удалить со сцены.

 – Это само собой, только сделать надо тихо и аккуратно, да так, чтобы она не видела. А потом расскажешь ей, что этот хахаль тебя испугался и сбежал. И ты опять герой.

– А может этот фраер такой и есть?

– Тем лучше.

– Из-за собаки к дому не подобраться.

 – Ничего. Есть место, где собака не помешает.

И братья начали готовить засаду на Родиона.

Ничего не подозревающий Родион спал долго, и проснулся уже в десятом часу. Прижав­шись к его левому боку, сладко посапывала Эмма. Родион зашевелился, и девушка проснулась. Она улыбнулась, нежно поцеловала Родиона и сказала: – «Ты полежи ещё Родя. Я сейчас управлюсь, приготовлю завтрак, а потом тебя позову». После этого она встала и первым делом навела порядок на террасе.  Она подобрала упавшие со спинки кровати Родионовы брюки с рубашкой, и повесила их на один из крючков на стене рядом с отцовским плащом и шляпой.

 А вот у Родиона настроение было не радужным. Он чувствовал себя мерзавцем по отно­шению к Маргарите. Но больше всего удручало то, что Эмма понравилась ему в постели, то есть, списать измену любимой женщине на алкоголь не получалось. Конечно, Эмма Маргарите и в подмётки не годится, но организму было приятно. Вот оно! Изменник организм, а душой он с Маргаритой. Оправдание слабое, но уж, какое есть. А чтобы быть подальше от соблазна, после завтрака он скажет Эмме, что переживает из-за пиджака с документами,  и немедленно уедет домой.  Тем более, что он и в самом деле переживал из-за документов.

Тем временем грешный организм требовал срочного похода в туалет. Родион встал с кро­вати, обул лежащие возле входа шлёпанцы и засеменил к видневшемуся за садовыми деревьями туалету, расположенному почти на границе участка. Выйдя из одноместного деревянного домика, Родион застыл в недоумении. Перед ним стояли трое откормленных и пышущих здоровьем сельских парней. Внешнее сходство выдавало в них братьев. Стоящий в центре парень был в милицейской форме с погонами рядового. Он и начал разговор:

 – Приезжий?

 – Да.

 – Откуда?

Скрывать Родиону было нечего. Он пожал плечами и ответил:

 – Из Ростова.

 – Нарушаем гражданин! Поступила жалоба от гражданки. Придётся тебя задержать.

 – Вы тут с утра бесенюки объелись?

Видя, что эффект внезапности теряется, старший брат толкнул милиционера кулаком в бок, и негромко сказал:

 – Хорош болтать, вяжем.

Он хлопнул в ладоши, и по этому знаку братья разом бросились на Родиона. Действовали они слаженно по заранее составленному плану. Младший схватил Родиона за ноги, милиционер обхватил его за туловище, а старший заскочил со спины и ухватил за руки.  Милиционер тоже схватил его за руки, а старший набросил Родиону на голову длинный крупяной мешок и принялся сноровисто натягивать его на обездвиженную жертву. Родион сопротивлялся, но силы были неравны. Его свалили на землю, плотно упаковали в мешок и ремнём связали ноги. Схватка происходила в относительной тишине. Слышалось лишь сопение и невнятные матерные возгласы противников. Родиону даже в голову не пришло кричать «Караул» и звать на помощь. Услышать его могла только Эмма, но вдруг она в сговоре с этими обузилками?

Пленника скрытно перетащили на соседский участок и уложили в дальнем конце огорода под кустом малины возле забора. Старший отправился за машиной, Аркадий пошёл в дом переодеваться, а младший остался сторожить пленника. Родион обозвался:

 – Эй, вы меня ни с кем не перепутали?

В ответ он получил удар ногой по корпусу и голос младшего сказал:

 – Всё в порядке, не перепутали, а ты знай, молчи. А будешь дёргаться или орать, так по­лучишь по рёбрам.

Родион притих. Разговаривать с башмаком было себе дороже. Он понял, что его похитили с неясными целями. Ещё он сделал открытие, что тесный мешок сковывает движения почти как смирительная рубашка. В такой ситуации всякие просьбы и мольбы являются признаками слабости и страха, от которых агрессоры только наглеют. Поэтому Коновалов решил молчать и ждать. Вернувшийся Аркадий спросил:

 – Всё в порядке?

 – Ага. А он не задохнётся?

 – Не. В мешке дырки есть, не видишь что ли? Мыши прогрызли.

Вскоре прибыла машина. Это был газик вездеход с брезентовым верхом, на котором старший брат возил совхозного агронома. Под каким-то невинным предлогом он выпросил у начальника машину съездить в Целину. Участок Тяпкиных был угловым, что было удобно для похитителей. Газик подъехал к огороду со стороны тихого переулка, и погрузка Родиона на заднее сиденье машины прошла незамеченной. Братья сели в «козлика» и тронулись в путь.

Ехали долго, и судя по тряске, явно не по асфальту. Ещё раз, обдумав происходящее, Ро­дион предположил, что связавшись с Эммой, он перешёл дорогу кому-то из этой троицы. И вместо того, чтобы просто набить ему морду, эти хлопцы решили как-то иначе отвадить его от девушки. Впрочем, битьё морды не стоило окончательно сбрасывать со счетов. Поэтому когда машина, наконец, остановилась, он рискнул спросить:

 – Мужики, а кому ж из вас я помешал?

Ответ он получил после того как его вытащили из машины и, раскачав, бросили на обо­чину степной дороги вдали от всякого жилья. Приложившись спиной о землю, Родион услы­шал:

 – Ты всем помешал. И попробуй только вернуться в Трубецкую!

Автомобиль газанул и умчался прочь. Некоторое время Родион приходил в себя, а затем избавился от мешка и развязал ноги. Встав во весь рост, он осмотрелся и обнаружил, что стоит на гороховом поле возле степной дороги, идущей неведомо куда. Метрах в пятнадцати от него на дороге стояли два мальчика лет десяти с велосипедами, и смотрели на него испуганными глазами. Они возвращались с рыбалки и, хотя было далеко, заметили, что с обогнавшего их вездехода что-то выбросили. А когда подъехали ближе, то увидели вылезающего из мешка раздетого человека, и испугались. Родион попытался с ними заговорить, но мальчики запрыг­нули на велосипеды и задали дёру.

Весеннее солнце припекало. Родион набросил на голову мешок, подпоясался ремнём, ко­торым были связаны ноги, и побрёл вслед за велосипедистами, резонно полагая, что они поехали к ближайшему населённому пункту. Отвыкший от ходьбы босиком Родион шёл медленно и осторожно. Шлёпанцы слетели с ног ещё возле туалета, поэтому он всё время смотрел под ноги и выбирал по возможности ровную поверхность дороги. Родион уже понял, что стал жертвой злой шутки по «стандартной схеме» в его же стиле, только примитивно задуманной и исполненной с помощью грубой физической силы.

Таким образом, за полтора часа он прошагал три километра и оказался в небольшом селе. Первый же встречный местный житель осмотрел его с головы до ног, покачал головой и сообщил, что судьба занесла его в село под названием Лопанка, соседнего с Трубецкой Целинского района. Название было знакомо, и хотя до родного дома было далековато, он решил, что ему, в общем-то, ещё и повезло. Ведь эти ребята вполне могли забросить его в какие-нибудь безлюдные солончаки на границе с Калмыкией.  

Родион шагал по тихой и довольно пустынной улице. Было жарко и хотелось пить. Ро­диону всегда казалось, что худые женщины чаще всего обладают злобным и подозрительным характером, поэтому для общения он выбрал полную тётку лет пятидесяти, которая не спеша подметала свой большой двор. Родион поздоровался и вежливо попросил воды. От его внеш­него вида женщина напряглась, но воды подала. Причём не в стакане или кружке, а в стеклян­ной поллитровой банке, которую не жалко и выбросить. То есть Родионом откровенно побрез­говали, хотя он совершенно не был похож на алкоголика или бомжа. Известная поговорка «Встречают по одёжке» в общем-то, права. Родион понимал, что в голом виде добраться до дому теоретически возможно, но на практике, чтобы избежать всякого рода недоразумений, необходимо достать хоть какую-нибудь одежду, а главное обувь. Утолив жажду, он сказал:

 – Послушайте мамаша. Со мной произошло несчастье. Сегодня на меня напали три хули­гана и я лишился всей одежды. Остались на мне трусы да часы на руке, и вот этот мешок. Стыдно по улице ходить. Может у вас есть какие-нибудь старые штаны, которых не жалко?

Женщина смотрела подозрительно, но приличного вида часы на руке незнакомца вызы­вали доверие. Она спросила:

 – А ты откель?

 – Из Ростова. Приехал в гости в Трубецкую, а эти негодяи связали меня и сюда привезли.

 – В Лопанку?

 – Нет, в поле связанного выбросили, а сюда я сам пришёл.

 – Вот паразиты! В войну и то так людей не раздевали. Так они наши лопанские?

 – Нет, они из Трубецкой. Мамаша, я ведь не просто так штаны прошу, а в обмен на этот мешок. Хороший мешок, льняной, крепкий. В хозяйстве вещь нужная.

 – Да он ить с дыркой.

 – Так и я у вас не новые штаны прошу. Пусть тоже будут с дыркой. В крайнем случае, могу отработать.

 – А по дереву могёшь?

 – Мамаша! Перед вами дипломированный столяр-станочник. Я могу всё.

 – Моей куме надо базок поправить.

 – Я согласен, но без штанов неудобно.

 – Ладно, давай свой мешок. Поищу в сундуке дедовы порты, царство ему небесное.

Вскоре женщина вынесла и отдала ему форменные чёрного цвета матросские брюки клёш. Сшитые лет сорок назад брюки пахли нафталином, но, несмотря на солидный возраст, выгля­дели они вполне современно, благодаря вернувшейся моде на клёш. К сожалению, модные брюки оказались Родиону коротковаты, но выбора у него не было.

Кума этой женщины оказалась такой же пятидесятилетней вдовой, у которой единствен­ная дочь жила в городе. Кое-какой инструмент у неё имелся, но в плачевном состоянии. Первым делом Родион наточил ножовку, а чтобы наточить тупой до крайности топор, при­шлось идти на колхозную пилораму, где имелся большой наждачный круг с ножным приводом. Хозяйка авансом выдала ему серую с красными полосками рубашку косоворотку. Родион начал чувствовать себя старьевщиком, потому что этой рубашке было место в этнографическом музее. Но лучше ходить в старорежимной одежде, чем голым.

Едва Родион управился с базом, как появилась новая клиентка, довольно старая бабка. Она принесла ножовку и новенький трёхгранный напильник с просьбой наточить пилу. Родион запросил за работу пятьдесят копеек. Бабка покряхтела, но согласилась. Вслед за ней явился дед с большой двуручной пилой. По улице разнёсся слух о недорогом плотнике, умеющим хорошо точить пилы, и к Родиону потянулись люди пожилого возраста. Однако селяне расставались с деньгами очень неохотно, и норовили расплатиться вещами или едой. Поэтому к вечеру Родион был сыт, одет и обут, но заработал всего полтора рубля. В дополнение к рубашке и брюкам, он разжился шляпой из белой соломки. Этот головной убор по фасону не отличался от белых шляп Н. С. Хрущёва. Труднее всего пришлось с обувью из-за большого размера Родионовой ноги. Ему предлагали тапочки, сандалеты и даже сапоги, но выбор пал на так называемые «глубокие» резиновые галоши с красной подкладкой, которые единственные из всех пришлись ему впору.

Солнце клонилось к закату, когда Родион собрался в обратный путь и пошёл в сторону трассы на Целину, чтобы с попутной машиной уехать в райцентр. Родион и сам знал, что в своих коротких штанах, допотопной рубашке, галошах и шляпе он выглядит довольно потешно, но не переживал по этому поводу. Он надеялся этим же вечеров вернуться в Трубецкую и забрать у Эллы свою нормальную одежду, обувь и лежащие в кармане брюк деньги, а затем любым подвернувшимся транспортом уехать домой. . Ему даже вспомнилась песня из знамени­того индийского фильма «Бродяга» со словами: – «Разрисован как картинка, я в японских ботинках, в русской шляпе большой …». Но веселье быстро закончилось. Едва он вышел на дорогу, как к нему тут же подкатил милицейский «воронок», из которого выскочили два милиционера и задержали Родиона по всем правилам. Вскоре ничего не понимающий Конова­лов был доставлен в Целинский райотдел милиции и посажен в КПЗ.

Его задержанию предшествовали некоторые события в Лопанке. Накануне по селу ходили трое молодых людей и под видом бригады шабашников предлагали людям строительные услуги. Они договорились кому-то построить сарай, но на следующий день на работу не явились. И вообще, больше их никто не видел, зато утром стало известно, что ночью был подчистую ограблен сельмаг. Участковый тут же связал взлом магазина с троицей лжестроите­лей, а после обеда до него дошли слухи о странном точильщике топоров и пил. Мальчики, видевшие Родиона в мешке, рассказали о нём своим приятелям, и слух пошёл по селу. А когда участковому рассказали, что странный плотник был выброшен из автомобиля в мешке, то он сразу же позвонил в райотдел о подозрительном чужаке. То есть, Родиону просто не повезло.

На следующий день часов в десять Родиона вызвали на допрос к следователю. Скрывать ему было нечего, и он подробно рассказал о том, как оказался в Лопанке. Капитан средних лет отнёсся к рассказу скептически, и попросил не валять дурака, а рассказать о подельниках. Ведь любому ясно, что он с ними чего-то не поделил, и они таким грубым способом от него избави­лись. Родион и сам понимал, что его история неубедительна и туманна. Дело в том, что ни фамилии, ни адреса Эммы он не знал, не говоря уже о трёх незнакомцах. Родион предложил капитану смотаться в Трубецкую, где он по памяти найдёт дом Эммы, которая расскажет, где он был в ночь ограбления магазина, и заберёт у неё свою одежду. Но следователь на эту инициативу не откликнулся. Родион понял, что следователя интересуют улики и признания подозреваемого, а не его алиби. На второй день следователь устроил опознание, но никто из людей видевших преступников, не признал Родиона одним из них. Должно быть своей внешно­стью он сильно отличался от фальшивых шабашников.

На третий день ближе к вечеру Родиона привели к следователю, который глядя в потолок, сказал, что милиция дело знает, и настоящих магазинных воров накануне взяли с поличным в городе Сальске, поэтому дело против Родиона закрывается. Однако на свободу его не выпус­тили, и, без всяких объяснений перевели из КПЗ в большую камеру для пьяных мелких хулиганов и суточников. На следующее утро его отвели в другой кабинет к довольно молодому старшему лейтенанту с неясными функциями. Всё пошло по новому кругу. Старший лейтенант записал в какую-то бумагу Родионовы данные и терпеливо выслушал его рассказ, а потом сказал:

 – Не хочешь говорить кто ты на самом деле, и не надо. Как подозрительного бомжа с первым же попутным транспортом я тебя отправлю в областной спецприёмник, а там разбе­рутся, кто ты такой и как тебя звать.

Родион взволновался:

 – Да вы что товарищ старший лейтенант! Какой неизвестный бомж? Меня куча народу знает! И на заводе, и в общежитии, и вообще. Я же вам и адреса назвал и телефоны. Да что говорить! Камчатская моя родина. Она ж отсюда недалеко. Давайте туда съездим, и убедитесь сами, что меня там любая собака знает.

 – Успокойся! Ты думаешь, что тебя тут из вредности держат? Больно ты кому нужен. Да в том-то и дело, что по всем твоим адресам и телефонам никакой Родион Коновалов не числится. А в спецприёмнике имеется специальная служба идентификации, вот они с тобой и разберутся. А у меня просто нет времени раскатывать с тобой по соседним районам в поисках твоих знакомых. Других дел полно. Серьёзных дел.

Родиону определённо светило путешествие в областной спецприёмник, но неожиданная встреча изменила ход событий. Выйдя из кабинета, он увидел женщину в милицейской форме с погонами младшего лейтенанта, и сразу узнал в ней землячку. Навстречу по коридору шагала знакомая ещё со школьных времён Надька Синицына. Коновалов обрадовался знакомому лицу и сказал:

 – Привет Синицына! Давно не виделись.

Хотя за последние дни Родион сильно зарос, Синицына его узнала и остановилась, но от­ветила неприветливо:

 – Вот не видела бы тебя Коновал ещё столько лет, и ни капли не соскучилась бы. Тоже мне, стиляга! Вырядился как дурачок.

 – Тебе Надя в твоём положении злиться нельзя. Ведь у тебя скоро ребёночек будет, да ещё и девочка. У тех, кто беременными ругаются, дети крикливые рождаются.

 – Чтоб у тебя язык отсох ведьмовское отродье.

Раскрасневшаяся от гнева Надя бросилась по коридору в свой кабинет. Она служила ин­спектором детской комнаты милиции. Удивлённый старший лейтенант приказал Родиону ждать возле дежурки, а сам отправился в кабинет к Наде. Увидев его, Надя вытерла слёзы на глазах и пожаловалась:

 – Сглазил сволочь!

 – В каком смысле?

– В самом прямом. Накаркал девочку, а муж спит и видит только сына. Витя ты свидетель, расскажешь мужу, как было дело.

 – Надя, так это правда насчёт беременности?

 – Да, три месяца.

 – Погоди-ка, давай сначала. Тебе знаком этот тип?

 – Да, это Коновалов, черти бы его забрали. А чего он тут?

 – Задержали без документов. Подозрительная личность.

 – Только и всего? Витя, ты не знаешь с кем связался! Гони его отсюда взашей, пока он на райотдел порчу не навёл.

 – Спокойно Надя. Я понимаю:  беременность, то, сё. Но это уже через край.

 – Ничего ты не понимаешь. У него бабка ведьма, ну и ему оно передалось. С детства глазливый. Он ещё в школе учился, когда начальник Камчатской милиции Перелазов приказал его даже к зданию не подпускать. На него за колдовство заявления поступали и в райкоме комсомола его за такие дела разбирали, да быстро отступились. Когда его в комсомол прини­мали, так он на помощницу секретаря порчу навёл прямо во время процедуры. Моя подруга своими глазами всё видела. Жуткая картина. Пришлось той девушке из станицы уезжать.

 – Почему?

 – Замуж не брали. А для девушки это трагедия. Раньше за ней многие ухаживали, а после этого заседания как отрезало, все отказались. Ни за что, ни про что испортил девушке жизнь. Да это что! В следующий раз комсомольский секретарь Иванков вызвал его в райком и отругал за штраф, а Коновалов ему в ответ пожар напророчил, и буквально в этот же день райком сгорел. После этого Конова­лова и в других учреждениях начали опасаться.

 – Ну, я думаю, что если он наш райотдел за это время не спалил, то и дальше ничего не случится. Или он другие способы знает?

 – Один сатана знает, что он ляпнет в следующую минуту своим поганым языком.

 – Ничего, завтра с утра он отправится в Ростов на «автозаке», а уж там пусть наводит порчу на спецприёмник.

Старший лейтенант вышел из кабинета и направился к дежурке. Как и положено офицеру милиции он был сугубым материалистом, и Надин рассказ о малолетнем колдуне не воспринял всерьёз. Он решил, что у беременной женщины из-за гормональной перестройки организма просто разыгралось воображение. Когда он подошёл к дежурке,  Родион с надеждой в голосе обратился к нему:

 – Ну, теперь убедились, что я Коновалов? Выпустите меня отсюда, наконец.

 – Допустим, ты Коновалов, но это ещё ничего не значит.

 – Да меня ж ваша сотрудница опознала! Чего вам ещё надо?

 – Слово к делу не пришьёшь. Нужен документ. Вот был бы положительный ответ на за­прос, тогда другое дело.

 – Это же бюрократизм высшей марки!

 – Это установленный порядок, и нечего тут.

 – Просто у вас давно проверок не было. Вот если бы сегодня нагрянула комиссия, то я бы им рассказал, как вы тут потерпевших делаете подозреваемыми и незаконно держите людей под арестом без предъявления обвинения. Наша партия шутить не любит, и кое-кому за такие дела отвесит по полной.

 – Давай в камеру грамотей. Завтра утром отправишься в спецприёмник. Вот там и будешь права качать. Если дадут рот открыть.

Старший лейтенант сел за стол в своём кабинете и, перебирая бумаги на столе, с наслаж­дением закурил. Но не успел он приступить к работе, как вдруг всех ответственных сотрудни­ков, и его в том числе, вызвали к начальнику для экстренного сообщения. Как только все собрались, начальник объявил, что к ним с внезапной проверкой вот-вот прибудет комиссия из центра, поэтому нужно в авральном порядке привести в порядок документацию и всё прочее. К плановым проверкам все давно приспособились, а внезапные налёты действовали сотрудникам на нервы. Всем было ясно, что где-то кого-то убирают с дороги, но кого именно можно было только догадываться. Комиссия всё равно вскроет недостатки, но подставляться лишний раз под её карающую руку не хотелось никому.

Старший лейтенант Витя тут же вспомнил рассказы Нади о Коновалове и подумал, что в плане катастрофы внезапная ревизия вполне сопоставима с небольшим пожаром в райотделе. Он тут же вызвал Родиона и быстро оформил его немедленное освобождение. А затем через каких-то пять минут Коновалов получил назад свои часы, ремень и честно заработанный рубль с мелочью. Он, конечно, обратил внимание на нервозность сотрудников, и пришёл к выводу, что в связи с каким-то событием его пребывание в райотделе сделалось нежелательным. То есть от него решили просто избавиться. Чтобы проверить свою догадку, он решился на мелкий шантаж. Дело рискованное, но интуиция подсказывала Коновалову, что на этот раз его наглость останется безнаказанной. Поэтому когда старший лейтенант сказал ему: – «Свободен. Можешь идти», он не тронулся с места. Милиционер раздражённо спросил:

 – Чего ждёшь?

– Три рубля на дорогу.

 – Какие три рубля?

– Мне всё равно, приму любые. Хоть целым трояком, хоть бумажками по рублю, не отка­жусь и от мелочи.

 – От кого примешь?

 – Как от кого? От вас товарищ старший лейтенант. Ну, если вам накладно, то скиньтесь деньгами с тем следователем, который держал меня тут зазря столько времени.

Когда до старшего лейтенанта дошёл смысл сказанного, то от такой небывалой дерзости его перемкнуло, и некоторое время он только беззвучно открывал рот. Наконец его прорвало стандартным матерным выражением, после чего он заговорил осмысленно:

 – Ты сам-то понял, что сказал? Видел я наглецов, но такого …!

– Товарищ старший лейтенант, а как я в город попаду? Пешком далеко, а побираться или воровать, я не обучен. Тогда уж лучше верните меня назад в камеру, а завтра отправите в город, как было намечено.

 – Назад в камеру захотел? А ну пошёл отсюда придурок!

 – Видит бог, я этого не хотел! Но если вы меня выгоните отсюда силком, то мне остаётся только идти в прокуратуру с жалобой на это.

Дежурный хихикнул:

 – Представляю картину. Это ж чистый анекдот!

Но старшему лейтенанту было не до смеха. В словах Коновалова был определённый ре­зон, но только для простого обывателя. Для милиционера выдача денег частным порядком простому гражданину является действием противоестественным и в значительной мере нарушающим корпоративную этику. С дореволюционных времён между представителями власти и прочими гражданами сложились отношения, при которых деньги переходили из рук в руки только в одном направлении. Иными словами выплата бывшему арестанту даже копееч­ной суммы наносила старшему лейтенанту чувствительный моральный ущерб. Родион требовал невозмож­ного, и это было ясно всем, в том числе и ему самому.

Выход нашёл дежурный. Он что-то тихо сказал старшему лейтенанту,  тот кивнул и бы­стро зашагал во двор отделения. Подошла Надя и, кивнув на Родиона, спросила дежурного:

 – Чего он тут стоит? Разве его ещё не освободили?

 – Освободили. Только он требует за освобождение три рубля. Иначе, говорит, сажайте в камеру обратно. Во, артист!

 – А чего можно ждать от человека, который за двадцать копеек людей через лужу пере­таскивал?

В этот момент появился старший лейтенант и увёл Коновалова во двор. Там к отъезду го­товился обычный бортовой ГАЗ-51. Возле машины с бумагами в руках стоял милицейский старшина в должности завхоза или экспедитора. Было ясно, что готовится какой-то хозяйствен­ный рейс. Старший лейтенант сказал, что эта машина бесплатно доставит Родиона до самого города. Старшина махнул рукой на кузов и полез в кабину на пассажирское место. Родион уже взялся руками за борт, когда старший лейтенант вдруг сказал:

 – Подожди секунду Коновалов. С чего ты взял, что у Надежды будет дочка?

 – Приметы есть. У Надьки их хорошо видно.

 – Какие приметы?

 – А вы её сюда приведите, и я вам их прямо на ней покажу.

Старший лейтенант плюнул с досады и, не попрощавшись, ушёл. Родион забрался в кузов и примостился на каком-то большом ящике. Машина выехала со двора и вскоре весело покатила по трассе в сторону Ростова. Коновалову показалось, что все неприятности позади, и впервые за последние дни у него поднялось настроение. Он не знал, что настоящие неприятно­сти только начинаются, а в городе его ждут события, на фоне которых приключения в Трубец­кой, Лопанке и Целине покажутся ему лёгким променадом. Само по себе отсутствие Родиона в эти дни на месте породило ужасающие последствия, отголоски которых проявлялись даже спустя годы.

Главную роль в череде трагических недоразумений сыграл его знаменитый костюм, вер­нее забытый в ресторане пиджак. На свадьбе присутствовал молодой парень с простой русской фамилией Шестаков. Нужно сразу заметить, что своим курносым лицом этот Шестаков совершенно не походил на Родиона, да и фигурой был пожиже, хотя ростом природа его не обидела. Впрочем, если присмотреться, то можно было заметить, что его причёска, цвет волос и цвет глаз были похожи на Родионовы. И, что немаловажно, он был в таком же чёрном пиджаке. Проживал он на Втором Орджоникидзе, а работал на нефтебазе заправщиком. Выпивал редко, но в такие моменты он делался излишне бойким и начинал приставать к женщинам, что не всегда заканчивалось для него благополучно. А в остальном он был нормальным парнем.

На свадьбу он попал в качестве молодого человека невестиной подруги, и кроме этой де­вушки его там никто не знал. Отправляясь из дому, Шестаков не сказал родителям, куда и зачем он идёт, так как не считал чужую свадьбу важным событием.  За столом со своей девушкой он сидел недалеко от Родиона, и когда ему стало жарко, снял пиджак и тоже повесил на стул. Шестаков не пропускал тостов и вскоре захмелел. После этого, войдя в пьяный кураж, он оттолкнул свою девушку и принялся нагло приставать к молодой женщине на глазах у её мужа. Запахло дракой. Однако ресторан, это не частный двор, и такие вещи там пресекаются. Шестакова взяли под белы руки и вывели наружу. Очутившись на улице, он потребовал свой пиджак. Вот тут-то и совершилась подмена. Ему вынесли пиджак Коновалова. Пиджак был слегка великоват, но пьяный человек не обратил на это внимания и отправился домой.

По дороге он решил освежиться, и свернул вниз к так называемой «шайбе» выпить пива. Но вышло наоборот. После двух кружек тёмного неразбавленного пива Шестаков захмелел ещё сильнее, а в таком состоянии недалеко до беды. И она случилась.

При переходе в неположенном месте дороги с оживлённым движением, Шестакова на­смерть сбил грузовик. Страшным ударом его выбросило на встречную полосу движения прямо под колёса мчащейся «Волги». Последовал удар бампером и «Волга» по инерции наехала на тело, а затем протащила его под днищем несколько метров. Судя по всему, причиной этого волочения был зацепившийся за что-то пиджак. Результат был ужасен. На жертву аварии было страшно смотреть. Из-за переломанных ног и позвоночника тело казалось большой тряпичной куклой без лица, вместо которого чернел сплошной кровоподтёк. Ссадины покрывали руки, ноги и всё туловище, но больше всего пострадало лицо, вернее то, что от него осталось. Сплющенный нос, неестественно торчащая сломанная челюсть, выбитые зубы, висящий на ниточке глаз и оторванное ухо на фоне свезённой об асфальт кожи производили жуткое впечатление. Впрочем, прибывший врач сказал, что он погиб сразу от пробоины в черепе, а всё остальное для него уже не имело значения. Трудно было поверить, что эта маска совсем недавно была лицом нормального, в общем-то, парня. Теперь Шестакова можно было опознать лишь по особым приметам, известным его матери. Но ничего этого не потребовалось, потому что у жертвы ДТП в кармане пиджака обнаружились документы. Паспорт и пропуск на завод с хорошо узнаваемыми фотографиями Коновалова. И началось.

Труп отвезли в специализированный морг для судебно-медицинской экспертизы, где вы­яснилось, что потерпевший находился в сильной степени алкогольного опьянения. Этот факт снимал многие вопросы, случай казался рядовым и даже банальным, неясностей в нём не было, поэтому дальнейшее расследование велось уже для проформы.

На улице было ещё светло, когда в двадцатую комнату постучался милиционер в форме. Впустил его Боря Хан, в одиночестве читавший свежую газету «Труд». Милиционер уточнил место проживания Коновалова, а затем предложил Боре проехать в морг для опознания трупа. При виде изувеченного тела Боре сделалось нехорошо, но волосы показались ему знакомыми, а пиджак он опознал со стопроцентной уверенностью. Последующие опознания происходили примерно по такому же сценарию. Все, в том числе и мать Родиона, хотя и со страхом, но в какой-то мере ожидали узнать в потерпевшем Родиона, и подсознательно искали на трупе его приметы, а второстепенные детали проскакивали мимо внимания. На теле Родиона не было особых примет вроде татуировок или больших родимых пятен, и лишь хорошо изучившие его внешность любовницы могли бы выявить ошибку, но их на опознании не пригласили.

Страшная новость быстро разнеслась по общежитию и за его пределами. Плохие новости распространяются гораздо лучше хороших. Через два дня  почти все знакомые Родиона уже знали о несчастье, а тех, кто не слышал о его гибели, можно было пересчитать по пальцам. До Патрикеевых и Беломазова слухи не дошли, а вот корреспондент Быков и Маргаритина золовка Валерия узнали о трагедии из сводок о происшествиях чуть ли не в тот же день. Метис принёс печальную новость во дворец, а в понедельник известие о гибели Коновалова потрясло не только его бригаду, но и весь цех. И, само собой, о происшествии стало известно в милиции. Ласкирёв узнал о печальном событии по профсоюзным каналам.

Мать приехала на следующий день, но она только плакала и не знала, что надо делать. Как всегда она остановилась у дяди Семёна, который с горя напился, и на время выпал из реально­сти. В понедельник на помощь Полине Гавриловне прибыл дядя Митя и взял на себя все организационные вопросы. Организатором он был плохим, но других не нашлось. Так как виновником аварии был признан сам пострадавший, то никакого дела заводить не стали, и уже во вторник разрешили забрать труп. Осталось произвести некоторые формальности, и вот тут Дядя Митя учудил. Действовал он вполне грамотно, и за какие-то сутки провернул массу дел. Со свидетельством о смерти он получил на заводе расчётные и трудовую книжку Родиона с соответствующей записью. Позаботился об одежде покойника, купил гроб, заказал катафалк, и договорился с фотографом. Вот только снять с Родионовой сберкнижки четыреста рублей у него не получилось. А потом, к великому негодованию всех родственников, вместо перевозки покойника в станицу, он организовал захоронение на городском кладбище.

Дело в том, что заводской профсоюз выделил на похороны немного денег, автобус и оформил место на городском кладбище. Дядя Митя решил, что отказываться от этих услуг неразумно, а недовольным родственникам заявил, что если у Родиона городская прописка, то и хоронить его положено в городе. Однако, сэкономив на транспортировке покойника в станицу, дядя Митя обнаружил, что природу не обдуришь, потому что теперь вставал вопрос о доставке людей из станицы в город. Возвратившись в станицу поздним вечером, он явился к директору автохозяйства  за помощью прямо на дом. Директор был хорошим человеком, в помощи не отказал и выделил небольшой автобус на целый день. К тому времени по телеграмме в станицу прибыли Родионовы тёти, которых он не видел несколько лет. Тётя Ира приехала из Украины, тётя Лена из Крыма, а тётя Валя из Подмосковья. Тёти Капы не было. Она дала телеграмму, что выехала, только дорога из Мурманска длинная. Но поскольку всё уже было назначено, то ждать её не стали, и в среду после обеда похороны состоялись.

Рассчитывавший на очень скромную церемонию дядя Митя был поражён количеством прибывшего народа. Ему и в голову не приходило, что его племянник за эти годы приобрёл в городе такую известность и авторитет. В какой-то момент он даже позавидовал покойнику, ведь его самого не будут хоронить с такой помпой. На заводском автобусе прибыла Родионова бригада и два человека от начальства. Из станицы прибыли родственники и немного близких соседей и знакомых. Метис на своём автобусе привёз Евгения Ильича и духовой оркестр, посланный заместителем директора Дворца. Кроме того, многие приехали на кладбище обычным городским транспортом или на такси, а кое-кто и на своей машине. В первую очередь следует назвать родственников дядю Семёна с женой и сыном Витькой, и тётю Глафиру.

Из Москвы самолётом прилетела Нина Моисеевна. Либерманы узнали о трагедии чуть ли не самыми первыми. Осматривающий пострадавшего врач оказался знакомым Марка Абрамо­вича. Увидев в пропуске фотографию Родиона, он вспомнил, что видел этого парня на про­щальном банкете у хирурга Либермана, разыскал его телефон, и сразу же позвонил в Москву. На экстренном семейном совете было решено, что если всем лететь на похороны невозможно, то пусть в Ростов отправляется ещё не поступившая на работу Нина Моисеевна.

На такси прибыл Жора Дятлов с молодой женой Лорой и молодой тёщей Машей. Коррес­пондент Дубов приехал на редакционной машине. На гене­ральской «Волге» прибыла Валерия с мужем Виктором и приле­тевшей утром из Москвы заплаканной Маргаритой.  При известии о гибели Коновалова Серж искренне огорчился и купил Маргарите билет на ближайший самолёт. Они привезли два венка. Один был от Маргариты, а другой, ни много, ни мало, от редакции «Вечерней газеты». Увидев знакомое лицо, Маргарита бросилась на грудь тёте Марусе и зарыдала. Стоящая рядом бабушка Анфиса принялась её успокаивать. Тут Маргариту нашла подруга Тоня и отвела её в сторонку.

Присутствовали Гена Чикомас с молодой женой, Лена повариха с женихом, Ира из диет­столовой, Клава крановщица с мужем, Артур с женой Валей спортсменкой, а также бухгалтер Рая из дворца, молоденькая Света из Берданосовки и, конечно же, Вадим Смирнов с Диной.

Однако на церемонию прибыли не одни только родственники и друзья Родиона, но и его недоброжелатели. Самым заметным среди них был Аким Ласкирёв с женой. Менее заметными были расположившиеся недалеко от входа трое модно одетых молодых людей во главе с Енотом. В припадке сентиментальности Серж позвонил по межгороду своему дружку, и попросил возложить на могилу Коновалова букет цветов. Ребята на цветы тратиться не стали, но на кладбище приехали с целью проверить слух о гибели их пролетарского врага. Примерно с такой же целью среди провожающих находился одетый в цивильное капитан Чистяков из Камчат­ского райотдела милиции. На своём «Москвиче» с утра он доставил свою приболевшую жену в областную больницу, а затем нашёл общежитие Коновалова, где узнал о месте захоро­нения. Он действовал не из праздного любопытства. Накануне его вызвал майор Перелазов и, виляя взглядом, сказал:

 – Завтра Коновалова вроде как хоронят. Значит, когда будешь в городе, то после того как устроишь жену, постарайся заехать на кладбище.  Там, это … , удостоверься.

В общей суете на Чистякова не обращали внимания, а сам он, наблюдая церемонию, всё больше и больше поражался масштабу личности Коновалова. Недалеко Метис негромко рассказывал тёте Лене из Крыма и тёте Вале из Подмосковья про их племянника, и вообще, кто есть кто. Чистяков сразу понял, что этот смугловатый шофёр автобуса является другом Коновалова и много про него знает. Он подошёл ближе и начал слушать. Речь Метиса лилась в форме ответов на молчаливые вопросы:

 – Мы все плачем за Родионом. Мировой был парень. Дядя Коля с горя пьёт без просыпу, говорит, как будто сына потерял. Вон он стоит. А это Родионовы подружки. Он девушек не обижал, джентльменом был. Какие уже и замужем, а пришли проводить. А которая красивая плачет, это его невеста Маргарита. Генеральская дочь, между прочим. Ох, и домина у него! Сегодня из Москвы специально прилетела бедная. Родион обещал жениться на ней осенью, вот она и убивается.

Тётя Лена, увидев слёзы в глазах Дины Смирновой, спросила её:

 – Вы знали Родиона?

Узнав, что разговаривает с Родионовой тётей, Дина экспрессивно ответила:

 – Знала ли я Родиона? Да он же был ангелом во плоти. Мы с мужем зарок дали, если рожу мальчика, то назовём его Родионом.

Венков было немного, чуть больше десятка, однако некоторые привлекали особое внима­ние. Кроме венка от редакции были ещё от Дворца культуры, ветлечебницы и таксомоторного парка с неразборчивым номером. На естественный вопрос тёток Метис ответил:

 – Ну, это ещё не все организации. Многие просто не знают о его смерти, иначе народу здесь было бы в два раза больше. Родион был не последним человеком в городе. У него в друзьях были профессора, артисты, шахматные чемпионы и скульпторы.

Простой сосновый гроб был установлен на специальных металлических подставках возле ямы. Покойник был одет в Родионовы коричневые брюки, зелёную рубашку и серый в полоску пиджак. На ногах были уцелевшие чёрные туфли Шестакова. Изуродованное лицо была прикрыто белым покрывалом, а на груди лежала фотография Коновалова. Она предназначалась для целования при прощании.

Бабушка Фрося как-то разом сдала и утратила присущую ей энергию. Она голосила по ка­нону, но с большими перерывами. Складным речитативом она сообщала окружающим о том, каким ангелочком был её любимый внучек, но быстро выдыхалась, и замирала в неподвижно­сти. Бабушка Анфиса напротив, вела себя на редкость хладнокровно, держалась мужественно, и не плакала. Со скорбным выражением лица она говорила невестке:

 – Сумлеваюсь я Маруся в покойнике. Мне всё время кажется, что это не Родион.

 – А кто?

 – Бог его знает. Погляди на его руки. У нашего Родиона пальцы ровные и сильные. Ногти длинные и аккуратные, один к одному, а тут?

 – Мама, эти руки под колёсами побывали.

 – Оно так, вот только не было мне знака, что с Родионом несчастье. Раньше всегда упре­ждение было. Я как узнала про беду, так сразу на карты раскинула, и вышла ему дальняя дорога и казённый дом, но сам он жив и здоров.

 – Мама, ну кто в это поверит?

 – Да ото ж. Говорила Полине, чтобы не торопилась с похоронками, да кто меня слухать будет? Митька шалопутный взялся командовать, и никто ему не указ. Торопится, как будто его черти погоняют, а зачем и сам не знает. Будет ему за эту спешку. А главное Маруся в другом. Не может Родион уйти на тот свет раньше меня. Тому будет десять лет, как было мне великое знамение, по которому он будет меня провожать.

– Куда провожать?

 – Туда.

Бабушка кивнула головой на свежевырытую яму. Рядом стояли дочери тёти Маруси, и одна из них сказала:

 – Бабушка, не нагоняйте страху. Тут и без вас мороз по коже.

 – Внучка, главные страсти только ещё на подходе. Попомните мои слова.

В этот момент начались траурные речи. Первым слово взял парторг Степанов. Он сказал, что Родион имел большой авторитет среди цехового начальства и был любимцем не только бригады, но и всего участка. Затем выступил Евгений Ильич.  Узнав о смерти Коновалова, Ильич вдруг осознал всю мелочность былых недоразумений между ними и, как иногда бывает в таких случаях, бросился в другую крайность. Он принялся неумеренно восхвалять былого дружка. К тому же Ильич раза три хлебнул из карманной фляжки, и речь его преисполнилась неподдельного пафоса:

 – В лице Родиона Алексеевича искусство понесло большую потерю. Скольким молодым артистам он открыл дорогу на сцену! Достаточно вспомнить молодую, но уже известную певицу Лионеллу Мессанж. Да что про это говорить, если в моём присутствии худрук драмте­атра сам Борис Леопольдович назвал Родиона Алексеевича выдающимся театральным крити­ком! Спи спокойно товарищ! Ты навсегда в нашем сердце и памяти!

Эта речь настолько ошарашила всех присутствующих, что наступила тишина. Родствен­никам и знакомым Коновалов открылся с совершенно неожиданной стороны. Чистяков закрыл глаза и потряс головой.  Тётя Лена обратилась к Метису:

 – Боже мой! Слава, это правда?

 – Ну, Ильич тут местами приукрашивает. На самом деле Родион по большей части моло­дым артистам дорогу на сцену закрывал. Бездарей на корню отсеивал. Принципиальный был, и даже страдал за это. Одна кандидатка экзамен у него не прошла, так в драку кинулась, и лицо ему попортила. Неделю на люди не показывался.

По этому рассказу Чистяков начал узнавать прежнего Коновалова. Услышать ещё что-ни­будь ему не удалось, потому что всех близких пригласили сфотографироваться около гроба. Затем последовала душераздирающая церемония прощания. Нина Моисеевна с заплаканным лицом тоже поцеловала фотографию на груди покойника и отошла в сторонку. Её никто не знал, но, видя неподдельное горе женщины, расспрашивать, кто она такая, не стали. Но вот по крышке гроба застучали молотки, грянул оркестр, и гроб на лямках плавно опустился в могилу. Плач и стенания постепенно удалились в сторону автобуса, а присутствующие выстроились в большую очередь, чтобы бросить три символических горсти земли в могилу.

 Поминальный обед был устроен в обычной городской столовой, где часто бывал Родион и его там все знали в лицо. По сравнению с деревенским ритуалом городская тризна продолжа­лась недолго, и по её окончании все быстро разъехались кто куда. Нина Моисеевна на обед не осталась, и сразу уехала к подруге учительнице. Переночевав у неё, она утром проведала могилку и, набрав в платочек землицы, уехала в Москву. Через несколько лет Валентина после пединститута вышла замуж, и переехала жить в родной город. Она пыталась найти могилу Коновалова, но безуспешно. Вообще-то место она нашла, но там был похоронен другой человек. Искать живого Родиона ей не пришло в голову, а сам он не знал нового адреса Либерманов, да и не старался узнать. Ему просто было не до них.

Автобус ещё засветло прибыл в Камчатскую прямо к дому Коноваловых, и, выгрузив пас­сажиров, укатил в гараж. Печальные родственники и соседи расселись во дворе и начали тихо делиться впечатлениями. А через каких-то двадцать минут во двор зашла прибывшая из Мурманска тётя Капитолина. Узнав, что опоздала на похороны, она разревелась, но быстро взяла себя в руки и принялась выяснять причины спешки и выбора места захоронения вдали от дома. После выяснения она обозвала сестёр мокрыми курицами, а не успевшего смыться дядю Митю вздула за все грехи по первое число. Тётя Капа била дядю Митю по-мужски до тех пор, пока он не упал на землю с разбитым носом. Шансов защититься от побоев у него не было. В молодости тётя Капа работала на лесозаготовках, где накачала добрые мускулы и отработала точность ударов на хамоватых мужичках, покушавшихся на её девичью честь.

От всех этих событий и переживаний у Полины Гавриловны подскочило давление, и в этот же вечер её отправили в больницу с подозрением на гипертонический криз. Её сёстрам делать в станице было нечего, и на следующий день, попрощавшись со всеми, тётя Лена, тётя Ира и тётя Капа выехали в Ростов. Там они посетили кладбище, а потом разъехались по домам. В станице осталась тётя Валя. Любая из сестёр готова была поддержать Полину Гавриловну в трудную минуту, но выбор пал на тётю Валю, потому что она была единственной из всех домохозяйкой, и могла себе позволить задержаться у Коноваловых на несколько дней не в ущерб рабочему графику.

Будучи за рулём, Чистяков не остался на обед, а сразу уехал в станицу. На следующий день он рассказал о похоронах некоторым своим коллегам, в том числе сменщику Федякину и, конечно же, майору Перелазову. Вопреки ожиданиям майор не стал злорадствовать:

 – Надо же! Выходит, ошибался я. Думал, что уголовником вырастет, а он смотри, как поднялся! Даже жалко парня.

 – Так-то оно так, да не совсем. Возможно, ещё рано его жалеть.

 – Почему?

 – На днях звонили из Целины. Они там задержали какого-то парня с мешком, который назвался Родионом Коноваловым.

 – А вот этого не надо. Ты сам вчера видел, что его закопали при большом стечении на­рода. Иди Чистяков, иди. Вопрос закрыт.

Не обнаружив Родиона в постели, Эмма совершенно правильно решила, что он в туалете. Некоторое время она его ждала, затем начала окликать, но Родион не отзывался. Тогда она тщательно обыскала весь участок и дом, нашла в огороде шлёпки, но Родиона нигде не было. Стало ясно, что он подленько смылся не прощаясь, и от обиды у неё выступили слёзы. Самое инте­ресное, что за время поисков, она ни разу не обратила внимания на висящую на стенке Родио­нову одежду. Должно быть, ей в голову не пришло, что человек способен сбежать от девушки в одних трусах. Возвращаясь после обеда от подруги, она увидела стоящего возле калитки Аркадия и, облив его презрением, прошла мимо. Аркадий вслед насмешливо сказал:

 – Что, дружка своего городского ищешь? Напрасно, он уже далеко и не вернётся.

Эмма резко затормозила и повернулась к бывшему ухажёру:

 – Ты его видел? Когда?

 – Утром ещё. Дрисливый фраерок оказался. Как увидел меня в форме, так сразу поблед­нел. Ну, а когда я его слегка шуганул, так он гребанул отсюда со скоростью звука. Сказал, ноги его здесь больше не будет.

 – Не бреши Аркаша на того, кого не знаешь. Родион с детства милиционеров не боится. Особенно, таких как ты.

Эмма отвернулась и зашла в свой двор. Она решила, что Аркадий видел уходящего Ро­диона, а затем представил дело так, будто это он изгнал соперника. То есть просто-напросто соврал. Но когда через три дня возвратились родители, дело приняло новый оборот. Как только отец появился на веранде, он сразу обратил внимание на чужие вещи, и призвал Эмму к ответу. У Эммы похолодело на сердце. Она поняла, что в истории с Родионом не всё так просто. Рассказывать отцу правду она, конечно, не стала, хотя была вынуждена сообщить кое-что о Родионе. Она сказала, что приютила старого знакомого на веранде до утра, а сама от греха подальше спала в доме, чему свидетель бабушка. (Бабушка могла подтвердить, что угодно, так как у неё были проблемы с короткой памятью). А куда парень делся утром, она и сама гадает до сих пор. Впрочем, какие-то намёки делал соседский Аркадий, но она с ним в ссоре.

Увидев в соседнем дворе Аркадия, отец Эммы подозвал его к калитке в ограде и начал расспрашивать. Аркадий замялся, но какой толк от подвига, если его держать в тайне? И он рассказал обо всём без утайки. Свои действия он мотивировал заботой о соседях:

 – Родители в отъезде, а Эмма девушка молодая, доверчивая. И вдруг какой-то проходи­мец по двору шастает. Ну, мы его на всякий случай и, того, обезопасили.

Рассказ был принят благожелательно. Отец Эммы даже пробормотал о том, что кобелям требуется наука. Он сердечно пожал Аркадию руку и пригласил его зайти вечером поиграть в шашки. Вернувшись в дом, он всё рассказал Эмме и прокомментировал:

 – Это, конечно, хулиганство, но оно из-за тебя дочка. Нравишься ты Аркадию. С другой стороны некрасиво получилось с вещами. Надо бы их вернуть как-то. Был бы адрес, так посылкой бы отослали.

– В Камчатской живёт его мать. Других адресов я не знаю.

На следующий день прямо с утра Эмма завернула в бумагу Родионовы брюки, рубашку и туфли, сложила их в сумку и отправилась в Камчатскую. Вещи вещами, но ей в первую очередь хотелось узнать о том, как Родион добрался домой, и всё ли у него в порядке. Примерно через час она прибыла на место. По дороге на улицу Заречную ей встретились три женщины в чёрных платках, но она не обратила на них внимания. Двор Коноваловых был пуст и как-то по-особен­ному неуютен, даже собака не лаяла. На зов вышла Родионова сестра Нина. Голова её была покрыта чёрным платком, а на лице застыло печальное выражение. Эмма сразу догадалась, что у Коноваловых несчастье и спросила:

 – Ой, Нина, что у вас случилось? Бабушка умерла?

 – Нет. Наша бабушка сама любого на тот свет отправит.

Нина вдруг заплакала и сквозь слёзы произнесла:

 – Мы вчера Родиона схоронили.

У Эммы закружилась голова, и зазвенело в ушах. Она схватилась рукой за забор и, еле во­рочая языком, спросила:

 – Как это? Где?

 – В Ростове на городском кладбище.

 – А, что с ним произошло?

 – Попал под машину. Был на какой-то свадьбе. Говорят, выпивши дорогу переходил, ну, и вот. На нём живого места не осталось. А ты чего пришла?

 – Вещи его привезла. Недавно он у меня в гостях был и оставил кое-что.

Удручённая горем Нина не проявила свойственного ей любопытства и не стала задавать уточняющих вопросов. Она равнодушно взяла в руки свёртки и ушла с ними в дом. Потрясён­ная известием Эмма механически зашагала на автостанцию.

 Под влиянием переживаний девушки не догадались сопоставить время и место событий. Именно поэтому долгие годы Эмма числила Родиона в покойниках. Вернувшись в Трубецкую, Эмма при первой же встрече стукнула Аркадия по лицу и обвинила его в гибели Родиона. Аркадий долго оправдывался, но она его не слушала. Однако к осени Эмма сменила гнев на милость. Это случилось после медосмотра, на котором выяснилось, что у неё трёхмесячная беременность. Эмма смирила гордость, и согласилась выйти за Аркадия замуж. В положенный срок родилась хорошенькая девочка. И он, и она были уверены, что это дочь Аркадия.

Но это будет потом, а в описываемый момент Родион трясся в кузове грузовика, прибли­жаясь к Ростову. Старший лейтенант Витя соврал. Родиона высадили в Батайске. Впрочем, это уже не имело большого значения. Уже через час Родион явился в ресторан «Девятнадцатый» за пиджаком с документами. Своим внешним видом он привлекал внимание окружающих, но деваться было некуда, поэтому оставалось делать вид, что так и было задумано. Администратор сразу понял, о чём идёт речь, и отвёл Родиона в маленькое служебное помещение без окон, где находились забытые посетителями вещи. Среди шляп, кепок, сумок и картонок лежал чёрный пиджак. Администратор сказал, что именно он остался висеть на стуле после свадьбы. Пиджак был похож на Родионов, но всё-таки был не его. Никаких документов в нём не было. Впрочем, после тщательного осмотра в одном из карманов нашлась какая-то накладная на имя неведо­мого Шестакова.  Родион понял, что случилась какая-то подмена, и вернуть документы с ходу не получилось. Но зацепка появилась. Он решил вернуться в общежитие, переодеться, нор­мально покушать, а затем уже основательно заняться поисками.

На ресторан у него денег не было, и он двинулся через зал к выходу. За одним из столиков в компании двух приятелей сидел знакомый Родиону мужик. Проходя мимо, он кивнул мужику и сказал: – «Привет Додик». Выпученные глаза Додика Родиона не удивили. Он уже привык, что его наряд возбуждает у окружающих любопытство. Додиком звали руководителя духового оркестра. Застывшим взором он провожал уходящего Коновалова. Один из приятелей спросил:

 – Кто этот клоун?

Додик облегчённо с шумом выдохнул и повернулся к приятелю:

 – Ты его тоже видел?

 – Конечно. Такого кадра трудно не заметить.

 – Слава богу! А то я подумал, что у меня галлюцинация.

 – Почему?

 – Потому что это был тот самый Коновалов, которого вчера схоронили. Всё ребята. Что-то мне нехорошо, Пойду-ка я лучше домой.

Зайдя в общежитие, Родион дружелюбно поздоровался с вахтёршей тётей Ниной, и отме­тил у неё такую же реакцию, как у Додика. Тётя Нина выпучила глаза, побледнела и вжалась спиной в крашеную стену. Зайдя в комнату, Родион увидел привычную картину – сидя на кровати, Метис читал свежую газету, а дядя Коля с Борей Ханом за столом играли в «телефон». Родион жизнерадостно сказал: – «Привет мужики! Скучаете без меня?», но ответа не получил. Три пары глаз таращились на него в немом изумлении. Родион понял, что дело не в его шляпе и галошах. Одет он, конечно, не по моде, но всё-таки не до такой степени, чтобы от его наряда окружающие теряли дар речи. Родион обвёл всех взглядом и спросил: – «В чём дело мужики»? Метис забрался на кровать с ногами и прикрылся газетой, а дядя Коля, не отрывая взгляд от Родиона, в согнутом положении переместился на свою кровать и вдруг быстро заговорил:

 – Всё, всё, я понял. Клянусь тебе Родион, с этого дня ни капли!

 – Чего на тебя нашло дядя Коля? С какой такой радости ты мне клянёшься? Я же не твой начальник и приказывать тебе не могу. Нравится тебе выпивать, ну и выпивай.

– Значит, можно?

 – Да пей на здоровье, мне с того ни холодно, ни жарко.

Боря Хан вдруг как-то боком вылез из-за стола, шмыгнул на балкон и, не раздумывая, си­ганул со второго этажа на землю. Родион выскочил следом на балкон, но увидел только спину удаляющегося соседа. Позже стало известно, что прыжок с балкона получился неудачным. Боря не служил в десанте, прыгнул неумело и, как следствие,  получил закрытый перелом левой руки. Но это оказался тот самый случай, когда несчастье помогло счастью. С покалеченной рукой он сразу обратился в больницу и там встретил свою судьбу в лице медсестры средних лет. Боря всегда был по-своему галантным кавалером и не упускал случая приударить за какой-нибудь холостячкой. И в этот раз, не обращая внимания на боль в руке, он принялся оказывать грубоватые, но искренние знаки внимания накладывающей гипс медсестре. Добрая женщина оказалась вдовой. Боря ей понравился, и она приняла его ухаживания. Они так хорошо позна­комились, что Боря прямо с этого дня поселился в её небольшой квартире. В общежитии он появился дней через десять, но лишь для того чтобы забрать вещи и попрощаться с мужиками.

Вернувшись в комнату, Родион подступил к Метису:

 – Славка, вы тут с ума посходили что ли?

Метис отложил газету, опустил ноги на пол и, глядя в сторону, сказал:

 – Дядя Коля, ей-богу, это живой Родион!

Родион начал злиться:

 – Конечно живой, только жрать хочу. С утра ничего не ел.

Метис уже пришёл в себя. Он потрогал Родионову косоворотку и спросил:

 – А где ты был?

 – В Целине в ментовке сидел. Вот даже справка имеется.

Прочитав справку, Метис сказал: – «Ну и дела», но не успел Родион спросить что либо, как вдруг дядя Коля вышел из оцепенения и укрыл его трёхэтажным матом:

 – Из-за тебя сучий потрох я подумал, что у меня началась «белая горячка»!

Метис, наконец, объяснил:

 – Понимаешь, тебя вчера схоронили.

Теперь пришла очередь Родиона таращить глаза. Он присел на краешек стула и с изум­лённым выражением лица выслушал рассказ Метиса о произошедших событиях. По окончании рассказа, он нахмурил брови и сказал:

 – Теперь мне ясно, почему от меня люди шарахались. Слава будь другом, сходи вниз и успокой тётю Нину. Объясни ей, что я не привидение.

Метис исполнил просьбу, а когда вернулся в комнату, Родион кратко поведал о своих приключениях. В завершении рассказа, он подарил Метису шляпу со словами:

 – Шляпа хорошая, только она мне не по размеру, всё время с головы падает. Выбрасывать жалко, я ж её заработал, к тому же она новая. Так что носи Славка на здоровье. А я сейчас переоденусь в нормальную одежду, побреюсь, и в столовую.

Но избавиться от надоевшей косоворотки и галош оказалось не просто. Его шкаф и тум­бочка оказались совершенно пустыми. Дядя Митя подчистую забрал все его вещи, включая книги, туалетные принадлежности, чемодан и даже шлёпанцы. Только тут Родион обратил внимание на пустую сетку его кровати. Он начал понимать, что вычеркнут из жизни, но до какой степени, ему ещё предстояло узнать. Побрившись Метисовым станком, Родион отпра­вился в столовую. Слух о его возвращении уже прокатился по общежитию. Возле поста тёти Нины трое парней обсуждали эту новость. Увидев его, они замолчали и настороженно замерли в ожидании. Спустившись с лестницы, Родион заговорил:

 – Привет ребята! Случилась ошибка. Я на самом деле живой, просто был в отъезде.

Денег у него было не густо, но очень хотелось есть, поэтому он взял на ужин борщ, кот­лету и манную кашу с неизменным компотом. За едой он не заметил, что своим появлением испортил аппетит сидящим через два столика Ванину и Старжинскому из соседней комнаты. Старжинский пригнулся к самому краю столика и наблюдал за Коноваловым из-за тарелок. Каждые полминуты он негромко повторял: – «Ванин, ты его видишь?». Обычно невозмутимый Ванин на этот раз занервничал. Это выразилось в том, что, поднеся к губам салфетку, он вдруг начал её жевать. Съев салфетку, Ванин поднялся из-за стола и двинулся к Родиону. Подойдя ближе, он глубоко вздохнул, и решительно спросил: – «Ты кто?». Родион ответил, что он вполне живой Коновалов, а вчера какого-то человека по недоразумению схоронили под его именем. Было ясно, что это объяснение ему придется озвучивать ещё не раз, и не два. Ванина отпустило, он махнул рукой Старжинскому и пошёл на выход.

На самом деле большинство знакомых и незнакомых людей реагировали на «воскреше­ние» Родиона спокойно, а иногда даже с юмором. При встрече обычно раздавались восклица­ния – «О, привет! А я слышал, что тебя схоронили (ты разбился, ласты завернул, сыграл в ящик и т. п.). Значит, долго жить будешь». Нервничали и пугались те, кто присутствовал на похоро­нах, а для близких его появление оборачивалось настоящим потрясением. Должно быть, это одно из проявлений закона пространственного рассеяния эмоций.  Журналисты давно подме­тили: чтобы произвести впечатление на обывателя, число жертв должно синхронно увеличи­ваться с расстоянием до места несчастного случая. Иными словами, утонувший на глазах у всех один человек оставит более заметный след в памяти и вызовет гораздо больше сочувствия, чем тысяча человек утонувших во время наводнения где-нибудь в Южной Америке или Индонезии.

Весь вечер в двадцатую комнату заглядывали соседи, чтобы посмотреть на Родиона. Ме­тис предложил отметить возвращение Коновалова, но его идея не нашла поддержки. Посте­пенно интерес к бывшему покойнику угас, и его оставили в покое. Решив, что утро вечера мудренее, Родион пораньше завалился на Борину кровать. В шесть утра он проснулся, и под звуки гимна пошёл умываться. Через двадцать минут он уже подходил к заводу. Возле проход­ной всегда стояли бочки с квасом, и румяные тётки продавали с лотков горячие пирожки. Родион позавтракал аппетитным беляшом, запил его тёмным квасом, и решительно направился в бюро пропусков.  По своей наивности он даже не представлял размеров бюрократической трясины, в которую угодил. Когда после этих событий Родион увидел фильм «Жених с того света», он так и не смог понять, почему эта картина называется кинокомедией. По его мнению, в том, что человеку пришлось восстанавливать документально своё место в жизни, нет ничего смешного. Фильм, конечно, далёк от жизни, потому что драматическая ситуация разрешается в нём чересчур просто и невероятно быстро. В реальности на восстановление документов уходит около месяца, и это в лучшем случае.

Саня Буров зашёл на проходную, и вдруг заметил мастера Анатолия Ивановича, который стоял недалеко от турникетов и напряжённо смотрел в сторону бюро пропусков. Что-то было не так, поэтому Саня подошёл к мастеру и поздоровался. Тот обернулся на Саню и спросил:

 – У Коновалова есть братья? Ты не в курсе?

 – Родных нет, только сестра. Младшая.

 – Сейчас в бюро зашёл парень. Одет чудно, а с лица вылитый Родион.

Минуты через две из бюро вышел расстроенный Коновалов, и, увидев знакомые лица, на­правился к ним. Предупреждая вопросы, он выставил ладонь и произнёс:

 – Спокойно, я не привидение, а живой Родион Коновалов. Хорошо, что я вас увидел, хоть будете знать, что и как.

Ошарашенные мужики забыли поздороваться и молча глазели на ожившего товарища по работе. А Родион начал жаловаться:

 – Надо же, как быстро управились! Оказывается, меня уволили с завода в связи со смер­тью, и намекнули, что восстановиться на работе будет очень трудно. Я им и справку показывал, да без толку. Говорят, она уже не имеет значения.

Услышав привычный бюрократический термин, Анатолий Иванович очнулся:

 – Какая справка?

 – Обычная, из Целинской милиции. Я там по облыжному обвинению все эти дни в КПЗ парился. Вот смотрите.

Родион протянул мастеру бумажку, а сгорающий от любопытства Саня Буров начал зада­вать наводящие вопросы:

 – А чего тебя туда занесло?

 – Вообще-то меня занесло в Трубецкую.

 – Родион, чего это тебя носило туда-сюда, ты же не манекен бессловесный.

 – В этот раз так и вышло. Я в тот день свидетелем был на свадьбе. Пришлось выпить. Из-за этого контроль над собой немного потерял. А одна девушка этим воспользовалась, и увезла меня на поезде к себе в гости, в эту самую Трубецкую. Утром хотел домой уехать, но меня опередили и вывезли в Целинский район.

 – Не говори загадками.

 – Это длинная история.

 – А ты коротко, в двух словах.

В двух словах не получилось, но минут за пять Родион поведал о своих злоключениях. Саня наморщил лоб и спросил:

 – Одного не пойму, как ты такой здоровый парень в мешке оказался?

 – Опытные гады. Они засаду возле сортира устроили, а я ж ни сном, ни духом, что на меня охота идёт. Захватили врасплох. Да и ребята эти были при здоровье. Такие, знаешь, откормленные колхозные бычки.

Анатолий Иванович подвёл итог:

 – Да, впечатляет. Интересно живёшь Родион, не скучаешь. Что будешь делать дальше?

 – А что мне остаётся? Буду восстанавливаться. Я уже понял, что дело это непростое. Мне тут намекнули, мол, на работу проще снова поступить, чем трудовую книжку переделывать. Но это немного погодя, а сейчас пойду в милицию за паспортом, это важнее. Вы Анатолий Иванович на всякий случай замолвите за меня словечко начальнику цеха и парторгу. Объяс­ните, что Коновалов жертва обстоятельств. И передавайте привет бригаде. Если всё образуется, то я вернусь на работу.

Вскоре Родион подошёл к зданию сто седьмого отделения милиции и, в ожидании начала рабочего дня, стал прохаживаться около входа. Милицейская нервная система намного устойчивее нервной системы обычных граждан, поэтому лейтенант Дроздов, увидев Родиона, всего лишь удивился:

 – Вот те раз! Так ты живой Нечистый Дух? Выходит, Бубнов не зря сомневался.

Главный мракобес капитан Бубнов, узнав о гибели Коновалова, сразу же заявил, что дело это тёмное, так как никто и никогда не слышал о колдунах, погибших в нетрезвом виде под колёсами. Спору нет, колдуны тоже со временем умирают, но по правилам. То есть, в предчув­ствии своего последнего часа, они ложатся в постель или, на худой конец, под дерево и передают свои способности избранному лицу.

Родион, повысив Дроздова в звании, ответил:

 – Да, товарищ старший лейтенант. Я понимаю, вас это огорчает, но такова реальность.

 – Мне лично от твоего воскрешения ни холодно, ни жарко, а вот Сажин, который оформ­лял твою гибель, огорчится не на шутку. А ты чего здесь?

 – Известно чего. За паспортом пришёл.

 – Да, это дело непростое. Попросишь дежурного вызвать этого самого капитана Сажина, он тебе всё и растолкует. Извини Коновалов, тороплюсь. Судя по одёжке, ты в какой-то переплёт угодил. Ничего, Сажину расскажешь, где был и почему.

Дроздов оповестил сотрудников о появлении Коновалова, поэтому, когда он зашёл в отде­ление, его встретили с любопытством, но без особого удивления. Заступивший на дежурство капитан Бубнов избрал казённый стиль общения и начал задавать протокольные вопросы. Родион назвал свои данные, а на вопрос о цели прихода ответил, что пришёл за своим паспор­том. Бубнов велел ему обождать и по внутреннему телефону вызвал капитана Сажина.  В этот момент к Родиону подошёл опер Никитин и воскликнул:

 – Точно Нечистый Дух, а я думал, что шутка. Слышь, Коновалов, а где ты был, когда тебя хоронили?

 – В Целинской милиции. Они мне выдали эту справку.

Родион показал справку Никитину, который передал её подошедшему Сажину и спросил:

 – А чего ты забыл в этой Целине?

И пришлось Родиону в который раз пересказывать о своих приключениях. Выслушав до конца, Никитин воскликнул:

 – Я так и знал, что здесь замешана «Шерше ля фам»! Нашлась стерва и для тебя, уделала  на все сто. Долго теперь будешь её вспоминать.

У Никитина поднялось настроение, и он ушёл по своим делам. Капитан Сажин, напротив, сделался злым и раздражительным. И не удивительно, ведь пустяковый случай оборачивался пересмотром дела по вновь открывшимся обстоятельствам. Узнав, зачем явился Коновалов, он прямо взорвался:

 – Гляди, какой умник! За паспортом пришёл! Здесь тебе не бюро находок. Все твои доку­менты уже списаны, поэтому садись вот за этот стол и общим порядком пиши заявление об утере паспорта. Свидетельство о рождении при себе?

 – Нет.

 – Так чего ж ты без документов в органы явился?

– Я ж ещё и дома не был, сразу сюда. Только я сегодня уже не успею.

 – Пиши заявление, а в понедельник остальные документы принесёшь.

Родион быстро написал под диктовку текст заявления, но что-то было не так, и он сказал:

 – Товарищ капитан, но ведь я не терял паспорт.

 – Да? А что ты с ним сделал?

 – Ничего. Он в моём пиджаке лежал, а на свадьбе кто-то должно быть по ошибке его на­дел вместо своего. Я вчера первым делом в ресторан кинулся свой пиджак искать, и нашёл, только чужой, за которым никто не приходит. Там в кармане бумажка лежит на имя Шестакова.

Сажин переглянулся с дежурным. Шестаков был объявлен в розыск, а его родители каж­дый день приходили в отделение в надежде хоть что-то узнать о сыне. Стало ясно, что накладка с Коноваловым оборачивается хорошей зацепкой в розыске Шестакова. Сажин оживился и по всем правилам допросил Родиона. После этого он сказал:

 – Ты Коновалов не корчи из себя невинную жертву. Сам виноват по любому, нечего было пиджаками разбрасываться. Твои показания требуют проверки, поэтому явишься в четверг, а там видно будет.

– А раньше нельзя?

– Русский язык понимаешь? Сказано в четверг, значит всё.

– Ну и бюрократизм! А вдруг до четверга ваша милиция провалится сквозь землю? Что тогда? Куда обращаться?

 – Есть вариант. Давай прямо сейчас я тебя, как лицо без документов, оформлю в спецпри­ёмник.

– Нет, нет, я пошёл.

Когда Родион уже вышел за дверь. Бубнов нахмурился и сказал:

 – Зря ты так Сажин. Не надо было его провоцировать.

 – В смысле?

 – Хана теперь зданию. Сглазил Нечистый Дух.

 – Ты и в самом деле веришь, что он колдун?

 – Дай бог, чтоб я ошибся.

Родион понял, что наскоком дел не решить и направился в общежитие. Он хотел занять у кого-нибудь денег на дорогу и, не теряя времени, ехать в станицу. В первую очередь следовало оповестить родных и близких о том, что он жив и здоров, а уж затем собрать уцелевшие документы и переодеться в нормальную одежду. В коридоре общежития он столкнулся с комендантшей, суровой женщиной лет сорока с фигурой грузчика, которая объявила:

 – Всё Коновалов! Ты здесь не прописан, вещей твоих здесь нет, а дружки твои все на ра­боте. Ты теперь посторонний, вот и иди отсюда.

Родион обозлился и сказал:

 – Чтоб вас тут всех разогнали!

Толстая пожилая вахтёрша Митрофановна окликнула собравшегося уходить Родиона:

 – Погоди Коновалов! Тут на тебя повестка лежит из военкомата.

Он забрал повестку и вышел на улицу. Явка была обозначена вчерашним числом. Воен­комат учреждение серьёзное, поэтому Родион отправился туда прямиком. В военкомате наблюдалась обычная весенняя призывная суета. Родион показал повестку дежурному лейте­нанту. Тот отругал его за опоздание и направил в так называемый ВУС, военно-учётный стол. Там его отругали за то, что явился без военного билета. Он оправдывался тем, что был в отъезде и ничего не знал. Узнав, что он по-прежнему состоит на воинском учёте, Родион обрадовался, хоть где-то он числится живым человеком. Также он узнал, что его вызвали для переосвидетельствования, а суровый капитан посоветовал от него не увиливать. Затем сотруд­ница выписала ему повестку на понедельник и приказала явиться в военкомат к девяти часам утра как штык с военным билетом на руках. Ситуация для Родиона более менее прояснилась, и чтобы действовать дальше, ему нужно было ехать домой в станицу.

Самым доступным человеком оказался Метис. Родион отыскал его во Дворце и занял у него три рубля на дорогу. Народу на автовокзале было много, поэтому Родион смог выехать в станицу только после обеда и прибыл на место часов в пять вечера. Автобус был проходящим, поэтому на Родиона никто особого внимания не обращал, а если и обращал, то, скорее всего, на его чудную одежду.

Родион надеялся, что в станице о его смерти известно немногим, ведь похороны были в ином месте, но на всякий случай, чтобы не привлекать к себе нездоровое внимание, пошёл домой по боковой, так называемой «Тихой» аллейке.  Однако встреч избежать не удалось. К тому же вскоре выяснилось, что слухи о его гибели разнеслись очень широко.

Первым ему встретился лейтенант милиции Федякин. Но хотя он был в штатском кос­тюме, Родион узнал его издалека. Федякин узнал его не сразу, но когда это произошло, он побледнел, выпучил глаза и замер на месте. Подойдя к нему ближе, Родион остановился и дружелюбно заговорил:

 – Привет Федякин! Чего это с тобой? Вылупился как Троцкий на Сталина.

 – Ты, ты Коновалов?

 – Слава богу, узнал! Ну, тогда бывай.

Обойдя застывшего на месте Федякина, Родион зашагал дальше. Эта встреча произвела на Федякина сильное впечатление. Вернувшись домой, он целый час не мог прийти в себя, а затем, отбросив сомнения, позвонил Чистякову и рассказал ему об этой странной встрече. Чистяков обеспокоенно спросил:

 – Выпивал давно?

 – Давно.

 – А свидетели были?

 – Нет. Люди по аллейке ходили, но далеко. Знаешь, я теперь боюсь из дому выйти. Вдруг опять эта рожа потусторонняя.

 – Ну и не высовывайся из хаты. А утром всё выяснится.

Поразмыслив, Чистяков решил, что случилось какое-то недоразумение. Ему сложно было представить сошедшего с ума Федякина, потому что у того с детства были проблемы с вообра­жением и фантазией. То есть слететь с катушек от умственного напряжения он не мог. Конечно, галлюцинации случаются от приёма белены или в приступе белой горячки, но Федякин был скучным трезвенником.

Родион не обратил внимания на двух девочек лет четырнадцати, а вот они им заинтересо­вались настолько, что шли за ним следом почти до самого мостика. Одна из этих девочек была дочерью майора Перелазова по имени Люба. За ужином она сказала отцу:

 – Брехня, что Родион Коновалов погиб. Мы с Валентиной Дьяченко его сегодня видели живого и здорового.

 – Успокойся дочка, тебе показалось.

 – И ничего не показалось, можно подумать я его раньше не видела. Валька тоже его сразу узнала, а она с его сестрой учится. В плясовой рубашке и галошах шёл к центральному мостику. Домой, наверное.

 – Плисовой рубашке?

 – Нет, плясовой. В таких рубахах артисты кадриль пляшут. Пап, ну чего вы на него такие злые? Нормальный симпатичный парень.

 – Замолчи Люба, и чтоб я больше о нём не слышал. Я из-за этого «нормального» парня, какой год в майорах хожу.

Родион одолел уже половину мостика, когда навстречу ему на дощатый настил шагнул его родной дядюшка. Куда он направлялся, так и осталось неизвестным. По мере сближения, он замедлял шаг, а узнав Родиона, остановился и ухватился за перила. Родион остановился против него и сказал:

 – Ну, здравствуй крёстный!

В ответ дядя Митя по-спортивному ловко перепрыгнул через перила, но убежать не смог, так как по колено завяз в густом прибрежном иле. Родион, как ни в чем, ни бывало, продолжал:

 – Скажи мне крёстный одно – зачем ты устроил похороны в городе?

 – Прости Родион, выпимши был. Я думал, тебе всё равно где лежать.

 – Вот зачем ты пьёшь дядя Митя? От алкоголя одни неприятности.

 – Брошу! С сегодняшнего дня брошу! Вот тебе крест!

И дядя Митя истово перекрестился. Родион кивнул головой и сказал:

 – Это хорошо, только не забудь потом обещания.

Он протянул дяде руку, но тот шарахнулся от неё и, утратив равновесие, шлёпнулся задом в грязь. Кое-как он поднялся и, с трудом выдирая ноги из багна, побрёл к берегу, со страхом оглядываясь на ожившего племянника. Родион пожал плечами и зашагал дальше.

Дядя Митя и в самом деле с того дня бросил пить, но его характер после этого изменился, и далеко не в лучшую сторону. Такое часто случается с бывшими пьяницами. Неожиданно для всех на работе он сделался подхалимом и стукачом, а дома замучил жену бесконечными придирками. Родиона он просто-напросто начал бояться, и ещё долгое время избегал с ним встреч.

Свернув на свою улицу, Родион увидел стоящего во дворе с мопедом в руках Славку Зво­нарёва, и по привычке с ним поздоровался. Но ответа не дождался. Славка, вытаращив глаза, бросил мопед, и задним ходом спрятался за свой гараж. Мопед упал на землю, а Родион, махнув рукой, пошёл дальше. Он уже понял, что объясняться с каждым встречным занятие утомитель­ное и долгое, поэтому решил пустить дело на самотёк, то есть на слухи о том, что он живой. Он втянул голову в плечи и, отворачиваясь от прохожих, заторопился к дому. Расчёт оправдался, но не в полной мере, так как впоследствии выяснилось, что известия о его воскрешении разошлись намного хуже, чем слухи о гибели. Поэтому даже через много лет кое-кто из его старых знакомых, встречая живого и совершенно здорового Родиона, испытывал лёгкий шок.

Во дворе Коноваловых на изготовленных Родионом табуретках и низеньких скамеечках с грустными лицами сидели несколько пожилых женщин и негромко делились воспоминаниями о Родионе. Кроме бабушки Фроси и бабушки Анфисы присутствовали бабушки Нюра, соседка Антипиха, сутулая Горпина Баптистка и ещё пара старушек с улицы. Тётя Валя с Ниной были в доме. На улице вечерело. Горпина монотонно рассказывала: – «И тут, знацца, в ихний двор заходить Радивон и гутарить …».  Что там было дальше осталось неизвестным, потому что открылась калитка, и во двор зашёл Родион собственной персоной. Наступившую тишину нарушили его бодрые слова:

 – Здравствуйте дорогие бабушки! Хорошо, что вы здесь в кучку собрались.

Бабушки как по команде бухнулись на колени, и, глядя на Родиона стали креститься и вразнобой читать разные молитвы. Лишь самая молодая и относительно просвещённая Антипиха взвизгнула и отбежала в угол двора, где, тем не менее, бормоча что-то под нос, тоже начала осенять себя крестным знамением. В подобных ситуациях верующие люди часто оказываются более стрессоусточивыми чем атеисты, потому что вера в чудеса и молитвы предохраняют нервную систему от перегрузок.

Тётя Валя писала домой письмо, когда со двора послышался странный шум и визг. Нина открыла дверь и выглянула во двор, но тут же её захлопнула и заперлась на ключ. Увидев её побелевшее от страха лицо, тётя Валя спросила:

 – Что там такое?

 – Во дворе стоит Родион, а все бабки молятся на него.

У тёти Вали сердце дало перебой. За эти два дня она многое узнала о племяннике и его подвигах. Да, у него имелись некоторые малопонятные способности, но возвращение с того света было за гранью всего. Они сели на диван и стали ждать, что будет дальше.

Тем временем Родион принялся успокаивать перепуганных старух:

 – Только без паники бабушки! Я не привидение, не галлюцинация и не выходец с того света, потому что не умирал. Можете меня потрогать.

Меньше всех испугались баба Фрося и баба Анфиса. Бабушка Фрося была рада увидеть внука в любом виде, даже потустороннем, а бабушка Анфиса просто не верила в его смерть.

Родион подошёл к бабе Фросе и взял её за руку. Она прижала его руку к груди и возблаго­дарила господа бога за возвращение внука живым и здоровым. Баба Анфиса встала на ноги, и поцеловала его со словами:

 – А я с самого начала сумлевалась, что ты убился. Иде ж ты был родненький? Мы жа тут все слёзы по тебе выплакали.

 – Не по своей воле задержался. Потом расскажу бабуня. История длинная.

Затем он обратился ко всем:

 – Не надо на меня молиться, я вам не святой! Молиться надо богу, и не здесь, а в церкви.

Все бабушки восприняли эти слова как руководство к действию. Они дружно поднялись с колен, вышли на улицу и всей гурьбой двинулись в сторону церкви. Узнав причину, по дороге к ним присоединились ещё четыре знакомые старухи. Антипиха тоже выскочила со двора и бросилась к своему дому. Родион крикнул ей вслед: – «Михайловна, расскажите всем, что я живой!». Впрочем, болтливая  Антипиха в таких просьбах не нуждалась.

Молодой настоятель отец Игнатий в этот день вечернюю службу проводить не собирался, и приходу бабушек не обрадовался. В чудо он не поверил, однако поблагодарить бога за счастливо нашедшегося человека, посчитал делом нужным. Он запустил женщин в небольшой зал сельской церквушки и наспех прочитал молитву, а затем пообещал на следующий день провести благодарственный молебен уже по всем правилам.

После ухода бабушек Родион не сразу попал в дом. Несколько минут он уговаривал Нину открыть дверь, но на все его просьбы она отвечала: – «Сгинь Лукавый»! Сказывалось влияние «бабушкиных сказок». Она открылась после того, как Родион её пристыдил:

 – Нинка, ты же без пяти минут комсомолка, а несёшь суеверную чушь как старорежимная бабка. Я же объяснил, что в могиле посторонний человек закопан.

Но едва он переступил порог в комнату, как стоящая против него Нина выплеснула ему в лицо стакан воды. Пока он протирал глаза, она объяснила, что это была проверка святой водой. Родион плюнул с досады, но ругаться не стал. Вытирая лицо полотенцем, он увидел стоящую в горнице бледную тётю Валю, которую поколачивала мелкая дрожь. Узнав её, Родион вежливо поздоровался и спросил Нину:

 – А где мать?

 – Лежит в больнице с давлением. Из-за тебя, между прочим.

 – Ну, вы даёте! Сами перепутали меня с чужим мужиком, а я ещё и виноват. С другой стороны может и неплохо, что её дома нет. Есть время подготовить её к моему появлению, а то от внезапности давление и правда может зашкалить.

Тётя Валя обозвалась:

 – Ну, да, а мы, значит не люди. Нас можно пугать.

 – Я же не знал, что вы здесь в доме. А, что б вы делали на моём месте?

 – Не знаю, но за эти пятнадцать минут я натерпелась страху на всё оставшуюся жизнь. А кстати, где ты был всё это время?

 – Под замком в Целинском КПЗ.

Нина перебила тётку:

 – А, что это за рубашка на тебе? Я их только на картинках видела, такие давно не носят.

 – Вот когда останешься среди поля в одних трусах и с дырявым мешком на голове, то любой рубашке обрадуешься, даже немодной.

 – Ой, вспомнила! Тут недавно приходила Эмма, бабки Ульяны внучка, и принесла какие-то твои вещи.

 – Ну? Давай их сюда. Из-за этой гадюки вся история и приключилась.

 – Какая история?

 – Долго рассказывать. Потом как-нибудь.

Родион обнаружил в свёртке туфли, рубашку и брюки, в кармане которых лежали нетро­нутыми ключи от замков и двадцать рублей с мелочью. У него поднялось настроение, и он спросил:

 – Ну, а что там баба Фрося приготовила?

Нина грустно ответила:

 – Ничего. Она последние дни не готовит, а только горюет.

Тётя Валя задала неуместный вопрос:

 – Ты хочешь кушать?

 – Тётя Валя, КПЗ не то место, где кормят вкусно и до отвала. За весь день сегодня я съел беляш, кружку кваса и три пирожка. Я не хочу кушать, я хочу жрать! В доме есть еда?

Нина смущённо ответила:

 – Мы сегодня рано повечеряли, хочешь, я картошки нажарю?

 – Конечно, хочу, только яичек туда набей с полдесятка.

Родион открыл низенький холодильник и увидел целого варёного петуха:

 – А это что?

 – Сварили для мамы. Завтра отнесём.

– Утречком баба Фрося курочку сварит. У неё мясо нежней, чем у петуха, для больных в самый раз, а мне и петушатина сгодится.

С этими словами Родион сел за стол, нарезал хлеба и взял петуха в руки, собираясь разло­мать его на части, как вдруг открылась дверь, и в дом вошла бабушка Авдотья.

Весь в грязи дядя Митя пришёл домой и сел во дворе на скамейку, после чего застыл в од­ной позе, уставившись пустым взглядом в пространство. На все вопросы жены он отвечал фразой: – «Вот оно как бывает». Тётя Надя от такого явления забеспокоилась и позвала свекровь бабу Авдотью. Без долгих разговоров бабушка влепила дяде Мите такую оплеуху, что он сразу пришёл в себя. Всхлипнув, он начал жаловаться:

 – Ну чего вы меня все бьёте? Вчера эта злыдня Капитолина. Я же хотел как лучше. А се­годня он уже сам заявился с претензиями, мол, зачем я его в городе схоронил. Можно подумать, что ему не всё равно, где лежать.

 – Кто заявился?

 – Как это кто? Покойный внук твой Родион. На мостике с ним встретились. Поговорили. В кого он такой уродился? Даже помереть по-человечески не может. Нет, без нечистой силы тут не обошлось.

Тётя Надя воскликнула:

 – Всё! Это белая горячка! Ты и сейчас его видишь?

 – Нет. Как же я его увижу, если он ушёл.

 – Куда ушёл?

 – Домой, наверное. Я видел, как он свернул на Заречную.

Мимо двора шла знакомая женщина. Увидев бабушку, она подозвала её, и тихо сказала:

 – Ой, тётя Дуня, сейчас видела свах ваших и других женщин с Заречной. Говорили, что якобы видели вашего покойного Родиона.

Что-то было не так, и бабушка Авдотья решительно зашагала к дому Коноваловых. Во дворе никого не было, она без стука вошла в коридор и открыла дверь в дом. Но едва она переступила порог кухни, как сразу же увидела сидящего за столом Родиона с большой варёной птицей в руках. Старая фобия ударила по нервам, мысли у бабушки смешались, и на некоторое время она утратила здравомыслие. Рухнув на колени, она принялась бить поклоны и пригова­ривать: – «Прости меня грешную Кондрат Иванович»! Родион отложил петуха и гаркнул:

 – Что это за спектакль баба Дуня? Я Родион, а не ваш свёкор. Забудьте его, наконец. А если вы мне рады, то идите за остальными в церкву, и поставьте за моё возвращение свечку.

Обернувшись к Нине и тёте Вале, он сказал:

 – Она меня боится, и от страха невменяемая сделалась. Выведите её отсюда и растол­куйте что к чему.

Они вывели под руки бабушку во двор и объяснили ей ситуацию с Родионом. Не имея пе­ред глазами варёной птицы, бабушка довольно быстро пришла в себя и отправилась в церковь. После молитвы душевное равновесие у неё восстановилось, но Родиона с птицей в руках она всё равно боялась до своего последнего дня.

  Вернувшись в кухню, тётя Валя ахнула; от петуха осталась лишь кучка чисто обглодан­ных косточек. Родион сказал:

 – Нина, займись ужином. Кто-то обещал нажарить картошки. И где компот?

 – Где ему быть? В погребе.

С выражением ужаса на лице тётя Валя спросила:

 – Родя, ты ещё собираешься есть?

 – Ну да, лёгкий ужин не помешает.

 – Но ты же только что слопал целого петуха!

 – Да чего там лопать-то? У петуха костей больше чем мяса. Вот если бы это был гусь!

Родион хмыкнул и поведал тётке историю страхов бабушки Авдотьи и кое-что рассказал о дедушке Кондрате. Тётя Валя только всплёскивала руками:

 – Боже мой! Сколько нового я узнала за эти дни! Между прочим, я видела ту фотогра­фию. Ты, и, правда, на деда очень похож.

Родионовы вещи лежали в шкафу беспорядочной кучей. Первым делом он занялся поис­ком документов и вскоре к своей радости нашёл в чемодане военный билет. Остальные сохранившиеся бумаги лежали в картонной папке с завязками. Затем он привёл вещи в порядок, а тётя Валя с Ниной занялись приготовлением ужина. Когда всё было готово, из церкви вернулись бабушка Фрося, бабушка Анфиса и бабушка Нюра. Баба Фрося ожила буквально на глазах. Она вновь сделалась энергичной и уверенной в себе грубоватой старухой. В кухне было тесно, поэтому расселись в прихожей за столом. Бабушка Фрося сидела рядом с внуком и время от времени трогала его за руку,  за спину, или за голову, чтобы ещё раз удостовериться в его материальности. Теперь, когда собравшиеся попривыкли к живому Родиону, их всех одолело любопытство, и пришлось ему снова рассказывать о своих злоключениях. На прощание баба Анфиса обещала с утра наведаться в больницу и подготовить мать Родиона к его появле­нию.

Родион изрядно соскучился по бане, и утром, даже не позавтракав, прямиком отправился в это уютное заведение. Посторонние люди при виде Коновалова не столько пугались, сколько удивлялись и лезли к нему с вопросами, поэтому он купил билет в индивидуальный номер. Искупавшись, он кое-как отбился от любопытной банщицы, но, выйдя на улицу, столкнулся со старым знакомым милиционером Куропаткиным, и рассказал ему уже заученную наизусть краткую историю произошедших событий. Надо сказать, Куропаткин совершенно искренне обрадовался тому, что Коновалов оказался жив и здоров. В понедельник он рассказал на службе об этой встрече, и тем самым реабилитировал подозреваемого в сумасшествии Федякина.

К возвращению Родиона баба Фрося наготовила для больной невестки угощения и сло­жила его в дерма­тиновую сумку. А после завтрака Родион в сопровождении Нины и тёти Вали отправился в больницу. Переодевшись, наконец,  в своё, Родион перестал выделяться внешним видом, но всё равно выбрал окольный путь по глухим переулкам, где его мало кто знал. Конфуз случился уже в самой больнице. Навстречу Родиону по коридору шла его бывшая однокласс­ница, а ныне медсестра Зина. В руке она держала эмалированный поднос с какими-то медицин­скими пузырьками. Взглянув на Родиона, она ахнула, споткнулась на ровном месте и, упав на одно колено, выронила зазвеневший поднос. Вскочив на ноги, она ринулась в обратном направлении и заскочила в какой-то кабинет. На шум оттуда выскочила докторица Ёлкина и набросилась на Родиона – «Прекратите хулиганить»! На сей раз в роли адвоката выступила тётя Валя. В сжатой форме она растолковала докторше суть происходящего. Ёлкина успокоилась, с интере­сом посмотрела на Коновалова и проводила всех до нужной палаты.

Родион зашёл в небольшую четырёхместную палату. Одетая в больничный халат, на кро­вати сидела его мать, а рядом на стуле примостилась бабушка Анфиса. На соседней кровати лежала ещё не старая, но уже седая женщина, а остальные больные дамы ушли на процедуры. Будучи хорошим психологом, бабушка Анфиса хорошо подготовила мать к встрече с сыном, поэтому никаких истерик не случилось. Полина Гавриловна прижала Родионову голову к своей груди, всхлипнула, и плачущим голосом произнесла:

 – Родион, Родион, не жалеешь ты родную мать! Сколько я пережила из-за тебя! Вот даже в больницу попала.

Бабушка Анфиса оглянулась по сторонам и вполголоса укоризненно проговорила:

 – Побойся бога сваха! Радоваться надо, что сын живой оказался. А здоровье мы тебе сей­час исправим. Я специально принесла молочка парного и мёду, а Родя их заговорит.

Родиону не хотелось заниматься целительством при посторонних, но деваться было не­куда. Впрочем, в этом спектакле главную роль и внимание публики бабушка забрала себе, а Родион выглядел кем-то вроде подсобника. Он взял в руки махотку, то есть небольшой глиняный кувшинчик с молоком, закрыл глаза и шёпотом произнёс нужную словесную формулу. Такую же процедуру он проделал с баночкой мёда. После этого бабушка Анфиса церемонно смешала ингредиенты и под молитву дала выпить этот состав Полине Гавриловне. Затем бабушка уложила Полину Гавриловну на кровать, накрыла её одеялом и кивнула Родиону. Он стал на колени и принялся растирать матери ступни. Бабушка нагнулась над больной, взяла её за виски и принялась нашёптывать какой-то ритмичный заговор. Через минуту мать закрыла глаза и уснула. В этот момент Родион почувствовал небывалую слабость, и не в силах подняться на ноги, уронил руки на пол и уткнулся в них лбом. Бабушка засуети­лась:

 – Всё хорошо Родя. Так оно и бывает. Зараз тебе полегчает.

Она достала из сумки термос с горячим кофе, налила его в стакан и дала выпить Родиону. Напиток и в самом деле помог. Родион с помощью бабушки встал на ноги, но слабость в ногах прошла у него только минут через десять, когда он выпил всё кофе из термоса. Присутствую­щие, в том числе и стоящая возле двери терапевт Ёлкина, смотрели на этот процесс с изумле­нием. Когда всё закончилось, докторица спросила у бабушки:

 – А, что это было?

Бабушка смутилась, но объяснила:

 – Энто обряд такой от густой крови. Я свахе Полине состав заговорённый сделала. Она теперь часа два будет спать, а когда проснётся, то сразу на поправку пойдёт.

 – По-вашему её тут не лечат?

 – Кто сказал? Лечат, конечно, а только молоко с мёдом при хворобе завсегда помогают.

На этом визит к больной матери закончился. Бабушка убрала в сумку баночку с «загово­рённым» мёдом и остальную посуду, а затем все вместе покинули больницу. Распрощавшись с бабушкой, Родион со спутницами вернулся домой, где его ждала раскрасневшаяся от плиты бабушка Фрося с уже готовыми деликатесами. Он с удовольствием пообедал, но расслабиться не удалось. Во двор то и дело заходили любопытствующие соседи и просто знакомые. Беско­нечные расспросы так осточертели Родиону, что он собрался, и после обеда уехал в город.

Остановиться он решил в пригороде, чтобы заодно обрадовать дядю Семёна своим живым видом. В электричке он встретил мать Светы из Берданосовки. Женщина ему удивилась, но не испугалась, и обещала передать дочери привет. Прибыв на место, Родион наведался к Сидору Дынину, и попросил его сходить к дяде, чтобы подготовить того к неожиданной встрече. Появление Родиона шокировало Сидора, но ненадолго. Минут через пять он пришёл в себя, и после расспросов сходил к дяде Семёну и без особых церемоний доложил о прибытии Родиона. Дядя Семён обрадовался вдвойне, и живому племяннику, и поводу выпить. Поэтому сразу же было организовано застолье. Раскрасневшийся дядя Семён говорил Родиону:

 – Я ж переживаю за тебя как за родного сына! А когда я волнуюсь, то мне надо выпить. Веди себя потише, а то от твоих приключений я стану алкоголиком.

Тётя Варя молчала. Она была доброй женщиной, и никогда не ругала мужа.

В понедельник утром Родион явился в военкомат. У него забрали военный билет и отпра­вили на медкомиссию, которую он проскочил как намыленный. Небольшая заминка случилась у хирурга. Солидный лысый врач долго изучал некогда травмированную ногу, заставлял Родиона приседать и подпрыгивать, а затем послал его на рентген. Поликлиника была недалеко, и Родион обернулся за какой-то час. Лысый врач крутил снимок и так, и эдак, а потом хмыкнул и сказал, что нога совершенно здорова. Родион подтвердил:

 – Да, в самом начале колено пару раз распухало. Я его травяным сбором попарил и всё прошло.

 – Странная история. Либо диагноз ошибочный, либо …

 – Никакого либо товарищ доктор. У вас ведь пациентов было ого-го, при всём желании всех не запомните. А я здесь в больнице всего два раза был, и поэтому лично вас запомнил на всю жизнь. Ведь это вы сами меня тогда забраковали, а теперь чему-то удивляетесь.

Доктор крякнул, что-то невнятно пробормотал и написал «годен к строевой». После этого он сунул Родиону бумагу и взмахом руки отправил его к следующему специалисту.

Военком в звании майора доброжелательно посмотрел на Родиона и сказал:

 – Таким жеребцам самое место в строю. Всё Коновалов, хватит дурака валять! Идёшь служить Родине! И не где-нибудь, а на Северном флоте!

 – Три года.

 – Родина лучше знает, куда тебя направить.

 – Да я в принципе не против, только вот паспорт.

 – Ах, да, паспорт. Кстати, где ты его получал?

 – Да здесь же, в районном паспортном столе.

 – Это упрощает дело. Вопрос с паспортом считай решённым. Иди в канцелярию, там тебе всё объяснят.

Вместо военного билета Родиону выдали приписное свидетельство и повестку, согласно которой он должен через два дня прибыть в военкомат для отправки на призывной пункт. Немного позже он узнал, что в связи с образованием нового военного округа военкоматам увеличили планы по призыву. Как следствие, начали подгребать тех, кем раньше побрезговали. Именно поэтому военкомат закрыл глаза на отсутствие у Родиона паспорта и прописки. На самом деле в действиях сотрудников военкомата, каких либо серьёзных нарушений правил не было. Просто в данном случае нужда заставила их пренебречь кое-какими формальностями, зато Родион в одночасье и без волокиты приобрёл статус полноправного живого гражданина. А службы он не боялся.

Дальнейшие события понеслись в ускоренном темпе. Родион сходил в паспортный стол, затем снова в военкомат, а потом уехал в станицу. Выздоровевшая мать была уже дома. Выписывая её из больницы, терапевт Ёлкина сказала коллеге:

 – Её вылечила знахарка. Я думала, они давно перевелись. Мёд в молоке и растирание ног стабилизировали давление. Никогда бы не поверила, если бы не видела своими глазами.

 – Скорее всего, это просто совпадение.

 – Хорошая мысль. Теперь я буду спать спокойно.

Проводы в армию получились очень скромными. Причина была до банальности проста. Не было времени на подготовку нормального, человек на сто прощального застолья, и средств на его организацию, потому что деньги были истрачены на похороны, а те, что лежали у Родиона на книжке, на некоторое время зависли. За столом собрались человек пятнадцать близких родственников, которые пожелали Родиону всего того, что желают в таких случаях, и скинулись по три рубля ему на дорогу. На следующий день Родион уложил в спортивную сумку харчи, кружку с ложкой, а также набор вещей для личной гигиены, и уехал в город.

Ему хотелось попрощаться с товарищами, но большинство из них были на работе. Тем не менее, кое с кем он повидался. Во дворце он нашёл Метиса и передал через него привет дяде Коле, а также остальным соседям по общежитию. Там же он увиделся с Ильичём, но больше всего обрадовался встрече с Саней Буровым. Он рассказал ему последние новости и сообщил, что завтра уходит в армию, а затем передал сердечный привет бригаде в целом и всем знако­мым по отдельности. Саня покрутил головой и сказал:

 – Тебя Родион судьба крутит прямо как щепку в водопаде. Ты даже не представляешь, как народ за тебя переживает.

– Ничего, бог даст, ещё свидимся.

Следующим утром Родион явился в военкомат точно в назначенное время. Недалеко от входа толпились родственники и друзья новобранцев, которых можно было угадать по стриже­ной голове. Невесты всё время старались отвести призывника в сторонку и лишний раз поцеловать его на прощанье. Одного Родиона никто не провожал. Сдав повестку, он вышел на улицу и закурил. В этот момент его увидел одетый в цивильный костюм милиционер Дроздов, тоже этим утром провожавший в армию двоюродного брата жены. Подойдя к Родиону, он поздоро­вался и спросил:

 – А ты чего здесь?

 – Известно чего. Явился исполнить почётную обязанность гражданина СССР.

 – Так ты призывник?

 – Ясное дело призывник, а с сегодняшнего дня уже солдат.

 – Бедная армия!

В этот момент прозвучала команда к построению, и Коновалов торопливо сказал:

 – Передавайте привет товарищу Никитину, товарищу Бубнову и другим. А капитан Са­жин пусть меня не ждёт; скажите ему, что за паспортом я приду уже после армии.

Вскоре со двора военкомата выехал автобус с одиннадцатью новобранцами и взял курс на Батайск, где находился хорошо знакомый Родиону сборный пункт.

Вот так внезапно для себя и окружающих Родион попал в армию, и все его прежние наме­рения и планы рассыпались в прах. Глядя в окно вагона, увозящего его в неведомую даль, он вспоминал слова дяди Коли о том, что не стоит загадывать на осень тому, кто не знает, что с ним будет завтра. Впрочем, Родион не унывал, ведь армия дело временное, а потом можно будет восстановить связи и поступить учиться, было бы желание. Таким образом, Коновалов службу в армии не стал воспринимать как невезение или бессмысленное убийство времени, хотя некоторые именно так и считали. Эту перемену в жизни он встретил спокойно, и даже с интересом.

Эпилог.

Корреспондент Быков по заданию редакции отправился на выставку современного искус­ства и увидел там жанровую скульптуру метателя ядра удивительно похожего на Коновалова. Автор Казимир Шиманский подтвердил, что моделью послужил именно этот юноша. Быков рассказал об этом Валерии, которая тут же нашла Казимира, и заказала ему уменьшенную копию данного произведения искусства. За работу Казимир запросил немало, но Валерия торговаться не стала, и заказ был принят. Узнав, что Родион погиб, Казимир сильно огорчился, и попросил Валерию показать его могилу. Но приехав на кладбище, Валерия с удивлением обнаружила, что на месте Коновалова похоронен другой человек. Сторож объяснил, что вскоре после захоронения милиция провела эксгумацию тела. Гроб с покойником откопали и увезли, а в могилу обычным порядком закопали очередного мертвеца. Валерия печально сказала:

 – Даже после смерти у него приключения, как будто ему их в жизни не хватило.

Месяца через два тридцатисантиметровая бронзовая статуэтка была готова. Приехавшая на свой день рождения Маргарита страшно обрадовалась этой статуэтке, забрала её себе, и больше с ней уже никогда не расставалась. На этот раз она приехала без Сержа и буквально через пару дней укатила обратно. Оживлённая и весёлая, она сообщила, что ждёт ребёнка, но Валерия женским чутьём ощутила, что у Маргариты проблемы, хотя она и не подаёт виду.

Валерия оказалась права. Маргарита подложила такую мину под общий семейный ко­рабль, что он едва не пошёл ко дну. Всё началось примерно через месяц, когда пришло известие, что по инициативе Сержа они с Маргаритой развелись. А ещё через месяц она вышла замуж за иностранца, и не какого-нибудь арабского или африканского студента, а за чистокров­ного богатого англичанина. Разразился грандиозный скандал, отразившийся на всех.

В те годы сталинский запрет на браки с иностранцами официально был снят, но на прак­тике такого рода бракосочетание было делом крайне трудным, а во многих случаях невозмож­ным. Чтобы получить разрешение, нужно было преодолеть специально созданные бюрократи­ческие рогатки, и далеко не всем это удавалось. Особенно, если жених или невеста были родом из капстраны. Но Уиллард, так звали англичанина, оказался таким настырным и пробивным малым, что устроил всё за какой-то месяц. Такая скорость объяснялась тем, что он был сотрудником торговой фирмы, ведущей дела с советскими партнёрами, и поэтому обладал нужными связями. А поскольку Маргарита была обыкновенной студенткой, а не популярной артисткой или работницей секретного предприятия, то после многочисленных воспитательных бесед её отчислили из комсомола и дали разрешение на поход в Загс. Зато родственникам это даром не прошло. Генерала отправили в отставку, брата Виктора понизили в должности до рядового техника, а Валерию перевели на техническую должность в одну из заводских много­тиражек. Не увильнул от наказания и Серж. На несколько лет он сделался невыездным.

Единственное, что оправдывало Маргариту, это отсутствие в её действиях расчёта. Она вышла за Уилларда по сердечному влечению, а вовсе не из-за того, что он богатый иностранец.

Познакомились они на одной из вечеринок ещё до Родиона. Англичанин был сражён её красотой наповал и влюбился в Маргариту с первого взгляда. Он называл её «Дивной леди», и ради встреч с ней задержался в Москве. Ей тоже понравился симпатичный и воспитанный молодой человек, но дальше целования ручек дело не шло, хотя парень изнывал от страсти. Однако после истории с Родионом всё переменилось. Встретившись с Уиллардом, она сама назначила ему свидание, на котором со слезами на глазах рассказала, что потеряла близкого человека. Уиллард понял, что между ними больше никто не стоит, и у него появился шанс на ответную любовь. Сближались они постепенно, но природа берёт своё. Примерно через месяц они стали любовниками, и Маргарита не на шутку привязалась к новому избраннику. А про него и говорить нечего. Его любовь не стала меньше даже от известия, что она беременна.

Серж равнодушно смотрел на её увлечение, но когда, приехав из Ростова, она сказала ему о беременности, он отнёсся к этому крайне негативно. Решив, что ребёнок от англичанина, Серж мгновенно просчитал все последствия и поставил Маргариту перед выбором – или аборт, или развод. Она выбрала развод. Уиллард тут же предложил ей руку и сердце, а получив согласие, немедленно занялся устройством законного брака. Жили они в гостинице, а когда родилась прелестная девочка, Уиллард записал её на себя. Тем самым были сняты последние препятствия к выезду из страны, и вскоре они всей семьёй переехали в Англию, где Маргарита осталась жить навсегда.

Надо сказать, что Уилларду пришлось преодолеть немалое сопротивление своих родст­венников, шокированных его внезапной женитьбой. Он был потомственным баронетом, а его мать состояла хотя и в очень далёком, но всё же родстве с королевской семьёй. Он был помолвлен с девушкой из приличной семьи, и вдруг какая-то туземная комсомолка. Но увидев Маргариту,  родители были поражены её чисто европейской красотой, а узнав, что она дочь генерала, смирились с выбором сына. Хоть и советская, но всё-таки аристократка.

Родион, конечно, пытался дать знать о себе Маргарите, но ничего не вышло. Большинство связей оказались прерваны. Он писал Валерии на домашний адрес, но письма возвращались. Осенью он додумался написать прямо в редакцию газеты, но ответа не дождался. И только через год во время отпуска Родион встретился с Валерией и узнал все подробности о Марга­рите. А поскольку связи с ней не было, то Маргарита только через тридцать с лишним лет узнала, что Родион живой, да и то случайно. Ещё с самого начала Родион попытался связаться с Метисом, но письмо вернулось с пометкой, что адресат выбыл. Немного позже ему сообщили, что буквально через неделю после его отбытия в армию общежитие полностью расселили, а злую комендантшу перевели в другое место. Затем после капремонта туда заселили девушек, а Метис по какой-то причине уволился из Дворца, да так и затерялся в круговороте жизни.

Через два года после свадьбы Маргарита родила здоровенького мальчика, а ещё через год здоровенькую девочку. Уиллард души не чаял в жене и детях. Однажды в библиотеке он наткнулся на стоявшую в углу шкафа статуэтку. Он принёс её жене и спросил:

 – Дорогая, в чём для тебя ценность этого метателя ядра? Как произведение искусства эта статуэтка явно не шедевр.

– Это изображение Родиона, про которого я тебе рассказывала.

 – Да, помню. Твой магический друг, погибший под автомобилем. Но почему он статуя?

 – Знакомый скульптор уговорил его позировать. Сам Родион эту скульптуру так и не уви­дел. Ты держишь в руках её копию, сделанную по моей просьбе.

Уиллард с интересом рассмотрел бронзовое изображение Родиона и с оттенком восхище­ния произнёс:

 – Он выглядит как настоящий спортсмен! Я его представлял совсем другим. Маргарет, у тебя была с ним любовь?

 – Вилли, не надо ревновать к покойнику. Я тебя очень люблю, и жалею, что не ты стал моим первым мужчиной. Родиона давно нет в моём сердце, но есть причина, по которой забыть его невозможно.

– Какая причина?

 – А ты не подашь на развод?

– В нашей семье бывали супружеские убийства, но до разводов дело не доходило ни разу.

 – Родион биологический отец нашей Лиззи.

Уиллард минуты две переваривал это сообщение, затем обнял Маргариту и с укоризной проговорил:

 – Но почему же ты мне ничего не сказала об этом раньше? Все эти годы меня удручала мысль, что отцом нашей прелестной Элизабет является это ничтожество Серж. А ему известно, кто отец девочки?

 – Он убеждён, что это ты. По этой причине и развёлся.

 – Пусть и дальше так думает. Теперь я чувствую себя настоя­щим отцом нашей краса­вицы. Хочешь, верь, хочешь, нет, а я начал испытывать симпатию к этой бронзовой фигурке.

Дня через три после отбытия Родиона в армию опер Никитин в хорошем настроении ут­ром шёл на службу. Подходя к зданию милиции, он увидел свежеиспечённого майора Бубнова, который присел на корточки и что-то внимательно разглядывал на земле рядом с фундаментом. Подойдя ближе, Никитин поинтересовался, чего он там ищет. Бубнов озабоченно сказал:

 – Кажись, началось.

 – Чего началось?

 – Проваливание. Когда этот несостоявшийся покойник Коновалов был здесь последний раз, то поругался с Сажиным и сделал заговор на всё здание милиции. Мол, чтобы ваше здание провалилось сквозь землю. Прямо так и ляпнул вслух. Сажин подтвердит. И ведь сбывается, сам посмотри.

Бубнов показал пальцем на нитевидную трещинку в грунте, неровной линией проходящей вдоль высокого цоколя, то удаляясь, то приближаясь к фундаменту здания. Никитин хмыкнул:

 – Товарищ майор, мне кажется, что этот Нечистый Дух превратил тебя в параноика. Он убрался отсюда далеко и надолго, поэтому забудь про него, иначе угодишь в городской психдиспансер. Я согласен, что можно сглазить человека и навести порчу на скотину, но загипнотизировать кирпичное здание не сможет никакой колдун.

Бубнов поднялся на ноги и сказал:

 – Ничего, посмотрю, что ты скажешь через неделю.

Ждать неделю не потребовалось, потому что уже на следующий день трещина углубилась по всему периметру на пару сантиметров и провал увидели все. Начальник немедленно вызвал геологов, но что-либо предпринять они уже не успели. За два следующих дня здание плавно и аккуратно погрузилось в землю на полметра и на этом застопорилось. Само здание при этом удивительным образом нигде не треснуло, но все коммуникации оказались разрушены. На самом деле здание милиции занимало площадь всего около ста пятидесяти квадратных метров, и напоминало собой двухэтажную башню с небольшими узкими окнами унылой архитектуры советской застройки. Но в отличие от Пизанской Башни милицейское здание отклонилось от вертикали совсем немного, и нужно было обладать хорошим глазомером, чтобы это заметить. Геологи выяснили, что виной всему был подземный ручей, который за несколько лет посте­пенно вымыл полость под бетонным основанием строения.

Восстановительные работы тянулись долго, и только к осени жизнь райотдела вошла в нормальную колею. И хотя все знали, что виной всему подземные воды, вопреки логике всё это время милиционеры крыли матом сглазившего их место службы Коновалова.

А самого Коновалова в это время меньше всего заботили проблемы ростовской милиции, потому что он находился в параллельной вселенной, имя которой Советская армия.

А. Бедрянец. / Клюжев Александр Михайлович

Ст. Егорлыкская. Октябрь 2017г.

Поделиться ссылкой: